Some Sunsick Day

ДВА ГОДА СПУСТЯ

— Доброе утро, — позвал Ремус, и этот прекрасный валлийский голос разнесся по магазину. Сириус оторвал взгляд от прилавка, за которым стоял, — от прилавка с кофе, конечно. Он не собирался позволять Ремусу страдать больше, чем это было необходимо — он мог пока руководить книгами и искусством, а Сириус разберется с кофейными зернами и латте. Он пожалел, что дал Доркас выходной. — Bore da*, — Сириус улыбнулся своему парню, беря выпечку, которую принес Ремус. Это было немного глупо — покупать еду, когда у них был весь ассортимент кафе, чтобы поесть, если они захотят, но им понравилась маленькая пекарня за углом. — Ты проспал, ленивый мерзавец. — Эй! — Ремус в отместку выбил яблочный пирог из рук Сириуса и перегнулся через прилавок, чтобы поцеловать его в лоб. Сириус показал ему фак, поднял с пола свою выпечку, стряхнул с нее пыль и продолжил уплетать ее, оставив Ремуса пробираться сквозь покупателей и протискиваться к кассе напротив. Звякнул колокольчик, и Джеймс и Лили ввалились в комнату с розовыми от непогоды носами. — Б-б-бродяга! — прогремел Джеймс, пугая покупателей, и Сириус с радостью выдал второй фак за день, одновременно начав готовить обычный заказ Джеймса. — Как справляешься с делами в IE, Бродяга? — Джеймс облокотился на стойку, и Лили взъерошила его волосы. — Ты же знаешь, что IE по-валлийски означает «да», да? — Сириус съязвил в ответ, вспенивая молоко. — Что не так с названием, которое мы выбрали для него? — Ileuad et Étoiles? — Джеймс повторил как попугай на валлийском и французском языках, и Сириус бросил в него пачку конфет ‘Sweet'N'Low’. — Много букв. — Там не много букв, — отчитал его Сириус, приступая к напитку Джеймса после того, как приготовил очень вкусный соевый латте Лили. — Мне оно нравится. — Еще раз, что оно вообще значит? — Джеймс заскулил, вертя в руках очки, которые Сириус схватил свободной рукой, водрузил на голову и подмигнул ему. — Оно означает ‘Луна и звезды’ на валлийском и французском языках, Джеймс, — крикнул Сириус через плечо. — Ты знаешь это. — Он специально заводит тебя, Бродяга, — усмехнулась Лили и, перегибаясь через стойку и забирая очки обратно, вернула их в безопасное место на лице Джеймса. — Мы очень гордимся тобой. — Что ж, спасибо, Лили, по крайней мере, кто-то гордится, — кивнул Сириус, добавляя четвертую порцию карамели в нелепый напиток Джеймса и ставя фраппучино на бамбуковую стойку. — Заплати. — Что? — Джеймс потрясенно вытаращил глаза. — Мы… мы твои лучшие друзья! — Он забормотал, и Сириус пожал плечами, открывая рот. Ремус опередил его, наклонившись между ними двумя. — У нас здесь бизнес, вы двое, — упрекнул он, затем повернулся к Сириусу. — Здесь кто-то спрашивает о занятиях по искусству. — У нас все битком на некоторое время, — пожал плечами Сириус с полным ртом булочки, но Ремус только вздохнул. — Я знаю, но он действительно настаивал на разговоре с тобой. Интрижка на стороне? Сириус скорчил гримасу. — Ты мой единственный, Лунный свет, — сказал он, доедая булочку. — Пойду-ка я поговорю с ним. Ремус скользнул — нет, перепрыгнул через прилавок, чтобы занять оборону — практика, за которую Сириус часто упрекал его, но у него никогда не хватало сил, чтобы установить правило, — и Сириус нырнул, направляясь к кассе, где стоял мужчина, барабаня пальцами по столешнице. Сириус скользнул на сиденье, не поднимая глаз, и провел рукой по волосам. Настойчивые клиенты действительно чертовски раздражали. — Послушайте, сэр, — начал Сириус, после чего поднял глаза, и его лицо расплылось в улыбке. — Фрэнк! Фрэнк Лонгботтом, круглолицый мужчина