Томлинсона резко отбрасывает обратно в реальный мир, сознание искривляется, пытаясь прорваться сквозь вихрь воспоминаний.
— Луи! Луи! — он слышит своё имя, как пронзительный сигнал пожарной тревоги, слишком громкий, чтобы быть разборчивым. Кто-то пытается достучаться до него. Луч, направленный на его зрачки, мечется между глазами.
— Брианна, сними ремни.
— Луи, пожалуйста, ты должен проснуться. Всё кончено, — чья-то рука ложится ему на грудь. Темнота тонкими пальцами начинает подниматься от груди, пронзая разум разрозненными воспоминаниями. Голос Томлинсона срывается с хрипотой, в нем почти не остаётся сил. Крики заполняют комнату.
Бежевые ремни сняты с его запястий.
— Что с ним происходит?
— Не уверена, но нам нужно снизить его сердечный ритм. Луи, ты можешь сказать нам, где ты находишься? — спрашивает Рени, подходя ближе и кладя руку ему на щёку. Томлинсон вздрагивает, его пробирает дрожь. Воспоминания о тенях до сих пор мелькают на периферии его сознания.
Дыхание Луи становится затруднённым, сырая земля забивается в его пищеводе, в то время как глаза лихорадочно обыскивают комнату. Белый свет окутывает каждую поверхность. Резцы зубов словно пальцы по бокам кровати сдавливают губы.
Это лаборатория, вспоминает Томлинсон,
ни грязи, ни темноты.
— Луи, где ты? — спрашивает еще раз Рени.
Томлинсон делает тяжёлый, сиплый вздох и прижимает запястье к груди. Его успокаивают одновременные удары пульса и сердца об ребра.
— Т-траки… больница.
— Хорошо, отлично, — произносит Рени. Луи слегка приподнимается. Затем несколько раз моргает. За стеклянной стеной комната пуста. Присутствие других людей всё ещё обходит его стороной.
— А где мои…? — предложение так и не было закончено Луи.
— Твои друзья? — подсказывает доктор, её голос звучит на октаву громче, чем обычно. — Попросила их выйти, пока ты не проснулся, они будут прямо за дверью, если тебе понадобятся, — Рени смотрит на монитор, стоящий рядом с Луи. Она старается не встречаться с ним взглядом, пока маниакально вносит заметки в рвущуюся тетрадь. — Подумала, что будет лучше, если ты побудешь один, прежде чем мы зафиксируем твои результаты.
Томлинсон снова делает попытку заговорить, но из-за криков рот кажется забитым осколками стекла. Его вопрос не несёт срочности, несмотря на бурлящую панику, гноящуюся в ключицах.
— Сделай передышку и вспомни, пожалуйста, что ты видел, — Рени машет ручкой в конец комнаты. — Я сообщу твоим друзьям, что ты очнулся и принесу штатив для камеры, а затем мы начнем. Брианна будет здесь, если тебе что-нибудь понадобится.
— Хм, — хрипит Луи. Рени спешит прочь, исчезая за дверями.
Томлинсон поворачивает голову, наблюдая за тем, как Брианна складывает простыню, лежащую на пустой кровати. Она слегка улыбается, родинка на её щеке исчезает в складках морщин.
— Гарри в порядке, несколько минут назад отвезла его в палату. Никаких существенных изменений.
Луи удаётся кивнуть в ответ.
Воздух кажется затхлым и тошнотворным. Он несёт такой же болезненный эффект, как и морозильная камера, заполненная забитыми свиньями. Синий оттенок отдаёт недружелюбием, отчего всё в комнате отливает холодным сиянием. Веки Луи закрашены красной обводкой, что настораживает на фоне его голубой радужки. Жар охватывает его спину, образуя струйки пота, усеивающие кожу. Воспоминания о его снах словно полупрозрачные фрагменты, тонкая нить на фоне света, который он пытается разглядеть. Воспоминания проигрываются, как поцарапанный DVD, каждая сцена приостанавливается, пока он копается в поисках остального.
Рени возвращается с горсткой снаряжения, настраивая камеру и микрофон так, чтобы те смотрели ему в лицо. Брианна помогает ей, после чего приносит стул для доктора. Обе разговаривают приглушенными голосами.
Луи не в том настроении, чтобы подвергать что-то сомнению.
