***
Небо над Кладбищем было более светлым, чем над городом, кое-где в разрывах вечной облачности даже мелькали звезды. Норн остановился, не в силах сдвинуться с места, завороженный их далеким притягательным блеском. Редкое зрелище на их планете, очень редкое. Когда-то он был уверен, что рано или поздно звезды будут для него на расстоянии одного пространственного прыжка, но… У жизни на разумных иногда совершенно иные планы. Тэтта поняла его состояние и не стала торопить. Ей достаточно было того, что брат пришел, что он здесь, с ней, а положить цветы она могла и сама. Полуразрушенный древний корабль принял подношение молча, как и всегда. Ничей призрак не вышел из его развалин, чтобы обвинить ее в убийстве, никакая кара с небес не обрушилась на хорошенькую белокурую головку. Глубокая тишина, присущая лишь этому месту, не изменилась ни на йоту и так же, как всегда, шелестели вокруг вечнозеленые астары, так же роняли лепестки их тяжелые оранжевые соцветия. Лишь легкие шаги брата за спиной давали понять, что она здесь не одна. Теплая ладонь Норна легла ей на плечо, без слов передавая поддержку и понимание. — Пойдем, — тихо сказал он. — Нехорошо заставлять родителей ждать. Здесь все равно ничего не изменится. Тэтта наклонила голову, соглашаясь. Норн убрал ладонь и они устало направились к выходу. — Как думаешь, с какой планеты он был? — тихо спросила Тэтта, и брат покачал головой. Она спрашивала об этом каждый год, все двадцать лет, что они хранили свою тайну. — Не знаю. Наверное, с далекой, раз в галактике до сих пор не встретили никого похожего. Или из народа, что полностью вымер, таких тоже немало. Не кори себя, сестренка. Это был несчастный случай, ты же знаешь. Тэтта ничего не ответила. Уже у самого выхода Норн не выдержал и обернулся. Сестра не знала, но иногда он приходил сюда без нее, и не в годовщину, а когда тянуло. Зачем, он не знал и сам. Почему-то Норну казалось, что здесь ткань времени истончается и он видит… что-то. Какую-то другую свою жизнь, незнакомые и одновременно родные лица, приветливо подмигивающую приборную панель, звездные россыпи прямо по курсу. Теплое присутствие неизвестных друзей за плечом, свободный космос, маленькую девочку в красном комбинезоне с выгоревшей на солнце челкой… Темные сырые стены и тяжелые цепи, лужицы алой крови на железном столе и холодное дыхание смерти в затылок. Много счастья, очень много боли, запредельно много звезд, как и мечталось когда-то. Наваждение? У Норна не было ответов. Возможно, тогда, двадцать лет назад они изменили… что-то. Он, недоглядевший за сестрой, и Тэтта, удравшая без разрешения на кладбище древних кораблей. Он искал ее и нашел, в последнюю минуту успел выдернуть из рушащейся махины — своими танцами с притопами она спровоцировала обвал древних переборок и корабль за несколько секунд превратился в груду металла и ржавой пыли. Они удрали тогда, испугавшись. А через несколько дней вернулись. И нашли его. Неизвестное им существо, убитое упавшей железной плитой. Существо было покрыто сплошным слоем хитина и больше всего напоминало гигантское насекомое. Они никогда таких не видели и даже в справочнике ксенобиологии не встречали. Остаточный эмофон дал понять, что существо было разумно. Тэтта ревела тогда неделю, но на все расспросы встревоженных родителей не сказал ни слова, отговорившись какой-то ерундой. Он тоже ни в чем не сознался. Детский эмофон считать трудно, для ребенка любая мелочь может стать трагедией, так что родители так и не узнали правду, решили, что и вправду какая-то детская обида. Они остались вдвоем со своим нелегким секретом. Что делало это существо на Фиксе? Определенно оно было пришельцем и вряд ли легальным. Зачем оно пряталось в древнем корабле, каковы были его мотивы? Возможно, что и недобрые, но кто теперь мог точно знать это? Гонимые чувством вины, они каждый год, в годовщину трагедии, приходили сюда и приносили цветы. А после, по какой-то странной иронии, шли