thantophobia

Настойчивый звон телефона заставляет что-то неприятно лопаться в голове. По одному шарику на каждый перезвон мелодии. Наружу вырывается тяжёлый долгий выдох через нос. Джисон нехотя поворачивается и щупает рукой тумбочку, не сразу находя нужное. - Алло? - Ну ты где там, Хан, пара уже началась. В сознании яркой вспышкой взрывается горечь потери. Рёбра до хруста тянут в стороны, к горлу подкатывает комок. Джисон рывком садится, едва не летя с кровати на пол. По затылку оглушительно барабанит. - М-минхо? - Нет, блин, отец Евстахий из церкви. Рука начинает трястись и телефон чуть не выпадает. Лёгкие как будто набивают стеклом, вдохнуть не получается. Сердце колотится так, что его шатает. Джисон не может выдавить из себя ни единого звука, его лицо перекашивается от шока. - Ты опять уснул, что ли? Короче, Хан, давай подваливай ко второй паре, раз первую проспал. И не забудь захватить щётку сегодня на тусу, не думаю, что у Чанбина есть коробка запасных для всех безголовых. Всё, пока, препод пришёл. Раздаются короткие гудки и наступает тишина. Джисон продолжает держать телефон около уха, после чего умудряется, наконец, рвано втянуть воздух и роняет его обратно на тумбочку. Кусок защитного стекла трескается и отлетает куда-то за ночник. Этого не может быть. Минхо умер вчера. Это не могло быть сном, ему не снятся сны. Джисону кажется, что его виски сейчас точно лопнут. Либо сердце разобьётся о рёбра первым. Внутри тяжёлым камнем лежит заглохшая после произошедшего вечером истерика, он чётко чувствует каждый её край. Глаза скользят по комнате. Всё стоит на своих местах, ничего не разбросано. И сам он проснулся в кровати, хотя точно отрубился в ванной. - Как это?... – голос ломается. Сжав простынь пальцами и взявшись за неё, как за фонарный столб во время наводнения, Джисон пытается успокоиться и заставить себя начать соображать адекватно. Главное, что Минхо жив. Если он жив, то остальное не имеет значения. Джисон снова берёт телефон, чтобы перепроверить вызовы. Вдруг он тронулся и никакого звонка вообще не было? Однако в верхушке списка действительно находится его имя. А рядом с именем дата – 1 ноября. Брови хмурятся. 1 ноября – это День Рождения Чанбина, на котором они уже были. Вспоминаются слова Минхо о том, чтобы он не забыл к нему на вечеринку щётку. Рука Джисона падает на ногу. Он ничего не понимает абсолютно. Он не мог выдумать себе пять дней. Каким бы диким ни был его из ниоткуда взявшийся сон, он бы не смог создать целых пять заполненных событиями дней. Ведь Джисон помнит каждое действие, помнит диалоги, он проживал каждый день от начала и до конца. Это невозможно. Подскочив на ноги, Джисон начинает ходить туда-сюда по комнате, закинув руки за шею и пытаясь понять хоть что-нибудь. Грудь до сих пор болит от криков и ужаса, которым он словно пропитался насквозь. Сны не могут быть такими реалистичными. Он прокручивает в голове всё произошедшее. 1 была вечеринка, 2 они проснулись и разошлись по домам, 3 и 4 были пары, он даже помнит, что профессор Ким рассказывал о том, что его такса навернулась с дивана и сломала лапу. 5 случилась авария. Другого объяснения просто не было. Его фантазия слишком изощрённо поиздевалась над ним. Джисон умывается ледяной водой, а потом и вовсе засовывает голову под струю полностью. Кошмар был настолько качественным, что его сознание всё ещё было окутано истеричной пеленой, а внутри всё противно потряхивало. Главное, что с Минхо всё нормально. Раз получилось проснуться от этого раздирающего на куски кошмара, значит всё хорошо. Джисон хватается за грудь, ловя это дребезжащее облегчение. Что бы это ни было, он его не потерял и это самое важное. За традиционным кофе идти нет желания. Всё, что он хочет, это быстрее увидеть Минхо и убедиться в том, что не сходит с ума. Что он не будет стоять и разговаривать с пустотой под ошарашенные взгляды прохожих. Джисон быстрым шагом несётся по улице, на какое-то время останавливаясь на