с большим сердцем и еще большей копной песочно-светлых волос, просиял в ответ Сириусу. — Хей, Бродяга! Сколько лет, сколько зим, а? — И не говори! — воскликнул Сириус, вскакивая, чтобы обнять его. — Эй, Сохатый! — Он закричал через магазин. — Иди и посмотри, кого принесло! Джеймс в замешательстве обернулся, и его лицо просияло, когда он подскочил, забыв о фраппучино и оставив раздраженную Лили расплачиваться с Ремусом. — Фрэнки! — Он сжал голову мужчины в захвате. Покупатели увлеченно смотрели на это. — Где ты был, придурок? — Здесь и там, — ухмыльнулся Фрэнк из-под огромного бицепса Джеймса. — Здесь и там. Джеймс отпустил его и обнял, Сириус ударил его по руке. — Ты не звонил целую гребаную вечность! — Я знаю, я знаю, — Фрэнк вытянул свои огромные руки в извинении. — Но мы в Лондоне всего на пару дней, и я подумал, что стоит посмотреть новое убежище Сириуса Блэка! — Дерзкий засранец, — Сириус шлепнул Фрэнка по голове, все еще ухмыляясь от уха до уха. — Я владелец этого места, большое спасибо, Лонг-задница. Глаза Фрэнка расширились. — Ну что ж, поздравляю тебя! — Он подмигнул. — Слушай, нам всем нужно как следует наверстать упущенное… — Сегодня вечером в «Метлах», — крикнул Джеймс, освобождая Лили от ее разговора с Ремусом, таща Фрэнка и Сириуса с собой — не то чтобы ему это было нужно было это делать, они были будто сцеплены. Они могли говорить, и разговаривали, часами. — Где-нибудь в восемь! Фрэнк покорно кивнул. — Хорошо, хорошо. Прости, — он извиняющимся тоном улыбнулся Ремусу. — Ты, должно быть, э-э… — Это Ремус, — Сириус бочком пробрался к стойке и встал позади, включив кофемолку, — мой парень. Ремус улыбнулся с полным ртом пирожного. — Привет, — сказал он приглушенно, протягивая руку, которую Фрэнк сердечно пожал. — Господи, как у тебя все складно теперь, Блэк! — Фрэнк усмехнулся. — Как долго это продолжается? — 4 года… — начал Сириус. — 2 года… — Они заговорили одновременно. Фрэнк выглядел озадаченным. — 42 года? — он фыркнул, и Сириус смущенно опустил голову. — Точно так и ощущается, — кивнул Ремус с притворной искренностью, так что Сириус размазал пирожное по его лицу. — Долбоеб. — Ремус захихикал, ударив его по руке, и Сириус взвизгнул, улыбаясь в ответ. Двое сцепились в схватке, положив руки друг другу на плечи, отчаянно пытаясь засунуть пирожное в рот другого, и оба слишком юркие, чтобы быть пойманными другим. — Они чертовы дети, — Сириус услышал вздох Джеймса. — Этим людям вроде как 26. Сириус приподнялся, наполовину перегнувшись через стойку, выхватил фраппучино из рук Джеймса, сделал большой глоток и предложил немного Ремусу, который любезно согласился. — Отдай обратно! — Джеймс сморщил лицо, потянувшись за своим напитком, но его шотландский акцент делал всю эту ситуацию еще более комичной для его друзей. Это была их жизнь, и жизнь была хороша. Сириус отпер дверь в свою квартиру над Ileuad et Étoiles, распахнул ее и, протирая глаза, бросил ключи от магазина в специальную подставку. Ремус уехал к себе, но большая часть его вещей все равно была здесь, так что Сириус обдумывал идею предложить ему остаться на ночь. Это было дисфункционально, он знал это — они вместе владели магазином, все делали вместе, но Сириус все равно нервничал, когда спал с ним в одной постели. Ремус явно крепко спал сейчас, потому что Сириус никогда не будил его, а если и будил, Ремус оставался совершенно неподвижным, с закрытыми глазами, и притворялся. Не самый лучший вариант, но сойдет. Он поморщился от боли в виске и потер его, шагая до душа и включил его, надеясь, что пар очистит его голову. Квартира была красивой — обставлена