Как только Брианна скрывается за стеклом, доктор включает камеру. Вид пульсирующего красного огонька на видеокамере — поверх каждого бегущего тока в его животе — вводит Луи в нервирующий ступор, он отчаянно пытается смириться с этим. Томлинсон закрывает глаза, собирая последние силы. Рени оборачивает чёрную ленту на липучке вокруг его руки, он устрашающе неподвижен при контакте. Доктор смотрит на него с подозрением.
— Хорошо, Луи, я задам тебе несколько вопросов, просто подытожим то, чему ты стал свидетелем. Я буду признательна за честность, но, очевидно, мы не можем это контролировать. Однако, — Рени поворачивается к медсестре за стеклом, одаривая её яркой улыбкой, — мы подключили тебя к полиграфу, и Брианна будет следить за результатом. Очевидно, что это не точная наука, но это, плюс отснятый материал, поможет лучше понять твоё психологическое состояние.
Томлинсон качает головой, дискомфорт ощущается теперь больше, чем когда-либо.
Большие карие глаза Рени сочувственно округляются.
— Не волнуйся, записи никуда не передадутся и будут использоваться только в исследовательских целях. Никто никогда не увидит их без твоего согласия, хорошо? — слова звучат скорее как требование, чем вопрос.
Луи неохотно кивает, опускает плечи и откидывается на спинку стула. Брианна стоит за монитором, наблюдая за ними. Томлинсон сцепляет руки вместе.
— Начнём с простого, — доктор скрещивает свои ноги, даже при ярком свете её кожа сияет золотым оттенком. — Сколько воспоминаний у тебя было?
— Я… — Луи прочищает горло, его глаза мечутся к заострённому объективу камеры. — Я думаю, много.
Рени недовольно прищуривается.
— Ты думаешь?
— В данный момент я ни в чем не уверен.
— Ты думаешь, следовательно, так и есть, Луи.
— Что-то столь же тихое, как мысли, никогда не может служить доказательством, — Томлинсон смотрит на свои короткие пальцы, побледневшие от давления. — Моё существование всегда было слишком
шумным.
Лицо Рени остаётся спокойным. Она смотрит на свой блокнот, поворачивая ручку под таким углом, будто собирается что-то написать, но потом передумывает.
— Сколько ты помнишь?
Луи переводит взгляд на пол, пока думает.
— Два.
Женщина вносит записи в планшет.
— Был ли Гарри в каком-нибудь из них?
— Да, — свет над ними пульсирует. — Гарри был во всех из них.
— Расскажи мне конкретные детали первого воспоминания. Давай начнём с того, что тебе запомнилось больше всего, — Рени наклоняется вперёд, кончики её губ приподнимаются, как резинка.
— Я работал в закусочной, — холодная дрожь пробегает по руке Луи, его влажная одежда прилипает к коже, — был официантом. Знаете, одна из тех маленьких закусочных? Все сотрудники знали друг друга, заботились друг о друге. Найл и Лиам тоже были там, мы типа дружили с детства…
Рени дёргает подбородком, призывая его продолжать:
— И Гарри.
— Нет, — резко отвечает Луи. Он возится со своими волосами, прикрывая лицо рукой, приглаживая несколько прядей сбоку. — Он… он был новичком в городе… ходил в школу с Лиамом, я думаю.
— Расскажи мне больше о своей жизни в городе.
— Город, — задумчиво отвечает Луи, пытаясь вспомнить детали, — был известен своими гонщиками. Вражда была до такой степени, что образовались банды. Большинство гонщиков принадлежало к той или иной группе.
— Ты был гонщиком?
— Да, я участвовал в гонках за Супьерорс, одну из банд.
— А что насчёт Гарри?
Луи до крови прикусывает щеку.
— Он тоже участвовал в гонках, был моим конкурентом.
Глаза Рени поблёскивают, напоминая озадаченную скромность летучей мыши.
— Интересно.
— Теперь, когда я произнёс это вслух, это звучит довольно нелепо, — задумчиво произносит Луи, неловко улыбаясь в ответ.
— Снам все подвластно, — Рени широко улыбается. — Даже что-то неортодоксальное кажется нормальным, — объясняет она.
— Верно… — Луи думает о случае в продуктовом магазине, о разобщённости Гарри. Ничто из этого не кажется нормальным.