праздновать годовщину свадьбы своих родителей, которые в этом году уже перешагнули тридцатилетний рубеж совместной жизни и по праву гордились двумя своими замечательными детьми. Жизнь и смерть, неразделимые в своем единстве… Касание Тэтты вывело Норна из задумчивости. Он оторвал взгляд от руин корабля и взглянул на сестру. — Пойдем, — кивнула она на дожидающееся их у обочины такси. — Мама обещала приготовить наш любимый лимонный пирог, совсем как в детстве. И я не прощу себе, если за гостями мы не успеем попробовать ни кусочка… Норн вздрогнул и открыл глаза. Первым делом взглянул на часы. По корабельному времени было около трех часов ночи, а лег он два часа назад — еще спать и спать. Что его разбудило? Какой-то странный сон. Не кошмар, нет. Судя по остаточному фону, приснилось что-то из далекого прошлого. Наверное, сестра. Тэтта, в принципе, часто ему снилась. Особенно тот единственный раз, когда, в длительное отсутствие родителей, он надавал ей подзатыльников и запер дома, чтобы не удирала на кладбище древних кораблей. Как она тогда ревела… Неделю потом дулась на него точно. Эх, дурак, знал бы, что такой короткий путь сестре уготован, никогда бы не поднял на нее руку. Да и родители после того случая тоже погибли скоро. Мама пропала на просторах космоса, отец не выдержал и впал в кому. Скончался, видимо, одновременно с ней, на шестые сутки. Норну до сих пор было страшно догадываться, куда она могла попасть и что там с ней произошло, раз сознание отца не выдержало… Не имея ни малейшего желания погружаться в эти мысли, капитан повернулся на бок, попросил у Сенерии укол снотворного, и уже через пять минут провалился в благодатный сон без сновидений. В первую очередь, по возвращению в лагерь, Ренгард пересказал Багульнику обстоятельства знакомства с прилетевшим кораблем и его капитаном. Чтобы удовлетворить любопытство истребителя и убедить его в том, что капитан безопасен. Потом уже можно было устроится спать в теплой его кабине. Багульник большую часть времени на этой планете спал. Как и его пилот. Спасительное умение всех техн — глубокий сон, экономящий все ресурсы. Гибернация, как бы странно ни звучал этот термин в применении к человеческим их формам. Еще одним преимуществом этого состояния перед обычным сном было полное отсутствие сновидений и чувствительности. Ни усталость, ни голод, ни боль не имели значения. В этом состоянии спасались оба. Багульнику было легче. Ему было доступно скудное солнечное излучение и ядовитая вода местных озер. Ренгарду оставалось максимально экономить пищевые ресурсы. Воду во многом заменяла «кровь» Багульника. Дождей тут не случалось. Как и смены погоды, освещения. Даже ветер тут ходил по кругу. Как в странном бессмысленном фильме, поставленном на циклическое воспроизведение. Время тут шло только для чужеродных живых случайных гостей. В этот раз Ренгард не нырнул в глухую темноту гибернации, а заснул нормальным сном живого существа. На границе засыпания перед закрытыми глазами светилась и дрожала паутина непонятных вероятностей и событий, одним из фокусов которых был его новый знакомый. Его суть светилась яркой аметистовой точкой в темноте, тянулись от нее в невероятную даль ниточки значений и связей, одна из которых ощущалась особенно ярко, особенно натянуто, наполненной ожиданием, тревогой и тоской… Мелькнула паутина чужой жизни и сменилась светом голубоватого солнца в разрывах серых, с прозеленью туч в небе над Островами. Хороший сон, впервые за долгие месяцы…***
