В ГОДЫ РАНЕЕ
Ремус декабрь
Твою мать. Ремус едва не поперхнулся чаем, что налил себе у стойки. Это не входило в его сегодняшние планы. Его список дел выглядел так: пережить первую смену и не выставить себя дураком, вернуться домой, к Калипсо, снова пересмотреть «Общество мертвых поэтов», может, поплакать из-за Нила и лечь спать. Едва не случившийся с ним чертов сердечный приступ из-за буквального Адониса в человеческом облике, который только что вошел в магазин, точно не входил в список его дел. Сердечные приступы в принципе находились низко в списке его желаний. Но что ему оставалось? Мужчина, который только что зашел, был чертовски красив: точеное, аристократическое лицо, идеальные углы и тени, и спирающий дыхание резкий взгляд темно-синих глаз с густыми ресницами и еще более густой подводкой, и черные волосы, касающиеся его ключиц, подстриженные во вьющийся за ушами маллет. Весь в украшениях и покрытый краской, он словно вышел из Сикстинской капеллы. Ремус почувствовал, как екнуло сердце и загорелись уши, когда мужчина лениво подошел к стойке, топая черными мартинсами по дереву. Он сверкнул улыбкой и подмигнул Доркас в музыкальном отделе, и Ремус был очень, очень рад, что он не обратил на него внимание. Но когда он все-таки обратил, Ремусу захотелось залезть в какую-нибудь дыру и умереть там. Мужчина повернулся и, остановив взгляд на Ремусе, коротко выдохнул и его глаза расширились от удивления. На мгновение щегольство и очарование, которые, казалось, исходили от него чертовыми приливными волнами, исчезли, и его до странного высокие скулы покрылись румянцем. Он сощурился, сжав полные губы в тонкую линию, и уставился на него. Да, Ремус был уверен. Это был тот еще взгляд, грозный и очень вульгарный. — Э-э, привет! — Ремус лучезарно улыбнулся, и темноволосый мужчина изогнул бровь, склонив голову набок и по-прежнему выглядя совершенно не впечатленным. — Что я могу для Вас сделать? — Флэт уайт, пожалуйста, — коротко ответил мужчина, барабаня накрашенными ногтями по стойке. Ремус, даже не думай… — Ваше имя? — Он застыл с маркером и стаканом. — Сириус.Ремус январь
— Он ненавидит меня, Дор, — вздохнул Ремус, сидя на корточках и распихивая бутылки с сиропом под стойкой. — Он такой злой. — Сириус не злой, — фыркнула Доркас, добавляя в свою чашку вспененное молоко. У нее с Ремусом завязались невероятные дружеские отношения, и это сделало его первый месяц здесь значительно более терпимым. Не то чтобы ему не нравилась эта работа — конечно, нравилась. Но один постоянный клиент сделал все хуже. Это был один постоянный и очень-очень красивый клиент. — Кроме того, — добавила Доркас с ртом, полным кофе, вытирая пену с верхней губы. — Ты спрашиваешь его имя каждый раз, когда он приходит, а это, по меньшей мере, три или четыре раза в день. Ремус ухмыльнулся самому себе, опираясь спиной на стойку. Несмотря на высокие столешницы, учитывая его рост, то было скорее бедро. — Но это забавно, — нахально улыбнулся он, приподняв брови. — Я будто принижаю его. Доркас задумчиво кивнула. — Я знаю Сириуса уже давно, и ты прав. Это может сработать. Ремус рассмеялся и услышал, как открылась дверь, впуская холодный январский воздух в теплый магазин. Он повернулся, готовый сделать капучино пожилой даме, которой явно не стоит потреблять столько кофеина, но увидел угрюмое лицо Сириуса Блэка, стоящего перед ним. Он выглядел также ненамеренно прекрасно, как и всегда, и Ремус заметил, что сегодня он подвел нижнюю линию ресниц фиолетовым, а верхнюю — красным, и это стало сокрушительным ударом для Ремуса, прямо в грудь. Его бровь, вечно изогнутая, будто отчитывала его за то, что он не мог быть таким невозмутимым, как Сириус. В кожаной куртке, его гребаных мартинсах и футболке «Le Tigre». Ремус с тем же успехом мог бы быть покойником. Сириус прочистил горло, и Ремус понял, что пялится. — Хэй, привет! Что я могу… — Флэт уайт, — протянул Сириус с резким лондонским акцентом, с этим сопением людей высшего класса, которое должно бы раздражать все валлийское-с-окраины существо Ремуса, но почему-то совсем не раздражало. В его голове промелькнула мысль, владеет ли Сириус французским — как большинство детей из высшего класса. Ремус сам говорил свободно — они могли разговаривать друг с другом на французском. Это было бы сексуально. Моргнув, Ремус кивнул, осознав, что все это время молчал. — Эм, хорошо, — кивнул он. — Сейчас будет. Спустя несколько дней он поцеловал его.Ремус февраль