— Итак, вы с Гарри были гонщиками конкурирующих банд, я полагаю, что это могло привести к конфликту, — подсказывает Рени.
— На самом деле я даже не знал, что он участвовал в гонках, — слова вырываются прежде, чем Луи успевает остановить себя.
— А-а-а, обман, — царапает Рени в своих заметках, высовывая язык изо рта.
— Да… — Томлинсон ёрзает на стуле, наблюдая за тем, как объектив подстраивается под его фигуру.
— Хорошо, — доктор машет рукой, как бы прося продолжать.
— Произошёл один инцидент. Они застали меня за разговором с Гарри и подумали… — он делает паузу.
— Что вы говорили о чём-то... о чём не должны были, — заканчивает за него Рени, кода Луи не завершает предложение.
Томлинсон кивает, ему этот вывод нравится больше, чем полная правда.
— Я даже не знал, что он участвовал в гонках, не говоря уже о том, что он был частью конкурирующей банды.
— Я предполагаю, основываясь на твоем тоне, что они тебе не поверили.
— Нет.
— Как ты думаешь, почему?
В мозгу Луи происходит короткое замыкание, он несколько раз моргает, сбитый с толку вопросом:
— Простите?
— Как ты думаешь, почему? — Рени покровительственно повторяет. — Почему они тебе не поверили? Должна же быть какая-то причина?
— Нет, я имею в виду, — плечи Луи слегка приподнимаются, он качает головой. Изодранное кружево смущения натягивает его взволнованное состояние.
— Я… я не знаю, нас кто-то сфотографировал, я не… Они создали своё собственное повествование в своей голове…
— Технически говоря, это
твоя реальность, твоя и Гарри.
Луи ничего не отвечает по этому поводу, его уши ярко горят. Он коротко кивает, показывая знак двигаться дальше. Однако, она этого не делает.
— Считаешь ли ты, что люди в индустрии развлечения или твои друзья склонны думать, что ты скрываешь правду?
Луи посмотрел на Брианну, затем на Рени. Быстрый взгляд в сторону выхода.
— Нет, это не…
— Считаешь ли ты, что от этого зависит, как ты ведёшь себя в глазах общественности? Я уверена, что это часто случается, когда ты знаменитость, люди видят фотографию или видео и предполагают, что они всё знают, верно? Это, должно быть, повлияло на тебя на каком-то уровне?
— Это просто грёбаный сон, — Луи поднимает руки ладонями вверх, упираясь лопатками в спинку стула, — весь смысл этого в том, чтобы разбудить Гарри. Это не сеанс психотерапии.
— Да, безусловно, — тон Рени сменяется на что-то профессионально заботливое, как в день их встречи. — Ты должен понимать, что эта процедура погружается глубоко в твоё сознание, важно выделить определенные мотивы, которые могут помочь в твоих последующих сеансах. Наш мозг любит заново переживать нашу травму. Я могу гарантировать, что так и будет.
Луи закрывает глаза и проводит тяжёлой рукой по лицу.
— Продолжим? — спрашивает Рени, уже возвращаясь к своим заметкам. — Что случилось после того, как твоя банда узнала, что ты общаешься с Гарри? Как они отреагировали?
— Плохо, — отвечает Луи. Он встречается взглядом с Брианной через стекло, её лицо без изменений сканирует экран. — Мы были вынуждены соревноваться друг с другом, чтобы доказать преданность нашим бандам — или команде, что угодно…
— Я понимаю, — Рени поджимает губы с материнской заботой, — должно быть, тебе было тяжело.
— Нет, мы не были настоящими друзьями, помнишь? — Луи смотрит в ту сторону, где когда-то лежал Гарри, простыни сменились. Никаких доказательств его присутствия. — Я победил.
— Ты победил, — Рени иронично поднимает бровь. Она поворачивается к Брианне, которая уставилась на него обвиняющим взглядом.
— Да, — громко подтверждает Луи. Рени скрещивает ноги и ждёт. — Он позволил мне выиграть.
— Ох — отвечает доктор, внося заметки, — это было очень мило с его стороны.
— Ага, — произносит Луи с натянутой пружинистой улыбкой. Она сползает в тот момент, когда доктор отворачивается.
— Гарри делает это часто? Эта бессмысленная доброта?