Утром Норн проснулся с давно забытым чувством ожидания чего-то хорошего. Словно он снова молод, без сломов психики и здоровья, они снова в каком-нибудь дешевом номере Небом-забытой-гостиницы на какой-нибудь Небом-забытой-планете, и в соседней комнате уже бодро отжимается Ким, параллельно повторяя Устав или другую насущную информацию, а Всеволод или еще спит, или сонно потягивает кофе, просматривая сводки местных новостей. И впереди очередной трудный день, наполненный работой, опасностью и столкновениями с местными гражданскими и местными асоциальными элементами. И будет в нем много дружбы, взаимовыручки и неистребимой уверенности, что они со всем справятся… Капитан сладко потянулся, мимоходом отметив, что рука полностью зажила. Хотелось что-то делать. Чинить корабль, искать способы выбраться отсюда, да хотя бы от души пропотеть в спортзале пару часов. Кстати, отличная идея. Тренажерный зал на Сенерии был обязательным, как и на любом другом транспортном корабле, ведь изначально она была именно пассажирским кораблем. Боевой из него, ничтоже сумняшеся, сделал уже Ким, обойдя при этом добрый десяток законов. Корабельные часы показывали шесть утра. Он наверняка успеет намять бока паре тренажеров, или хотя бы потаскать штангу до прихода нового знакомого. А потом можно будет вместе позавтракать или попить кофе и приниматься за ремонт. Дав Сенерии установку впустить Ренгарда, если он придет раньше, капитан сходил к себе в каюту, достал старый спортивный костюм и, переодевшись, отправился на нижний уровень, в один из самых любимых им отсеков, призванный поддерживать здоровый дух в здоровом теле. …Рён проснулся за два часа до предполагаемого времени встречи, выспавшись до немоты в мышцах, рождающей естественное желание движения, действия, чтобы прогнать сонное оцепенение хорошо отдохнувшего тела. Потянулся, насколько хватало места в тесной двуместной кабине, откинул фонарь и вылез на развернутое крыло Багульника. Отсюда было удобнее доставать из-под кресла второго пилота ремкомплект. Не факт, что понадобится, но с собой прихватить надо. Мысли были короткими и простыми. Есть задача, есть примерные методы ее достижения, есть примерный таймплан. Остальное обдумывать не обязательно сейчас. До золотистого корабля три часа пешего хода. Долго… И Рён решил, что, коль Норн все равно знает уже о его метаморфичности, то можно позволить себе проделать путь на четырех лапах вместо двух… …За десять минут до встречи к Сенерии размашистой рысью, которой совершенно не мешал объемный рюкзак в зубах, приблизился крупный серый пес. Скрылся за скалами… …и уже оттуда к кораблю пошел немного встрепанный и уставший кассенди. Как только он приблизился на расстояние нескольких метров, лепестки входного шлюза разошлись, словно створки старого фотоаппарата, и замерли, утопленные в стене, терпеливо дожидаясь, пока гость войдет. — Здравствуй, Сенерия. Входя, он мягко коснулся рукой прохладной матовой обшивки. Жест нежности и приветствия. Внутри уже спросил ее, где будет проще дождаться капитана. — Добрый день, — вежливо поздоровался корабль. — Если хотите, можете подождать в кают-компании, выпить чаю или кофе, а я позову капитана. Или сходите, позовите сами, Норн сейчас на нижнем уровне, тренируется. Уже почти закончил. Ренгард предпочел все-таки посидеть в кают-компании, попросив у корабля зеленого чаю. После быстрого бега это был лучший вариант. Да и в личное пространство капитана лишний раз решил не вторгаться, давая ему спокойно закончить тренировку. — Норн, — низкий голос Сенерии вывел капитана из задумчивости, в которую он всегда впадал на беговой дороже. — Ренгард уже пришел, ждет тебя в кают-компании. — Уже? — Норн растерянно взглянул на едва заметно мерцающий циферблат над дверью. Да что с ним такое сегодня? Раньше внутренние часы никогда его не подводили. Даже запертый в подземельях Медузы, он всегда примерно понимал, когда на поверхности день, а когда ночь. А здесь как отрезало. — Иду, — он позволил дорожке плавно снести себя на твердый пол. Впереди их ждал ремонт и, наверное, было глупо принимать душ и переодеваться, но Норн физически не мог заставить себя выйти к кому-либо в насквозь пропотевшей майке и с мокрыми волосами торчком. Ограничившись ультразвуковой чисткой, он наспех натянул свежую одежду и почти бегом отправился к лифту. Спустя полминуты он уже был в кают-компании. — Доброе утро, — поздоровался Норн с гостем, входя