Сумма его частей / The Sum of its Parts

Когда назавтра, около четырех часов дня, они въехали в Лоуренс через шестнадцать часов после отъезда из Монтаны, Дин спал. Проезжая по улицам городка, Сэм, выжатый, как лимон, накачанный кофе и энергетиками, вдруг на несколько минут задумался — каково это было бы, здесь вырасти? Он нашел мотель с недорогой комнатой, оборудованной для инвалидов. Зашел в офис, заплатил за пару дней, потом вернулся к машине, где брат все так же похрапывал на заднем сиденье. Что там брат ни принимал, оно вырубило его просто намертво, Дин не проснулся даже тогда, когда Сэм, протянув руку, аккуратно потряс его за плечо. — Дин, — шепотом позвал Сэм, затем громче: — Дин! Глаза Дина распахнулись, все тело сильно вздрогнуло, а лицо исказилось от боли. — Чувак, прости, — дрогнувшим голосом сказал Сэм. — Мы уже на месте. — На месте? — спросил Дин. Голос у него был нетвердый. Сэм вздохнул. — Да. Мы стоим у мотеля. — А, — сказал Дин. — Отлично. Сэм вылез из машины и пошел назад, к багажнику, за их сумками. И проверить лежащее там оружие. Потом открыл заднюю дверь, чтобы помочь Дину вылезти. За щекой Дина была одна из этих его леденцовых палочек, смятая пустая упаковка от нее валялась у него на коленях. Сэм осторожно помог брату выбраться из машины — теперь у него был надежный маркер того, что боль у брата действительно очень сильна. Он заставил Дина прислониться к боку машины, чтобы самому достать его костыли и сумку. За остальным он собирался вернуться после, когда затащит брата в номер. Его ребра все еще слишком болели для того, чтобы таскать сразу много вещей. Номер был неплох: светлый, просторный, с микроволновкой и мини-холодильником. Дин пошел в ванную комнату, а Сэм отправился к машине за остальными вещами. Заодно он опорожнил там пепельницу, которая выглядела уже просто мерзко. Вернувшись в номер, он увидел Дина, сидящего на краешке одного из стульев рядом с кухонным столом и перелистывающего телефонный справочник. Когда Сэм вошел, брат отложил справочник в сторону. — В кровать, — указал ему Сэм. — Ну что, какой фигней займемся сначала? — Дин, морщась, начал подниматься на ноги. Сэм взъерошил себе волосы. — Наверное, пойду навещу наш старый дом. — Один? — спросил Дин. — Чувак, ты не… — Дин, — сказал Сэм, — а ты будешь лежать в кровати, — и добавил. — И потом, я не собираюсь ничего серьезного делать, просто задам пару дружелюбных вопросов. Типа: «Как дела? В последнее время вас не беспокоили никакие демоны, шныряющие в детской комнате?» Дин засмеялся и слегка задохнулся, когда попытался устроиться поудобнее со всеми этими подушками. Потом сказал: — Я просто не хочу быть бесполезным. Подключи мне свой ноутбук, я что-нибудь поищу. — Что что-нибудь ты поищешь? — спросил Сэм. — Опять, поди, порно будешь смотреть. — Давай мне уже свой ноут, засранец. Ухмыльнувшись, Сэм все же положил ноутбук брату на кровать, подключил его и открыл. Дин вынул изо рта палочку от своего леденцового обезболивающего, бросил ее в мусорку под прикроватным столиком и подвинулся на кровати. По легкости этого движения Сэм понял, что наркотик начал действовать. — Ладно, — сказал Сэм. — Тебе еще что-нибудь нужно, пока я не ушел? Воды не надо? Я принесу. Или, может, поесть? — Воды, да, — сказал Дин. — И сложи мне сюда все лекарства. И сигареты. Да, и чертову жвачку тоже. А еще дай пульт от телевизора. И ты не мог бы снова отключить пожарную сигнализацию? — Пожалуйста, — горячо сказал Сэм, — только не говори мне, что