Some Sunsick Day

I had a thought, dear However scary About that night The bugs and the dirt Why were you digging? What did you bury Before those hands pulled me From the earth? I will not ask you where you came from I will not ask you, neither should you. Honey just put your sweet lips on my lips We should just kiss like real people do. После того момента это было как солнечный свет: украденные поцелуи в углах клуба и темных коридорах, перекуры и еда на вынос — все, что угодно, лишь бы скрыться от бдительных взглядов друзей. Конечно, никто ничего не подозревал: Ремус вел себя как обычно, это было даже как-то удручающе — знали только Джеймс и Лили, и они понимали Сириуса лучше, чем он сам. И если они не одобряли происходящее, они не давили. Но Сириус и не знал, почему им быть против — с ним все было в порядке, все нормально — и Ремус с Лили быстро стали хорошими друзьями, тепло смеялись и с улыбками обнимались. Ремус был желанной переменой для всех в квартире 13А. Иногда это случалось в их квартире, иногда — у Ремуса. И, Боже, Сириус любил квартиру Ремуса: она была маленькой, такой компактной по сравнению с той, где он жил, стены, от пола до потолка забитые полками с книгами, новыми и старыми, но одинаково потрепанными и перечитанными множество раз. Пахло сигаретным дымом и корицей, морской солью и чаем. Точно как сам Ремус. Там повсюду был Ремус, и Сириус обожал нежиться в его свете — все его худые и острые углы терялись в море шерсти и вельвета, стены практически подписаны его именем, каждая скользящая частичка пыли была украшена его ДНК. Сириус мог бы вечно обниматься с Ремусом, тихо нашептывать ему в ключицу, обо всем и ни о чем, но он этого не делал. Это было бы слишком. Они редко ночевали вместе, вне зависимости от того, в чьей квартире встречались. Если у Ремуса, Сириус постоянно находил себя застенчиво натягивающим одежду дрожащими пальцами, призраки рук и рта Ремуса все еще нежно блуждали по его коже, в то время как Ремус, спокойный как всегда, откидывался на кровати, такой невозмутимый, такой безразличный, и пускал сигаретный дым из уголка рта, играя бровями и кривя лицо в ухмылке, лениво скользя взглядом по телу Сириуса. Иногда они не замечали, как приближалась ночь, и один оставался на ночь — с тяжестью в теле на помятой кровати. Ремус обычно засыпал на Сириусе или переворачивался на него во сне — беспорядок его кудрей на груди, тонкая рука поперек обнаженного тела Сириуса, худые запястья, сияющие в тусклом ночном свете спальни, воздух — сладкий и горячий. Каждый раз, когда он лежал так, Сириус чувствовал, как сжимается его сердце, как нежная волна желания пробирается сквозь него — ему хотелось разбудить его, шептать ему на ухо, рассказывать истории о любви, искусстве, музыке. Но он этого не делал. Все, что он мог осознавать в такие моменты, — своего рода горький гнев на себя и на весь мир, на ебаный беспорядок в голове и на свое слабое, такое чувствительное сердце. Он мог только потянуться, обнять худощавого мужчину, спящего на его груди, сжимая татуированными руками изувеченные шрамами, и вдохнуть аромат его волос — вдвоем цепляться друг за друга в пугающих волнах ведьминского часа, один спящий и другой — так болезненно бодрствующий. По утрам он выскальзывал из кровати до того, как Ремус просыпался, протирая глаза и ероша волосы — делая веки красными и путая черные пряди. Играя, притворяясь, зевая. — Хорошо спал? — спрашивал Ремус, всегда таким удручающе красивым голосом, с этим гребаным валлийским акцентом, глубоким и хриплым в утреннем солнце. — Лучше не бывает. — Сверкнув своей самой яркой улыбкой, Сириус покидал квартиру, неважно — свою или Ремуса, прежде чем мужчина мог что-то сказать или сделать. Ужас разоблачения или домашней атмосферы, или всего вместе, заставлял его ноги двигаться. Мотоцикл уносил все его проблемы прочь, и когда он возвращался, Ремуса уже не было. Пространство, которое он занимал рядом с Сириусом на кровати, казалось