где-то догорает домик

Волны разбиваются на берегу, когда он ступает на мокрые камни, пытаясь отыскать взглядом хоть что-то знакомое. Скалы из застывших копий, где он любил проводить долгие вечера на закате. Маленькие домики вдалеке, мелькающие остатками человеческих поселений, которые когда-то клялся защищать. Одинокое древо с одиноким домом, ставшим ему чем-то родным. Чуть больше, чем Заоблачный передел. Чуть меньше, чем их собственное пространство, созданное когда-то вдвоем. Ничего из этого Сяо не видит. Берег пустой и тихий, волны касаются его сапог, сбрызгивая остатки пыли и пепла. Мираж вдалеке не принимает ни единой знакомой формы, что ему совсем, совсем не нравится. Брови хмурятся на спокойном лице, а рука сильнее сжимает копье. Как бы странно ни звучало предположение, Сяо уверен: во всем мире он остался один. Отчасти ему кажется, это не так уж и плохо. Шаги нарушают гладкость песка, картинка перед глазами немного трескается и теряется, оживает под его взглядом, когда он идет все дальше и дальше, в сторону гавани просто по памяти. Там, вдалеке, нет больше ничего. Он не видит привычной дороги в город, не слышит ни единого голоса из ежедневного шума, ставшего почти родным за столько лет. Люди словно исчезли совсем. А с ними и всё, созданное за такой краткий срок существования человеческой цивилизации. Сяо не видит ни зданий, ни подрубленных деревьев. Не чувствует резонанс стихий, а все вокруг столь первородное, едва созданное и только начавшее дышать. Кажущееся, почему-то, немного фальшивым. Но он не хочет нарушать своими глупыми догадками все вокруг, пока — не хочет. А потому идет к знакомому месту, что из миража вдалеке вдруг обретает вполне ощутимые очертания. Где-то за спиной он слышит фантомы детских голосов, топот ног и смех, который проносится совсем рядом с едва родившимся ветерком. Улетает дальше, а обладателя голоса Сяо так и не видит. Призраки населяют этот мир. Людей и домов, от которых остались лишь тени на земле, деревьев и даже цветов, потому что здесь так зеленно от травы и так пусто, что кружится голова от единообразия цвета. Сяо крепче сжимает копье, опираясь на него, чтобы не упасть. Делает шаг дальше, задерживая дыхание, боясь даже странного ядовитого воздуха вокруг, который словно усыпляет, меняет каждую частичку его памяти, заставляя забыть что-то важное, вспомнить что-то ненужное. Остаться, перестав сопротивляться, но он всегда был немного упрям. Шаги продолжаются. Ветра вокруг крепчают, взрослея. Единственное, что в этом странном пустом Тейвате такое же, как в его родном, — место, где он проводил последние пару десятков лет, наблюдая за гаванью. Сяо знает, отсюда обзор был самый лучший. Ветра доносили ему голоса и смех людей, а еще запахи из вечно живого города, не засыпающего даже в поздние ночи. Соль и пряности щекотали нос, где-то стухшая рыба и в то же время запах готового блюда, принесенный с кухни Вань Мин. Он помнил, как отсюда наблюдал и за праздниками. Фонарики каждый год поднимались все выше, а человеческие желания становились все масштабнее, затмевая порой любые возможности архонтов и Селестии. Он помнил, как встретился здесь впервые и с ним. Путешественником, что прибежал к нему поздней ночью, когда салюты уже отгремели, а фонари стали малыми горящими точками в небе, почти не отличимыми от звезд. Итэр нес на себе радость всех людей гавани, песни их запутались в его растрепанных волосах, и Сяо невольно улыбнулся, когда увидел сияние и нежность в глазах, искреннюю радость в улыбке от того, что встреча все же получилась, якша — дождался. В этом мире Итэра не было на их привычном месте. Сяо встречает пустоту и холод, когда садится на знакомый выступ, кладет копье на землю, прекрасно зная уже, что не нападут здесь на него ни монстры, ни люди. Ни демоны, ни боги. Здесь нет ничего живого, нет ничего мертвого. Странный пустой Тейват, в котором ему неуютно. Но все же. Он кое-что должен отсюда забрать, и тогда они пойдут домой. Алатус ждет терпеливо час, а после день, наблюдает, как неохотно садится солнце, начиная смену дня и ночи. Все здесь такое ленивое, словно проснувшееся лишь с его появлением и ждущее, когда он уйдет, оставит их одних досыпать эту странную вечность. В тишине