ты опять собираешься лежать и курить. — Ну, либо ты отключишь пожарную сигнализацию, либо мне придется вставать и идти на улицу каждый раз, когда мне нужна будет сигарета. — Иди в жопу, — без энтузиазма высказался Сэм, потом подтащил стул к центру комнаты, чтобы дотянуться до датчика на потолке. Когда, закончив, он слез, потирая слипающиеся глаза, Дин спросил: — Чувак, может, до завтра все отложим? Тебе бы поспать. — Нет, — сказал Сэм. — Ничего со мной не случится, выпью кофе по дороге, — Он снова осмотрел комнату. — Ты точно будешь в порядке тут один? В принципе, ты мог бы подождать на улице в машине, пока я схожу в наш дом. — Все со мной будет нормально, — сказал Дин. — Мне можно вставать, помнишь? Просто нежелательно. Если припрет, я смогу за себя постоять. Сэм секунду смотрел на него. — Сэм, — предупреждающим тоном сказал Дин. — Ладно, я пошел. — Иди давай. — Уже иду. — Иди. Повернувшись, Сэм положил ладонь на дверную ручку. — Пистолет при тебе? — И нож тоже. Во всеоружии. — Мобильник у тебя заряжен? — Господи, да вали ты отсюда уже! — Ладно, ладно, — сказал Сэм, напоследок еще раз окинул комнату взглядом и вышел, закрыв дверь. Дом он нашел без особых проблем. Припарковал машину неподалеку и некоторое время глядел на дом, притворяясь перед самим собой, что вспоминает его. Хотя на самом деле — и Сэм прекрасно это знал — помнил он только фотографию. Ему вдруг захотелось, чтобы он тут сейчас был не один, чтобы Дин, господи боже — чтобы Дин тоже тут был; хотя он мог себе представить, насколько это брату было бы чертовски тяжелее, чем для самого Сэма. Дин помнил — Сэм это знал точно. У Дина были воспоминания — лучшие из его воспоминаний — и он кое-что из них пересказывал Сэму еще раньше, до травмы. Поэтому Сэм знал, что Дин помнит маму, и дом, и ту, настоящую, жизнь. Сэм так завидовал этим его воспоминаниям. Хотя… в то же время — не завидовал. Потому что по шкале от 1 до 10 в эмоциональном, так сказать плане, Дину было гораздо более херово, чем Сэму. Ну, Сэм так думал себе в утешение. Наверное, думал Сэм, это потому, что Дин успел попробовать вкус нормальной жизни, вкус настоящей семьи, прежде чем все разлетелось на куски. Хотя чего себе-то врать — Сэму тоже было херово. Он дошел по дорожке до крыльца, постучал в дверь. Пару секунд изнутри доносились какие-то неясные шорохи и чей-то голос, затем дверь открылась. На пороге стояла симпатичная, но выглядящая довольно замученной женщина. Блондинка. Сэм открыл рот. Сглотнул, пытаясь взять себя в руки — потому что, когда он видел эту женщину в предыдущий раз, она кричала от ужаса в ловушке за оконным стеклом. Он спал тогда, когда видел ее в предыдущий раз. — Да? — спросила она, склонив голову набок и глядя на него. — Здравствуйте, — сказал Сэм. И уже открыл рот, чтобы начать вешать ей на уши лапшу, заготовленную, пока сидел в машине, но вместо этого вдруг сказал: — Привет, меня зовут Сэм Винчестер. Знаю, это прозвучит странно, но я раньше жил здесь, а вот теперь вдруг захотелось — просто я мимо проезжал — и… мне подумалось: не могу ли я посмотреть мой старый дом? — Винчестер, — сказала женщина и улыбнулась. — Надо же, как забавно — я, знаете, на днях ваши, кажется, фотографии тут нашла. — Да не может быть, — Сэм продемонстрировал ей свои ямочки на щеках. Женщина, кивнув, отступила в сторону, пропуская его внутрь. — Заходите. Меня Дженни зовут. Он прошел за нею в дом, на кухню. Там за кухонным столом сидела девочка лет восьми и делала уроки. Еще там стоял