где-то догорает домик

Альбедо ловит все лучшие его ракурсы, зарисовывает быстрыми штрихами куском угля на бумаге длинную косу и золотые ресницы, брошенный украдкой хитрый взгляд и украденную у самого солнца улыбку. Линии его быстры и точны, пальцы дрожат немного, но слушаются, стоит ему сосредоточиться на рисунке полностью, забавно нахмурившись и сведя брови. Итэр наблюдает издалека, делает вид, что совсем не замечает, чтобы не смущать. Но все равно знает больше, чем показывает в наивных глазах, милых улыбках и беззаботном смехе. Альбедо им — озабочен. Может даже зависим. Рисунки на дне его сумки копятся, эскизы сминаются и заменяются все новыми, но каждым он — не доволен. Словно в слепой попытке прийти к совершенству, достичь идеала как в жизни, он вновь и вновь берет в руки бумагу, портит ее под недовольное собственное фырканье. Сравнивает рисунки и оригинал, и пальцы едва сдерживаются, чтобы не порвать — все. Альбедо никогда не думал, что будет ненавидеть свое искусство настолько. Картины остаются мертвыми, словно лишенными золота жизни. Они не способны поймать мимолетные улыбки, не могут запечатлеть свободу, что вьется ветром в легких светлых волосах. Никогда не оставляют ему даже частички Итэра, который растворяется во времени и готовится вот-вот уйти. Чем ближе срок окончания пути, тем больше Альбедо нервничает. Тем сильнее проявляется его одержимость. И тем больше скапливается рисунков на полу пыльной лаборатории. Вообще-то… он всегда ценил чистоту. То, что начинается как интерес, как новый эксперимент, оборачивается кошмаром, и Альбедо погружается в его темные бездны все больше, забывая о существовании реальности и жизни, окружая себя лишь нарисованными портретами, неидеальными, порванными и смятыми в своем большинстве, местами сожженными. Он ненавидит свои пальцы, что не могут нарисовать все правильно, все — хорошо. Как ему сохранить мгновение солнечного света, что скоро растворится, если даже искусство его предало? Как ему заставить Итэра остаться? Под плеядой тихих звезд он пытается в последний раз, используя все лучшие краски, до мозолей на пальцах растирая золото в пыль и рисуя ею же свет глаз. Копии звезд смотрят на него насмешливо и безжизненно, блестят как дешевые подделки, когда оригиналы — глядят обеспокоенно, с тревогой. Альбедо врет им, что все в порядке. Он сам — в порядке. Здоров и как обычно в норме. Мысленно он пересекает последнюю черту между дозволенным и безумным, обещая себе не сдаваться в своей единственной теперь цели. Если искусство не может подарить ему идеального Итэра, это не страшно. У него всегда была еще и алхимия. Стены в лаборатории перестают быть единым холстом, превращаясь в чертежи и схемы. И Альбедо забывает о данном себе же обещании. «Никогда не повторять ошибки учителя». … Его первый образец выглядит нелепо. Слишком тонкие крылья рвутся с болезненным криком, испуганные глаза смотрят на него с тоской и надеждой, понимание своей горькой участи глушится в них слепой благодарностью создания. Альбедо избавляется от него максимально аккуратно, плоть из мела ценна и редка, а золотые локоны, наполненные потухшими звездами, будет тяжело отмыть от крови. Образец засыпает с почерневшей на шее звездой. Он убирает следы преступления осторожно, проверяет сто раз всю лабораторию, не желая получать лишние вопросы от непонимающих и вечно боящихся неизвестного людей. С неудовольствием в мягких чертах замечает, что живое сердце перестало биться и для следующего образца придется искать новое, желательно, более сильное. Может, обладателя глаза бога? Кли вбегает в лабораторию, как всегда, с громким смехом и растрепанными хвостиками. Ее детские глаза горят надеждой и верой, когда она опускается рядышком на чистый-чистый пол, раскладывает свои мелки и альбом с рисунками. Следов крови, что проливалась всего