Ремус Люпин: заклятый враг Дня Святого Валентина. Он ненавидел этот день, ненавидел коммерциализацию, потребительство, тошнотные розовые и красные сердца. Он ненавидел отношения, сопли и все в таком духе. Итак, Ремус, задумался он, держась за ручку двери «Full Moon». Почему, черт тебя подери, ты собираешься записаться к Сириусу на занятия?Ремус февраль
Ремус смотрел в потолок, наблюдая за тем, как под нарисованными лунами струится дым от сигареты, которую ему передавал обратно Сириус. «Я только что переспал с Сириусом Блэком» было единственной связной мыслью в его голове. Я в постели Сириуса Блэка, с разбитой Фабианом Пруэттом губой, и я только что. переспал. с. чертовым. Сирисом. Блэком. Сириус снова протянул ему сигарету, и он сделал затяжку. О, Ремус. Какой же ты, блять, тупой. — Ты в порядке? — Голос Сириуса — мягкий, как шелк, чего объективно не должно было быть, учитывая, сколько он курит — прозвучал на груди Ремуса. Сириус поднял голову, чтобы посмотреть на Ремуса спокойно, наблюдая. Его голубые глаза впились в него, пробираясь до самых костей. — Да, — искренне улыбнулся он, вдыхая запах Сириуса и крепко сжимая его в руках. Он затушил сигарету в пепельнице. — Да. Ты волшебный. — Хм-м, — Сириус потянулся и развернулся, поднимаясь на локтях. — Тебе не жарко? Ремус все еще был в рубашке — он позволил Сириусу забраться под нее и втайне любил то, как пальцы художника обводили его шрамы, будто рисовали их. Но он не снял ее. Не смог. Что бы сказал Сириус? Что бы подумал? — Нет, — он покачал головой, поджав губы, и Сириус наклонился к нему, убирая прядь каштановых волос со лба. Каждое его прикосновение оставляло след на Ремусе, живой и вибрирующий, как электрический провод, разрезанный надвое. Его взгляд изменился — в нем отразилось понимание. — Хорошо, — мягко улыбнулся Сириус. — Хорошо.Сириус март
Это был день рождения Ремуса, и Ремус официально стал одним из мародеров. Что означало бешеную вечеринку. — Мне всего лишь исполняется 21, — запротестовал Ремус, на что Сириус ахнул, прижав руку к сердцу. В этом был весь Ремус, до мозга костей. Он не прыгал на стены и до потолка, как Джеймс и Сириус. Если бы он справлял по-своему, он бы наверняка смотрел тот гребаный фильм для заучек, «Общество больных поэтов» или что-то такое. Но Сириус был его другом и не мог даже слышать об этом. — 21 — это много! — возразил Сириус, прыгая на диване, восхищенный тем, как Ремус закатил глаза, в то время как скрытая улыбка пряталась за притворным раздражением. Прошел почти месяц с того дня, как они впервые переспали, и Ремус всегда закатывал глаза, как будто они не проводили вместе каждую свободную минуту. Тебе бы видеться с ним пореже, отчитывал себя Сириус часами ранее, в тот же день, в ванной Ремуса. Ты привязываешься. Но Сириус ничего не мог с собой поделать — это был лучший месяц в его жизни. И дело было не в том, что секс был хорош — хотя он был — дело было в том, что Ремус был хорош. Ремус был теплым, он был чертовски веселым, он был добрым, и каждое мгновение, проведенное с ним было — вот так просто — хорошим. — К тому же, — Сириус наклонился, взъерошив волосы Ремуса, который увернулся и схватил его за запястье худыми пальцами. — Я не подарил тебе подарок. Ремус все еще сжимал запястье Сириуса в ладони и повел бровью. — Я