детский манеж, а в нем подпрыгивал карапуз, лепеча что-то бессловесное. Или нет — какое-то слово. Действительно, это было слово — он повторял его опять и опять. — Сок! Сок! Сок! Сок! — А это — Ричи, — сказала Дженни, проследив за его взглядом. — У него вроде как соковая зависимость. Она подошла к холодильнику и достала оттуда бутылочку. Протянула её малышу, тот сразу в нее вцепился, тараща глазки. Он был просто чертовски мил. — А это — Сари, — Дженни положила на плечо девочке руку. — Сари, это… Сэм, да? Сэм кивнул. — Он здесь жил раньше. — Привет, — сказала девочка. Волосы у нее были все в мелких кудряшках, а лицо пухлощекое. Не такая милашка, не слишком. — Привет, Сари. — Так значит, вы сюда недавно переехали? — сказал Сэм, чувствуя себя как-то не в своей тарелке без брата рядом. — Да, из Уичиты. — Поменяли работу? Или что-то еще? — Не совсем… Просто, ну… я хотела начать все сначала, — сказала Дженни с тихим смешком, но глаза у нее оставались грустными. — Новый город, новая работа… ну, то есть, когда я тут себе работу найду. Новый дом. — Новый дом, — повторил Сэм. — И как вам тут? Дженни поморщилась. — Со всем уважением к дому вашего детства… то есть, я уверена, что у вас о нем множество хороших воспоминаний… Но здесь куча проблем. — Правда? А что именно? — Да просто в нем все старое. Например, проводка, понимаете? У нас целый день свет мигает. — Да, это неприятно, — сказал Сэм, стараясь выглядеть не слишком заинтересованным. — А еще что? — Еще раковина забивается, в подвале полно крыс, всю ночь там скребутся. И сквозняки гуляют, и… боже, что-то я разболталась. Извините, я не хотела жаловаться. — Ничего, все нормально, — сказал Сэм. — Я вас понимаю. Девочка подняла голову и дернула мать за рубашку. — Мам? — она говорила очень тихо, и Дженни присела на корточки, чтобы ее расслышать. — Что, лапочка? — Спроси его — когда он здесь жил раньше, это здесь уже было? — Что — это, Сари? — сразу спросил Сэм. Девочка посмотрела на него, оценивающе его разглядывая. Похоже, осмотр ее удовлетворил, потому что она сказала: — То существо, в моем шкафу. — Ох, детка, у них шкафах точно ничего не было, — немедленно сказала Дженни, словно не в первый раз они о таком разговаривали. — Правда, Сэм? — Да, конечно, — сказал Сэм. — Я точно никогда ничего такого здесь не видел. Ага, потому что ему было всего полгода. — Ей сегодня ночью приснился кошмарный сон, — объяснила Дженни, проведя пальцами по кудряшкам дочки. — Это был не сон! — возмущенно запротестовала Сари. — Оно вошло ко мне в спальню — и оно было в огне.

***

Сэм вышел из дома и сразу же нажал слегка дрожащими пальцами вызов брата на своем мобильнике. — О господи, — сказал Дин, выслушав пересказ Сэма о разговорах в доме. — Эта женщина… Дженни — это та самая женщина? Из твоего сна? Голос у брата был чуть медленнее обычного, слова немного сливались. Действие лекарств сейчас явно на пике. — Да, — сказал Сэм. — Ты понимаешь, о чем она говорила? Свет мерцает, шуршание? Это по нашей части. — Чувак, — сказал Дин.