и покое, где никто не потревожит их сон. На третьем рассвете он слышит рядом шаги, только отзвук их, а тени не видит, не чувствует рядом ни тепла, ни присутствия. И все равно начинает разговор, зная, что его услышат. — Тебе пора возвращаться, — он спокоен, хотя в первый день своего пребывания здесь хотел кричать. Руки перестали трястись, а пальцы давно разжались, не желая больше сражаться. Он чувствует, как предательски стирает память все моменты его прошлой жизни, но, хотя бы, главное все еще записано на подкорке, выскоблено им самим через боль и потерю. Сяо знает, зачем пришел сюда. И этого ему не забыть никогда. — Я не хочу. Голос разбивает его надежду на более простой путь решения. Он выдыхает тяжело и медленно, кладет открытую ладонь рядом в приглашающем жесте. Но призрак позади не двигается вовсе, и Сяо знает уже заранее. Эту партию он проиграл. — Этот мир неправильный, — шепчет Алатус, не оборачиваясь. Что-то внутри подсказывает — сделай он это, и все пойдет совсем не так. Разрушится или исчезнет, а ему после снова идти за этим упрямым путешественником, вытаскивать его из темноты, уговаривать вернуться на свет. Туда, где его вообще-то ждут и помнят. Как минимум один адепт точно. — Я не хочу, — его голос кажется таким хрупким, словно исчезающая утренняя дымка. Ветер приносит первый в этом мире запах, и Сяо вдыхает его с благодарностью, немного — тоской. Запах пыли и солнца, которым пропитана его кожа и волосы, который впитало, кажется, все его существо, показывая, кому принадлежит на самом деле. Не глупым богам, рвущим тысячелетние контракты. Не небу, где никогда не было для него места. — Тебе нужно возвращаться, Итэр! И все же он поворачивается. Как можно быстрее и резче, дергая тут же руки, пытаясь схватить… воздух. Его встречает пустота, даже не призрак. Голос, что теперь теряется эхом меж скал, убегая от него все дальше и дальше. Сяо чувствует, как земля под ним трескается. Как ломаются камни где-то ниже, у самого моря, а воды уходят далеко-далеко, и море перед ним осушается. Сяо знает, что конец мира выглядит именно так. Упавшее небо, что переворачивает землю, солнце, что становится мертвой точкой под землей. Запахи исчезают в водовороте разрушения, где он все равно не боится умереть или исчезнуть. Он не принадлежит этому миру, такому чужому, пустому, созданному как шаблон для того, настоящего, куда они должны вернуться. А Итэр убегает далеко-далеко, и слой за слоем Сяо ищет его снова. Отмахивается раздраженно от препятствий, что насылает мальчишка. И догоняет того почти у кромки темнеющей бездны. Бежать больше некуда, только — падать. Итэр прыгает, не раздумывая, даже не смотря, последует ли за ним его якша. Алатус не раскрывает крылья, когда темнота засасывает его на самое дно. … Это напоминает обитель, думает Сяо, рассматривает забавные висящие острова прямо в небе, корни деревьев, что оплетают их камни, и миражи домиков, еще не созданных, но готовых родиться только по его желанию. Золотые тропы украшены письменами адептов, и Алатус гадает, что за мир они посетили теперь. Еще одно отражение Тейвата, о котором ему неизвестно? Итэр ходит совсем рядом, Сяо даже слышит его дыхание и глухой стук сердца в человеческой груди. Дразнится, подходя порой на расстояние двух шагов, улыбается искренне, мелькая золотой косой на солнце. Исчезает, стоит протянуть руку. Сяо бегать за ним не устал, но знает, что нужно искать новый подход. Итэр — как белый кролик, но он не его ловец. Им просто нужно поговорить, но Сяо никогда не был мастером разговоров. Он даже не знает, как уговаривать путешественников вернуться. Предложить им что-то стоящее? Умолять остаться? Что он должен сделать? — Тебе здесь тоже не нравится? — Итэр кажется расстроенным, хоть и улыбается все также упрямо, заставляет губы изгибаться в привычной манере, от которой Сяо уже немного тошно. В глазах напротив только боль и тревога, необъяснимый страх, но направлен он не на якшу, а что-то извне. Сяо пытается тщетно вспомнить, чего может бояться Итэр? Человек, покоривший все семь стихий. Повергнувший восставших богов и Селестию, вернувший себе крылья и силу. Ставший героем на всех континентах, во всем Тейвате. Кто может навредить ему? Чего боится его