месте аварии. Всё чисто, ничего не огорожено. Никаких свидетельств того, что здесь могло произойти страшное. Диафрагму беспокойно тянет, когда он входит на территорию кампуса. Джисон с тяжёлым сердцем идёт к нужному корпусу, поднимается на третий этаж. Пара только закончилась, студенты начинали потихоньку выползать из аудиторий. Когда он проходит по соединяющей два крыла площадке с открытым балконом, из-за угла появляется Минхо. Настоящий. Белая футболка, кожаная куртка, рваные на коленях чёрные джинсы, массивные кроссовки, в ушах покачиваются на тонких цепях кинжалы. Лисьи глаза приветливо загораются, на губах появляется полуулыбка, которая затем сменяется явной претензией касательно того, что он пропустил первую пару и не составил ему компанию. - Ты специально про… Минхо не получает возможности договорить. Не сумев сдержать грохочущий наплыв самых разных чувств, Джисон пробегает разделяющие их четыре метра и обнимает его, едва не снося с ног и крепко прижимая к себе. Лицо зарывается в плечо, пальцы сжимают куртку на спине. Внутри всё бушует и клокочет. Живой. Он действительно живой. - Ты чего? – удивлённо выдыхает Минхо с лёгкой растерянностью похлопывая его по лопаткам. – Нет, я, конечно, не против и даже за, просто ты набросился на меня так, как будто сто лет не видел. Всё нормально? «Ты умер у меня на руках,» - думает Джисон, морщась от воспоминаний о том, каким тяжёлым и неподвижным было его тело. Как жгла кожу его кровь. Тогда его руки висели плетьми, голова была откинута назад, глаза смотрели в пустоту. Прямо как в предсказании. Оно сошлось идеально до последней клетки. Поэтому сейчас в голове Джисона в настойчивой эйфории бьётся одно единственное «живой». - Мне приснилось, что ты умер. Очень реалистично. Слишком. - И тебя из-за этого так размазало? Из-за сна? – Минхо снисходительно посмеивается, но не перестаёт гладить его по лопаткам и прижимается щекой к виску. – Всё нормально, Хан, я живой и готов выносить тебе мозги по поводу и без. Джисон позволяет себе выдохнуть. Теперь он как будто и правда может снова дышать, раз это был всего лишь кошмар. Он отстраняется и слегка ведёт плечом. - Слушай, ты можешь пока пойти место занять в аудитории? Мне в туалет надо, я не успел дома сходить. - Окей. Давай рюкзак, я отнесу. В кабинке Джисон устало откидывается на стенку спиной и закрывает лицо руками, собираясь с мыслями. Разумом он понимает, что всё хорошо, но кошмар настолько пропитал его, что он был измотанным морально и физически так, как будто на самом деле прорыдал несколько часов, валяясь в истерике. Этот осадок в груди, его ни с чем не спутаешь. Он так боится потерять Минхо, что постепенно трогается умом? Джисон оттягивает ворот своей рубашки и вдыхает. Слегка пахнет лаймом. Пахнет Минхо. Со временем его начинает отпускать, голова отвлекается на занятия, сердце успокаивается. Однако Джисон ловит такие дежавю, что несколько раз просто застывает из-за ошибки, выданной сознанием. Профессор Чон приходит с новым галстуком, который кажется смутно знакомым, и две студентки сзади перешёптываются о том, что он похож на заплесневелый сыр, после чего начинают спорить о его названии. Джисон же практически уверен в том, что уже слышал этот разговор. Когда профессор Чо показывал презентацию, ему позвонили в скайп и на экране высветилось «Моя Леди», что естественно вызвало бурный смех у всей группы. Джисон тоже издал смешок, но нахмурился, потому что такое случилось и в его сне. Хотя может он уже всё придумывает из-за того, что спал так плохо? Перед тем, как Хёнджин отдаёт подарок Чанбину, Джисон чуть ли не фотографией представляет в своей голове чёрную кепку с красным принтом от дизайнера, которого тот обожает, хотя в глаза её никогда не видел. И когда Чанбин достаёт кепку, один в один схожую с той, что всплыла в голове, Джисон чувствует, что его черепная коробка начинает трещать по швам. Эти дежавю были слишком странные и реалистичные. Бутылка соджу помогает