— Это не было бессмысленно, он был… Мне просто не всё равно, — Луи мнётся, слова звенят у него в ушах. — Он просто беспокоился, что будет со мной, если я проиграю.
— Не бессмысленно, но всё же это было ему во вред, — холодно произносит Рени.
— Это цинично, — огрызается Томлинсон.
— Есть причина, по которой я не консультирую пары, — бормочет доктор, затем она вскакивает, её жизнерадостность возвращается на круги своя. — Давай обсудим твоего персонажа в этом сне.
— Мы не пара, — Томлинсон стискивает зубы, тысяча ножей вонзается ему в спину. Его пальцы впиваются в лопатку в поисках раны. Это так мелодраматично — то, как легко этот комментарий задел его.
— Давай обсудим твоего персонажа в этом сне, — повторяет Рени, наклоняясь вперёд и постукивая ручкой по его колену.
— Мой персонаж? — медленно спрашивает Луи, ёрзая, пытаясь устроиться удобнее.
— Да, почему ты участвовал в гонке?
— Мне нужны были деньги на лекарства моей матери… Она была нездорова, — Томлинсон выпрямляется, приготавливаясь к очевидному психоанализу Рени. Было легко соединить точки.
— До твоей славы, — начинает Рени, — ты и твоя семья были финансово стабильны?
— Моя мама была матерью-одиночкой с кучей детей, она изо всех сил старалась удержать нас на плаву, — Луи ошеломлён тем, сколько злобы звучит в его тоне. — Так что нет.
Рени кивает, как будто она уже знала ответ.
— То, что ты был старшим в семье, должно быть, сильно давило на тебя, тебе буквально пришлось стать и мамой, и папой для своих братьев и сестёр после её смерти?
— У меня есть бабушка с дедушкой.
— Тем не менее, в некоторых семьях нередко старший ребенок входит в роль родителя, если этого сделать больше некому. Часто бывает трудно избавиться от бремени…
— Мои сёстры не были для меня обузой, — шипит Луи и качает головой, махнув рукой, — мои сёстры даже не были во сне.
— Да, но я предполагаю, что в твоей выдуманной реальности ты оплачивал счета, покупал лекарства своей матери, готовил и убирал — что-нибудь из этого звучит знакомо? — Рени склоняет голову набок, губы преувеличенно хмурятся. — Между реальностью и нереальностью есть своего рода взаимозависимость, — она смотрит в свои записи, — расскажи мне о другом сне, — подсказывает она.
— Я… это был один из моих ночных кошмаров, — произносит Луи, скрещивая руки на груди через некоторое время, обдумывая её предыдущее заявление. Его сёстры были причиной его бодрствования в большинстве дней, забота о них была малым делом по сравнению с тем, что они сделали для него. Она едва касалась поверхности.
— Что ты имеешь в виду? — доктор хмурится, игнорируя оборонительную позицию Луи.
Томлинсон закатывает глаза.
— Я имею в виду, что мы с Гарри были в моем кошмаре.
— Конкретно в
твоей голове? — спрашивает Рени, листая свои заметки. — Это… это…
— Так и должно было случиться?
— Насколько я помню, нет, — доктор пробегает глазами по страницам, просматривая каждый файл. — Ты был в ясном сознании в этой реальности?
Луи сначала не отвечает, наблюдая за тем, как Рени выходит из комнаты, вытаскивая ещё один документ из ящика, а затем возвращается обратно. Она останавливается перед ним, ожидая его ответа.
— Да.
Женщина садится на своё место.
— А Гарри?
— Нет… Это было похоже на… — Луи пожимает плечами, не в силах подобрать слов.
— На что? — настаивает Рени, почти обезумев.
— Как будто он построил, ну… — Томлинсон отводит взгляд, глядя на пятно на стеклянной стене. — Мы построили свою жизнь в моём кошмаре.
— Очень интересно, мне нужно будет разобраться в этом и в том, что это может значить для процедуры. Я сомневаюсь, что это будет иметь большое значение, но... — отвечает Рени, её тон меняется на более непринуждённый, несмотря на её явное волнение, — я удивлена, что разум Гарри не отомстил…
— Верно, — соглашается Луи, явно не улавливая ход её мыслей.
Рени находит нужный файл и начинает вносить заметки рядом с напечатанными словами.