маленький путешественник, сбежавший так далеко? — Нам нужно вернуться, — начинает опять Сяо, понимая, что слова все равно неверные. Итэр только жмет губы, хмурится и отворачивается, надувшись. Хотя бы не убегает больше, подмечает Алатус, пытаясь идти шаг в шаг, не отставая. Человек оказывается на удивление быстрым, неуловимым. Как свободные ветра Мондштата, которые любили играть с его волосами, смеяться голосом архонта по утрам и напевать им же самые лучшие песни. Сяо немного скучает. По Венти и всем, кто остался далеко-далеко. По старым местам, которые покинул так быстро и не раздумывая. По людям, которых оберегал. Могилам, которые посещал. Но по Итэру он всегда скучал чуть больше. — Я не вернусь, Сяо. Если хочешь — иди без меня. Мне хорошо и здесь. Итэр убегает от него, но в этот раз не так далеко. Всего лишь до ближайшего древа, большого и широкого, крона его бросает тень почти на половину висящего острова, а ветви такие широкие, что не обхватить их руками просто так. Сяо шагает чуть медленнее, спокойнее. Находит Итэра уже лежащем в тени, раскинувшим руки и улыбающимся. Глаза его закрыты, хоть якша и знает, что он не спит. Дыхание слишком быстрое, шумное, ресницы дрожат часто-часто. А щеки вот-вот затрясутся в смехе. Итэру весело, он кажется счастливым и таким довольным здесь, в мире, похожим на их обитель. Сяо оглядывается и вдруг понимает. Это их дом. Тот самый, что они строили когда-то вместе, создавали шаг за шагом, где Итэр бегал то с цветками в горшках, то с картинами, привел однажды с десяток кошек, убедив Сяо, что все они им обязательно нужны. Попросил его совета, как лучше расширить обитель, неизвестным даже Сяо способом переместил их домик повыше, «чтобы видеть чаще солнце на рассвете». И после оставался здесь надолго, убеждая Алатуса, что делать в мире им в общем-то нечего. Здесь было спокойно и тепло, всегда очень, очень тепло. Безопасно. Так непривычно… безопасно. — Куда делись кошки? — Сяо спрашивает, вдруг понимая, что слова получились более верными, чем обычно. Он ложится рядышком, задевая осторожно чужую руку. Чувствуя, как замерзла кожа, каким тонким стало тело Итэра везде, словно истощалось долгие годы. Вопросы Алатус проглатывает, но сильнее прижимается к хрупкому телу, когда его не отталкивают. В какой-то глупой надежде он верит: согреть Итэра еще можно, обнять крепко-крепко и отдать все собственное тепло, чтобы солнце вновь стало горячим, как ему и полагается. Чтобы грело себя и других, но лучше себя. Хотя бы себя. — Кошки? — Итэр открывает один глаз, а улыбка его наконец исчезает, дрогнув последний раз на губах. Он как-то теряется и смаргивает невольно сонливость, открывает уже оба глаза, глядя на Сяо озадаченно. — Какие кошки? — Которых ты притащил. Десять белых кошек, пушистых и немного диких, странных… — Кошки! Итэр немного встает, и Сяо теряет сразу все. Касания к холодной коже, которая только начала согреваться. Позабытое чувство безопасности, всегда наступавшее здесь, в их обители. Но только сейчас он вдруг понял, что дело было вовсе не в пространстве вокруг. А в Итэре. Всегда только в нем. Итэр оглядывает странным взглядом все вокруг, проводит нервно пальцами по травинкам и даже пытается подозвать к себе маленьких пушистых непосед. Голос его теряется в тишине. Поглощающей все живое и впервые кажущейся Сяо пугающей. Как и все вокруг, хотя и выглядит таким теплым, родным. Почти таким же, думает он, как там, в их реальной обители. Но что-то все же не так. — Кошки, — Итэр шепчет, слепо водя по траве. Сминает ее пальцами, вырывает нервно и резко, а с губ его слетает отчаянная смешинка. Две капельки слез леденеют на щеках. Застывают прямо там, становясь красивыми кристалликами, и Сяо теряется, не понимая, что пошло не так. Почему Итэр такой холодный? Почему все вокруг кажется вдруг враждебным и неправильным? А пальцы путешественника дрожат и дрожат, не переставая, вырывают бедные травинки, и каждая в его руках — чернеет. — Итэр, — зовет он, но уже поздно. Небо над головой трещит искрами, осыпается белыми стеклами, а за осколками и трещинами — сплошная пустота. Этот мир неправильный. Созданный прямо из темноты, в которой он все еще падает. Чувствует это сейчас, когда больше не держит