РАНЕЕ В ТОМ ГОДУ
Ремус
Ремус помнил момент, когда Сириус Блэк первый раз увидел его обнаженным — эти жилистые конечности и худую грудь, полностью покрытую шрамами, которые он так отчаянно ненавидел. Они были у Сириуса, запертые в его хаотичной комнате. Насколько это было возможно, Ремус обычно старался оставаться в штанах и большую часть времени держать верхнюю часть тела покрытой одеждой. Сириус уже видел его грудь раньше — в тот вечер, в пабе. Но в тот момент все было по-другому. Сириус цеплялся за его одежду, стаскивая ее, уже сняв всю свою. Сириус никогда не стыдился своего тела, да и с чего бы ему стыдиться? Оно было идеально, по меньшей мере для Ремуса: каждая татуировка и линия оживали под нежными ласками его рук. Когда Сириус добрался до рубашки, Ремус остановился и непроизвольно вздрогнул. Сириус откинулся назад на кровати, склонив голову вбок, и закусил губу с любопытным выражением лица. — Все хорошо? — сказал он, сдвинув брови. Он даже не выглядел особо обеспокоенным и смотрел, как будто Ремус был маленьким зверьком в зоопарке, который не закончил свой трюк. Ремус ссутулился. — Порядок, — пробормотал он. Сириус придвинулся к нему ближе и взял его подбородок в свои руки — такие лихорадочно горячие пальцы на его холодной коже. Он наклонил лицо Ремуса к своему, приподнявшись на коленях и глядя на него сверху вниз, и погрузился в поцелуй, от которого у Ремуса так закружилась голова, что он был рад, что был на кровати. Когда Сириус отстранился, он обхватил его голову обеими руками. — Я думаю, ты чертовски красивый, — прошептал он, и это сделало свое дело. Все в Ремусе, казалось, развязалось, затрещали швы, разваливаясь, заставляя все вывалиться наружу — и наконец он был обнажен, грудь открыта, видна, и он ненавидел и любил каждую секунду происходящего. Ему было так стыдно за свои шрамы, так противно каждый раз, когда он смотрел в зеркало, и часть его все еще ждала, что он сможет очнуться от этого кошмара, молилась, чтобы все это было сном — и тем не менее чертов Сириус Блэк все еще был там, касаясь губами каждого из них. Это выглядело так, будто он шептал им, побормотал слова изодранной плоти. После они лежали вместе — черные волосы Сириуса разбросанны на худой ключице Ремуса. — Что ты говорил? Тогда? — тихо спросил Ремус, обводя контур тату на бледном плече Сириуса. Сириус посмотрел на него снизу вверх. — Когда? — пробормотал он в ответ. — Когда целовал меня. Целовал мои шр… — слова замерли у него на губах. Он не мог этого сказать, иначе он сделает их реальными. Это означало бы, что каждое мерцание его посеребренной кожи, обрамляющее его тело, черт, вся его жизнь стала бы реальной, а не просто каким-то удушающим кошмаром, ужасом ночи, сомкнувшимся вокруг его сердца, проникшим в его кости и жившим внутри него. — Твои шрамы? — мягко сказал Сириус, и Ремус снова посмотрел на него сверху вниз. Он почувствовал обжигающе горячие руки Сириуса на своих, которые поднесли пальцы Ремуса к его груди, прижимая их к шраму в виде полумесяца, что находился у него под грудью, устроившись в изгибе мышц, слегка скрытый татуировкой собаки, воющей на луну. — Да, — выдохнул Ремус в ответ, обездвиженный, полностью поглощенный гребаной глубиной взгляда Сириуса, тем, как его глаза впились в него острым голубым ножом. Может быть, если бы он посмотрел достаточно пристально, то увидел бы его ночной кошмар. Может быть, он помог бы Ремусу проснуться. — Да, — сказал он, ведя пальцем по шраму Сириуса. — Что ты говорил? — Это секрет, — пробормотал Сириус ему в губы, после чего сел и начал натягивать одежду. Он повернулся — и все мысли и образы их близости и нежности исчезли, оставляя место только озорному блеску и беззаботной ухмылке на его угловатом лице. Пока Ремус смотрел, как он уходит, лежа, раздетый и уязвимый на мятой кровати, с отпечатком лихорадочно раскрасневшейся фигуры Сириуса, все еще был различимой на матрасе рядом с ним, он закурил и вздохнул. Может быть, ему и не нужно было просыпаться, подумал он, если сон был таким.Сириус