думал, ты сказал, что это, — он кивнул в сторону приоткрытой двери своей спальни, где они были всего несколько минут назад, — был мой подарок на день рождения. — Извращенец, — Сириус высвободил руку и запустил подушкой в Ремуса, который что-то возмущенно пролепетал. — У меня есть настоящий подарок. Сириус подскочил к своей сумке, висевшей на двери, и вытащил специальное издание «Общества мертвых поэтов». Одним из преимуществ пребывания у Ремуса в прошедший месяц было то, что у Сириуса было время просмотреть все его книги и обнаружить, что у него нет этого ужасно сексуального издания. Сириус торжествующе поднял книгу, восхищенный тем, как глаза Ремуса расширились от удивления. Янтарное лицо расплылось в улыбке, когда он забрал книгу у Сириуса — и тут произошло нечто неожиданное. Он заключил Сириуса в объятия, покружился с ним и поцеловал прямо в лоб. — Невероятно, — выдохнул он.Ремус апрель
— Я чертовски люблю Пасху, — промурчал Ремус, когда Сириус передал ему сигарету, и почувствовал его смех у себя на груди, его теплое дыхание на своей обнаженной коже. — Только потому, что ты так сильно любишь шоколад, — заключил Сириус, погасив свою сигарету в пепельнице рядом с кроватью Ремуса. — Тоже верно, — признал Ремус, подмяв Сириуса под себя и крепко целуя его, перед тем как свесить длинные ноги с края кровати, встать и потянуться. Он почувствовал, как Сириус позади него переместился, подполз к краю кровати, встал на колени и обнял его за талию. — Уже встаешь? — Ты такой ленивый, — рассмеялся Ремус, разворачиваясь в объятиях Сириуса. — Как будто мы не проспали только что 12 гребаных часов. Что-то промелькнуло на лице Сириуса — небольшая тень, дрожь — но затем он моргнул, и все исчезло. Он склонил голову набок, после чего на его губах появилась кривая улыбка. Ремус посмотрел на него сверху вниз, затаив дыхание, не веря своему счастью. Как мне удалось заполучить кого-то настолько прекрасного? задумался он, мечтая о том, чтобы он мог сейчас наклониться и поцеловать кончик эльфийского носа Сириуса. И потом: ты не заполучил его, потому что он не твой. И он не хочет быть твоим. — Кофе? — Ремус слабо улыбнулся, и Сириус отпустил его, драматично упав на кровать, и посмотрел на Ремуса сквозь густые черные ресницы. — Ты так хорошо меня знаешь, — сказал он, когда поплелся к двери, потягиваясь и пытаясь согнать сонливость. Нет, подумал Ремус. Я тебя совсем не знаю.Ремус май
Ремус любил Первомай — это было его любимое время года. Пока он рос в Уэльсе, они всегда праздновали Калан Хаф. До того, как ему пришлось уехать. Первое мая в Лондоне было другим — он полагал, дело в том, что и сами англичане попросту другие. Конечно, у них тоже было майское дерево, но большинство лондонцев использовали праздник как повод, чтобы забыться в пиве и насладиться редкими лучами позднего весеннего солнца. Так что это действительно застало его врасплох, когда он вытащил себя из кровати первого мая, услышав, что кто-то стучится в дверь, и этим кем-то оказался Сириус Блэк. — Благословенный Белтейн! — воскликнул Сириус, заваливаясь в квартиру в сопровождении Джеймса и Лили. Ремус потер сонные глаза, все еще не совсем понимая, что происходит, пока Сириус не повалил его на диван и не сел ему на грудь, как щенок, который не может сдержать восторга. — Я… что? — пробормотал Ремус, осознав, что в его квартире находятся еще три человека, время — 9 утра, и он все еще в пижамных штанах. Дерьмо. Он только в пижамных штанах. В отчаянии он попытался извернуться так, чтобы пропасть из поля зрения Джеймса и Лили, но Сириус этого не заметил. Или если все же заметил, то его методы были весьма необычными — он просто повалился на Ремуса, и его огромная футболка полностью закрыла обнаженную грудь. На удивление, он оказался очень легким. Что ж, подумал Ремус. По крайней мере, теперь я прикрыт. — Благословенный Белтейн! — повторил