иллюзорная земля, трава вокруг исчезает, а Итэр плачет и плачет, царапая теперь свои запястья. Сяо чувствует запах крови. Густой, металлический, щекочущий ноздри и побуждающий его наконец действовать. Подняться, пытаясь вывернуться прямо в падении. Потянуть руки к Итэру, хватаясь лишь за ленту с косы. Она слетает, выпуская волосы. Потухшие и ломкие, падающие безжизненно на его плечи и худую грудь, тонкие-тонкие, а Сяо помнил, как плел из них косы. И были они густыми и мягкими. Темнота его засасывает. Ветер ударяет в глаза, и он жмурится до красных пятен. А когда открывает их, все проходит. Нет вокруг ни обители, ни Тейвата. Небо над головой темное, ночное. Звезды незнакомые, едва видимые. Под ногами слышатся звуки улиц. Слишком шумных, отчего голова отдает порцией боли. Но все это становится таким неважным, когда рядом он видит Итэра. Сидящего к нему спиной на самом краю крыши. Сяо подходит близко-близко и садится рядом. Над ними угасает луна. … Руки Итэра холодные. Пальцы — дрожащие и тонкие. Сяо недовольно убирает снежинки, застывшие на ногтях, растирает осторожно костяшки и гладит по ладони целиком, накрывая своей полностью. Ткань перчатки, наверное, слишком грубая, рассуждает он, а потому снимает обе и откладывает подальше от них двоих. Его темные руки, покрытые следами застывшей на веки кармы и, пожалуй, выглядящие отвратительно и мерзко, хотя бы теплые. Он греет ими Итэра, пытается разгладить трещинки на его коже, заставить кровь литься вновь, и постепенно. Ладони его розовеют. Но все это медленно, и Сяо почти готов потерять терпение. Почти, потому что за долгую жизнь он хотя бы научился этому — ждать и надеяться, делая маленькие шаги на пути к желаемому. Каждый день он очищал мир от демонов, зная, что до света в конце слишком далеко. Может, он никогда и не доживет до мира, где людям больше не будет угрожать опасность. Но шаг за шагом, день за днем. Сяо умел двигаться медленно, верно. И спустя тысячу лет его контракта Ли Юэ дышала куда свободнее. А он — позволял себе отдыхать чуть чаще. Руки Итэра теплеют. Дыхание его становится чище, не таким хриплым и прерывистым, как в начале их встречи. Сяо сам себе удивляется, как не заметил этого. Каким призрачным на самом деле стал Итэр. Таким тонким и хрупким, холодным и почти мертвым. Алатус сглатывает нервную дрожь в предательских пальцах, зажмуривается сильнее, успокаиваясь. И когда голоса далеких, на этот раз даже живых, улиц доносятся до него, он начинает вспоминать. Медленными обрывками читает собственную память, спрятанную от него этими глупыми мирами, иллюзиями. И маленьким путешественником, который наконец устал убегать. — Хочешь остаться здесь? — спрашивает Итэр почти безнадежно, ломким шепотом, от которого что-то в груди обрывается. Хочется ответить ему согласием. Сказать, что все хорошо, и Сяо хочет, конечно хочет. Остаться с Итэром здесь или где-то еще, неважно где. Быть с ним до самого конца и никуда больше не уходить, ничего больше — не ломать. Сяо хочет подарить ему улыбку и тепло, поверить в эти сказки, созданные с таким трепетом и всеми деталями. Немного неумелыми в начале, но Сяо знает, в конце все было бы в лучшем виде. Итэр так… старается для него. Проблема в том, что Сяо помнит, Сяо знает, и это не стереть просто так, как бы Итэр ни пытался обмануть его. Сяо не хочет нарушать момент и рушить иллюзии, стать причиной новых слез, а улыбки с человеческого лица стереть. К сожалению, он должен. И это кажется ему настоящим предательством, от начала и до конца, где он видит, как Итэру будет больно. Его выбор просто иллюзия. В конце. Итэру всегда будет больно. — Я наконец вспомнил, — говорит он, ловя чужой взгляд своим, потухающий бледный взгляд звезд, которые он так любил. И даже если однажды они лишатся своего света полностью, Сяо будет смотреть. До конца, потому что обещал, но больше — потому что хочет сам. Это он дать Итэру может — свою верность. И она же толкает его на разрушение всего вокруг. — Я вспомнил, — говорит он, — почему ты не хочешь возвращаться, Итэр. Я так пытался догнать тебя в этих мирах, видел фантомов и призраков, разрушал оставленные тобой стены столь долго, что совсем забыл. Почему ты убежал на самом деле. Итэр вздрагивает в