час назад, здесь давно нет. … Он повторяет эксперимент еще десяток раз, но особых успехов не достигает. Настоящий Итэр о нем беспокоится. Живой, теплый и дышащий, он прижимает его к своей груди, позволяя слушать бьющееся сердце, гладит мягко по спутанным волосам, целует в уставшие веки и умоляет отдохнуть, поберечь себя и хоть иногда бывать на солнце. Альбедо не понимает, зачем ему заменять свет настоящей звезды на холодное свечение лампочек, названных глупо созвездиями. Он цепляется за него ослабшими пальцами, утыкается носом в чистую шею и засыпает, влюбленно шепча заветное имя. До ухода Итэра из Тейвата остается год. Просыпается он всегда один, путешественник убегает еще на рассвете, все также помогая всем и каждому, а Альбедо хотел бы, чтобы никому. Чтобы он проводил с ним время всегда, без исключений. Помогал бы в экспериментах, тестировал бы с ним новые зелья и всегда восхищался результатами исследований, коими алхимик охотно делится только с ним. Итэр всегда вдохновляет его своей искренней радостью, яркие звезды его глаз сияют так трепетно и нежно, стоит Альбедо показать искусство создания жизни в простейших ее формах. Словно выращенные на мертвой ветке цветы чего-то стоят. Словно они могли бы сравниться с целой звездой, целым солнцем. Божеством. Его Божеством. Итэр ему не принадлежит. Он понимает это с отчаянием в груди, что расползается горечью и отравой по венам, что пробуждает самые темные стороны его личности, заставляя перешагивать грани, что Рендоттир вбивала в него с первого дня создания. Человеческие нормы, основы морали. Основные табу в алхимии и жизни. Теперь он нарушает их все. Образец сто первый выходит чуть лучше предыдущих, он сияет светом звезд, почти неискусственных, крылья его трепещут золотом в свете ламп и кажутся крепкими, почти как у оригинала. Жаль. Разум его совсем пустой, речи не похожи на слова Итэра. И смех. Слишком фальшивый, слишком сладкий. Этот образец Альбедо уничтожает с сожалением. Ему он немного понравился. … — Я так давно не видел тебя, — Итэр говорит это с сожалением, искренним, что отражается в его потухших немного глазах, опущенных плечах и дрожащих пальцах. Грусть вырывается со вздохом, и Альбедо невольно все подмечает, записывает мысленно в блокнотик, зная, что информация вскоре понадобится. Новый образец растет в лаборатории и скоро очнется. Он наполнит его всеми деталями, попробует в этот раз достичь совершенства снова. Запах крови неудачных и испорченных экспериментов въедается в его кожу так сильно, что теперь уже, кажется, никогда его не отмыть. Это не страшно. Конечная цель слишком важна, чтобы обращать внимание на такие мелочи. — Я занят новым исследованием, прости, что перестал уделять нашему общению достаточно времени. Человеческие отношения все еще так сложны. Альбедо подбирает фразы осторожно, знает в глубине души, что Итэр его одержимость им не одобрит. Снисходительная улыбка на его прошлые рисунки вряд ли повторится, когда он увидит то, к чему все пришло в итоге. Итэр всегда ценил жизнь, даже искусственную. Даже дарованную лишь на время. Он его просто не поймет. — Могу я помочь тебе как-то? Раньше… ты часто звал меня поучаствовать. Альбедо вздрагивает. Эмоции все еще властны над ним, а физическая усталость от сотни бессонных ночей ослабевает защиту и вечную настороженность. Он просто ломается под взглядом этих всепрощающих звезд. Кажется, они уже все знают, все понимают и… принимают. Каким бы ни был Альбедо, что бы он ни сделал, Итэр никогда не отвернется от него. На секунду он хочет довериться. Полностью, открыть все свои секреты, расплакаться, рассказав обо всем. Что просто… не может потерять его. Не хочет лишаться света, оставшись в темноте. Целую секунду он готов совершить ошибку. А потом разум берет вверх. И он обнимает свое солнце крепко, прижимает к груди, слушая