именно так, как он хотел (то есть так, как Джеймс и Лили разрешали ему делать только в своей комнате). Он съехал спустя год после того, как они с Ремусом снова сошлись (или только начали встречаться? он не совсем был уверен), но Ремус остался в той обувной коробке. Сказал, что это как-то связано с первоначальным взносом, или кредитом, или чем-то еще, что Сириус был слишком средним классом, чтобы понять (он недавно купил это здание сразу и полностью), но Сириус не стал бы винить его, если бы он просто не хотел здесь жить. Господи, жить с ним — настоящий кошмар, он мог это принять. Паб. Сегодня вечером. Он интенсивно помассировал веки, вытирая лицо под горячим паром. С выпивкой у него стало лучше, но он еще не справился с этим. Сегодня вечером он выпьет одну рюмку или две. Или же его унесет и он поставит себя в неловкое положение. Когда у него следующий прием психотерапевта? Он должен свериться с календарем. На самом деле ему это не очень нравилось — он все время хотел говорить о его детстве, его отношениях и его кошмарах. Но он пошел ради Ремуса. Ремус того стоил. — Сириус, пожалуйста, — взмолился Ремус, опускаясь перед ним на колени. Лицо Сириуса зудело от высохших слез и бутылка, которая, как он знал, была в шкафу, звала его по имени. Она вернулась, она и ее ногти, которые разрывали его на части. Он видел ее в своих снах и когда он просто закрывал глаза — если бы он только мог добраться до бутылки, тогда он мог бы заставить ее исчезнуть ненадолго, на мгновение. Только на мгновение. Это было все, что ему было нужно. — Сириус, — надавил Ремус, и Сириус посмотрел на него сквозь тяжелые веки. — Поговори со мной. Я могу помочь. — Может быть, мне не нужна помощь, — пробормотал Сириус, снова опуская голову, но Ремус поймал ее, прижимая к своей. — Я знаю, что ты не хочешь. Но тебе это нужно. Хотеть и нуждаться — это не одно и то же, — прошептал он, целуя Сириуса в лоб. — S’il vous plaît *? Ради меня? Так что он это сделал. Ради Ремуса. Терапия, рехаб и встречи анонимных алкоголиков. Он еще не протрезвел, но скоро протрезвеет. Может быть. Он постарается, окей. Он оделся, натянул кольца на пальцы и накрасил глаза, а затем пошел открывать дверь, в которую начали активно стучаться. Ремус скользнул в квартиру, запечатлев неряшливый поцелуй на макушке Сириуса, который улыбнулся, прогоняя прочь свои глупые мысли и подталкивая Ремуса сзади. — Чай? — спросил он, и Ремус нетерпеливо кивнул, уже развалившись на диване. Кухня в этой квартире была полностью открытой, без стен или дверных проемов, отделяющих ее от основной комнаты квартиры, и Сириус наблюдал, как скучающий Ремус листает что-то на своем телефоне, пока свистит чайник. Английский чай перед пабом, с одним кусочком сахара и овсяным молоком — именно такой, как любил Ремус. Он передал дымящуюся кружку — ту, что с полевыми цветами, он взял ее себе — Ремусу и сел рядом с ним, поставив на стол уже сваренный кофе. Ремус потянулся, опустив свою чашку, и схватил Сириуса за бедра, позволяя мужчине оседлать его и поиграть с его волосами. Он обожал открыто любить Ремуса — эти маленькие моменты, даже самые приватные, такие как когда Ремус заплетает ему волосы или Сириус красит ногти Ремуса. Просто мелочи, простые стороны жизни, которые были просто бесспорно и несомненно лучше, когда он мог делать их с Ремусом. Сначала все было по-другому. Проблемы с прорезыванием зубов, как шутил Сириус, но это было глубже, чем они оба хотели признать. Были колебания, споры, слезы и дни абсолютного молчания. Сириус не хотел говорить о своих кошмарах; Ремус не хотел говорить о своей умершей матери или о