Сириус и нахмурил брови. — Он же так называется? Кельтский Майский день. Ремус с любопытством посмотрел на него. — В Уэльсе мы называем его Калан Май или Калан Хаф, — улыбнулся Ремус, и губы Сириуса расползлись от радости. — Хорошо! — Довольный, он слегка отпрянул. — Счастливого Калан Май, Лунатик. Казалось, он собирался наклониться и поцеловать Ремуса в щеку, но остановился на полпути. — Сохатый, Лилс! — Сириус повернул голову так, чтобы Ремус лежал по-прежнему прижатый под его весом и скрытый от нежеланных взглядов в глубинах своего дерьмого дивана. — Заварите чай, пожалуйста? Джеймс Поттер никогда бы не сказал Сириусу «нет», поэтому он просто ухмыльнулся, широко улыбнувшись, кивнул и исчез в дверях кухни с Лили под руку. Как только они ушли, Сириус выпрямился и соскользнул с Ремуса. — Иди. — Он мотнул головой в сторону спальни. — А? — все, на что хватило Ремуса, захваченного вихрем Сириуса и его друзей. Они действительно пришли к нему в Майский день, или у него галлюцинации? — Они ушли. Можешь пойти в спальню и надеть рубашку, если хочешь. — Оу, — тупо протянул Ремус, оглядев себя сверху вниз, после чего посмотрел на Сириуса, пытаясь игнорировать прилив любви, что наполнила его грудь. Он несколько раз моргнул, а затем, как в тумане, поплелся обратно в спальню. — О, и Лунатик? — тихо позвал Сириус, когда Ремус приблизился к двери. Он повернулся, чтобы посмотреть на него. — Я думаю, они прекрасны. — После чего он двинулся в сторону кухни. Ремус осторожно закрыл за собой дверь спальни, засунув кулак в рот, чтобы заглушить звук подступающих рыданий.Сириус июнь
21 июня всегда был любимым днем Сириуса в году. Двадцать первый день июня — самый длинный день. И самая короткая ночь. Конечно, он никому об этом не говорил, но ему все равно это нравилось. Он часто не спал, днями напролет, и сегодня солнечный свет делал так, чтобы это никого не смущало. Кроме того — он проведет самый длинный день в году с Ремусом.20 ИЮНЯ
padfootissexy: что ты делаешь завтра, у тебя же выходной? moonysbigbum: выходной moonysbigbum: думаю, буду смотреть мертвых поэтов moonysbigbum: подумываю завести еще одного кота padfootissexy: ты же понимаешь, как эти три сообщения выглядят вместе? padfootissexy: боже лунатик padfootissexy: тебе 21 padfootissexy: веди себя соответствующе moonysbigbum: омп это великолепный фильм завали ебало padfootissexy: у меня тоже выходной завтра moonysbigbum: хочешь посмотреть омп со мной? padfootissexy: я пас moonysbigbum: мудак:( padfootissexy: ты проведешь день со мной padfootissexy: возражения не принимаются padfootissexy: ничего не знаю moonysbigbum: разве я когда-то могу сказать тебе нет padfootissexy: неа moonysbigbum: почему именно завтра padfootissexy: лунатик??? padfootissexy: твмомивощищммц padfootissexy: ненавижу тебя moonysbigbum: втф???? padfootissexy: ВЫЦДВЦДЬЗХЖ padfootissexy: как я мог спутаться с таким мужчиной padfootissexy: самый длинный день!!! padfootissexy: летнее солнцестояние! padfootissexy: день летнего солнцестояния! padfootissexy: вытаскивай свою задницу наружу moonysbigbum: ок вытащу padfootissexy: хороший мальчик padfootissexy: забираю тебя завтра в 9 утра padfootissexy: окей? moonysbigbum: оххх окей padfootissexy: думаю о жертвоприношениях padfootissexy: деревянная пирамида padfootissexy: цветочное платье королевы солнцестояния padfootissexy: вот это вайб moonysbigbum: я запираю дверь padfootissexy: до завтра ;) moonysbigbum: ненавижу тебя padfootissexy: ххххх Сириус нетерпеливо постучал в дверь. Где Ремус? Он простоял тут по меньшей мере пять минут. Вздохнув, он постучал снова, еще сильнее. — Да господи, иду я! — Валлийский акцент, который Сириус так сильно любил, прозвучал с другой стороны двери, после чего она распахнулась. Ремус стоял, держась одной рукой за дверной косяк, другой — за саму дверь. Кудри были в таком же диком беспорядке, как