— Мне до усрачки страшно, что эта твоя фигня с видениями оказалась правдой. — Да забудь ты об этом, — рявкнул Сэм. — В доме есть какое-то… существо — что это, блядь, может быть? Это что — демон, который убил маму и Джесс? — Не знаю, — сказал Дин. — А есть признаки демонической активности? — Я ничего такого не видел, и серой там не пахнет. Как думаешь, это он вернулся сюда? Или он всегда здесь был? — Может, это вовсе не он, Сэм, мы ведь пока ничего толком не знаем. — В любом случае эти люди — Дженни и дети — они в опасности. Мы… нам надо вытащить их из дома. — Надо, конечно. Мы вытащим. — Нет, Дин, мне кажется, это надо сделать сейчас! — Сэм вспомнил лицо Дженни из его сна, там, за окном, искаженное ужасом. При этом он только что видел ее наяву — усталую, чуть грустную. И она выглядела такой хорошей мамой. Сэм ощутил, что теряет контроль — просто словно земля уходила у него из-под ног. — Сэм, — позвал его Дин. — Успокойся. Мы же не можем просто выдернуть ее из дома. У тебя нет никакого обоснования, она тебе просто не поверит. — А тогда… — Сэм был уже на грани паники. — И что нам тогда делать-то? Дин помолчал. — Нам надо делать то, что мы делаем обычно. Как с любой другой работой. Надо выяснить, что там происходит. В смысле, что там раньше происходило, мы уже знаем, так что историю вопроса исследовать нам не… — Ладно. А на самом деле, что именно там тогда, раньше произошло в точности — ты помнишь? — В ту ночь? — Угу. Сэм услышал, как брат прикурил сигарету, затянулся и выдохнул. — Вообще-то, сам понимаешь, не так уж и много помню. Огонь помню. Жарко. Как нес тебя к выходу. — Меня ты вынес? — Да, а ты что — не знал? — Нет. Сэм не понял, почему это вдруг задело его так сильно. В груди словно что-то лопнуло, и даже не сказать — было это болью или радостью. — Ладно, рассказ папы ты знаешь так же хорошо, как и я, — продолжил Дин, не замечая его молчания. — Мама… на потолке. Демона он не видел. Сэм тщательно задавил в себе мысли о белокурых женщинах, горящих на потолке. Тяжело сглотнув, спросил: — Значит, мы уверены, что это был демон? В смысле, других вариантов нет. — Варианты всегда есть, чувак, — чуть растягивая слова, сказал Дин. — Но вообще-то, да, чертовски уверены. Ну, папа был уверен. А если он уверен, то уверен и я. — Не сомневаюсь в этом, — сказал Сэм, проглотив ехидный комментарий. — Нам надо поговорить с людьми, — сказал Дин. — Поспрашивай соседей, папиных друзей, всех тех, кто там был в то время. Как при обычной работе. — Для тебя это что, обычная работа? — спросил Сэм. Дин замолчал. Через пару секунд сказал: — Я позвоню в гараж, которым раньше владел папа. Может, там кто-нибудь еще что-то помнит, хотя бы в общих чертах — что произошло… Если папа вообще кому-то об этом рассказывал. — Папа владел гаражом? — Сэму вдруг стало немного забавно от этой мысли. Дин вздохнул и Сэм обрадовался, что его лица он не видит. — Да, совместно с одним чуваком, которого звали Гюнтер. Я тут полюбопытствовал в телефонном справочнике — он еще там есть. — Телефонный справочник лежал на столе в другом углу номера, — сказал Сэм. — Ну, мне все равно понадобилось сходить отлить. — Хорошо. Тогда ты позвони в гараж, а я зайду возьму чего-нибудь на ужин. Тебе что взять? — Да мне все равно, чувак, я вообще не… ладно, возьми что-нибудь китайское. — Китайскую еду? — Ну, эти… жареные пельмени. Сэм покачал головой. — Хорошо. Я скоро. — До встречи. Закрыв мобильник, Дин потянулся, чтобы затушить окурок. Потом, взяв костыли, медленно поднялся на ноги. Эта штука — Actiq — просто охуенная. И новый викодин явно сильнее действует, чем тот, что он принимал прежде. Всю боль просто отрубило нахер. Правда, при разговоре по телефону были проблемы, язык немного заплетался. Так приятно, знаете, не быть прикованным к постели. Он помочился и оценивающе осмотрел душ. Там в стену вмонтированы поручни и есть такое пластиковое сиденье — его не часто встретишь, кстати. Хотя вообще-то Дина всегда