Сон в фиксианскую ночь

      Ночь стала для Норна испытанием. Ему снова снилась Медуза, причем, настолько ярко, настолько осязаемо, словно случилась она только вчера, а не почти двадцать лет назад. По каким-то причинам мозг выбрал не самые отвратительные воспоминания, а всего лишь обрывки памяти о допросах. Было страшно и больно, но капитан умел подавлять страхи и терпеть боль, и потому эти сны были… сносными. Разве что где-то под ребрами непрестанно грызла тревога, что его состояние будет передаваться… кому-то. Кому-то важному, кто сейчас очень далеко. И этот кто-то будет терзаться и изводить себя тревогой. В остальном же он привычно кусал изнутри щеку, чтобы не сорваться криком на провокационные вопросы, глубоко и размеренно дышал и старался, чтобы сознание было максимально уведено от происходящего вокруг. А еще…       — Норн! Норн, проснись! Да просыпайся же ты!       Резкий толчок в плечо, и темная сырая камера щелчком сменилась на стерильную белизну, а в нынешний час — синеву палаты. За окном стояла глубокая ночь, вокруг была разлита умиротворяющая тишина — Норн уловил только шорох минутной стрелки в настенных часах. Высокая лохматая тень бесшумно прошла мимо него к столику, и через секунду палату осветил приглушенный свет ночника. Ким молча налил воды из графина, так же молча передал стакан Норну. Не проронив ни слова, он налил воды уже себе и вернулся со стаканом на раскладушку, которую медперсонал любезно поставил ему возле кушетки друга.       — Приснилось, — глухо сказал он, прежде чем припасть к воде. В сторону Норна Ким при этом даже не смотрел, а все его эмоции сейчас находились за непробиваемым зеркальным щитом. — Просто сон, ничего больше.       — Х-хорошо…       Норн с некоторой заторможенностью кивнул, наблюдая, как Ким мелкими глотками поглощает воду, потом дотянулся одной из рук до рычага, переводящего кушетку в сидячее положение и, откинувшись на подушку, выцедил свою воду. В голове постепенно прояснилось, события прошедшего дня выстроились в цельную, логически ровную цепочку. Опустив руку с пустым стаканом себе на колени, Норн, не выпрямляя спины, повернулся в сторону друга. Они никак не обсудили произошедшее, и с той минуты, как в палату вошли целительница Мироя и Айива, Ким, похоже, твердо вознамерился выполнять все функции сиделки, не раскрывая при этом рта и не глядя в сторону друга. Норну даже не нужно было читать эмоции, чтобы понимать, какую степень бешенства означает подобное поведение у Второго.       — Ты злишься, — тихо и уверенно сказал он. Ким в ответ на его слова яростно сжал губы, сверля нечитаемым взглядом точку где-то в районе ножек кушетки. — Злишься, — со вздохом повторил Норн. — Бесишься. За то, что я тебе не сказал про этот препарат…       Он устало отвернулся и закрыл глаза.       — Почти двадцать лет прошло. Какой уже смысл…       Раздался отвратительный скрежет, заставивший Норн вздрогнуть и вновь повернуться к другу. Под пальцами Второго капитана гнулось одно из мощных металлических креплений раскладушки. Хорошо, хоть стакан он успел отставить.       — Смысл, — Ким не проговаривал слова, а выплевывал, едва разжимая побелевшие от бешенства губы. — Я тебе скажу, какой смысл. Смысл в том, что такие вещи нельзя скрывать от близких. Никогда. Ты нас щадил, да? Милосердный… А что бы было, если бы ты умер здесь от этой дряни? Если бы не подвернулась эта Айива под руку так вовремя? Ты не знаешь, сколько удачных факторов здесь совпало, что ты выжил, Норн! Это просто чудо. И, кроме того…       Ким окончательно захлебнулся словами и замолчал. За него оборванную фразу с кривоватой улыбкой закончил Норн:       — И кроме того, ты бы взял бластер и вышиб Крысу мозги. Верно? Прямо не выходя из палаты. И тебе никто бы ничего не сказал и не сделал за это. Я угадал?       Ким, впервые за прошедший день, встретился с Норном взглядом. Несколько секунд он колюче и зло смотрел на фиксианца, а потом отвел глаза.       — Угадал, — нехотя разлепил он губы. — Только что с того? Жалел его?       — Его — нет. А вот тебя, дурака, — да. Не хотел, чтобы мой друг и брат стал хладнокровным убийцей, уподобился таким, как Крыс. Потому и не говорил ничего.       — Можно подумать, на моих руках крови нет! — вскинулся Ким. — Да у нас троих ее столько, что…       — Пиратской крови, — жестко оборвал его Норн. — Пролитой в бою, при защите гражданских или друг друга. Я бы слова не сказал, пристрели ты Крыса, когда он был на ногах — я бы и сам так сделал, ты знаешь, что на Фиксе он давным-давно в списке приговоренных к казни. Но убить беспомощного — это совсем другое дело. Ты никогда не убивал пленных и тех, кто сдавался, помнишь? Никогда. А здесь ситуация была бы еще печальнее. Ты помнишь, что сделало его овощем?       