сердце. Целует в плечи и проглатывает горькие слезы. Через месяц Итэр уйдет навсегда. Через месяц у него обязательно будет полноценная копия, еще один идеал. И Альбедо никогда не будет снова одинок. Итэр проводит с ним целый вечер, рассказывает под ночным небом сотни историй о дальних мирах, что Альбедо никогда точно не увидит. Показывает на ладони звезды и смеется на вырвавшееся сравнение его самого с ними. Он с ним же засыпает, доверительно ложась на коленки, позволяя тонким пальцам вплестись в золотые пряди, распуская растрепанную косичку. Итэр доверяет ему так, как воин может доверить открытую спину только очень близкому человеку. Он кладет свою жизнь в его слабые ладони, не ставя условий и запретов. Словно Альбедо — самый светлый, самый добрый, самый достойный в этом мире человек. Словно нет в нем ничего темного, что может навредить. С иронией в искривлённых губах Альбедо признает: Итэр ошибается и остается правым одновременно. Живому и настоящему ему ничего не угрожает. Но в темноте лабораторных стен, что пропитались запахом крови и эхом болезненных криков, у него растет новый образец. Возможно, все такой же неидеальный и подлежащий уничтожению. … Прощаясь, он оставляет ему свое сердце. Целует в макушку, поднимаясь забавно на носочки, плачет и обещает, что всегда будет любить лишь его одного. Что там, в других мирах и других вселенных, его сердце будет принадлежать лишь одному далекому алхимику, что похитил все его чувства и стал тем единственным на века и на световые года. Он обнимает его теплее, чем солнце Тейвата, омывает слезами чище, тем роса на рассвете, и уходит, растворяясь в утренней дымке. Альбедо держит звезду в своих объятиях еще мгновение, а просыпается уже с пустотой в руках. Но он не плачет и не грустит, улыбается мягко и довольно, зная, что его путь наконец завершен. Исследование закончено, эксперимент удался. Осознание оседает теплом в груди, последним и самым главным подарком от Итэра. Он его принял. Он знал уже давно, а может даже всегда. И все равно принял. Все равно полюбил. Это помогает ему не сломаться, не сойти с ума окончательно. Хотя, может быть, Альбедо никогда не был нормальным. … Итэр любит просыпаться с ним вместе, еще на рассвете, пока весь Мондштат спит. Любит будить мягкими поцелуями в плечи и смеяться хриплым спросонья голосом на просьбы поспать еще совсем немного. Он щекочет его касаниями мягких подушечек пальцев и ловит смешинки губами, встречая тихий влюбленный вздох. Иногда он готовит ему завтраки. Делает забавные солнышки из яичницы, а хлеб для тостов нарезает звездочками. Что-то в этом заставляет Альбедо улыбаться, довольно и влюбленно. Восхищаться простотой повседневной любви. Понимать, что смысл жизни наконец найден. Возможно, учитель имела в виду нечто другое в своем вопросе. Не то чтобы теперь ему важно ее мнение. Итэр помогает ему в исследованиях, сопровождает в дальние походы на Драконий Хребет, а порой сидит вместо него с Кли целый день, пока Альбедо не приходит к нему на помощь и не находит их двоих заснувшими в обнимку. С идентичными хвостиками, с цветными карандашами, разбросанными по полу. И конечно слишком милым парным сопением. Итэр любит солнечный свет, чуть больше, чем лунный. Любит радовать его мелочами, любит его рисунки и любит Альбедо. Любит обнимать его крепко-крепко, давая слушать свое настоящее сердце. Теплое, оно такое живое и родное, бьется в искусственной груди совсем правильно, как отлаженный часовой механизм. Напоминает Альбедо о последнем подарке, самом важном ингредиенте для создания настоящей звезды. А еще Итэр любит подставлять ему свою шею, с золотой звездой в самом центре, которую Альбедо трепетно целует. Его идеальное создание прекрасное и нежное. Единственное, достойное жизни. Единственное, что он никогда не уничтожит. И будет любить. Всегда.