обычно у Джеймса. На нем были вельветовые брюки и темно-зеленый джемпер, который потрепался по краям — кое-где из него торчали нити. Сириус вошел, бросил куртку на диван и повернулся, чтобы поздороваться. — Привет, — он взъерошил волосы Ремуса, ущипнул за впалые, покрытые шрамами щеки и усмехнулся из-за его застенчивости. — Привет. — Ремус улыбнулся в ответ, низко наклонившись — словно для поцелуя — но передумал. Но это же хорошо, верно? Потому что чувства — нет, это слишком. Они не были парой. Они были просто… друзьями. Друзьями, у которых было слишком много секса и которые виделись минимум раз в день с той самой ночи в феврале… Нет. Это была дружба — своеобразная, да, но все-таки дружба. Он видел Джеймса и Лили каждый день, так какая разница, если он видел Ремуса каждый день? Он работал напротив него, верно? 3 чашки кофе в день — это не так уж и много, так? Так. — Итак! — застрекотал Сириус. — Готов извлечь максимальную выгоду из солнечного света? Ремус вяло пожал плечами. — Конечно. — Боже, ты спал в этом, Лунатик? — Сириус отступил, чтобы осмотреть Ремуса с ног до головы, покусывая уголок губы. — Ты почему не одет? Ремус нахмурился. — Одет. Я в этом пойду. — О-о, — Сириус удивленно вскинул голову. Сам он на сегодня выбрал гораздо более открытый наряд — кожаную мини-юбку и свободную рубашку на пуговицах, которые он решил… не особо застегивать. Обещали, что будет жарко. — Тебе не будет жарко в этом? — Я буду в порядке, — слабо улыбнулся Ремус. — Куда мы направляемся? — Брось, Лунатик, — захныкал Сириус, направляясь прямиком в спальню. — Как насчет шорт? У тебя есть шорты? — Бродяга, честно, все нормально… — Футболка? Вот эта, с Mott The Hoople? Мне она нравится, и ты знаешь это! — Мне нравится этот джемпер… — Ага! Я так и знал, что у тебя есть шорты! — Сириус торжествующе размахивал джинсовой тканью. — Можешь взять какой-нибудь из моих топов, покажи немного кожи… — Господи, Сириус, ты не можешь просто оставить это? — Резкий голос вырвал Сириуса из заполненных одеждой мыслей — он был слишком занят, перебирая разные виды ткани и настаивая на них, чтобы заметить, что Ремус становился все более взволнованным. И теперь он стоял, слегка покраснев и поджав губы, и хмурился. Сириус осторожно положил одежду, сбитый с толку. — Хорошо, Лунатик, прости меня, — тихо начал он, но Ремус просто вздохнул и повернулся на пятках, кинув что-то о чайнике через плечо — во всех его движениях чувствовалось беспокойство, узкие плечи сгорбились. Сириус осторожно последовал за ним и показал голову из-за угла кухонного дверного проема. — Ты в порядке, Лунатик? — спросил он, медленно наклоняясь, стараясь не выдавать своего отчаянного желания обнять Ремуса, которое пронзило его до самых костей. — Порядок. — Его ответ прозвучал грубовато, он все еще гремел двумя кружками. Вздохнув, Сириус подошел к нему и нарушил главное правило — не показывать чувства. Это было правило, которое он, казалось, нарушал все больше и больше в последние дни, но Ремус если и был против, то никогда этого не показывал. Сириус обвил руками его талию. Разница в росте позволила ему устроить голову чуть южнее лопаток. Мгновенно, как только руки Сириуса, покрытые жилистыми мышцами и татуировками, но в то же время нежные, легко касаясь, обхватили его тело, Ремус мгновенно смягчился. И Сириус почувствовал это. Они простояли так некоторое время: Ремус осторожно мешал кофе, а черноволосая голова прижималась сзади к его джемперу, надетому задом наперед. Сириус прервал молчание. — Все в порядке, ты же знаешь, — мягко начал Сириус, чувствуя, как Ремус снова стал твердым, мышцы его узкой спины напряглись. — Нет, нет, — успокоил Сириус, обвиваясь вокруг него, как плющ. — Мы не будем говорить об этом, если не хочешь. Но я думаю, что ты невероятно красивый. Ремус повернулся, и руки Сириуса оказались сцепленными у него на пояснице. Он