частично отгородиться от наслаивающихся друг на друга событий. Из колонок льётся музыка, смешиваясь с оживлённой болтовнёй. Розово-фиолетовые круги бегают по залу, пахнет сладковатой гарью от бенгальских огней. Джисон наблюдает за тем, как Хёнджин с энтузиазмом спаивает Минхо, который не отказывается ни от одной рюмки. И когда тот ближе к полуночи попадает в его руки, развязно требуя подарить танец, с каким-то притупленным смирением слушает про то, что он пьёт на голодный желудок, уже зная об этом. - В следующий раз говори мне, я буду тебе воду наливать. - Я что, слабак? – с вызовом вскидывает голову Минхо, держась за него для опоры. – Мне нормально. - Да, я вижу. Джисон прикрывает глаза, когда Минхо прижимается к нему плотнее, чтобы было удобнее держать равновесие, пока они медленно покачиваются под тягучие биты. Горячий, податливый, расслабленный. Живой. Этим фактом хочется упиваться бесконечно. Он здесь, рядом, а не в крови на асфальте. - Эй, дружище, давай ещё по одной, - голос Хёнджина отзывается внутри напряжённым резонансом. - Ему хватит. - Ты на часы смотрел? Детское время, у нас там целый холодос. - Отстань от него. - Давай по рюмашке, - Минхо поворачивается в его руках, пошатнувшись, и с запалом берёт рюмку. – У Чанбина же праздник. Эй, Чанбин! С Днём Рождения тебя, чувак. - От души, - из толпы с бутылкой в руке вырывается Чанбин, делая глоток. – За вас, пацаны, с вами универ даже не дерьмище. - Тост огонь, - поддерживает Хёнджин. – Плесни-ка нам ещё, такое нельзя пропускать. На несколько секунд в мыслях формируется всепоглощающий вакуум. Брови сводятся сами собой, Джисон качает головой и с силой трёт лоб пальцами. Он это слышал, он точно это слышал, быть такого не может, что он это выдумал. Как он мог знать все эти фразы наперёд? - А ты про меня ещё что-то говоришь, - лукаво хихикает Минхо, разворачиваясь и кладя ладони ему на щёки. – Ты в тло, Хан. - Я не в тло, я просто… устал, - Джисон промаргивается, пытаясь смахнуть это дурацкое ощущение бесконечного дежавю. - Значит тебе нужно освежиться, - Минхо тянет руку со своей рюмкой в сторону. – Эй, Чанбин, налей-ка ему. - Я не хочу больше пить. - Давай-давай, - Чанбин щедро наливает соджу, переливая за край. - Пей, - Минхо подносит рюмку, с которой стекают горькие капли, к губам Джисона. - Мне хватит. - Ты что, ради меня даже стопку опрокинуть не можешь? Джисон смотрит в его капризно суженные лисьи глаза, в которых сверкали отражения скользящих по залу кругов, и понимает, что после такого реалистичного кошмара, у него появились неутешительные выводы. Оказывается, ради Минхо он был бы способен на многое. Особенно после того, как потерял его. Глотку обжигает алкоголем. - Хороший мальчик, - довольно тянет Минхо, поднимая рюмку и заставляя его выпить всё до последней капли. Джисон морщится, чувствуя, как тлеющий уголь спускается по пищеводу. Возможно, это поможет притупить непонятные ощущения. На самом деле у него имелось дикое желание напиться, чтобы точно заглушить всё разом, но он не должен терять контроль над собой, только не в присутствии Минхо. Это было чревато. Потоптавшись на своеобразном танцполе ещё около десяти минут, Джисон решает, что пора уйти наверх, пока его дорогие друзья не притащили им ещё несколько шотов, а они явно могли. Закинув руку Минхо на себя и ухватив его за талию, он тащит его по лестнице, помогая преодолевать ступени. Задремавшее дежавю вяло постукивает, напоминая о себе, но Джисон игнорирует его. Все вечеринки похожи друг на друга. Нога толкает дверь, пальцы нащупывают выключатель. Войдя в комнату, он щёлкает замком и волочит Минхо до кровати, на которую тот с готовностью опускается. Дежавю застучало громче – тяжёлыми ботинками по металлу, когда вокруг шеи обвиваются руки, утягивающие вниз за собой. Джисон смотрит в его полуприкрытые глаза, пробегается взглядом по губам, окунувшись в воспоминания. «Нельзя,» - твердит он себе через силу. - Давай я сниму с тебя украшения и