бесило, когда приходилось им пользоваться. Как же долго уже он не принимал душ с удовольствием. Он посмотрелся и зеркало. И мгновенно об этом пожалел. Глаза у него были налиты кровью, зрачки сужены в точку, с красным резко контрастировала ярко-зеленая радужка. Он похож на долбаного наркомана. Скулы остро выделяются, под глазами — темные круги. Боже, ему необходимо есть больше. Но при одной мысли о еде Дина затошнило, даже в горле запекло. Вернувшись в комнату, он опустошил пепельницу, чтобы Сэм не заметил, как чертовски много он курил. Схватил телефонный справочник, сел на кровать, закурил и отыскал в книжке нужный номер телефона. Гараж Гюнтера. Это имя было из самых ранних его воспоминаний. Он тогда еще не умел читать, но знал, что пятно на папиной синей рабочей рубашке — оно от моторного масла. Он помнил тот запах — запах масла и пота, окутывавший его, стоило отцу, пришедшему с работы, взять Дина на руки. Иногда ему было трудно примирить образ того папы — с папой, который держал в руках дробовик или отрывисто считал Диновы отжимания от пола. Временами Дину казалось, что он понимает причину, по которой Сэм никак не мог поладить с отцом. Дин — он знал, он помнил того, прежнего папу, он мог видеть его под теперешней кожаной курткой, пахнущей порохом. Он различал прежнее, чувствовал это, когда отец штопал Дину раны — его заботливые руки, его расстроенный голос. Он видел это, когда они с Сэмом были маленькими — папа возвращался с охоты, укладывался на кровать рядом с сыновьями, и гладил Сэма по волосам долго-долго, не зная, что Дин не спит и смотрит на них. А вот Сэм этого никогда не видел. Не видел даже тогда, когда оно бросалось в глаза настолько, что Дину просто орать хотелось. Дин посмотрел в окно и увидел в щели между занавесками бетон мотельной парковки. Он совершенно не чувствовал, что вернулся в Канзас. Не верилось даже, что час назад Сэм побывал в их старом доме. Господи боже. Дин был бы счастлив пойти туда. Дин ненавидел необходимость туда идти. Он понял, что стискивает кулаки. Попытался расслабиться. Иисусе, он принял обезболивающих столько, что хватило бы усыпить мелкое животное — и все равно его плечи просто сводило от напряжения. Дин даже не помнил уже, каково это — обходиться без наркотиков, иметь совершенно ясное сознание. От этой мысли кулаки его сжались еще крепче. Даже когда он еще не принял лекарство — по утрам, когда предыдущая доза уже не действовала — его сознание все равно не было ясным, потому что ебаная боль не давала ему сосредоточиться ни на чем другом. Блядь, как люди живут с этим? Живут всю жизнь в лекарственном анабиозе, рвут задницу напополам, чтобы только встать с постели, чтобы просто переместиться из одного угла комнаты в другой, из одного дня — в другой. Как они это делают? Как он это будет делать? Он не может так, он не сможет этого, не навсегда — господи боже, но ведь это и есть навсегда; и ничего не сказать, никуда не убежать, никого не застрелить — ничего, ничего ему с этим не сделать, потому что именно так и будет теперь навсегда. — Расслабься, — он сказал это вслух, осознав, что начал задыхаться. — Расслабься уже нахуй, Винчестер. Господи, да расслабься ты. Бросив телефон, он закурил еще сигарету и мерно стал стучать затылком об изголовье кровати, пока не взял себя в руки. Господи, как хорошо, что Сэма сейчас здесь нет. Опять подняв телефон, он потыкал пальцем, набирая номер гаража, и почти уже нажал вызов, но внезапно что-то заставило его вместо этого промотать список