своем паршивом отце, бросившем его; Сириус не подпускал Ремуса к себе после дурного сна, вопил и кричал и говорил ему уйти, бросить его, что он этого не стоит; Ремус снова замыкался в себе, когда он заболевал, когда боль становилась слишком сильной, когда он не позволял Сириусу ухаживать за ним. Время. Оно исцелило все и помогло им двоим. Ничего не было идеально — их отношения были грубыми по краям, немного неуклюжими, временами дисфункциональными, в лучшем случае беспорядочными. Но они справлялись. Их любви было достаточно, чтобы продолжать пытаться. Тогда ты собираешь все обратно, как ту штуку с Кинцуги, которую я тебе показывал. Ладно? Ты собираешь все воедино и продолжаешь идти дальше. Ты продолжаешь любить. В пабе было так же оживленно, как и всегда, и они вчетвером устроились в углу, где к ним присоединились Фрэнк и Алиса. Первая порция выпивки была за счет Джеймса, вторая — за счет Джеймса, а третья — за счет… Джеймса. Сириус выбрал диетическую колу после трех рюмок и почувствовал, как Ремус сжал его колено под столом. Какая-то часть его сжалась, почувствовала раздражение — он не был ребенком, которому нужно печенье. Но другая часть чувствовала себя хорошо, чувствовала себя спокойно. Это было то, что нужно было сделать. — Итак, Ремус, — Фрэнк наклонился вперед, обнимая Алису. — Как вы с Сириусом познакомились? — Нелегальный боксерский поединок, — Ремус покорно кивнул, лишь слегка улыбнувшись смеху за столом. — Э-э, я работал через дорогу, и он часто заходил выпить кофе. Вроде как все пошло оттуда. Фрэнк поднял брови. — Значит, вы живете над магазином? Там наверху есть квартира, верно? — Эм, нет, я не живу, — покачал головой Ремус, ерзая. — Только Сириус. Я… я живу на Чаринг-Кросс, рядом с Чайна-тауном. — Это место, где он держит своих любовниц, — сухо прокомментировал Сириус, допивая остатки кока-колы и чувствуя себя неловко. Почему? Это не твоя вина, что Ремус не хочет жить с тобой. — Кто хочет еще? — Он встал так быстро, что стул заскрипел о пол. Фрэнк моргнул, а Джеймс наклонил голову к Лили, и в его глазах был понимающий взгляд. Фрэнк неловко поерзал, по-видимому, поняв, что затронул сложную тему. Но еще минуту назад ничего не было так сложно, так почему же ты такой зануда, Сириус? Он отругал себя и нетерпеливо провел рукой по волосам. Все пробормотали свои заказы, и Сириус направился к бару, благодарный за освобождение. Хорошенькая барменша перегнулась через стойку, хлопая ресницами на Сириуса, который безразлично назвал нужные напитки, вертя в руке дебетовую карточку Джеймса, которую он вытащил из кармана своего лучшего друга. Барменша выглядела несколько обиженной, но, по крайней мере, это означало, что она оставит Сириуса в покое. Он больше таким не занимался. — Привет, — Ремус подошел и встал рядом с ним, почесывая затылок, как он всегда делал, когда не знал, что сказать. Клубный свет упал на его татуировку в виде полумесяца. — Что на самом деле означает эта татуировка? — Сириус протянул руку и провел по ней пальцем. Голова на груди Ремуса, уютно устроившегося в свитере, и комната, наполненная дымом. Он почувствовал, как Ремус напрягся под ним, поэтому приподнял голову, глядя в глаза своему парню. Боже, странно было это говорить — Сириус Блэк, и парень? Однако он никогда не устанет видеть в них янтарь и невероятное тепло, которое разливается по его груди, когда они соприкасаются с его полуночной синевой. Он сонно поцеловал Ремуса в грудь. — Ты в порядке? Губы Ремуса скривились, он вздохнул, закрыв глаза. Когда он открыл их, они выглядели довольно влажно, но в комнате было слишком темно, чтобы Сириус мог