еще более пустым, чем когда-либо до того, как он вообще появился в его жизни. Весенние и летние месяцы тянулись в полном цвету, мягкий солнечный свет освещал каждый уголок квартиры Сириуса или гостиной Ремуса. Сириус мог бы вечно смотреть на то, как солнце переливается в глазах Ремуса, но вместо этого он целовал его, всегда просто целовал его, так отчаянно желая почувствовать, что они связаны. Это было все, что он мог сделать, чтобы не запереть себя там до конца своих дней, чтобы буквально не сшить их друг с другом. Их друзья обожали солнечную погоду, и они чаще всего оказывались в пивных садах, парках или на балконах тесных лондонских квартир, ощущая во рту свежий вкус дешевого сидра и хумуса. Хотя Сириусу больше всего нравилось пробовать их на Ремусе. Но Сириуса погода не волновала — то могла быть сильная метель, или катастрофический град, и ему было бы все равно. В этих гребаных глазах Ремуса было столько солнечного света, сколько ему было нужно. Это был август. Сириус и Джеймс сидели на противоположных концах дивана, а Ремус был в противоположной стороне комнаты. Сириус ненавидел это, и его кожа буквально чесалась, нуждаясь в Ремусе — почувствовать его прикосновения, его рот, его плечо, его шрамы… — Сириус! — рявкнул Джеймс, запустив подушку черноволосому парню прямо в лицо. — Я, блять, с тобой разговариваю. Сириус бросил подушку обратно. — Вероятно, поэтому я и не слушал. — Реджи спрашивал, встречаешься ли ты с кем-нибудь, — Джеймс показал ему язык, и Сириус усмехнулся. Регулус был у них в гостях и прямо сейчас развалился в кресле в гостиной Поттеров. Вытянутое и угловатое лицо, когда-то отражение Сириуса, растянулось в широкой улыбке с яркими и заинтересованными в разговоре глазами. Как всегда невозмутимый, Сириус откинул голову и рассмеялся, игнорируя покалывание тревоги, которое щекотало его грудь, и расползающийся по лицу румянец. Янтарные глаза впились в него с другой стороны комнаты. — Нет, — четко сказал он младшему брату, который сморщил нос. Регулус поднял брови, его аристократическое лицо на мгновение застыло в задумчивости. — А что насчет того парня, с которым ты познакомился в середине декабря? — начал он, и Сириус почувствовал, как его щеки стали еще краснее. Заткнись, Регулус. — Того, которого ты терпеть не мог? Боже, ты ненавидел его. Рука Сириуса незаметно сжалась, и в животе у него возникло странное ощущение, во рту слегка скисло. Пожалуйста, только не это… — Где, ты говорил, он работал? В этом, эм… — Заткнись, Редж, — Сириус швырнул подушку в младшего брата, который взвизгнул, когда та упала ему на лицо. Краем глаза Сириус увидел, как Ремус закусил губу, и чувство вины дало о себе знать у него в животе. В комнате стало невыносимо тихо. Стоило бросить подушку раньше. Но ведь это то, на что они оба согласились, верно? Рассказать другим людям значило бы сделать это все реальным — сделать это отношениями или чем-то настолько близким к ним, насколько они могли себе позволить. Никаких обязательств. Слова, произнесенные много месяцев назад холодной январской ночью, теперь, в сумеречный августовский полдень, казались чужими. Но губы Ремуса все еще ощущались, как дом, такими же до боли знакомыми, совершенными и правильными. Сириус потер глаза. Боже, что за бардак. Ему нужно было напиться. — Кто хочет выпить? — Сириус встал, откинув волосы, и изобразил ослепительную улыбку. — Сириус, сейчас четыре часа дня, — устало сказал Джеймс, потирая глаза под очками, на что Сириус закатил глаза. Джеймс постоянно контролировал, сколько Сириус пил, и делал это с тех пор, как они были детьми, но в этом году он наблюдал за ним, как ястреб. — А еще сегодня суббота, Сохатый, — драматично прожестикулировал Сириус и ловко перепрыгнул через спинку дивана, отчаянно цепляясь за прилив похуистичной энергии. — Так кто хочет? Большая часть группы промолчала, в воздухе все еще висело напряжение, и Сириус заметил, как Доркас мягко покачала головой. Его желудок