контактов, остановившись на «Папа». Он он нажал кнопку вызова раньше, чем успел сообразить, что делает. Это чертовы обезболивающие, это все из-за наркотиков, какая же еще может быть причина тому, что он собирается так опозориться? Один гудок, и, конечно — вот оно, миллион раз слышанное им сообщение голосовой почты. «Это Джон Винчестер. Если у вас чрезвычайная ситуация, позвоните Бобби Сингеру по телефону 866-907-4432» и потом — БИИИП Услышав отцовский голос, Дин на какой-то миг просто не мог ничего произнести. Потом он затянулся и прокашлялся. — Привет, пап, это Дин. Слушай, я знаю, что уже оставлял тебе сообщения. Не знаю, правда, получаешь ли ты их. Но я тут с Сэмом, и мы в Лоуренсе, и здесь в нашем старом доме есть что-то. Не знаю, то ли это, что убило маму, или нет, но… — он прервался и убрал телефон ото рта, чтобы продышаться. Попытался заставить себя проговаривать слова более четко, чтобы сказать: — Ну, в любом случае… Мы можем… Я вроде как рассчитываю на это, и… Сэму пригодилась бы твою помощь… В смысле, нам действительно, блядь, не помешала бы твоя гребаная помощь. Потому что мы нихера не понимаем, что здесь творится. Если это как-то связано с мамой, тебе надо быть здесь, правда надо… А, да ты в любом должен быть здесь, без разницы, что тут есть! И ты должен уже перестать быть чертовым трусом. Давай уже, поговори с нами, я не понимаю, какого хера ты боишься, папа, но ты не должен так поступать с нами! Разве что ты боишься того, что мы оба так злы на тебя? Но хватит уже, господи боже… какой же ты мудак, понимаешь ты это? Вся эта хрень тут только начинается и… БИИИП Голосовая почта отключилась, механический женский голос сообщил Дину, что время записи сообщения истекло, его сообщение сохранено, спасибо. Дин посмотрел на телефон в своей руке и засмеялся — слегка истерически. Потому что, боже ты мой, он только что под наркотой позвонил отцу и двинул перед ним речь. Блядь, да что он вообще говорил? Дину почти захотелось перезвонить и извиниться, но подспудно он чувствовал, что в этом случае снова сорвется в обвинения. Ебаный же ты в рот. Он затянулся слишком долго, слишком глубоко, так, что закашлялся до слез — они потекли у него по ресницам и по щекам. А может, они были и не от кашля — а просто, блядь, потому, что он тут, в этом дерьмовом мотеле, со всей этой хуйней со своей ногой, накачанный по маковку наркотиками, и даже подняться не может. Просто за пару часов он выкурил уже пачку сигарет — наверно, от рака легких он сдохнет раньше, чем монстры до него доберутся. Просто все теперь будет действительно так хуево. Ведь ничто уже быть хуже этого не может, верно? О господи, это что — суицидальные мысли? Он что, думает о самоубийстве? Возможно, у него все же есть эта ебаная депрессия. Или викодин сделал его таким чувствительным — господи боже, как же его заебало сидеть все время на лекарствах. Хватит, решил он, эти несколько дней двигаться мне не надо, и я не буду делать ничего такого, что может причинить мне боль, и потому — никаких лекарств в эти дни. Просто чтобы голова немного прояснилась, проветрить наконец свои мозги. Пытаясь взять себя в руки и снова почувствовать себя здравомыслящим, он докурил сигарету. Дин был рад, что Сэм не видел всего этого, но сейчас ему хотелось, чтобы брат вернулся поскорее. Потому что Сэм — его якорь, он привязывает Дина к реальности. Сидя один в этом номере мотеля, он чувствовал себя никаким, его словно даже не существовало; а Сэм всегда напоминал ему, что он — есть. Все было не таким сложным, когда Сэм — рядом; все становилось больше похожим на реальную жизнь, а не на какую-то гребаную кинотрагедию. Он набрал номер гаража, потому что надо же заняться чем-то полезным наконец. Смягчив голос, насколько возможно, он поболтал о Джоне Винчестере и его исчезновении в 1986 году. Когда на той стороне начали рассказывать о чокнутом Винчестере, несшем чушь о заговорах и пожарах, Дин скрипнул зубами — но улыбнулся, когда отца обозвали «упрямым ублюдком». Потом Гюнтер совсем другим тоном сказал: «Ах, конечно же, он любил Мэри, а от ребятишек своих был просто без ума», и Дин прикусил губу. Когда Гюнтер по второму кругу завел про то, как Джон свихнулся, Дин немного отключился от разговора, механически задавая соответствующие вопросы и почти не слушая ответов. Но кое-что из сказанного все же его внимание привлекло, и он переспросил: — Экстрасенс? А имени вы не помните? — Ага, я интересовался, думал — не сходить ли тоже полюбопытствовать о своих долбаных прошлых жизнях. Но Джон мне так и не дал имени. Повесив трубку, Дин не смог унять свой интерес и снова взял телефонный справочник. Лениво перелистывая раздел «Экстрасенсы», он усмехнулся, увидев Загадочного мистера Фортински, а потом и внезапно завис на Миссури Мозли. Покрутил имя в голове. Миссури мозли. Миссури… откуда этот звоночек в мозгу? И вдруг он сообразил. Схватив отцовский дневник, Дин открыл его в самом начале и уставился на фразу, написанную первой. «Я отправился к Миссури и выяснил правду». Дин смотрел на нее, переваривая эту новость. Он-то всегда считал, что речь идет о географии. Послышался звук открываемого дверного замка. Дин сел и лихорадочно протер глаза. Он понадеялся, что долбаным эмо уже не выглядит. Сэм вошел, принеся с собой солоноватый запах глутамата натрия — китайской еды. Желудок у Дина сжался. И зачем он сказал, что хочет китайской? Надо было попросить что-нибудь вроде сандвича. — Привет, — сказал Сэм, кладя пакет с едой на стол и стягивая с себя куртку. — Как дела с постельным режимом? — Отлично, — ответил Дин. — Потрясающе просто. — Устал я зверски, — сказал Сэм и плюхнулся на кровать Дина, рядом с лежащим там телефонным справочником. Лег и замер. Дин поразмышлял, не поворчать ли ему, не согнать ли брата отсюда нафиг, но не стал. После стольких часов, проведенных здесь в одиночестве и неподвижности, ему приятно было ощущать рядом с собой вес тяжелого братова тела. Спустя полминуты Сэм у него спросил: — Ты нашел что-нибудь? — А как же, — ответил Дин, и преувеличенно жизнерадостным тоном начал рассказывать брату про Миссури. — Экстрасенс? — Сэм наморщил нос. — Папа ходил к долбаному экстрасенсу из телефонного справочника? Дин засмеялся. — Чувак. Когда у нас кончится бабло, мы нехило зарабатывать сможем на твоих стремных пророческих снах. Да — пошутить об этом. Потому что не самое это хреновое из того ужаса, что бывает в их мире. — Наверное, завтра съезжу поболтать с этой Миссури, — сказал Сэм. Со стоном поднялся с Диновой кровати и пошел к холодильнику. Достав оттуда пиво, он протянул одну банку Дину. Тот помотал головой. — Да ну. Сэм вскрыл банку и отхлебнул. Взял пакет с едой и зашуршал, вытаскивая оттуда коробочки. — Тебе положить на тарелку? — спросил он у Дина. —Нафига? Просто тащи их сюда. Они уселись на Диновой кровати с коробочками и палочками в руках. Дин подумал, что с этими штуками будет удобно притворяться, что он как бы ест — и принялся энергично двигать ло-мейн по коробочке