посмотрел вниз на Сириуса, кудри низко свисали, почти закрывая глаза, и Сириус встал на цыпочки, чтобы поцеловать его в нос. — Из нас ты красивый, Сириус, — пробормотал Ремус, все еще глядя на него сверху вниз, и Сириус покачал головой, смеясь через нос. — Да, я чертовски горяч. Но ты… ты прекрасен, — Сириус убрал локон со лба Ремуса, слегка покачав головой. — Особенно для меня. Я лю… Он захлопнул рот. Дерьмо. Что это было? Он не любил Ремуса — конечно, не любил. Он ему нравился, разумеется, особенно без штанов — но любовь? Господи, солнце, должно быть, ударило ему в голову. Сириус Блэк? Влюблен? Нелепость. Да, Ремус был великолепен — чертовски великолепен, Ремус был невероятен. Он был забавным, одним из самых забавных людей, которых знал Сириус, и да, он согревал его сердце, заставлял его живот покалывать и шею — гореть. Это была просто дружба. Откуда это вообще взялось? Он никогда по-настоящему не думал об этом раньше, о том, чтобы любить Ремуса. Он даже толком не знал, на что похожа любовь. Может быть, ему стоит еще немного поспать. — Я люблю твои волосы, — неуверенно произнес он. Ремус склонил голову набок. — Рад слышать. Ты хочешь этот кофе? — Не-а, — Сириус оставил еще один поцелуй на покрытом шрамами носу Ремуса, радуясь, что неловкость так быстро сошла на нет. — Пошли уже? Этот день ждет нас. Это не помогло. Это не было чем-то здоровым. Но на данный момент этого должно было хватить. Был поздний полдень, и солнце все еще высоко и тяжело висело в небе. Сириус настоял на мороженом («Я заплачу, Лунатик!» «Дело не в деньгах, Бродяга, а в том, что нам за двадцать.» «Совсем немного за двадцать.»), и теперь они вдвоем пробирались сквозь толпы лондонских пешеходов. — Риджент? — спросил Сириус, положив одну руку на поясницу Ремуса, а другой — держа рожок мороженого. Ремус повернулся к нему, улыбка тронула уголки его рта. — Пошли. Он позволил Сириусу тащить его сквозь толпу, держась за руки, и мороженое нещадно таяло под палящим летним солнцем, пока они не оказались в безопасности в Риджентс-парке. Сладкий запах летних цветов и жужжание пчел окружили их, когда они нашли скамейку, чтобы доесть мороженое. У Сириуса оно было со вкусом клубничной жвачки — самое яркое из ассортимента, а Ремус, конечно, взял шоколадное с медом. Он взвизгнул, когда Сириус стащил у него ложку его мороженого, не в силах сдержать улыбку. — Почему ты так любишь этот день? — спросил Ремус с полным ртом мороженого. Сириус пожал плечами. — Просто потому что солнце, — солгал он, задумчиво посасывая деревянную ложку из «У Фортескью». Она не была ему нужна, но он все равно любил есть с ее помощью. Джеймс всегда задирал его за это. — Всегда тепло. Ремус уклончиво промычал. — Иногда меня тошнит от солнца. — Что? — Сириус рассмеялся, взяв еще одну ложку шоколадного мороженого. — Тошнит от солнца? Ремус покраснел и улыбнулся. — Ну да. Я не знаю. Это просто происходит. — Тебя и сейчас тошнит? — Сириус ткнул в него носком мартинсов. — Весь этот день — слишком тошнотворно солнечный, — съязвил в ответ Ремус, теплая солнечная охра в 4 часа дня сверкала в его медовых кудрях и янтарных глазах. Как могло того, кто был солнцем, тошнить от солнца? — Тошнотворно солнечный день, — задумчиво произнес Сириус, чувствуя, что, возможно, тот факт, что его язык был синим, может подорвать серьезность его тона. — Звучит как книга. — Да? — Ремус доел свое мороженое — не без помощи Сириуса — и перешел к вафельному рожку. Он отломил кусочек вафли рукой и принялся грызть его. — И о чем бы она была? Сириус на мгновение задумался, затем улыбнулся. — История любви! — Серьезно? — фыркнул Ремус. — Да! — он швырнул в него своей деревянной ложкой — все мороженое было съедено, оставалось только жевать сладкую вафлю. — История любви, именно. Красивая. Может, горьковато-сладкая. — Кем были бы главные герои? — спросил Ремус, откидываясь назад и