мы ляжем спать. - Ты такой заботливый, Хан, - Минхо мягко поглаживает его по щеке. – Но такой нерешительный. - В смысле? - Наклонись – скажу. На подсознательном уровне Джисон знает, что это ловушка. Он знает, что ей не нужно поддаваться. Однако он всё равно не может остановить себя и послушно наклоняется, даже не подставляя ухо. Он даёт схватить себя за щёки и притянуть так, чтобы не осталось ни миллиметра. И когда Минхо его целует, он отвечает с неожиданным для себя рвением, приникая плотнее. Губы чувствуют довольную ухмылку. А Джисон прижимается к нему с отчаянным осознанием того, что боится, что этот момент исчезнет. Возможно, во всём виноват кошмар, возможно, лишняя рюмка, возможно, всё сразу. Но он уже не пытается сдерживаться. Хотя бы в этот раз, когда он так рад, что Минхо жив. - Я украл твой первый поцелуй, да? Ты говорил, что у тебя никого не было. - Забирай второй. Джисон уверен, что проклянёт себя утром. Но это будет утром. Сейчас он полностью сосредотачивается на человеке под собой, отгораживаясь от всех странностей, которые происходили. Значение имеет только Минхо, от которого пахнет лаймом и который царапает его затылок, пальцами зарываясь в волосы. Идущий от него жар пьянит похлеще алкоголя. Когда спустя пару минут Джисон отстраняется, он смотрит на его кривую счастливую улыбку. Минхо снова ласково треплет его за щёку и устало закрывает глаза. Тепло окончательно убаюкало его и без того окутанное туманом сознание. Джисон помогает ему забраться на кровать полностью, снимает украшения, выключает свет и ложится рядом. В окно пробивались холодные лучи луны, которых было более чем достаточно, чтобы нормально видеть. Умиротворённое лицо Минхо покраснело от алкоголя и жара. Губы чуть выпячены вперёд. Плавные линии глаз заканчиваются острыми кончиками длинных ресниц. Чёткий кадык опускается и поднимается, когда он сглатывает во сне, после чего продолжает едва слышно сопеть. Несколько минут Джисон неподвижно наблюдает за ним, купаясь в щемящем чувстве, разливающемся внутри. С Минхо всё в порядке, он лежит с ним на одной кровати, доверчиво вверив себя. Минхо с диким характером, уникальным смехом, яркой улыбкой, лисьими глазами и звонким голосом. Минхо, который тащится с ним в походы, кладёт ему голову на плечо, горячо прижимается после игры в баскетбол, с интересом слушает про новые почтовые карточки, ворует его попкорн в кинотеатре, поёт рок-баллады в караоке, сев на его колени. Джисон протяжно вздыхает. Как он может его потерять? Пальцы нерешительно пробегаются по простыни, после чего всё-таки поднимаются по шёлковой рубашке, скользят по запястью, по внешней стороне ладони и обхватывают чужую руку. Кожа у Минхо горячая. Джисон чуть сжимает его пальцы своими. Как же приятно было просто держать его за руку. Ни играющая внизу музыка, ни шкрябающие дом ветки, ни чей-то пьяный смех из коридора не имели больше никакого значения. Весь мир сжался до этой точки соприкосновения. Так Джисон и засыпает. Холод противно щиплет кожу, а правая сторона тела кажется онемевшей, когда сознание снова включается, выскальзывая из плотного сна. Горло как будто покрыто ноющими трещинами, каждый вдох отдаётся колючей болью. Джисон морщится, голова гудит, как железная кастрюля, по которой ударили молотом. Он переворачивается на спину и слышит звонкий треск. Глаза щурятся от назойливо бьющего света лампочки. Кто додумался включить свет в комнате? И он же вроде закрывал дверь. Джисон пытается всмотреться в окружение и давится ошеломлённым выдохом. Он видит плитку своей ванной. Сердце срывается с места, вызванная недоумением паника разрядом проходится по каждой клетке. Джисон рывком садится и чувствует жгучую боль в ладонях – из кожи торчат мелкие осколки. Этого не может быть. Кусочки разбитого зеркала усыпают пол, на котором он сидел. Кожа была покрыта кривыми полосами засохшей крови. Дрожащие пальцы оттягивают рубашку – коричнево-багровые пятна едва не заставляют его закричать. - Нет. Нет, это… нет… Собственный голос хриплый и сиплый, с трудом пробивается из задубевших сорванных связок. Его начинает трясти. Джисон лихорадочно достаёт из кармана телефон и не может сдержать отчаянный скулёж. 