— Итак, этот кошмар продолжался как обычно, расскажи мне больше о своей жизни, — женщина морщится, оценивая его реакцию, — вместе с…
Томлинсон выдыхает, в нем закипает усталость. Мало энергии для чего-либо кроме подчинения.
— Мы с Гарри жили в этом коттедже в лесу. Мой кошмар всегда начинается с того, что я… — в его голосе звучит дрожь, глубокий страх, — похоронен заживо. Сон начался с того, что я выполз из земли и стал искать спасения. Вот тогда-то я и нашёл Гарри в нашем коттедже. Я думаю, Гарри предположил, что это какое-то заболевание, но не думаю, что это было так.
— Возможно, в логистическом смысле сна так оно и было?
— Нет, — отмахивается Луи, — это был я. Казалось, что мерзкая сила утащит меня и только меня прочь, — Луи закрывает лицо руками, выглядывая сквозь щели своих дрожащих пальцев. Кровь, светящаяся на его ладони, окутывает его в кокон красного цвета. Или, если он блокировал большинство звуков, материнскую утробу. Он заговаривает слабым шёпотом: — Это не позволило бы мне…
— Это не позволило бы тебе…?
Луи прижимает пальцы к векам, проводя указательным пальцем по нежной коже.
— Быть с Гарри…
Свет наверху пренебрегает комнатой, белизна обесцвечивает его кожу в качестве возмездия. Сквозь расплывчатые пятна своего зрения Луи наблюдает за лицом Брианны, расплывшимся в тонкую пелену жалости, взглядом, полным нежности, предназначенным для ложно обвинённых заключённых.
— Луи… — Рени кладёт руку ему на колено, привлекая его внимание. Её губы приоткрываются, не произнося ни слова, необычная нерешительность.
— Не сейчас, — отвечает Томлинсон, отодвигаясь от нее. Его глаза напряжены от молитвы.
— Существует четкая связь между твоей профессиональной жизнью, детством и твоими отношениями с Гарри…
— Рени, пожалуйста, — снова взмаливается Луи, вставая на ноги, — не надо больше.
— Хорошо… У меня есть всё, что мне нужно, — доктор что-то записывает, затем потягивается за пультом дистанционного управления камерой. — Но Луи? Я действительно рекомендую — после того, как всё это закончится, — возможно, поговорить с профессионалом.
— Конечно, я разберусь с этим, — Томлинсон кривит губы, после чего проскальзывает мимо стекла. Его глаза темны.
≋
Дверь лифта распахивается.
Луи, Лиам и Найл втискиваются в кабинку. Тишина словно колючее одеяло, царапающее их кожу.
— Луи, — начинает Лиам. Томлинсон протягивает руку, чтобы нажать кнопку четвёртого этажа. Металлическая коробка хрипит и грохочет, когда её поднимают вверх на толстых проводах.
— Я в порядке, Пейно, — отвечает Луи в третий раз с тех пор, как выходит из лаборатории.
— Ты не ранен или что-нибудь в этом роде? — продолжает Пейн.
— Нет, Лиам, — Томлинсон вжимается в угол, вцепившись в металлические перила. Маленькие вспышки энергии двигаются по стенам, нагревая его отпечатки пальцев. Его лёгкие сжимаются от изменения силы тяжести. Ощущение шипит от дискомфорта, пока лёгкие внезапно не разжимаются обратно, и Луи на несколько секунд перестаёт пропускать кислород, чувствуя жжение от удушья. Перенесение внимания в другое место, краткое освобождение.
Найл нажимает кнопку аварийной остановки. Луи ахает, когда воздух снова входит в него. Глаза вылезают из орбит, когда он видит, как в поле его зрения появляются клоны.
— Хорошо, — Хоран хлопает его по спине. — Поговори с нами.
— Я…
— Ничего из этого, — отрезает Найл, складывая руки на груди. Лиам смотрит на них двоих, поднимая руки в знак капитуляции.
Луи фыркает в ответ, запрокидывая голову. В лифте пахнет мокрыми ботинками и нашатырным спиртом.
— Ты знал, что она собиралась записать меня на пленку? Завтра всё будет в прессе, смотри…
— Мы можем подать в суд, — сухо отвечает Лиам.
— Я сомневаюсь, что она так поступила бы, — возражает Найл. Его глаза нервно смотрят на Луи, терпение явно заканчивается. — Это разрушило бы всё её испытание.