его руках и отворачивается. Смотрит куда-то вниз, на длинные узкие улицы под ними, мелькающие огнями и пешеходами. Неизвестными Сяо вещами, которые выглядят довольно устрашающе, наверное, вблизи, но здесь, высоко-высоко, все эти точки кажутся лишь помехой. Огни и свет мешают разглядеть звезды, а луна кажется фонариком, далеким-далеким и бледным-бледным. Глупой декорацией на так себе покрашенном холсте с небом. — Это твой родной мир? — спрашивает он вместо всех вопросов, что повисли между ними. Итэр кивает, сжимаясь еще больше. Ловит взглядом отражение солнца в луне и неясные капельки звезд в черноте. Кивает снова, скорее самому себе, а потом грустно улыбается. — Воспоминание о нем. Настоящий давно разрушен. Голос его кажется Сяо болезненным шепотом, и он обещает сам себе, что, когда все закончится, Итэр обязательно восстановится. Алатус будет кормить его теплыми супами и держать подальше от глупых приключений и заданий, будет следить за здоровьем человека, кутать его в теплые одеяла, а еще заставлять больше спать, охраняя каждый сон. Он будет рядом всегда, когда его человеку будет нужно, и чуточку больше. Пожертвует собственным одиночеством, потому что теперь оно кажется таким… неправильным и глупым. Он был далеко, когда Итэр оставался один. Теперь уже навсегда. Не оказался рядом, когда он звал его тихим шепотом, путаясь в буквах и забывая родное имя. Сяо не успел тогда. Но больше он этой ошибки не допустит. И звезды мигают им светом в последний раз, а потом огни становятся ярче, город громче, и Сяо не очень нравится этот мир. Этот мертвый первый мир, от которого у Итэра теперь лишь воспоминания и незажившая до конца рана. Лишь иллюзии, которые он показывает якше в надежде, что что-то из них ему обязательно понравится. Хотя бы в одном из этих странных прекрасных снов он захочет… остаться с ним. — Нам нужно вернуться, Итэр, — повторяет он, когда путешественник в его руках совсем расслабляется. Он даже не дрожит, принимая горькие слова, только больше утыкается в чужую грудь, пряча в ней всхлипы. — Ты должен вернуться, потому что все это — ненастоящее. Живые не должны быть среди мертвого, не должны оставаться в иллюзиях годами. А ты спал слишком долго, Итэр. Его плечи дрожат то ли от холодного ветра, что бьет по ним недовольно, то ли от страха, что сделает Сяо. Итэр помнил, как было здесь пусто и холодно без него. Темнота окружала плотным облаком, и он тонул в ней целую вечность, не желая ни выбираться, ни оставаться здесь дальше. Он завис в безвольном состоянии, зная прекрасно, что даже его бессмертное тело рано или поздно сдастся, потеряет способность к жизни, и Итэр честно не очень представлял, что будет дальше. Но может там он встретит и Люмин? Он помнил, как призраки с островов рассказывали ему о золотой лодке и лодочнике, которых можно увидеть в час смерти. А другие мертвые — говорили о звездах и вознесениях. Вот только. Когда умирала Люмин, Итэр ничего так и не увидел. Ни золотой лодки по реке вечности, ни падающих звезд и даже не встретил ни единого бога. Только пустота в родных, таких похожих глазах. Застывшее мгновение в них, ставшее последним в жизни; тело, что было таким твердым и неправильным, слишком жестким, отчего сначала он даже думал, что ему показалось. Люмин жива, а весь мир вокруг, включая его самого, ошиблись. Люмин моргнет снова, посмотрит на него осознанно и протянет дрожащие руки в попытке обнять. Предательница, думает Итэр. Она так и не проснулась. Не обняла его и не потянулась. А тело было твердым еще долгие часы, остывая все больше. Все создания этого мира умирали так одинаково. Монстры, которые погибли от его меча. Сестра, которая умерла по глупому стечению обстоятельств. Они все умирали в тишине. Так неправильно и слишком резко. Он даже не успел ничего сделать. Он плохо помнил, что было после. Как бежал по далеким тропам, все дальше и дальше от места, которое навсегда останется в его кошмарах. Бежал по разбитым дорогам, по острым камням, а после… упал, кажется. В момент позже, в момент раньше, какая разница. Его сон был темным и пустым. Он не хотел создавать из него что-то стоящее, ничего не хотел совсем, лишь бы забыться до конца. А потом. Пришел Сяо. Первый мир получился спонтанным. Итэр