в отсек и на ходу приглаживая волосы. — Извините, что заставил ждать, сам не ожидал, что так получится. — Доброго… Чувствовалось как Ренгард задумался, какое время суток определить. Фраза так и осталась незаконченной. — Все в порядке. Я как раз успел оценить местный чай. В конце концов, конкретного расписания у нас нет. Я рад, что вам стало гораздо лучше. Несмотря на ультразвуковой душ, запах Норна был достаточно ярок для того, чтобы кассенди мог проанализировать его. Ни капли усталости, адреналина, боли. Приятный, чуть будоражащий запах здоровой особи. — Сенерия, мне фруктового чаю, — попросил капитан, падая на стул. — Есть хотите? — спросил он у Ренгарда. И недовольно добавил: — Эта планета ломает внутренние часы. Вот верите, никогда не имел проблем с тем, чтобы чувствовать время, а здесь никак. — А тут нет времени. Вообще. Не знаю, как это объяснить… оно вроде идет для меня, для вас. Но в то же время нет. Тут ветер по расписанию, по кругу ходит даже. Один и тот же. Вздохнул. — От еды я бы не отказался. Тут не густо с ресурсами. Норн даже не успел еще озвучить заказ, как к столу уже подкатил робот с груженым подносом. Блюда были похожи на те же, что они ели вчера, плюс присутствовал исполинских размеров омлет и поджаренный хлеб. Норн, глядя на это, почему-то грустно и понимающе улыбнулся. — Спасибо, — сказал он в пространство корабля, и экран для просмотра фильмов коротко мигнул. — Я в сон, — раздался голос Сенерии. — Не хочу, чтобы вы меня отключали. Как закончите на сегодня с ремонтом, буди. — Хорошо, — кивнул капитан, и в помещении враз стало как-то немного прохладнее и тише, будто кто-то вышел за дверь. — Ушла в спячку, — пояснил Норн, расставляя блюда на столе. — Для работы в ядре придется отключать ее кристалл личности, а она этого терпеть не может, говорит, напоминает удар по затылку или дозу парализатора в кровь. Поэтому предпочитает сама. Приятного аппетита. Рён улыбнулся. — Я понимаю ее. Гибернация лучше отключения. Потом как минимум проще приходить в нормальное рабочее состояние. Что у нас с поломками? Скрининг поврежденных систем уже был? Пилот включился в работу, едва не забыв о еде. То есть конечно не забыв, и отлично чувствуя вполне вкусно приготовленные блюда, но все мысли были заняты другим. — И вы сказали, кристалл? Вы тоже используете кристаллические системы для записи сложной объемной информации? Норн кивнул. — Да. Кристаллы в Содружестве весьма популярны, как носители информации. Собственно, у нас инфокристаллом называется любая ерунда, способная хранить большой объем данных, но для переноса человеческого сознания в технику используют кристаллы лишь природного происхождения, иначе структуру личности не удастся сохранить. Он потянулся к краю стола, на котором лежали прозрачные, покрытые цифрами и незнакомыми буквами пластины из мягкого пластика. — Вот то, что выдал анализ. Здесь на космолингве, извините, я хоть и выучил ваш язык, писать на нем вряд ли смогу. Нарушена подача энергии в волновом двигателе, здесь и здесь трещины, а здесь и вовсе пробоина. Очевидно, энергия вырвалась во время падения и разнесла часть защитного корпуса. Счастье, что дальше не пошла. Ремонт не сложный, но долгий и тяжелый: ядро огромно и это все равно, что латать многоэтажный дом без специальной техники. — Перенос личности на кристалл… вы тоже освоили это. Рён улыбнулся так радостно, будто услышал что-то очень важное и хорошее. — Сохранение личности в информполе. Это… очень правильно. Он пододвинул к себе пластиковые листы. Надписи интересовали мало — необходимое можно попросить пояснить Норна. Главным были схемы. Их Ренгард читал без проблем. — В чем основная сложность починки? — В отсутствии нужного сырья и оборудования. В нынешнее время корпус подобных двигателей обычно делают из кристаллов нарума, которые, в некотором роде, живые. И считаются самовосстанавливающимися. Они разрастаются только при очень высоких температурах, как раз