вытягивая руку. Сириус тут же прильнул к нему в объятия. — Оборотень. И волшебник. — Ты много думал об этом, Бродяга, — сказал Ремус в его волосы, и легкий ветерок его дыхания пощекотал голову Сириуса. — Здесь много чего происходит, — Сириус указал на свой лоб, затем повернулся, чтобы посмотреть на Ремуса, и поцеловал его. На вкус он был как шоколад с привкусом меда, как сладость вафельного рожка и горечь кофе навынос. Обычно они не целовались на улице — они вообще не делали ничего такого там, где бы их могли заметить, но Сириус был опьянен солнцем, его голова кружилась от яркости медовых локонов, и он позволил себе нарушить правила. Хотя бы сегодня. — М-м, — Ремус отстранился. Теперь его губы были окрашены в синий. — Ты на вкус как жвачка. — Вкусно, да? — Сириус нахально ухмыльнулся, доедая остатки своего вафельного рожка, и встал, схватив Ремуса за руку и потянув его за собой. Его рука идеально ложилась в его. Слишком идеально. — Хочешь заказать пиццу и посмотреть «Мертвых поэтов»? Сириус попытался проигнорировать, как екнуло его сердце, когда лицо Ремуса расплылось в широкой улыбке. — «Общество мертвых поэтов»? Серьезно? — Он неосознанно прикусил нижнюю губу, по-детски взволнованный, и Сириус снова потянул его за руку и наконец поднял со скамейки. — Абсолютно. Наперегонки! Ремус жил далеко от Риджентс-парка, но они бежали всю дорогу домой. Домой. — Я люблю Нуванду! — прокомментировал Сириус с полным ртом пиццы, в то время как пластинка Боуи лениво крутилась на проигрывателе, а на экране шли титры «Общества мертвых поэтов». — Знал, что ты это скажешь, — ответил Ремус, бросая картошиной в Сириуса, который — невероятно — поймал ее ртом. — Он очень похож на тебя. — Ага, конечно, мистер Тодд Андерсон, — фыркнул Сириус, и Ремус запрокинул голову назад и рассмеялся. — Я не Тодд! — Конечно, ты Тодд! — Сириус возмущенно выпрямился. — Весь такой застенчивый и все такое. Ты такой Тодд. Ремус выглядел обиженно. — Я не застенчивый! — Да, не особо, но ты все равно Тодд. Даже не спорь. — Хорошо, хорошо, — согласился Ремус, подняв руки вверх. — Честно говоря, я бы так хотел вернуться в 13-й класс. — Правда? — удивленно спросил Сириус. — А я нет. Я был придурком тогда. — Ты и сейчас придурок, — фыркнул Ремус, пододвинувшись и взъерошив волосы Сириуса. Они часто делали так. У всех друзей есть какой-то символический жест, и для них это — ерошить волосы друг другу. Сириус наклонился к нему. — Правда. Может, если бы я был Нилом Перри, я бы вернулся в 13-й класс. — Он умирает! — Ремус откинулся назад, потрясенный. — Окей, без этой части, — поморщился Сириус. — Но у него мудак-отец, и ему нравится Тодд Андерсон. Я идентифицирую себя именно так. О нет. — Я нравлюсь тебе! — Ремус торжествующе ухмыльнулся. — О-о-о, у Сириуса Блэка есть краш! — Это скоро пройдет, — проворчал Сириус, отворачиваясь, но Ремус схватил его за запястье и потащил назад. Сириус с «уфф» приземлился на колени Ремуса, который засмеялся и поцеловал его. И Сириус растаял. Что еще он мог сделать? Ремус заставил его растаять — звучит так примитивно, но более подходящих слов, чтобы описать это, не было. — Все нормально, — пробормотал Ремус одними губами. — Ты мне тоже нравишься. Сириус отстранился, хотя и неохотно, его розовые губы приоткрылись. — Что? — Сириус. Мы спим уже пять месяцев. Да, ты мне нравишься. Сириус ухмыльнулся, сплетая руки у него за спиной. — Тогда покажи мне. Чуть позже они вместе легли на диван, Боуи пел в углу. Лежать вдвоем было тесно, но никто не жаловался. Сириус полулежал на Ремусе, переплетая ноги и положив голову ему на грудь, а Ремус лениво рисовал круги на его виске, обнимая обнаженной рукой со шрамом. — Ты такой красивый, — пробормотал Сириус, уткнувшись в обнаженную грудь Ремуса. Шрамы касались его щеки. — Включая шрамы. Они красивы. Одна из самых красивых частиц в тебе. — Сириус… — Ремус