просто хотел, чтобы Сяо… понравилось. Показалось достойным того, чтобы остаться на пару мгновений с ним, провести часик или другой, поговорить и быть рядом. Он создавал кусочки Тейвата, как помнил, добавлял все важные детали и отдал свое творение блуждающему по его снам Сяо осторожно, боясь, что охотнику не понравится, сочтет недостойным и просто пройдет мимо. Случилось куда хуже. Сяо разрушил тот мир как что-то мерзкое, противное самой его природе. Не просто недостойное, нет. С этим Итэр бы еще смирился. Но как нечто самое отвратительное, что он когда-либо видел. И тогда Итэру стало больно. Он не знал толком, зачем Сяо пришел к нему. Бродил через завесы снов, пробирался слой за слоем, а конечная цель Итэру была неясна. Он что, представлял теперь угрозу Тейвату? Стал опасным для Ли Юэ? Зачем Сяо пришел сюда, чтобы все разрушить? Зачем он пытался вернуть его туда, где была только скорбь и смерть, боль и настоящая темнота, обжигающая, ранящая. Не та, что окутывала его здесь одеялом, делая таким безвольным и тихим. Ему почти перестало быть больно. И память утихала. А Сяо шел все дальше, рушил все больше, сколько бы миров не предоставил ему Итэр. И догнал наконец путешественника, поймав сначала голос и образ. Затем — ловя и тело, прижимая к себе, а Итэр не мог отстраниться из-за нехватки сил и слабости. Сяо был таким теплым, почти горячим как печка, а ему отчего-то стало совсем холодно. Словно весь он все больше превращался в лед, умирая и умирая, коченея каждым пальчиком, становясь по температуре почти таким же, какой в итоге стала Люмин. Может, тот мир просто никогда не хотел их принять по-настоящему? Теперь Сяо сидел с ним рядом. Прижимал к своей теплой-теплой груди, согревал горячим дыханием и шептал обещания. Говорил, что больше никуда не уйдет, не покинет, а Итэр, глупый-глупый Итэр, верил ему как в первый раз, позволяя гладить себя по мягким волосам, усыплять тихими колыбельными на старых наречиях Ли Юэ, которые были ему совсем незнакомы. Слабость сковала его тело полностью, заставляя быть таким послушным в родных руках. Которые больше хотя бы не рушили, не пытались сломать все, что он строил с таким трудом. — Здесь довольно холодно, — говорит Алатус, окидывая взглядом крышу. Ветра бьют их со всех сторон, а объятия Сяо от этого становятся лишь крепче. Итэр улыбается дрожащими губами, кутается в шелковый рукав и хочет заснуть вот так, никуда больше не убегая и никуда не возвращаясь. Но Сяо слишком живой для этого места. И Сяо снова рушит все, задавая свои глупые вопросы: — Мы можем пойти куда-нибудь еще, ладно? Давай спустимся, и я отведу тебя в тепло… — Дальше ничего нет, — говорит Итэр спокойно в чужую грудь. Его пальцы немного трясутся, выдавая истинное состояние, но он упрямо сжимает их из последних сил на чужих плечах, цепляется за Сяо, заставляя сразу и остановиться, и остаться здесь еще немного. Собственные воспоминания вокруг шумные и яркие, странно сохранившиеся даже после стольких лет. — Дальше ничего нет, потому что я не хочу. Я больше не хочу ничего создавать здесь. И добавляет куда тише, напрасно пытаясь скрыть рыдания и глупые слезы от усталости: — Ты все равно не останешься. Сколько бы снов я не создал для тебя. Ты уйдешь. Он становится еще тоньше в его объятиях, сжимается в тихий комочек и плачет почти беззвучно. Сяо чувствует только его боль и дрожь от холодного ветра, против которого не сильно даже тепло его рук. Итэр кажется ему впервые совсем маленьким и беззащитным, почти позабытое чувство их первой встречи, где он клялся защищать человека, что бы ни случилось. Где он не знал еще ничего толком об Итэре, но почему-то твердо был уверен: этот человек ему предназначен. Сначала Сяо думал, что лишь для защиты. Он всегда оберегал людей, всегда был незримой тенью, что убивает монстров еще прежде, чем детские глаза увидят их в темноте. Он хотел стать для Итэра щитом и оружием, тем, кто поможет убить, когда путешественник… не сможет. Правда была в том, что Итэр мог. Он оказался куда сильнее, чем казалось в начале, был таким ярким и солнечным, привлекал к себе людей и богов, а Сяо. Оставался тенью. Теперь, в этом мире теней, светит ярко почему-то лишь он. Пока Итэр все больше погружается в