таких, какие создает ядро. При нужной температуре кристаллы постоянно делятся, и бреши, даже если они намечаются, либо закрываются сами собой, либо имеют минимальные повреждения. Основательно их латают только по прибытию во Флот — в доках есть все необходимое оборудование, которое не увезешь на корабле, даже настолько большом, как этот. Да и это считается не нужным: волновое ядро — технология уникальная, не в последнюю очередь, именно тем, что само заботится о своей целостности. Честно говоря, я ума не приложу, как нас с Сенерией угораздило вот так… По всем законам логики и физики, мы не должны были получить повреждения, но… Капитан развел руками. — И теперь у нас нет ни оборудования для починки неподвижного ядра, ни возможности разогнать двигатель до нужной температуры, чтобы уже имеющиеся кристаллы начали делиться. Придется лепить на свой страх и риск какую-то заплатку, и уже на ней запускать двигатель. Если повезет — не взорвемся, и кристаллы начнут делиться. Ну, или как вариант, искать замену кристаллов здесь, но сомневаюсь, что на этой планете найдутся хоть какие-то месторождения. — Не уверен, что тут найдется хоть что-то подходящее. Тут вообще нет ничего полезного. Рён вздохнул и задумался. — Какова температура в ядре? И какая площадь у трещин? Возможно, у меня есть идея. На вопрос Ренгарда Норн задумчиво потянул себя за пепельную прядь — жест, перешедший к нему от Кима. — Температура в ядре варьируется во время полета. Максимальная, непосредственно перед прыжком, чтобы разогнать сердцевину, искажающую пространство, порядка семи-восьми тысяч градусов по Цельсию. Если прыжка не предвидится, то около двух-трех тысяч. Ширина трещин три и четыре миллиметра, они покрывают левую часть корпуса. Спустимся после завтрака, я покажу. — То есть, основная задача — залатать дыры, из которых наружу стремится разогретая плазма? Ну, бывало сложнее… Кассенди принялся за еду, как-то успокоено чувствуя себя Понятность задачи — залог отсутствия лишних сомнений и размышлений. — Да, примерно так, — задумчиво протянул Норн, покачивая стаканом с водой и одновременно думая, что же им, все-таки, придется использовать, как заплатку. Внезапно, по груди наискось полоснуло такой болью, что в глазах на секунду потемнело. Норн охнул и торопливо поставил стакан на стол, согнувшись так, чтобы опираться на столешницу. Что это такое? Связь? Что-то с Кимом?! Или банальная застарелая психосоматика? Или… Перед внутренним взором отчетливо развернулась картина, в которой Ким погибает. Подлый выстрел в спину от одного из пиратских андроидов, уже тогда, когда все они почувствовали себя в безопасности, когда в проклятое подземелье спустились и «Пегас», и служебный корабль Первого. Когда… Но ведь его тогда с ними не было, он не мог видеть этой сцены встречи Второго и Первого, и как вязали пиратов! Ведь не мог? Фиксианские глаза не смотрят сквозь стены. Он знал об этих событиях только со слов друзей. Однако, он много общался с Алисой на обратном пути, и точно мог сказать, что она была маленькой девочкой в мешковатом комбинезоне, а не подростком лет четырнадцати с… выбритым с одной сторон виском? И татуировкой на шее? Присмотревшись, Норн понял, что это какие-то другие друзья, не его. Игорь Селезнев выше самого себя головы на полторы, в черном плотном комбинезоне и с двумя кривыми ножами за поясом, механик Зеленый, напоминающий сейчас уголовника-головореза и, кстати, без бороды. Всеволод, который не пойми где и когда потерял правую руку и глаз и теперь щеголяет высокотехнологичными протезами, напоминая самого что ни на есть пирата. И… совсем чужой Ким. Почти седой, выглядящий стариком из-за глубоких морщин у глаз и рта. Это был Ким, несомненно, но — не его. А чей тогда?.. Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Норн выпрямился с выражением полного недоумения на лице. А в голове вертелось только одно: «Что это, черти космические, было?!» Рён уже стоял рядом с ним, положив руку на плечо. Светло-серые, почти прозрачные глаза смотрели сочувствующе и встревожено. — Опять связь? Вы совсем далеко друг от друга… Он подтолкнул к капитану стакан с водой — старый и проверенный способ успокоится. Когда человек пьет, у него нет возможности думать о чем-то еще, кроме питья. Еще так работают сигареты. Но Норн, наверное, не курит... От касания Ренгарда становилось словно чуточку спокойнее. Словно кто-то шептал на ухо, что все будет хорошо. — Связь, да… похоже. Спасибо. Норн благодарно кивнул, глотнул воды и нахмурился. — Но это какие-то не мои друзья были. Они как будто… они, но из другой совершено жизни. Что за ерунда? — Ты же сам… вы же сами говорили про возможность изменения событий при смещениях по вектору времени. Может, это предполагаемые они, но в другом потоке событий? Руку с его плеча он пока не убрал. Пока не выровняется пульс, пока не станет тише дыхание… Поле Вероятностей вокруг навигатора пыталось сплестись во что-то хорошее. Удачное. Хотя бы на ближайшие часы. Норн яростно замотал головой — Но это не временное! При всех вариациях они не могли быть настолько… чужими? Как наше же отражение, но через искривленное зеркало. Такое чувство, что это мы же, но из гораздо более тяжелого мира. Норн осекся, поняв, что говорит безумные вещи. Ренгард молча проецировал сочувствие, и от этого становилось немного легче дышать. — Спасибо, — негромко сказал он. — И давайте на «ты»? — Давай! — с видимым облегчением согласился Ренгард. Дистанция между ним и Норном сокращалась сама по себе, так легко, словно это было единственно правильным вариантом. — Я не знаю, что предположить. Может, это проекция каких-то твоих опасений? В условиях постоянного нервного напряжения подсознание иногда выдает еще и не такое. Или это их внутренние теневые образы, их теневое «я», которые ты, как эмпат, считал когда-то? Прости, я не знаю твоих друзей, и потому мои версии строятся вслепую… Капитан на слова Ренрагда почему-то прекратил хмуриться и весело зафыркал. — То есть, внутренние сущности? Гм… Ну ладно, Сева — киборг и Ким — старик, ладно даже Алиса-подросток, она всегда не по годам смышленая была. Но профессор и Зеленый — головорезы, это… Это что-то. Норн не выдержал и расхохотался, уткнувшись в сложенные на столе руки, всхлипывая и почти подвывая. — Извини, — махнул он рукой, на секунду подняв голову. — Извини, Ренгард, в твоих словах и вправду есть доля правды, просто контраст с реальными образами такой сильный, что нет сил сдержаться… И снова зашелся в хохоте. Ренгард посмотрел на ржущего Норна наигранно печальным и обеспокоенным взглядом. Как психиатр на любимого психа. — Бывает, что уж… Фыркнул сам, но уже спокойно. — Внутренние образы и миры иногда бывают очень неожиданными. И в сдержанном и гуманном спит бешеный дракон, а в отъявленном подонке спрятан островок его личного рая. Последние его слова почему-то оборвали смех капитана. Он выпрямился, кивнул и потянулся за чайником с водой для чая. Сделал пару глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. На лице у Норна при этом была написана сложная гамма эмоций, словно ему было одновременно горько и неприятно. — Да, иногда подонки тоже тянутся к красоте. Плохо только, что попутно не смущаются выпускать кишки всем неугодным и мешающим. Да и «красоту» эту швыряют о стенки, как мяч, если настроение плохое или чем-то не угодила. Слово «красота» было определенно выделено кавычками и заметной едкой иронией. Норн водрузил чайник на подогревающую пластину, закрепленную тут же, на столе, и стал ждать. — Увы. Наличие тяги к красоте, в чем бы она ни выражалась, не отменяет мудачеств и преступлений. И снова мимолетом коснуться напряженной руки капитана, проецируя успокоение. Сейчас и здесь все хорошо. Все безопасно. Норн, кажется, окончательно пришел в себя и успокоился, и Рён рискнул отойти и сесть за стол, поближе к чайнику. — У меня есть идея как загерметизировать трещины. Что, если обернуть саму рабочую