Ким окончательно забыл про свою отстраненную линию поведения и уставился на Норна, непонимающе сведя брови.       — Ну… разрыв связи же?       — Да. А ты помнишь, что описывал Рил тогда, в больнице? Как Крыса мотало во время этого разрыва?       — Еще бы мне не помнить, — с мстительным удовольствием ухмыльнулся Ким. — Одно из сладчайших воспоминаний…       — А срок этого «сладчайшего воспоминания» ты помнишь? Что сказал Рил?       — Что это продолжалось не один день. Ну, ты же не думаешь, что он это буквально? В катакомбах время может тянуться…       — Нет, — поджал губы Норн. — Это не образное выражение, все было именно буквально: Крыс сходил с ума от боли именно несколько дней. Без остановки. Рил потом проверял свою память не раз и рассказал мне, что восприятие времени его не подвело — всё так и было. Полагаю, это длилось ровно столько дней, сколько Трэя работала над разрывом связи с моей стороны. Еще раз, Ким: Крыс сошел с ума от боли во время пытки длиной в несколько суток. Стал беспомощным овощем. И ты бы пошел его убивать? Просто для ясности: надо мной в Медузе редко работали больше двух-трех часов — если допрос длился дольше, я начинал отдавать концы. И меня на какое-то время оставляли в покое. А иногда еще и лечили.       Норн вздохнул и перевел взгляд на пустой стакан у себя в руке. Ким молчал, уткнувшись взглядом себе под ноги, и только зло кусал губы.       — Я знал, как ты взбесишься, если услышишь об этом… харрше. Потому и молчал. Да и самому, знаешь ли, было не сладко вспоминать подобное. Насилие, оно само по себе отвратительно, но куда хуже, если тебя убеждают, что подобное тебе нравится. Попробуй, расскажи о таком. Это сейчас оно уже не важно — столько лет минуло…       — Крыс еще жив, — глухо сказал Ким, на что Норн только устало пожал плечом.       — Оболочка. Ты прекрасно знаешь, что после Печати и расщепления от его сущности не осталось ничего. И знаешь, что даже Крыс не способен вырваться оттуда, куда его зашвырнули мои соотечественники. Не суть важно, Ким, в любом случае это — прошлое. Особенно теперь, когда последствия этого препарата удалось нейтрализовать. И нет, я понятия не имел об этом отложенном эффекте, иначе, конечно же, предупредил бы заранее. Я же понимаю, что если по-глупому умру, то и тебя утащу за собой. А это последнее, чего мне хотелось бы.       Ким ничего не ответил, молча закрыл глаза. Какое-то время он просидел так, а потом заговорил, и голос его был смертельно уставшим.       — Когда тебя откачивали, ты начал бредить. Разговаривал с кем-то, с каким-то Рёном, какой-то Сенерией, не раз поминал меня или Крыса. Я думал, это просто сны, прислушивался, но не придавал особого значения. Но потом… потом…       Он запнулся, бездумно дотронулся пальцами до основания своего горла, и Норн почувствовал, как внутри что-то нехорошо перевернулось. Он и сам, с самого своего пробуждения чувствовал это: тонкую ниточку связи, уходящую куда-то очень далеко. Слишком далеко, за горизонты всех известных им пространств. И если яркие картины о сумасшедшем полете на живом корабле в компании дружелюбного метаморфа, которые не покинули его до сих пор, еще как-то можно было объяснить интенсивностью видений, случившихся во время бреда, то подобная нить…       — Я почувствовал, как к нашей связи кто-то прикрепился, — тихо продолжил Ким, усилием воли заставив себя опустить руку. — Кто-то третий. И прикрепился так, что я стал чувствовать его почти так же, как тебя. И в этот момент…       Он покачал своей лохматой головой, и Норна полоснуло острой жалостью пополам со стыдом. Сколько еще им придется вот так, по очереди сидеть у постели умирающего друга, отчаянно надеясь, что их время еще не пришло? Сколько еще?.. Ким не обязан переживать подобное, он и природой-то был не создан для подобных связей, он не фиксианец. Он должен был остаться свободным еще тогда, двадцать лет назад, а не переживать всё это снова и снова…       — Не пойми меня неправильно, — Ким наконец-то поднял голову, тускло глядя на друга, — я не боялся нашей с тобой смерти. Вернее, боялся, но не слишком сильно. Конечно, было бы здорово пожить еще, особенно тебе, но… сам знаешь, как с годами начинаешь относиться к смерти при нашей-то профессии. Умереть без сознания на больничной койке — один из самых милосердных вариантов ухода, не каждому такое выпадает. Я понимал это, и потому был почти спокоен за тебя. И я знал, что не переживу самое страшное — потерю тебя, знал, что уйду следом даже не сообразив, что произошло, поэтому был спокоен и за себя. Мы же все-таки пожили, у нас было много хорошего за эти годы. Но когда появилась та связь…       Он устало выдохнул и с силой потер лоб. Норн слушал, не перебивая и не сводя с друга напряженного взгляда — ему казалось, он начинал понимать, к какому выводу в тот момент пришел Второй.       — Я тогда отошел к кофейному автомату — сил не было совершенно, хотел хоть кофеином немного подзаправиться. И тут ощущение этой связи. У меня ноги подкосились в буквальном смысле слова — медперсонал меня под руки оттаскивал к скамье, чтобы я на пол не осел. Они почувствовали мою панику, подумали, я за тебя боюсь, все уговаривали, что ничего страшного — раз я жив, то и ты жив, мы оба выкарабкаемся. А я не того боялся. Мне было до одури страшно, что ты сейчас откроешь глаза, а там не ты, а этот… мразь эта хитиновая. Или что в мою голову он переползет, и ты очнешься, а я — не я, а ты не сразу это поймешь. Или что я забуду, кто я, возьму скальпель и пойду медперсонал резать. Мы уже переживали подобное, ты помнишь, и только чудом тогда все не окончилось трагедией. И тут снова вот… Тем более, Айива на тот момент уже рассказала нам об этом харрше и о том, что он из себя представляет, и я понимал, что над тобой сейчас висит это прошлое, а мало ли, какие призраки могут оттуда пролезть. Поэтому…       У Норна больше не осталось сил слушать эти сбивчивые объяснения. Он даже не брался представлять, какой ужас пришлось пережить Киму — сам на его месте, наверное, умер бы от паники мгновенно. И можно было понять, почему Второй за все прошедшие годы так и не оставил мысли пристрелить лежачего — не было бы оболочки, и настырному сильному сознанию пирата некуда стало бы возвращаться.       Третий перегнулся со своей кушетки, дотянулся до друга и, уронив руку на его плечо, сжал его почти до хруста.       — Прости, — тихо, с искренним сожалением сказал он, сминая в пальцах рубашку Кима. — Если бы я только знал об этом препарате, о том, что всё может обернуться вот так, я бы никогда не утаил от тебя ничего. Ты же знаешь.       Второй вымученно улыбнулся и кивнул, аккуратно сжав запястье Норна в ответ.       — Знаю. И что связь не с Крысом тоже понял очень быстро — стоило только разобраться, какой фон идет с той, третьей стороны. Это был тот парень, да? Рён, или как там ты его называл?       — Да, — кивнул Норн, убирая руку и снова откидываясь на подушку. — Но я искренне не понимаю, почему ощущение этой связи всё не уходит, если это была лишь игра моего мозга? Если он, как сказала Мироя, всего лишь выстраивал защитный барьер, пытаясь спасти мой рассудок?       Ким слегка приподнял брови, словно слова друга его удивили.       — А ты сам-то как думаешь? — недоверчиво спросил он. — Ты и вправду поверил в ее трактовку? Спору нет, со стороны все выглядит очень логично и стройно, но мы-то с тобой изнутри чувствуем, что все далеко не так просто. И мы уже бывали в этих тонких измерениях неоднократно, чтобы не сомневаться в существовании… всякого. Вот что ты видел во сне до того, как я тебя разбудил?       — Медузу, — не подумав выдал Норн. — То есть, — тут же спохватившись, замялся он, — не ту Медузу, не Крыса… Обычный допрос.       — Обычный, — не поведя и бровью кивнул Ким. — Только с вопросами далеко не о галактии. И не в присутствии Крыса или Весельчака. Я тоже его видел. Потому и разбудил тебя. Это было не воспоминание. Это была реальность. Но при этом не твоя, и не моя. Чья-то. По каким-то странным причинам транслируемая прямо нам в головы, одновременно и одинаково. Что же еще это может быть, если не связь, одна на троих?       Норн молчал. Слова Кима звучали здраво, но одновременно и страшно. Если Рён существовал, то есть, существует сейчас где-то, то… где именно он сейчас? Что с ним? Тот сон отнюдь не был безобидным и легким…       Он почувствовал, как под ребрами начинает оживать и ворочать когтистыми лапами подзабытое уже мерзкое ощущение — осознание того, что кому-то близкому вот прямо сейчас, в этот самый момент больно, а ты, при всем своем желании, не можешь ему помочь. И хоть костьми ляг — обстоятельства все равно сильнее.       Ким уронил взгляд под ноги.       — Да… Мне тоже за него тревожно. Но знаешь, в какой-то момент в том сне мне показалось, что это не вражеский допрос. Скорее, грубые методы собственно начальства, как бывает в силовых структурах на отсталых планетах. Быть может, все не так и плохо? А вообще знаешь, что…       Он поднялся с раскладушки, забрал у Норна пустой стакан, взял свой и налил им еще воды. Затем вернулся, втиснул стеклянный цилиндр другу в одну из его рук, сел обратно на свою раскладушку и сделал большой глоток.       — Расскажи мне все. С самого начала, с самого первого момента, где начались эти видения. А я расскажу тебе то, что видели и слышали мы. И, может, вместе мы сумеем что-то придумать.