темноту, он вытаскивает его, держа крепко-крепко, боясь потерять снова и жалея, что все эти годы так и не оказался достаточно рядом. Когда солнце ушло с небосвода, никто не пошел за ним. Ни друзья, ни герои города свободы. Ни выжившие боги, ни освобожденные создания бездны. Путешественник спал в самом дальнем уголке Тейвата, куда не пробирался даже солнечный свет, и тело его становилось все холоднее, покрытое еле заметной пока корочкой льда, словно хрустальным гробом защищая его от мира. Сяо убирал снежинки пальцами, пытался пробраться в чужой сон десяток ночей, не смыкая глаз вовсе. Почему-то даже тогда ему казалось… стоит прийти за Итэром в этот странный, созданный им самим мир, как он обязательно проснется. Захочет вернуться и улыбнется ему снова ярким теплым солнцем, заставив забыть все тревоги и страхи. Почему-то Сяо был очень наивным, полагая, что Итэр застрял в кошмарах. Но правда была в том, что снился ему самый лучший сон в мире. Спящая красавица никогда не хотела просыпаться среди боли и скорби. — Ты не останешься, Сяо, — Итэр шепчет это куда-то в грудь едва слышно, Алатус улавливает только движение губ и тихий отзвук своего имени. Прижимает путешественника к себе крепче. И принимает наконец решение. — Позволь мне помочь тебе, — он отстраняет его без особого желания, лишь немного, чтобы видеть заплаканное, но на удивление спокойное лицо, дрожащие ресницы и скомканные тусклые волосы. Острые плечи с косточками, что выглядывают почти неестественно, нити вен под ставшей почти прозрачной тонкой кожей. В сиянии фальшивой луны, уставший и едва ли живой, Итэр все еще кажется ему самым прекрасным созданием в мире. Он склоняет озадаченно голову, смотрит на Сяо с недоверием, но все равно кивает осторожно. На протянутую руку отвечает ответным жестом, вкладывает свои бледные пальцы в темноту, и резонанс этот выглядит странным и неправильным, но Алатусу нравится. Холод на его ладони становится чуть теплее. Он лишь гадает, сможет ли согреть его когда-нибудь там, в реальности. Рука сжимает крепче дрожащие пальцы, и впервые за долгое время Сяо улыбается. Не очень умело и едва ли заметно, но его улыбки предназначены лишь тому, кто внимателен. И Итэр замечал их всегда. Он гладит его ладони, выводит медленные круги большим пальцем по коже, ждет, когда Итэр успокоится полностью, расслабится и доверится ему. Сяо чувствует себя немного… предателем. Он знает, что мог бы остаться. Провести с Итэром еще немного времени в этих фальшивых мирах, сотканных из его воспоминаний и снов. Гулять по их воссозданной обители, узнавать чуть больше родной мир Итэра, а когда наскучит смотреть на родную гавань. Без людей и домов, но зато с ним рядом. Встречать ленивые закаты и рассветы под такие же ленивые поцелуи в щеки и лоб. А после. А после Итэр умрет. Его тело в реальности так близко к полному забвению, что Сяо страшно. Каждая песчинка времени падает и падает, пока он пытается вытащить его отсюда, спасти, сам не понимая до конца, нужно ли это спасение путешественнику. Но он не может позволить ему умереть. Не так просто и не здесь, среди пустоши и фальши. Он хочет еще раз услышать стук его сердца в реальности, обнять настоящее тело, а не фантом, вплести в светлую косу цветы и хрустальных бабочек. Чувствовать полностью, не довольствуясь этими миражами. Когда Итэр расслабляется полностью, зевая так сладко, Сяо начинает. Руки его немного дрожат, но он держит потухающее солнце крепко в своих объятиях, не давая больше сбежать. Мир постепенно меняется, теряет свои краски и контуры. Миражи вдалеке умирают, но клочок крыши, на котором они стоят, существует до последнего, и потому Итэр не сразу понимает, что происходит. Он улыбается до последнего, смотрит устало на Сяо. А потом раздается треск. И ладони напрасно пытаются вырваться из рук якши, крики зря покидают горло. Мир рушится под его ногами, на этот раз навсегда, марево сна дрожит последними вздохами, и Итэр плачет, потому что. Страшно. Возвращаться туда, где нет больше ничего и никого. Он думал создать здесь и Люмин. Вспомнить ее образ, ее голос и смех, цветок в волосах и ленту за спиной, мягкие волосы и нежные руки, что обнимали его перед сном. Он пытался снова и снова, но лицо всегда