емкость ядра в солнечный парус? Там материал, выдерживающий пару десятков тысяч градусов. И такой парус лежит у меня в самолете. Брови Норна удивленно взлетели вверх. — Однако, — только и выговорил он. — В жизни бы не додумался. А ведь отличная идея! Повеселев, он снял чайник и принялся разливать кипяток в чашки, куда заботливый робот загодя положил чайные листья. Идея и впрямь была замечательная, сразу видно, перед ним прирожденный механик. Такой же, как Ким, тот тоже мог из старой кастрюли и двух метров проволоки собрать пространственный генератор. А он сам бы в жизни не додумался до такого. Да и… не было на Сенерии ничего, похожего на такой парус. Мысли о Киме закономерно вызвали грусть. Как он там? Дурацкая у него, Норна, жизнь — кому он больше всего должен и кем больше всех дорожит, тому и приносит больше всего боли. Ким заслужил лучшей участи. К примеру, красивую любящую жену и умницу-дочку, работу в любимой мастерской и славу лучшего механика галактики. А не вот это вот всё, начиная с его, Норна предательства и одинокого вояжа в другую галактику, и заканчивая Медузой и связью, которую другу буквально навесили. Увы, очень многого Норн просто физически не мог ему объяснить. Ким — человек, он не поймет фиксианского мышления, в котором эмпатия — лишь одна из граней, и в котором слово «судьба» и «долг» занимают далеко не последние места… — Держи, — Норн мысленно отряхнулся от грустных размышлений и протянул Ренгарду чашку. — Сахар и добавки вон там, в цветастом контейнере. Я лично люблю добавлять фруктовую составляющую, она приятно напоминает о доме и детстве. — Никогда не пробовал. Ну, или не помню… Я знаю только зеленый чай. Несколько сортов. С интересом добавил в чашку кусочки сушеных фруктов. Запах и вправду стал очень вкусным. — Не помнишь? — Норн невольно зацепился за эту фразу. — Амнезия? — А? Да. Нам часто затирают память. Пожал плечами между глотками чая. Так обыденно и безразлично. Как и было. Много ли искусственно созданных спутник-систем сохраняют память в полном объеме? Таких единицы. И еще меньше тех, кому удается вернуть утерянную или специально стертую память. Кому-то везет больше, и у них есть данные о том, кем они были или кем были созданы. Ренгард не относился к таким. — Счастливые, — тихо пробормотал Норн. Он сам когда-то мечтал, а потом буквально умолял об амнезии, пусть и искусственной. Но целители остались непреклонны: все пережитое слишком глубоко вошло в подсознание и, если бы они забрали воспоминания об этом, оставив лишь вбитые реакции, психика не выдержала бы. Пришлось справляться своими силами. — Не сказал бы. То есть я рад был бы, чтобы нам стирали только ту память, которую хотел бы я. По моему желанию. Фыркнул. — В общем, это сложная тема. Норн кивнул, соглашаясь. — Ну, если принудительно, то да, мало хорошего. Хотя у меня бывали моменты такого отвращения к себе, что согласился бы и на полное стирание, лишь бы не знать, кто я и откуда. — Зачем? Ренгард посмотрел на него внимательно и пронзительно. Этот вопрос возник сам. Очень логичным продолжением разговора. — Чтобы… — Норн замялся, пытаясь подобрать нейтральное определение, — не чувствовать той грязи, что несешь в себе. Не помнить, что пришлось в эту грязь погружаться с головой когда-то. Для эмпата это очень тяжело. И чтобы не гадать, а не пропитался ли ты насквозь, не стал ли таким же? Ренгард отставил чашку и наклонился через стол так, чтобы смотреть глаза в глаза. Прозрачно-жемчужные в аместистово-лиловые. Выдохнул судорожно, решаясь сказать. — Капитан. Нет в тебе грязи. Грязь на том, кто запачкал себя бесчестьем и насилием к тому, кто чист, кто честен, как ты. И кто сохранил настоящего себя. Дрогнули ноздри, кассенди со свистом втянул воздух. — Я не знаю, что было твоем прошлом. Но это не твоя вина, и не твое бесчестье. Норн сперва не разрывал зрительного контакта, а потом опустил взгляд на столешницу и на несколько секунд прикрыл глаза. — Бесчестье, — ровным