сказать точно, поэтому он просто продолжал обводить маленький полумесяц, расположенный в точке пульса на тонком запястье Ремуса. — Моя мама — я звал ее obaith * — всегда любила Луну, — начал он, переводя взгляд на потолок. — Она сказала, что, когда мне исполнится 18, мы сможем сделать одинаковые лунные татуировки на наших запястьях. — Он снова посмотрел на Сириуса, который лежал, пристально глядя на него и позволяя ему говорить. Что-то в голосе Лунатика было для него чертовски священным, и со временем он научился понимать каждый нюанс и переливы, скрытые в его гэльском очаровании. И он знал, когда нужно заткнуться. Ремус убрал волосы с лица Сириуса. — Ты знаешь, что она умерла, когда мне было 16, — он сглотнул, играя с челкой Сириуса. — Так что нам так и не удалось сделать их вместе. Но я все равно сделал. Ну, знаешь, для нее. Сириус кивнул. — Расскажи мне о ней. И Ремус начал рассказывать. — Привет, — Сириус натянуто улыбнулся, барабаня пальцем по барной стойке. — Все хорошо? Ремус фыркнул. — Кажется. — Он с улыбкой кивнул барменше, которая поставила напитки, и она, покраснев, поспешила за добавкой. Сириус загадочно улыбнулся про себя. Это был его Лунатик. Его Лунатик. Сделайте что-нибудь с этим, Сириус, всегда говорил его психотерапевт. Говорите. Говорите людям, чего вы хотите. Говорите людям правду. — Почему ты не хочешь жить со мной? — Он выпалил, почти мгновенно пожалев об этом, увидев лицо Ремуса, ставшее пустым от шока. — Я… я… — он запнулся, переводя взгляд с Сириуса на свои руки. — Я… — Ясно, — Сириус закатил глаза, забирая напитки у барменши и возвращаясь к столу, не обращая внимания на пролитое на его руку пиво. Его психотерапевт отругал бы его, если бы был здесь, но да ладно. Он не был идеален. Он поставил напитки на стол слишком резко, рухнув на свое место с кислым выражением лица, чего его друзья не могли пропустить. — Все в порядке, Бродяга? — Джеймс мягко подтолкнул его, и Сириус коротко кивнул, делая глоток своей диетической колы. — Все хорошо, — хрипло сказал он, не поднимая глаз, когда Ремус вернулся с остальными напитками, поставив их на стол значительно мягче, чем его вторая половинка всего несколько мгновений назад. Ремус, однако, остался стоять, роясь в кармане куртки. Сириус повернулся, подняв брови, бросая ему вызов. Но какой смысл ему было пытаться? Он был Лунатиком, и он был чертовски идеален, вот и все. Он стоял, криво улыбаясь, с кисетом табака в руке, протягивая его в знак подношения. — Покурим, Сириус? — Это был их способ сказать ‘Можем поговорить?’. Это убьет их легкие, но, по крайней мере, не убьет их отношения. Сириус сглотнул, испытывая искушение сказать «нет», но это глупое, чертовски красивое лицо уставилось на него в ответ, и, закатив глаза с тяжелым вздохом, он поднялся и взял кисет с табаком, не говоря ни слова. Теперь он курил самокрутки — они с Лунатиком сделали из этого игру, проверяя, кто быстрее свернет одну. Ремус всегда побеждал. Они молча дошли до места для курения, но Сириус чувствовал, что рука Ремуса уже лежит на его пояснице, направляя его сквозь толпу. И как бы ему ни было неприятно это признавать, какими бы неубедительными это ни делало его аргументы, но ему это нравилось. Он хотел бы вытатуировать на себе руку Ремуса, чтобы чувствовать его нежные, покрытые шрамами пальцы, поддерживающие его бедро, удерживающие его, привязывающие к реальности — это было настоящее блаженство. Пара вышла на холодный ночной воздух, по-прежнему молча сворачивая сигареты. Ремус, как обычно, победил. Только после нескольких затяжек один из них заговорил. — Я хочу жить с тобой, — сказал