Два вокалиста

Рубашки сброшены. Прижимаются друг к другу разгоряченные тела. Егоров пробегает пальцами по мускулистому торсу, зарывается руками в короткие темные волосы, отливающие бронзой в электрическом свете. Как давно он в тайне мечтал об этом – еще с тех пор, когда Макс был вокалистом не такой еще тогда легендарной группы «Эпидемия», а он, Женя Егоров – всего лишь одним из толпы ее поклонников. Теперь же он впивается в губы кумира жадным поцелуем, принимая как высшую награду чуть слышные, похожие на рычание зверя низкие стоны, которые Самосвату не хватает воли подавить. Егоров толкает Макса на узкий диванчик, примостившийся у стены гримерки, наваливается сверху и с удвоенным рвением возобновляет прерванный на миг поцелуй. Да, лучше лежать – голова слегка кружится от осознания, что много раз виденное во сне происходит наяву. Руки нового вокалиста «Эпидемии» сами собой тянутся к ремню джинсов Самосвата, но Егоров одергивает себя: рано… Теперь, когда их губы сливаются в жарком поцелуе, почти до боли затвердевшие соски соприкасаются, а сквозь плотный материал брюк чувствуется напряженная плоть, было бы верхом глупости и расточительства испортить все собственной похотью. Сейчас, когда вожделенное так близко, Егоров ощущает этот страх особенно остро. Разум его затуманен почти невинными ласками Макса – кажется, одного лишь его прикосновения Жене хватает, чтобы сойти с ума от желания, – но на краешке взбудораженного сознания пульсирует тревожная мыль: не перейти черту допустимого в глазах Максима. Увы, Егоров не знает, где у Самосвата находится эта черта, что заставляет его быть вдвойне осторожным. Это волнует сейчас вокалиста «Эпидемии» гораздо больше, чем тот факт, что через четверть часа он должен быть на сцене. Уже то, что Макс ответил на спонтанный поцелуй, от которого Женя не смог удержаться, когда звукорежиссер наклонился слишком близко, казалось чем-то несбыточным. Но несбыточное сбылось, и теперь Егоров не знал, что с этим делать. Хотят ли они одного и того же? Самосват избавляет любовника от этой непростой дилеммы, одним уверенным движением расстегивая кожаные сценические брюки вокалиста. О да, они хотят одного и того же! Егоров выгибается и глухо стонет, когда рука Макса касается его напряженной плоти. Кровь стучит у Жени в висках, по телу в такт движению чутких пальцев звукорежиссера прокатываются горячие волны возбуждения. Сквозь марево обжигающего желания Егоров нащупывает ремень Макса, каким-то чудом умудряется расстегнуть его едва слушающимися руками, и вот его пальцы наконец сжимаются вокруг чужого естества. Два вокалиста ласкают друг друга, постепенно наращивая темп, в кровь кусая губы, чтобы их не услышали сквозь картонные стены гримерки, и наслаждаясь запретной близостью. Пик приближается. В последний раз судорожно сжимаются ласкающие пальцы, и любовники одновременно изливаются, синхронно вздрогнув и утопив стон в поцелуе. Слова кажутся лишними. Любовники так и остаются лежать на узком диванчике, слушая дыхание друг друга и не заботясь о том, что в гримерку в любой момент может заглянуть разъяренный Юрон, разыскивающий своего вокалиста, которому до выхода на сцену осталась, между прочем, всего пара минут, и застать Женю и его предшественника в весьма недвусмысленной позе. Накалившийся, казалось, воздух постепенно остывает, и от плавящего тело жгучего желания остается лишь расслабленная нега. Семя смешивается на переплетенных пальцах.