туда-сюда, закинув пару кусочков в рот. Они на вкус были как глина. — Врач тебе по этому поводу что-нибудь говорила? — небрежно поинтересовался Сэм, сидя с вытянутыми в угол кровати и скрещенными ногами. Он взял палочками кусочек курицы. — По какому? — По поводу того, что ты почти не ешь. — Э… — Дина вопрос застиг врасплох. — Ну, она сказала, что это, возможно, из-за наркотиков. — И все? Дин пожал плечами и в подтверждение сказанного засунул в рот побольше лапши, прихваченной палочками. С трудом проглотил ее. — Знаешь, меня это беспокоит. Ты же обычно любишь пожрать. — Ну да, — неуверенно согласился Дин. — Я тут глянул, — сказал Сэм, рассматривая кусочек брокколи. — Пишут, что иногда потеря аппетита является признаком депрессии. Или тревожного расстройства. — Тревожного расстройства? — передразнил его Дин, и Сэм поднял на него глаза. — Вот не надо мне тут, чувак. Мы оба знаем, что у тебя была паническая атака. Такая сильная, что ты сознание потерял! Дин перестал притворяться, что ест. Поставил на постель коробку с ло-мейн и потянулся к сигаретам, хотя представлял, какого полкана сейчас Сэм на него спустит. Так и есть — Сэм насупился и покачал головой. — Чувак, ты выглядишь дерьмово, — сказал он резко. — Ты слишком много куришь, ты почти не ешь, ты как модель-анорексичка, это нелепо. — То ты говоришь, что я дерьмово выгляжу, то я прямо модель, ты уж определись, Сэмми. — Это вовсе не смешно, Дин, — Сэм встал и снова пошел к холодильнику. Вернулся с пивом. — Ты что, не хочешь есть? Или считаешь, что ты слишком толстый? Знаешь, я просто понять хочу, в чем тут дело. — Чувак, — раздраженно сказал Дин, — я просто… просто я не хочу есть. Ну не лезет в меня, — он потер машинально горло, — еда прямо колом встает, когда глотаю. И невкусно ничего. Не знаю я, как тебе еще объяснить. Приятель, я люблю пожрать, ты знаешь, но… может, это я что-то вроде гриппа подхватил. — Ладно, пусть так. Тогда, может, есть что-нибудь, чего бы тебе хотелось? Что-нибудь такое, что тебе кажется вкусным? Я бы сходил, купил. Может, суп? — Не знаю, — сказал Дин. Он уже не мог держать себя в руках, все это давило на него, он ощущал себя не в своей тарелке; ему хотелось закончить этот разговор, но не знал, как. Действие викодина уже заканчивалось, и он вспомнил, что пообещал себе отказаться от наркотиков на время постельного режима. Да вот только, обещая, он запамятовал, что есть у него очень веская причина, по которой он принимает обезболивающие — и вот она, эта причина, явилась не запылилась, вгрызаясь в его ногу от бедра и до колена. — Сэм, — сказал он. — Пожалуйста. Я правда не хочу говорить об этом, я не могу сейчас об этом разговаривать, я просто… — он замолк и потер виски. — Ладно, — голос Сэма прозвучал теперь гораздо мягче. — Ненавижу это постельно-режимное дерьмо, ненавижу все это, — яростно выговорил Дин. — Я знаю, что ненавидишь, — тихо сказал Сэм. — Конечно, знаю. На самом деле ни у кого из них речь не шла о постельном режиме. Дин проглотил комок в горле, потом затянулся сигаретой. Повисла тишина. Через несколько секунд Сэм сказал как бы невзначай: — Кстати, а что это за огромная куча окурков в канаве? Словно кто-то опустошил пепельницу прямо у наших дверей. Так странно — и кто бы это мог быть? — Гм, — сказал Дин. — Думаешь, это дело по нашей части? — Да, — сказал Сэм, голос у него снова стал серьезным. — Думаю, по нашей. Дин посмотрел в сторону. Потом стряхнул пепел в пустую пепельницу. Сэм взял водяной орех и стал его жевать.