сжался, разочарование и смущение сдавили грудь. Сначала Регулус и его болтливый язык, а теперь все смотрят на него, как на потерянный случай. Ему не нужно было их беспокойство, их жалость, черт возьми, ему просто нужно было немного «Tito». Лето, тепло, Регулус в гостях. Почему бы не отпраздновать? — Как хотите, — он пожал плечами. — Скучные вы. Он прошел на кухню и достал из шкафа бутылку «Tito». Напитка в ней было гораздо меньше, чем вчера, и Сириус мрачно задумался о том, его это была вина или Джеймса — у Джеймса была склонность выливать алкоголь. Школа Юфимии, ни дать ни взять. Он налил себе два шота и опустошил их, встряхнув волосами. — Я буду, если ты наливаешь, — тихо сказал Ремус за спиной Сириуса, и, собравшись с духом, почувствовав, как на лице появилось выражение безразличия, он развернулся с широкой улыбкой. — Конечно, Лунатик, — подмигнул он и налил ему один шот, передав напиток в стройную руку мужчины. Ремус, слегка поморщившись, выпил, и Сириус ухмыльнулся. Ему всегда нравилось наблюдать, как непринужденно холодная маска Ремуса трескалась, хотя бы немного. Его лицо было таким красивым, подумал Сириус, скулы отбрасывали тени, бледно-розовые пятна и целая вселенная веснушек — спасибо летнему солнцу — разбросанных по его угловатому лицу, которое сияло в свете золотого часа. Сириус наклонился вперед, чтобы поцеловать Ремуса, счастливый, что они были одни на кухне, но тот отстранился, положив руку ему на грудь. Бросив взгляд на руку, Сириус снова поднял глаза и, смущенный, сдвинул брови. Ремус выглядел озадаченным. — Может быть, сейчас не самое лучшее время, — начал он размеренно, и Сириус закатил глаза. Опять? Сначала Джеймс, теперь он? — Лунатик. Сейчас август, и я выпил два шота «Tito». Я в порядке. Ремус выглядел обеспокоенно, и его губы приоткрылись, будто слова держались у него на языке, так близко к тому, чтобы вырваться, но что-то мешало ему. У Сириуса скрутило желудок. Как бы он ни старался, чувства всегда всплывали, когда он был с Ремусом, и он не мог выдерживать эти разговоры. Вместо этого Сириус взял его за подбородок, отмахиваясь от дрожащего потока ощущений и эмоций, витающих вокруг них. — Поцелуй меня, — прошептал он, играя бровями, и Ремус хмыкнул, довольный, кажется, знакомой усмешкой Сириуса Блэка, его певучим голосом и дьявольской ухмылкой, и наклонился. — Ты чертовски хорош на вкус, — пробормотал Сириус ему в рот, и Ремус, затаив дыхание, рассмеялся. — Потому что я только что выпил рюмку твоего любимого алкоголя, — сказал он в ответ, и Сириус оторвался, хотя и неохотно, откинув голову назад, чтобы рассмеяться. Как что-то вообще может идти плохо, когда его Лунатик рядом? Не твой Лунатик. Он выругался. Просто Лунатик. — Возможно, — признал он с дерзкой улыбкой. — Но ты всегда хорош на вкус. Он легонько поцеловал Ремуса в нос, заработав смешок, затем в щеку, потом в другую щеку, подбородок, под глазами и вдоль челюсти — и наконец-то в губы. — Я бы предпочел потреблять «Tito» таким образом, — ухмыльнулся он, столкнувшись зубами с Ремусом, который с нежностью закатил глаза, запустив руку в волосы Сириуса. — Даже несмотря на то, что ты ненавидишь меня? — сказал он немного резко, и Сириус удивленно отстранился, параллельно проклиная всех в той ебаной гостиной. — Ремус, я могу объяснить… Со стороны двери донесся голос, и двое отпрянули друг от друга, как сломанный секундомер, разваливающийся на части, привыкшие к четкому часовому механизму рассоединения конечностей каждый раз, когда кто-то приближался. — Спокойно, это я, — сказал Джеймс, устраивая очки в волосах, его медная кожа вспыхнула в теплом солнечном свете кухни. Он порылся в холодильнике в поисках своего сыра, и Сириус, убрав бутылку и оставив незаметный поцелуй на ключице Ремуса, издал насмешливый звук. — Ты такой больной на голову, — простонал Сириус, когда его лучший друг откусил кусок чеддера из супермаркета, и Ремус хихикнул. Джеймс заигрывающе пошевелил бровями, поджав