Ремус приглушенным от табачного дыма голосом. — Мне просто нужно было несколько минут, чтобы придумать, как это сказать. — И «я хочу жить с тобой» — это лучшее, что ты смог придумать? — Сириус усмехнулся, нетерпеливо стряхивая пепел. — Ну, да, — Ремус пожал плечам и, задыхаясь, затараторил. — Я думал, ты не хочешь, чтобы я жил с тобой, и это нормально, но я хочу, и я не знал, как тебе сказать и… Сириус не смог сдержаться — смех сорвался с его губ, а затем еще один, и вскоре они оба смеялись, дым вырывался из их ртов, раздуваясь, как у маленьких драконов. — Я… почему бы мне не хотеть, чтобы ты жил со мной? — Сириус закурил еще одну сигарету, просто чтобы дать им больше времени, им обоим. Он бы согласился на вечность наедине с Ремусом, если бы он только мог. Ремус посмотрел на бетон, изучая пятно на земле, которое он царапал носком своего зеленого кеда. — Я знаю, ты нервничаешь из-за того, что мы спим в одной постели, и… ну, это было бы навсегда. Если бы я жил там. Сириус вздохнул, аккуратно выдыхая дым в сторону. На самом деле он не думал об этом, но сейчас было самое время проявить храбрость. Он потратил слишком много лет, отчаянно пытаясь удержать Ремуса на расстоянии вытянутой руки, и, наконец, он был рядом, осязаем, близок, в пределах досягаемости его пальцев, и он, блядь, не отпустит его. Сириус сглотнул и тряхнул волосами. — Ох, хорошо. Я люблю тебя. Так что, пока ты не против того, что я плачу, как ребенок, по ночам — каждую ночь! — я хочу, чтобы ты жил со мной. Я правда хочу. Ремус мгновение помолчал, после чего поднял глаза, и на его лице появилась робкая улыбка. — Ты правда хочешь? Сириус резко отправил сигарету в темноту. Он улыбнулся, чувствуя, как его грудь согревается и наполняется любовью. Он никогда не привыкнет к этому чувству — он думал, что умирает, когда это случилось в первый раз, когда Ремус принес ему завтрак, потому что ему было слишком грустно, чтобы встать с постели. Его грудь, казалось, вот-вот разорвется, его сердце расширялось и росло и застряло в горле от такой волны любви. Иногда он все еще думал, что умирает, когда это случалось. Не такой уж плохой способ умереть. — Правда, правда, — подтвердил он, вставая на цыпочки, и Ремус встретил его на полпути поцелуем, глубоким и долгим поцелуем. Его руки обвились вокруг бедер Сириуса, увитых ремнем, и он улыбнулся ему в губы, так что Сириус улыбнулся в ответ. Они покачивались, и Сириус все еще говорил, все еще бормотал «Правда, правда» в мягкие губы Ремуса. — Господи, уединитесь, черт возьми, вы двое, — крикнул Фрэнк. Остальные члены их группы позади него, все закутанные в свои пальто, а кожаная куртка Сириуса и джинсовая куртка Ремуса свисали с рук Лонгботтома. Пара рассталась, но не раньше, чем Сириус запечатлел последний поцелуй на щеке Ремуса, которая слегка — очаровательно — порозовела. — Я не допил свое пиво, — нахмурился Ремус, принимая свою куртку, и Джеймс подтолкнул его локтем. — Я позаботился об этом, парень, — он покорно кивнул, и Ремус презрительно покачал головой. — Слушайте, Фрэнк, Алиса, почему бы нам всем не прийти завтра вечером в квартиру Сириуса на пиццу и кино, звучит? Парочка нетерпеливо кивнула, а затем вернулась к разговору с Джеймсом и Лили, сбившись в кучу, и поэтому Сириус и Ремус воспользовались возможностью сбежать в ночь, держась за руки, склонив головы друг к другу и сотрясая плечи от смеха. — Я думаю, тебе тоже стоит кое с кем повидаться, Ремус, — заметил Сириус однажды вечером. Две кружки чая ненадежно балансировали на подносе. — Хм? — Ремус нахмурился, его лицо потемнело. Они поссорились — Ремус снова подрался