6 ноября. Рёбра словно перетирает в порошок. Так это был сон? Рваный всхлип заставляет закашляться. Пальцы хватаются за грудь, царапая кожу через ткань. Он ведь только что целовал Минхо. Держал его в своих руках. Чувствовал его тепло. Живое тепло. Джисон сокрушенно падает обратно на пол и четверть часа не может успокоиться, рыдая так, что его начинает тошнить, а глаза горят, как от поднесённых спичек. Завывающая внутри боль душит его, ломает, заставляет скручиваться, не обращая внимания на кровоточащие порезы. Он не может поверить, что Минхо больше нет. Как он мог умереть? Как Минхо, который так тягуче целовал его и так тепло смеялся, запрокинув голову назад, мог просто исчезнуть из этого мира? Из-за него. Сил не остаётся. Тело, сухое и помятое, валяется на холодной плитке, как мешок с костями. Вместо пустоты истерика оставляет после себя протяжно воющие кратеры. Джисон бессмысленно смотрит перед собой абсолютно красными глазами. Он хочет, чтобы это оказалось кошмаром. Он хочет проснуться. Он хочет вернуться обратно туда, где Минхо живой и счастливый, чтобы прижать его к себе и никогда не отпускать. Осколки с хрустом летят на плитку, когда Джисон вытаскивает их из ладоней, только сильнее измазываясь в пахнущей металлом крови. Боли он не чувствует, вымотанное сознание как будто не имело достаточно ресурсов, чтобы её обработать. Схватившись за раковину, он заставляет себя подняться и, пошатываясь, снимает грязную одежду, которая летит в мусорку. В комнате царит полнейший погром. Вещи свалены друг на друга, книги и тетради разбросаны, в стене зияет дыра, валяется сломанный стул и вылетевшие из опрокинутого стеллажа полки. Какое-то время Джисон просто стоит, выпав из реальности, после чего натягивает на себя первое, за что хватается в шкафу. Он не понимает, что собирается делать и что должен делать. Как продолжать жизнь, когда то, что имело в ней ценность, исчезло? Он сам не знает, зачем выходит из дома. В мыслях крутится сон. Жестокий, но такой реальный, такой осязаемый, что он по-прежнему кажется реальнее того, что происходило сейчас. Обычно, когда просыпаешься, то сразу можешь провести чёткую грань между двумя мирами. Но у Джисона не получается. Он прожил свой сон, каждый момент, каждую секунду, каждое слово, каждое прикосновение. Раньше ему всегда снилось только предсказание. Тогда что будет сниться ему теперь? Неужели снова оно? Неужели он будет терять его каждую ночь? Проживать эту агонию снова и снова? Или ему будет сниться день вечеринки? Он будет засыпать рядом с Минхо, а просыпаться в мире, где он мёртв? Джисон думает, что если такое случится, то долго он не протянет. Слишком больно, чтобы выдержать. Он просто пойдёт за ним. - Джисон? Знакомый голос заставляет вынырнуть из мрачной пучины. Джисон поднимает голову и видит Хёнджина с Чанбином, которые быстрым шагом шли к нему с напряжёнными лицами. Он только сейчас понимает, что зачем-то пришёл в кампус. Ноги шли сами, он не отдавал себе никакого отчёта в том, куда направляется. - Мне так жаль. Первым его обхватывает Чанбин, крепко сжимая в медвежьих объятиях. Хёнджин обнимает с другой стороны, сочувствующе похлопывая по спине и устраивая подбородок на его плече. Джисон чувствует, как новая волна дребезжащей истерики поднимается изнутри. Как будто крошечной долей своего сознания он верил в то, что всё выдумал и друзья посмеются над ним, сказав, что Минхо сидит на паре медиа коммуникаций. Но нет. Минхо здесь больше никогда не будет. - Надо было остаться дома и отдохнуть, - Хёнджин берёт его за запястье и замечает порезы. – Откуда это? - Это… я… неважно, - Джисон шмыгает носом и выдёргивает руку, смотря куда-то в землю и заставляя себя держать контроль. - Не нужно было приходить на пары, преподы