— Ремус? — тихо прохрипел в трубку Сириус. Он валялся на диване в полудреме. По крайней мере, в квартире никого не было. — В чем дело? Ремус говорил тихо. Его голос звучал глухо, будто от слез. — Я не могу прийти сегодня. Я… черт… я занят, — выдохнул он. — Оу, — Сириус не знал, что сказать. Ремус должен был прийти сегодня вечером на ужин. Сириус никогда бы никому в этом не признался, но он действительно чертовски ждал этого. Ему нравилось тепло мягких свитеров Ремуса, запахи дыма и соли, которыми он всегда был пропитан. Внезапно предстоящая ночь показалась ему очень серой. — Почему? Он практически слышал, как Ремус стиснул зубы. — Кое-что произошло, я, черт… — простонал Ремус, все еще тяжело дыша. — Ремус, ты в порядке? — Сириус прикусил губу, впиваясь зубами в тонкую кожу. Это было больно, но этой боли было как раз достаточно, чтобы привести его в чувства. В животе неприятно заурчало. — Да, — сказал Ремус, чересчур уверенно, и Сириус повесил трубку, не сказав больше ни слова. Вот и оно. Боже, не могла же быть его компания настолько плохой для него? Его живот бурлил от ярости, а кожа зудела. Я практически готов рвануть туда прямо сейчас, Ремус Джон Люпин, и… Сириус остановил себя. Что он делал? Все должно было идти совсем не так. Он нуждался в Ремусе, нуждался в его голосе, руках и фигуре, и если они не могли быть вместе, если они оба были слишком нестабильными, замкнутыми и чертовски грустными, то этого должно быть достаточно. Украденные поцелуи и улыбки по секрету, переплетенные мизинцы и ноги под столом, пьяные ночи и спутанные простыни. Этого — как бы ни называлось то, чем они занимались последние четыре месяца — должно быть достаточно. Но почему ему нужен был кто-то еще? Сириус подумал с горечью. Дело во мне? Я этого недостоин? Может, тебе его достаточно, Сириус, поддразнил приторный голос в его голове. Но тебя ему никогда не будет достаточно.Ремус
Ремус тупо уставился на экран телефона с моргающими на нем «Бродяга» и «ЗВОНОК ЗАВЕРШЕН». Что ж, подумал он про себя. Это было до боли просто. Отчаянно стиснув зубы из-за пульсирующих приступов боли, охватившей его тело, Ремус забрался в постель и пошарил в поисках таблеток, которые он уронил в одеяло во время разговора с Сириусом. Он нашел их и проглотил, не запивая водой. Ремус уткнулся головой в подушку, чувствуя, как из уголка глаза потекла маленькая слезинка. Ты можешь возместить это Сириусу в следующий раз.Сириус
Сириус хмуро посмотрел на телефон, когда на мигающем экране высветилось «Лунатик» и «ВХОДЯЩИЙ ЗВОНОК». Он вздохнул, принял вызов и поднес телефон к уху. Застегивая рубашку и глядя в зеркало, он заговорил. — Ремус? — Сириус, привет, — прозвучал голос, и Сириус внутренне застонал. Он знал этот тон. Он слышал его уже достаточно раз за прошедшие месяцы. Это был голос Ремуса, отменяющего их планы, и разуму Сириуса от этого знания лучше не стало. — Я не смогу… — Встретиться сегодня? — Сириус вздохнул, проведя рукой по лицу — радуясь, что еще не успел накрасить глаза. — Все в порядке, Лунатик. — Точно? — Голос Ремуса был тихим, напряженным. Вероятно, он не хотел, чтобы тот, с кем он спал, слышал, как он разговаривает с Сириусом. — Без проблем, — Сириус сделал все возможное, чтобы придать своему голосу небрежность, но лицо, что смотрело на него в зеркале, с прикушенной губой и темными кругами, искаженное разочарованием, говорило об обратном. — Увидимся позже. — Он заблокировал телефон и бросил его на кровать. — Бродяга! — Из коридора донесся певучий голос Джеймса, и Сириус открыл дверь, подняв брови. — Что? — рявкнул он. Он сразу же почувствовал себя виноватым, но в его венах потрескивало разочарование. Не мог же он быть настолько плох? Ремус отменял их планы гораздо чаще, чем Сириус. — Оу, что тебя так завело? — подразнил Джеймс, взъерошив волосы Сириусу, который увернулся и шлепнул его по руке. — Ремус не сможет. Джеймс выглядел озадаченным. — Да, я так и думал, что он не сможет. Кингсли сказал, что ему нездоровится. Немного простыл. — Оу. — Язык Сириуса отяжелел во рту, щеки запылали. — Оу. Джеймс фыркнул. — Влюбленный придурок, — усмехнулся он, возвращаясь в коридор. — Мы выезжаем через десять минут! В конце концов Сириус не поехал с ними. Он не совсем понимал, что делает, но обнаружил, что уже сидит на своем мотоцикле с рюкзаком, полным супа, салфеток и дерьмовых фильмов. Война бушевала внутри него: одна