Томлинсон смотрит в потолок. Сквозь полуплавающий стеклянный барьер виднеются двадцать три лампочки. Его глаза наполняются слезами, он сопротивляется желанию моргнуть, пересчитывая их снова.
— Со мной что-то не так, да? — Луи закрывает глаза, жжение становится более терпимым в темноте. Никто не отвечает. Лифт гудит, переполненный энергией, но её некуда направить. — Черт…
Когда он открывает их, остекленевшие глаза Найла ждут, они скользят по его лицу, читая слева направо. Уголки его губ опускаются до кончика челюсти, наблюдая за траекторией разрушительных мыслей Луи.
— Значит, это сработало… ты видел Гарри, — произносит Лиам, наклоняясь ближе. — Должно быть, это было ошеломляюще, так как ты давно не разговаривал с ним, теперь он запутался в твоей голове и всё такое.
— Не дави на него, — внезапно произносит Найл. — Ты видишь в каком он состоянии.
Луи качает головой. Он думает о себе и Гарри в их коттедже, обсуждающих их совместную жизнь, как будто это было возможно. Параллельное измерение его жизни, которое должно принадлежать ему.
— Это слишком.
— Хорошо, Луи, — мягко произносит Найл, потирая спину.
— Тогда чего ты хочешь? — Лиам, как всегда, предлагает выход.
Луи глубоко вздыхает, выдыхая через рот, чтобы зубы не вгрызлись в плоть. Кипение консистенции идиллическое, когда перемены — это шум, всплески несогласованного гула, ломание костей. Ситуация ухудшается, когда кости не срастаются правильно, не подготовленные к следующему столкновению за углом. Фары машины загораются, выпуская чёрный дым в озон. Затем возникает героическая личность, адаптированная, обработанная изменениями и приступившая к действию. Человек подползает к пассажирскому сиденью и вырывает дверь из петель, вытаскивая бесчувственное тело.
Бессмысленная доброта в ущерб себе. Это был Гарри. Только не он.
— Просто хочу, чтобы с ним всё было в порядке… — колени Луи слегка подгибаются, Лиам придерживает его за локоть.
Найл кладёт руку ему на плечо, обнимая. Облегчение отзывается в мышцах Луи, когда Хоран добавляет:
— Тогда останься.
≋
Вернувшись в отель, Луи чувствует воду, каскадом стекающую по его спине. Успокаивающий звук твердых капель, разбивающихся о ванну, успокаивает его, но мало влияет на нервный ритм на запястье. Он соскребает изношенный слой кожи, избавляясь от всех следов унижения, как будто может наслаждаться розовым налетом новорожденного младенчества.
Небо претерпевает метаморфозу, наполняясь до краёв янтарем. Луи проходит по ярко-красному ковру, его следы глубокие, словно окровавленные лапы раненого животного. Он переодевается в чистую одежду, выцветшие домашние брюки, достаточно свободные и удобные, в сочетании с ярко-жёлтым свитером, контрастирующим с его настроением. Он складывает всю свою одежду в необычайно аккуратные квадраты, тихо напевая мелодию «Two of Us».
Закончив, он застёгивает чемодан, перечитывая длинный текст Меган в очередной раз. Ни времени на раздумья, ни нажатия кнопки для отправки. Через несколько напряжённых минут Луи выключает телефон, чтобы прогнать искушение, и выходит на балкон, чтобы насладиться холодом. Сигарета согревает его губы.
Тогда останься…
В словах Найла не хватало уверенности, которую, Луи был уверен, они должны были нести. Искры паники лежали на поверхности его тона.
Понять желания Луи в конце концов не имеет никакого значения. Несмотря на все свои знания, Найл не может убедить Луи в своих собственных желаниях. Какими бы очевидными они ни были. Годы, терроризируемые его мыслями, съедаемые заживо неуверенностью; Томлинсон отказывает себе во всех желаниях. Преследование — напрасная трата сил. Это осенило Найла сегодня, Лиам, скорее всего, знает об этом уже много лет, и Луи осознаёт всю серьёзность ситуации.
Его проблемы требуют посторонней помощи. Профессиональная помощь. Откровение, в котором он со стыдом признаётся.