голосом повторил он, вновь подняв веки. — Бесчестье и насилие можно пережить, если только есть, ради чего или кого. Или если сильная воля. Он сделал глоток чая и опустил кружку без единого стука. Смотрел по-прежнему на стол — поднять глаза на собеседника было выше его сил. — У нашей расы очень необычные особенности создания связей. Долго объяснять все нюансы, но благодаря эмпатии мы никогда не сожалеем о выборе. Если только связь не была навязана насильно. Снова тихий вздох. — Обычно мои соотечественники совершают суицид, если такое все же произошло, так предписывает негласный кодекс. Это, в первую очередь, необходимо, чтобы не отравлять своим страданием других. Но мне… мне такого права в свое время никто не дал. И это… до сих пор бывает тяжело. — Все, что было насильно… может не считаться. Толку-то в суициде. Большая сложность и большая честь — продолжать жить. Несмотря ни на что. Голос звучал глухо. За этими словами звучала скрытая, не избытая боль. Но Рён быстро погасил ее, и дальше голос звучал уже подбадривающе. — Слушай… ты жив. Ты не сломлен, и не спорь. Сломленным тебя считать у меня не выходит. Ну так значит можно и нужно вперед! Раз не сбиты и не взорвались, так летим дальше! Норн оторвал, наконец, взгляд от стола, и улыбнулся. Невозможно было не улыбнуться на напористость собеседника. — Да я ж и не спорю. Летим, пока живы. Это был всего лишь очередной откат под названием «нытик-Норн». Извини за негатив. Все это было слишком давно, и уже много лет, как забыто и затерто. Ты допил чай? Если да, можем спуститься в машинное отделение, к ядру. — Вот! Летим! То бишь, идем. Чинить и соображать, сколько метража паруса нам нужно. Встал первым и протянул руку встающему фиксианцу. — Спасибо. Норн не отказался от помощи. Странно, но Ренгард казался ему очень знакомым. Как будто он знал кого-то похожего раньше, и от этих смутных ассоциаций прибавлялось сил. — Сколько тебе лет? — внезапно спросил Норн, когда они зашли в лифт. — Визуально мы ровесники, но я себя рядом с тобой ощущаю то нелепо молодым, то до странности старым. Больше, наверное, старым, и именно морально, как будто снова в Академию занесло преподавать, а вокруг молодые и полные сил, у которых еще все впереди. — Не знаю… Лет двадцать пять? Двадцать семь? На человеческие. Ну… я не уверен, что можно опираться на это. В этом ответе звучала та же легкомысленность, что и при упоминании Рёном о собственной памяти. В конце концов, создан он мог быть на любой возраст. Каким получилось. Или каким его заказали?.. Этой информации у Ренгарда тоже не было. — Понятно… Норн не стал расспрашивать дальше, подождал, пока двери лифта сойдутся и молча прислонился к стене, размышляя. Двадцать семь… Это символично. В двадцать семь он сам попал в Медузу, а до того жизнь казалась одной большой игрой, в которой, так или иначе, все равно выиграешь. Возможно, Ренгард напоминает ему его самого в молодости. Либо его, либо друзей-капитанов. Норн мысленно усмехнулся. Четыре года в Медузе и двадцать лет после. Ему сейчас пятьдесят один, для живущих по двести лет фиксианцев — четверть жизни. По сути, при пересчете на человеческий, они с Ренгардом ровесники, но ощущается совсем не так. Рён во время спуска уточнял у Багульника наличие паруса в доступе. Безмолвный диалог по внутренней связи. — Парус есть. От него осталось много. Хватит хоть чехол твоему кораблю сшить, так что с ядром уложимся тем более. — Замечательно. И если не секрет, для чего ты хранишь его в самолете? Это ваш способ приводить в движение технику? — Он там просто хранится, как трофей с космолета, на котором летал прежний владелец истребителя, который я пилотирую. Мы оттуда забрали все, что не было инвентаризировано. Ну… как честные трофеи, частично компенсировавшие тот факт, что нам не заплатили за два заказа… за два контракта. — Ну, раз не заплатили… — Норн насмешливо хмыкнул. — Тогда все правильно сделали, подобный обман требует расплаты. Приехали.