в курсе, - говорит Чанбин несвойственно обеспокоенным голосом. - Я не знаю зачем пришёл. Просто… пришёл. Само получилось. «Акция 1+1» переглядываются, осознавая, в каком он разбитом состоянии. Его взгляд бесцельно плавал в пространстве. - Хочешь мы с тобой погуляем? Или посидим, - предлагает Хёнджин. - Не надо. Я в норме. - В норме? – Чанбин вскидывает брови. – Джисон, ты не в норме и это норма. Он ведь тебе нравился. Ну в смысле, по-другому. - Чанбин, - толкает его Хёнджин, осуждающе шикая. - Да, он мне нравится, - Джисону хочется завыть от абсурдности того, что он впервые произносит эти слова только после его смерти. – Поэтому это всё и… из-за того, что он мне нравится. Я не должен был… Джисон крепко зажмуривается. Опухшие глаза, кажется, готовы лопнуть. Он сжимает челюсти так плотно, что что-то хрустит. - Тебе надо отдохнуть, - Хёнджин обхватывает его за плечи. – Давай мы проводим тебя домой. Или хочешь остаться у меня? - Не надо. Я сам дойду, не переживайте, - Джисон вяло отмахивается. – Идите на пары. - Точно? Нам не в падлу, ты же знаешь, - заверяет Чанбин. - Знаю. Я просто хочу побыть один. - Ну хорошо. Только ходи осторожно, ладно? Звони если что. Дорога домой выходит чуть более осознанная. Джисон хотя бы понимает, куда идёт, специально избегая улицу, на которой больше никогда не появится. Шёл ли он по ней, когда направлялся в университет? Он не помнит. Осенний ветер ерошит волосы, но если раньше это приносило необъяснимое чувство лёгкости и осознания собственного существования, то теперь это явление даже не фиксируется мозгом. Всё проходит мимо, ударяясь о стену морального измождения. Кроссовки разлетаются в стороны, когда он разувается. В квартире раздаётся тихий вздох. Джисон грузно опускается на кровать. Глаза вперены в напольный плинтус. Он сидит без малейшего движения почти сорок минут. Конечности словно накачали бетоном. Холодным, плотным и тяжёлым. Вздрогнув, Джисон выходит из оцепенения, когда на улице громко звенит клаксон. Взгляд шарится по пространству, пытаясь за что-то зацепиться. Перейдя на прикроватную тумбочку, которую не постигла участь остальной мебели, он застывает на прислонённой к ночнику фотографии. Дрожащие пальцы берут её так осторожно, как будто она была фарфоровая и стоила целое состояние. В тот день они с Минхо ходили на выступление китайского цирка и восхищённо хлопали друг друга по коленям во время акробатического номера. В холле продавали резиновых человечков, у которых руки и ноги растягивались едва ли не на метр, и они купили себе по одному. Затем они гуляли по набережной, играли с ними, как будто им было снова по девять лет, хохотали с дурацких шуток. Минхо растянул своего человечка так сильно, как мог, однако из-за натяжения не смог его удержать и тот, сверкнув в закатных лучах, со свистом улетел в реку. Расстроившись и разозлившись, Минхо с досадой ударил по перилам и надулся. Джисон посмотрел на его забавно наморщенное лицо и отдал своего человечка, сказав, что он ему не нужен. После этого они играли на автоматах в аркадном зале и Минхо потащил его фотографироваться в будке, находившейся в углу. Две копии одного кадра: Джисон растягивает руки резинового человечка, а Минхо, широко улыбаясь, растягивает щёки Джисона. Солёная капля падает на глянцевую поверхность и палец смазывает её. Всхлипы сопровождаются частым мелким дыханием. Лица перед глазами Джисона расплываются. В грудь как будто вбили кол, оставивший после себя тысячи дерущих заноз. Фотография – всё, что осталось от Минхо. Теперь есть только воспоминания, которые распарывают сердце, растаскивают его на тонкие нити. Они больше никогда не создадут новых. В один момент всё было перечёркнуто. Свернувшись на кровати, Джисон прижимает фотографию к груди. Слёзы стекают по лицу, собираются на подушке, но он не издаёт ни звука. Не получается. У него не осталось сил на то, чтобы рыдать. Поэтому он лежит, беззвучно плача, пока не высыхают и слёзы. Хочется