Снег падает с неба, сбиваясь в кучу на деревянном краю его балкона. Луи остаётся снаружи, пока солнечный шар не начинает плясать и шипеть, а он не перестаёт чувствовать свои пальцы. Желание прыгнуть в самолет так и не исчезает.
≋
— Я не застала тебя до того, как ты ушёл сегодня утром, — произносит Джемма.
Гарри лежит в своей постели, легкие функционируют сами по себе. Несколько часов назад они спорили на общей кухне. И теперь он безжизненно располагается на больничной койке, почти не имея возможности поприветствовать внешний мир.
— Ты так и не ложилась? — Луи занимает своё место рядом с Джеммой на диване. В комнате мрачно. Томлинсон ищет пульт от телевизора.
Джемма устраивается поудобнее на диване, кладя голову на бёдра Луи.
— Постараюсь поспать в обед…
— Как у него дела? — Луи переключает каналы.
— Никаких изменений, — Джемма трёт глаз. Затем поворачивается, внимательно смотря на Луи, её губы поджимаются, она переводит взгляд, прежде чем решается. — Рени сказала, что это сработало…
— Да, — Томлинсон откидывается на спинку дивана, — так и было.
Джемма встречается с ним взглядом.
— Как он?
В голове Луи мелькают образы его и Гарри в продуктовом магазине, в закусочной, взгляд, которым Гарри одарил его на трассе, когда намеренно проиграл ему. Их домик в лесу. Тайфуны беспорядочных эмоций, ошеломляющий отпечаток, который он оставил в своем мозгу.
Мне просто не всё равно.
— Такой… каким я его и помню.
Ответная улыбка Джеммы мягкая, Луи внезапно вспоминает, на что она способна.
— Ты самый лучший кандидат, ты ведь это знаешь?
Луи убавляет громкость. Головная боль, возникающая у его виска.
— Не обязательно думать, что это правда, Джем.
— Он бы хотел, чтобы это был ты.
Луи хотел бы, чтобы этот факт не был правдой.
— Он был бы признателен, если бы увидел твоё уродливое лицо, а не моё, — Луи щёлкнул её по лбу.
— Давай не будем вести себя так, будто идет соревнование, — широко зевая, отвечает Джемма. — Разбуди меня в полпятого.
≋
После двенадцати часов самоуничижительных размышлений и угасания нервных тиков, Луи возвращается в лабораторию, и снова оказывается привязанным к больничной койке.
Лиам, Найл и Джемма стоят за стеклом. Лиам заметно более взволнован, чем на первом сеансе. Кривая улыбка появляется на его лице всякий раз, когда Томлинсон смотрит ему в глаза. Луи старается, чтобы это его не беспокоило. Найл помогает Рени вместе с Брианной, быстро, без сучка и задоринки преодолевая каждый шаг. Джемма с трудом может держать глаза открытыми: те пару часов, что она подремала на диване, очень мало помогали ей справиться с усталостью.
Рени подключает его к монитору, проделывая те же шаги, что и прошлой ночью. Томлинсон кивает, и его липкие руки сжимаются в кулаки. Брианна занимается Гарри, ободряюще улыбаясь Луи всякий раз, когда он поглядывает в её сторону.
— Отлично, — произносит Рени, подключая его к знакомой капельнице, наполненной ярко-розовой жидкостью. Луи отворачивается, сжимая губы, во рту пересыхает. Страх густо шевелится в его груди. Он вспоминает, как глина давила на его легкие. Звук Гарри, выкрикивающего его имя. — Лучшие триггеры для осознанности во сне — это смотреть на свои пальцы, следи за временем, после чего подумай о чём-то, что может сработать для тебя лучше всего.
Без предупреждения раздаётся щелчок, и Брианна с Рени выбегают из комнаты.
— Поехали… — бормочет Луи, и в голове тут же всё затуманивается. Панель начинает нагреваться. Когда мир ускользает, как облупившаяся краска на стене, Луи с горечью вспоминает буйное затишье детства, времени, когда он не был сломлен, времени, когда любовь была вымышленной, времени, когда будущее сияло ярче, чем прошлое.
Яркий свет присутствия Гарри витает в его сознании, окутывая его глубиной, похожей на пещеру, уходя в безвестность, встреченную с распростёртыми объятиями. Когда приходит боль, она раскалывается надвое. Луи проливает одну слезу, а Гарри — другую.