половина кричала, чтобы он повернул назад, что он его спугнет, это не то, что делают люди, встречающиеся для перепихонов, а другая — отмахивалась от этих мыслей, запихивала их подальше. Это то, что делают друзья. Он подъехал к дому Ремуса, свесил обтянутые кожей ноги с байка и посмотрел на окна его квартиры. В гостиной горел свет — теплый, охристого цвета, цвета Ремуса — просачивающийся на тусклую лондонскую улицу. Сириус прищурился и увидел силуэт Ремуса — его идеальный силуэт, обрамленный светом. И это был он, порядок, тонкий прямой нос и острые скулы. С тупой болью в животе он увидел еще один силуэт. Что ж, подумал он, разворачивая байк и чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, как бы ему ни хотелось, чтобы их не было. Вот и все.Ремус
— Спасибо, Поппи, — прохрипел Ремус с мокрым полотенцем на лбу. Кожа горела необычно сильно из-за мучительной боли в суставах. Поппи Помфри похлопала его по руке. — Все в порядке, любовь моя, — тихо сказала она, но ее доброе лицо исказилось от беспокойства. Ремус уставился на нее одним открытым глазом. Такой была Поппи — вечно волновалась, переживала, никогда не могла просто сказать, что думает, и ходила вокруг Ремуса, словно он сделан из стекла. — Что? — простонал он. — Я волнуюсь, Ремус, — сказала он, суетясь и собирая свою аптечку. — Похоже, у тебя совсем нет поддержки. — У меня есть ты, — сухо заметил Ремус, и она покачала головой. — Я имею в виду, кроме меня. Что насчет Сириуса? — настояла она. Ремус отмахнулся. — Он никто, — сказал он, солгав сквозь зубы, и мог бы поклясться, что услышал слабый рев мотоцикла, подъезжающего к дому. Ты глупый влюбленный придурок, упрекнул себя он. — Правда? — Да, — настаивал Ремус, пробиваясь сквозь толщу обмана. — Поппи, я обещаю позвонить тебе завтра, но я устал. Я хочу спать. Поппи кивнула, но остановилась в дверях. — Он действительно никто, Ремус? — сказала она так тихо и печально, что Ремус подумал, что ему это послышалось. — Да. Он никто, — подтвердил Ремус. Он был уверен, что его сердце никогда не болело сильнее. Все в его теле, казалось, протестовало, каждый миллиметр кожи кричал «лжец, лжец, лжец». Когда дверь тихо закрылась, он доковылял до окна, морщась от стреляющей боли во всем теле. Он вгляделся в тусклую серую улицу внизу, надеясь, что, может быть, он не ослышался, что мотоцикл Сириуса припаркован снаружи. Но все было не так. Улица была холодной, залитой бледным лунным светом, темной и окутанной пеленой. Кем был Ремус Люпин, если не любителем выдавать желаемое за действительное? Он опустился обратно на диван, скуля от боли. Он действительно не никто.Ремус
Сириус был пьян. Опять же, он часто был пьян. Ремус выругался на себя. Он должен был знать, но он был слишком глупым, уставшим и не в настроении для каких-либо проблем. Поэтому, когда он получил сообщения от Сириуса: (21:45) иди сюда (21:45) квартира пустая ;) (21:46) сохатого не будет какое-то время (21:46) лунааатиик x он ухмыльнулся, быстро ответил и через несколько секунд вышел за дверь, поймав такси около дома. Он зашел, и Сириус практически сразу набросился на него, прижимаясь к нему горячей фигурой, лихорадочно притягивая его руками к себе и напевая его имя. Тогда-то он и уловил этот запах. Вино и сигареты. — Лунатик! — промямлил Сириус, размахивая пустой бутылкой и все еще дымящейся сигаретой в руке. Ремус открыл рот, чтобы что-то сказать, но Сириус потащил его на кухню, с грохотом открывая шкафы. У Ремуса упало сердце. — Что ты хочешь выпить, Рему? — пропел Сириус, его слова звучали пьяно. Он открыл шестой шкафчик. — Я думал, у меня есть еще немного «Sapphire», но, наверное, я… Полагаю, я его выпил… Ремуса затошнило, и он шагнул вперед, протягивая руки, желая просто обнять Сириуса, забрать все это из него. Его сердце слабо забилось в груди. Что он делал? Слишком много, слишком чувственно, слишком, черт побери, нежно. Но он ничего не мог с собой поделать. Боже, он ничего не мог сделать. Он так невероятно и безоговорочно переживал за Сириуса Блэка, и теперь он оказался на его темной кухне в 10 вечера, в то время как Сириус, пьяный вдрызг, распахнул все пустые пространства в комнате, отчаянно ища выпивку. Сириус не заметил неловких