отключиться, исчезнуть, чтобы заткнулась эта воющая внутри боль, но сознание как будто специально издевалось над ним и не позволяло этого. Так Джисон и лежит весь день, час за часом, с полнейшим вакуумом в голове смотря в стену перед собой. Свет становится тусклее, пока не исчезает, скрывшись за углом. На улице зажигаются фонари, шелестит сухая листва. Со стеллажа падает книга, с прошлого вечера миллиметр за миллиметром скользившая вниз. Телефон в кармане вибрирует и издаёт короткий писк. Джисон отмирает, с трудом командуя рукой и достаёт его, морщась от яркости экрана. С неизвестного номера пришло сообщение, которое заставляет сесть. «Здравствуйте. Я И Минхи – сестра Минхо. Сегодня была открыта прощальная церемония, которая продлится до 10 часов утра 8 ноября. Наша семья примет всех, кто захочет попрощаться с нашим Минхо и найти утешение в кругу его близких и друзей». Затем шёл адрес траурного дома и номер зала. Джисон сжимает телефон так, что белеет кожа. Он представить не может, как найти в себе силы, чтобы пойти туда. И попрощаться. Провести время рядом с ним в последний раз до того, как его тело превратится в прах. Осознать, что это действительно конец, что Минхо не появится из соседней комнаты, чтобы сказать, что это всё идиотская шутка. Осознать, что Минхо и правда больше нет. Телефон отбрасывается в сторону, Джисон падает обратно на кровать. Виски нещадно гудят, в ушах звенит, лоб пульсирует. А сердце всё распадается на жгучие молекулы, прожигает лёгкие и каждый вдох похож на царапание стеклом. Если бы только можно было выключиться. Чтобы больше никогда не включиться. Исчезнуть вместе с ним, чтобы больше никогда не возвращаться в эту скорбь. Глаза закрываются. Спустя некоторое время сознание великодушно исполняет одно из его желаний. Щебет птиц с трудом пробивается сквозь толстую пелену. Из неё приходится выпутываться, с усилиями цепляясь за реальность и вытягивая себя на поверхность. Джисон массирует ноющий лоб и некоторое время спустя открывает глаза. Желудок сжимается до крошечного тугого узла, мышцы сводит от резкого напряжения. Кровь в ушах стучит так, что голову потряхивает. Перед ним мирно спит Минхо. Джисону удаётся вдохнуть, только когда от жжения в груди на глаза наворачиваются слёзы. Вместо сердца на месте крутится кипящее торнадо. Трясущаяся рука касается чужой щеки. Тёплая и мягкая. Губу приходится закусить, чтобы не выпустить протяжный всхлип. Джисону больно в груди настолько, что он едва не начинает кричать. Он смотрит на свои ладони, на стену комнаты, которая принадлежала брату Чанбина, и чувствует, как сознание бьётся в агонии от шока и непонимания. Это не похоже на сон. Это совсем не ощущается, как сон, он контролирует каждое действие, но и то, что было до того, как он заснул, ощущалось точно так же. Сначала Джисон делает то, о чём мечтал. Он обнимает Минхо, плотно зажмуривая глаза и по-прежнему борясь с порывом разрыдаться от всего, что раздирало изнутри. Живой. Он живой. Минхо, в свою очередь, сонно отпихивается и отворачивается, чмокая губами и бормоча что-то неразборчивое. Джисон не может отвести от него взгляда. Он наклоняется и мягко целует его в плечо. Запах лайма отдаётся в груди щемящей тоской. Встав с кровати, Джисон выходит из комнаты, затравленно оглядываясь несколько раз – боится, что Минхо исчезнет. Только оказавшись в ванной, он позволяет себе тихо заскулить, сжимая голову руками. - Что происходит? – истошно шепчет он, смотря в оторопевшие глаза своему отражению. – Как это возможно? Ни один из его «снов» не был похож на сон. Все ощущения были реальны. Каждое действие контролировалось, в голове были свои мысли, события продолжались и не прерывались. Это не были сны. Но если это не сны, тогда что это? Джисон умывается ледяной водой, пока пальцы не начинает ломить. Кран выключается, стекают в слив капли. От сумасшедшей догадки внутренности холодеют. Больше вариантов нет. Джисону кажется, что он скачет между двумя реальностями.