вздохнул, но Сириус продолжил, теперь уже сидя. Фильм все еще крутился у него в голове. Есть время для смелости, и есть время для осторожности. И мудрый человек понимает, что требуется. Так будь смелым, шептал он своему разуму. — Нет, Ремус, — он приподнялся на локте, глядя сверху вниз на мужчину, который наклонил свою голову к нему. Солнце все еще ярко светило, хотя приближался закат и пробивался сквозь окна, заливая всю квартиру и Ремуса золотистым сиянием. Ремус посмотрел на него, лицо его было бесстрастным, а глаза — широко раскрытыми и настороженными. — Я считаю, что ты чертовски красив. И я знаю, — продолжал он, слова рекой лились из него, — то, что я говорю, не может изменить то, как ты чувствуешь, или то, что ты видишь, окей? Я не собираюсь притворяться, словно это так, но я буду здесь, ясно? Сколько времени тебе нужно — я буду ждать, пока однажды ты не посмотришь в зеркало и не увидишь… Он провел пальцем по самому длинному шраму на лице Ремуса, который тянулся вниз по носу и щеке, и тот закрыл глаза. — Пока не осознаешь: «Господи! Я чертовски красив, и все должны знать об этом.» Все еще с закрытыми глазами Ремус сглотнул, его кадык дернулся, и Сириус наклонился, нежно касаясь его губами. — Ты прекрасен, Лунатик, — он шептал это его горлу, его коже и шрамам, что покрывали ее. Он вдыхал свои слова в них, в серебристые линии, чтобы они тоже поверили в это и могли танцевать, осознавая сказанное им, и взглянуть в лицо неоспоримой истине, что Ремус Люпин был намного больше, чем просто красив для Сириуса Блэка. Ремус открыл глаза, и Сириус мог поклясться, что его сердце выпрыгнуло из груди, а дыхание перехватило в янтарном воздухе. Взяв его лицо в ладони, Ремус поцеловал его — лихорадочно, страстно. Между ними пробежало понимание — тех слов, которые они оба знали, но не произносили. Пройдет бы еще пять точно таких же месяцев, наполненных разговорами шепотом, фильмами и пиццей, пока Сириус не признается самому себе, что влюблен в Ремуса, но его сердце и тело, кажется, знали это уже тогда. — На балкон? — позвал Ремус, когда Сириус вышел из ванной с волосами, торчащими во всех направлениях. На крошечном балконе, который был у Ремуса, стоял диван («Как ты умудрился притащить сюда мебель, Лунатик?»). Солнце готовилось садиться. Сириус молча кивнул, страх судорожно сжал что-то в его животе — он отчаянно желал чуть больше солнечного света, прежде чем неизбежно наступит ночь. — Пошли тогда. — Ремус вытащил его наружу, усаживаясь на шаткую мебель и похлопывая по мягкому месту рядом с собой. Сириус свернулся калачиком, уютная фигура Ремуса обвивала его, когда солнце начало опускаться за горизонт, окутывая их оранжевым светом. Он мог бы уснуть прямо здесь, под успокаивающее дыхание Ремуса, в его нежных объятиях. Он не уснул, конечно. Но он мог бы, и это было то, что имело значение сейчас. Укрылся я в лесах, чтоб жизнь прожить не зря, Чтоб высосать из жизни костный мозг, Искоренить всё, что не жизнь, Чтоб не понять на смертном ложе, что я не жил… — Ремус? — сонно спросил Сириус, рисуя ручкой каракули на руке Ремуса. Они все еще были на балконе, и звезды смотрели на них сверху. Сириус не смел поднять глаз. — Да? — пробормотал Ремус ему в волосы, оперевшись впалой щекой на его макушку. — Чего ты боишься? Ремус помолчал несколько мгновений. — Жизни. — Жизни? — повторил Сириус, как попугай. — Да, — Сириус почувствовал, как он кивнул головой. — Да, я боюсь жизни. Что она пойдет как-то не так, что она пойдет плохо. Что она не настоящая. Понимаешь? — Да, — кивнул Сириус. — Думаю, понимаю. — А ты? — спросил Ремус, крепко сжимая в руках неподвижную фигуру Сириуса, словно якорь. — Ох. — Сириус улыбнулся ему. — Пауков, дней с плохой укладкой, старого сыра. Ремус фыркнул. — Ты бредишь. Хочешь пойти внутрь? — Не-а. — Сириус покачал головой. — У нас есть время. В конце концов времени у них не было.