губы. — Ты ничего не понимаешь, детка, — он подмигнул и двинулся к Сириусу, который завизжал от смеха и принялся бросать мандарины из корзины с фруктами в своего соседа. — Давай, Бродяга, я же знаю, что ты хочешь, — радостно захихикал он, и Сириус издал рвотный звук. — Ремус, хватай Сохатого. Сейчас же. Пока я звоню в органы. Ремус усмехнулся, вытянув вперед длинные руки, и Джеймс весело взвизгнул, бросаясь прочь и сжимая сыр в руке, как ребенок с игрушкой. — Не волнуйся, Ремус, — он покачал головой с ртом, полным чеддера, к большому отвращению и недовольству Сириуса. — Я не буду красть твоего парня. Щелк. Джеймс улыбнулся и моргнул, казалось, не замечая, общей перемены настроения на кухне. Сириус бросил на него свирепый взгляд, и его глаза немного расширились от осознания того, что он только что сказал. Сириус почувствовал, как что-то серое и тусклое расползлось по его груди. Ремус неловко потоптался на месте, и Джеймс, покраснев, бросил желтый кубик на столешницу. — Пойду узнаю, не хочет ли кто-нибудь чаю, — пробормотал он, убираясь из комнаты, и Сириус второй раз за вечер потер глаза до белых вспышек. Когда он открыл глаза, Ремус уже ушел. В голове Сириуса октябрь был временем Ремуса. Конечно, его день рождения в марте, но что-то в охровом и оранжевом цветах, пронизывающем холоде, от которого блестели глаза и краснели носы, хрусте опавших листьев и вкусе свежесваренного кофе просто кричало о Ремусе. Сириус плечом втиснулся в «Beats and Beans», заставив колокольчик над дверью зазвенеть, втайне обрадованный увидеть Ремуса за прилавком. Он недолго понаблюдал за ним, наслаждаясь мыслью, что таким был Ремус, когда Сириуса не было рядом. Он занимался на вид сложным заказом, по всей видимости, для нетерпеливой блондинки, которая стучала каблуком по полу. Ремус жевал губу, нахмурив брови, тонкие и костлявые руки метались между специальными ингредиентами, и Сириус улыбнулся самому себе, встряхнув волосами и дунув на руки, на которых были только перчатки без пальцев. Когда кофе для женщины благополучно оказался на столешнице, с чересчур милой улыбкой от Ремуса, Сириус неторопливо подошел к стойке. — Привет, — улыбнулся он, и Ремус поднял глаза, расплываясь в улыбке. — И тебе привет, — сказал он, и Сириус поборол желание броситься через стойку и заключить мужчину в свитере в свои объятия. Объятия? Чертовы объятия? Господи, Сириус. — Можно мне как обычно, Лунный свет? — попросил Сириус. Ремус, покачав головой на прозвище, попытался безуспешно спрятать улыбку, скользнувшую по его губам, и приступил к напитку. Сириус пошарил в кармане в поисках денег, и Ремус позвал его. — За счет заведения, — ухмыльнулся он, и Сириус повеселел. — Вот почему ты — мой любимчик, Лунатик, — торжественно объявил он, а затем выругал себя. Слишком много чувств. Ради всего святого. Ремус поставил стакан перед Сириусом, который взял ее с вежливым «спасибо», внезапно почувствовав себя очень маленьким и очень, очень глупым. Как он, должно быть, выглядит в глазах Ремуса? Только выйдя на улицу и переходя оживленную дорогу, Сириус сделал глоток и заметил надпись на стакане. Сегодня вечером у меня. ;) Сириус усмехнулся.

1-ОЕ НОЯБРЯ

Ночь была тихой, и Ремус спокойно спал. Ноябрьский воздух был свежим и прохладным. И он смотрел какое-то время на растянувшимся на кровати мужчину, запутавшегося в простынях — как ослабленная нить с потрепанным краем, Ремус со своими длинными конечностями. Как легко он заснул, как быстро сон пришел к нему — на лавандовом одеяле, как на облаке. Он долго смотрел на лежащего перед ним Ремуса: мягкие скулы в тени ресниц, слегка приоткрытый рот, веснушки и шрамы, мерцающие в лунном свете, как звездная пыль, карабкающиеся высоты шрамов, словно городской пейзаж, на его груди и руках — грубая и неровная розовая кожа, такая чертовски красивая в холодном сиянии. Он зажег сигарету и продолжил смотреть. И пока он смотрел, он подумал, этого никогда не будет достаточно.