колебаний Ремуса и теперь копался в нижних ящиках. — Тупой Сохатый, — пробормотал он себе под нос и, двигаясь так, словно Ремус был призраком, проковылял в гостиную и заглянул за один из шкафов там. — Ага! — воскликнул он, вскакивая с полной бутылкой какого-то джина. — Думает, что перехитрил меня. — Сириус, — вздохнул Ремус. Все обрушилось на него. Пьянство Сириуса, его вечное пьянство, тот факт, что Джеймс прятал алкоголь в квартире, и мимолетная мысль о том, что, возможно, для трезвого Сириуса он просто недостаточно хорош. — О, сразу к делу, я люблю твой стиль, — покачиваясь, сказал Сириус и поставил бутылку. Его глаза были темными. — Тогда пошли, Лунатик, в спальню! — Он потянулся к руке Ремуса, но тот отстранился. — Ты злишься на меня, Лунатик? — Сириус надул губы, в его голосе слышалось раздражение. — Ты можешь выпить, если хочешь, Господи, — он повернулся и схватил джин, и Ремус, у которого сжалось горло, был бессилен что-либо сказать или сделать. Сириус налил Ремусу стакан дрожащими руками. Ремус хотел взять их в свои, пока они не успокоятся, чтобы они никогда больше так не дрожали. — Вот, — закатил глаза Сириус и сунул стакан Ремусу в руку, и тот молча отставил его в сторону. Сириус подскочил к нему и схватил за воротник, притягивая для поцелуя. Ремус откинул голову назад, чтобы увернуться от его губ, и хватка ослабла. — Ты пьян, Сириус, — прошептал он, и Сириус отпустил его, подняв брови. — Несколько шотов, только и всего, — раздраженно вздохнул он. — Я в порядке. Ремус был много кем, но только не идиотом. Он видел это с самого первого дня, с той ночи в квартире Доркас. Каким усталым Сириус все время выглядел, фиолетовые круги под его глазами были такими же перманентными, как тату на его бледном теле. Он мог видеть это и сейчас — каким смертельно уставшим выглядел мужчина. Его желудок сжался, когда он увидел Сириуса, сильного, подвижного, электрического Сириуса, покачивающегося на ногах, с бутылкой в руке, с остекленевшими от выпитого и такими, такими грустными глазами. — Сириус, — прежде чем успел понять, что он делает, Ремус держал его лицо в своих руках. — Ну же. Поговори со мной. Давай протрезвим тебя, хорошо, а потом… Сириус оттолкнул его, и Ремус, потрясенный, шагнул назад. Убаюкивающий прилив задрожал, превратился в лед и треснул. — Сириус, — начал он, но Сириус его оборвал. — Иди домой, Лунатик, — пробормотал он. Голос, обычно такой проникновенный, был тяжелым и отягощенным его грехами и ошибками. — Просто иди домой сейчас. — Бродяга… — Если ты здесь не для того, чтобы трахнуть меня, просто отвали, — прошипел Сириус, и Ремуса передернуло от яда в его голосе. — Вау. Сириус с грохотом поставил бутылку на стол позади себя, голубые глаза стали тусклого, металлического серого цвета. Воздух мерцал и потрескивал, шипя в жестокой синхронности со слабым стуком сердца Ремуса. — Выметайся. Ремус не знал, как долго они вдвоем стояли там, но он знал, что все закончилось внезапным шумом вернувшихся в квартиру соседей Сириуса. Сириус стиснул зубы. — Ты добился своего. Без лишних слов Ремус взял свою куртку и ушел. Когда он проснулся утром, он увидел сообщение. (03:35) Прости. Он вздохнул. (09:24) Все нормально, Бродяга. Этого должно быть достаточно. Поднимая свои хрустящие суставы с кровати, смутно вспоминая события вчерашней ночи, он надеялся, что это будет в последний раз. Но кем был Ремус Люпин, если не любителем выдавать желаемое за действительное?Ремус
1-ОЕ НОЯБРЯ
Сириус рисовал, слишком глубоко погруженный в танцующие сказочные дебри своего хаотичного разума, чтобы обращать внимание на что-то еще, и Ремус обожал это. Был ноябрь, комната купалась в лучах осеннего солнца, и Сириус, слегка наклонившись вперед, сидел на полу, скрестив ноги, с волосами, захваченными кисточкой и падающими на лицо прядями. У Ремуса щемило сердце, когда Сириус нетерпеливо сдувал их. Ремус провел пальцем по ободку чашки, его единственное кольцо стучало по керамике, а в другой руке дымилась сигарета. Вдыхая дым, больше всего на свете желая вдохнуть кислород Сириуса — того Сириуса, бесповоротно его Сириуса, он потягивал чай, стучал ногой и наблюдал. И, наблюдая, он подумал, этого никогда не будет достаточно.