в пабе, и все из-за того, что кто-то сделал глупое замечание о Сириусе. — Смотри, — вздохнул Сириус, передавая кружку Ремусу, который принял ее осторожно, как будто она могла быть отравлена. — Я встречаюсь с кое-кем из-за своего дерьма, и я хочу, чтобы ты походил к кому-то из-за своего. Ремус вздохнул, закатив глаза. — У меня нет «дерьма», Бродяга. — Его голос звучал напряженно, поэтому Сириус подтолкнул его носком ботинка. — У всех есть дерьмо, Ремус, — он грустно улыбнулся, когда Ремус повернулся к нему с каменным лицом. — S’il vous plaît? Ради меня? — Он повторил прошлогодние слова Ремуса. Ремус закрыл глаза, вздохнув, а затем снова открыл их. Напряжение на его лице лишь слегка ослабло. — Хорошо. — Он кивнул, и Сириус, улыбаясь, склонил голову набок. — Отлично. Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно, Лунатик? Ремус поставил кружку, схватил Сириуса за лодыжку, и притянул его к себе, смеясь над его визгом. — Я тоже тебя люблю. Пара, спотыкаясь, ввалилась в спальню — точно так же, как на 23-й день рождения Сириуса — с сомкнутыми губами и трясущимися руками. Они рухнули на кровать, когда уперлись коленями в края матраса. На самом деле не было другого слова, чтобы описать это — именно рухнули. Это было то, что они вдвоем делали — они мчались по жизни, кувыркаясь и падая, ослепляя, как небесные тела, которыми они действительно были. Они неслись сквозь атмосферу, но, по крайней мере, делали это вместе, переплетая конечности. Ремус нежно посмотрел на Сириуса сверху вниз и убрал черные волосы с его лица, целуя веки, лоб, нос. — Ti yw fy nghariad *, — прошептал он, захватывая губы Сириуса в любовном поцелуе. Сириус закрыл глаза, проваливаясь обратно в облако Ремуса — медовые тропинки, лунный свет и цветы летнего солнцестояния. Боже, иногда это причиняло боль — просто то, как сильно он любил Ремуса, и освобождение от того, что он сказал это, было почти еще больнее. Я люблю тебя, я люблю тебя. Он не был уверен, говорил ли он это вслух или про себя, но разве это имело значение? Это было правдой, и это было реально, и это было то, что имело значение. Звезды вращались, дул ветер, небо конца ноября окутывало их и их любовь. Все замедлялось, когда вселенная замечала их и их объятия. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — пробормотал Сириус в губы Ремуса, обхватывая его лицо ладонями и проводя большим пальцем по шрамам. — Je veux t’embrasser pour le reste de ma vie. * — Ti yw fy mhopeth *, — прошептал Ремус. Его голос танцевал на искусанных поцелуями губах Сириуса, валлийский встречался с французским в сокрушительной смеси вздохов и слов любви. Хотя на самом деле словами этого не выразить. Это было оно, это были они. Это был дом. Это могла быть любая квартира, любые несколько квадратных метров — Ремус был его домом. Он был всем миром, всем. Он был танцующими лунными тенями и мерцающим светом звезд; он был мягким летним дождем и влажностью дикой травы; он был холодной зимней ночью, которая жалила, охватывала и обжигала тебя сладостью ледяного мороза, пронизывающего твои щеки, танцующего алым на всех выступающих и неприкрытых частях тела; он был неутомимыми пальцами, пишущими, читающими и рисующими; он был пульсирующим биением сердца Сириуса, подобным нежному касанию Луны о накатывающие приливы, ритмичным шорохом соленой морской воды, плещущейся об утоптанный песок берега, бурлящим индиго океана. Он был любовью. Je veux passer le reste de ma vie avec toi. Je t’adore, mon seul véritable amour *, подумал он про себя, когда сон начал овладевать им, и на этот раз он не боялся того, что ждало по ту сторону.