расплывалось. Сколько бы Итэр ни смотрел в собственное отражение, пытаясь вспомнить. Образ исчезал с каждым днем все больше. А теперь рушился и мир. Сколько бы Итэр ни просил перестать, Сяо заставлял его сон прекратиться, и картинки вокруг вспыхивали последними красками, а звуки мира пропадали, становясь тишиной, где было только их дыхание. Смешанное, тяжелое. Одно с надрывными хрипами, в котором замешались слезы. — Пожалуйста, — шепот теряется с последней завесой сна, за которой уже прослеживаются контуры реальности, от которой страх липнет к каждому позвонку. Итэра трясет, и руки слабеют, его тело такое легкое и тонкое, потерявшее любую способность к сопротивлению. Он почти ненавидит это. — Ты умрешь, если не вернешься со мной, — голос Сяо кажется отчаянным. Итэр ему не верит. Не верит больше никому и ничему, что пытается его вытащить. Разрушает столь идеальный мир, где он мог бы быть счастлив. Забыть обо всем горе и потерях, убежать далеко-далеко и больше никогда не возвращаться. Они всегда так поступали с Люмин, бегая по мирам, так почему он не может сделать все то же в своей голове? — Разве смерть страшнее? Его вопрос повисает в абсолютной тишине, когда последний слой рушится. Реальность готовится встретить его снова, а сон мертвыми изрезанными клочьями лежит под ногами. Все созданное стало прахом, над которым он нависает как король мертвого царства. И ненавидит это всей душой. Он просто не хочет помнить. Когда свет пробивается сквозь веки, заставляя проснуться. Не хочет быть здесь. Не хочет знать. Если он не может вспомнить ее лицо, ее голос и порой даже имя. Он не хочет помнить вовсе. Когда глаза открываются, свет кажется вовсе не ярким, а темнота вокруг даже успокаивающей. Над ним нависают два огонька, янтарные с темными крапинками, с беспокойством, что плещется на самом дне. Чужие руки гладят плечи, отчего-то такие твердые и холодные. Ему очень холодно. А еще хочется пить, но он не уверен, что даже может встать. Незнакомец рядом прерывает все безуспешные попытки двинуться, надавливая твердо на плечи. Отчего-то ему хочется его слушаться. Он не кажется… опасным. — Кто ты? — вопрос срывается как-то сам. Память пытается подбросить незнакомое имя, но оно глушится где-то в слоях. И голова кажется такой легкой и пустой, нет даже ставшей привычкой боли в тяжелых висках. Только покой, тишина. Легкое безразличие. Незнакомец немного вздрагивает. Смотрит на него недоверчиво и гладит осторожно по макушке и волосам. Приятно накрывает лоб теплом, отчего невольно расцветает улыбка. — Сяо, — говорит он. И имя его вдруг кажется правильным. Почти знакомым, но отчего-то стертым. А может, это просто глупое дежавю. Он не очень уверен. — А я? — Сяо, наверное, посчитает его глупым. Снова задрожит и посмотрит своим странным взглядом, уберет такое приятное тепло и уйдет куда-то далеко. Почему-то кажется, что на такое он вполне способен, делал уже когда-то. Или… память затихает. И темнота возвращается, больше не тревожа стертые воспоминания. Незнакомец на удивление не сбегает. Поднимает его на руки, когда глаза почти слипаются. Странно, он ведь только проснулся, но кажется, что не спал вовсе. Сил в теле почти нет, а руки падают безвольно, пока Сяо не складывает их осторожно на животе и прижимает его так еще ближе. Темнота вокруг немного расступается, когда они покидают незнакомое место. Заменяется послеполуденным солнцем и шелестом ветра в волосах. Запахами соли и моря. До боли знакомыми. Сяо сообщает ему его имя, и еще долго оно катается на языке странным горьким вкусом. Он учится называть себя Итэром. Учится доверять Сяо, который несет его куда-то далеко и смотрит так встревоженно, что его хочется успокоить, заверить, что все в порядке. Правда в том, что Итэр не знает, что он может сказать ему. Он даже не помнит, как оказался здесь. Почему Сяо был рядом. И кто они вообще. Но пару шагов спустя тело его наконец сдается, и сон почти полностью укрывает сознание. Итэр шепчет что-то на грани сна и реальности, не вспоминает об этом после уже никогда. И засыпает на руках тихо и сладко, чтобы проснуться уже через пару часов в теплом-теплом месте. Сяо слышит, как он зовет его. Осторожно, словно пробуя имя на вкус. — Я хочу домой, — говорит Итэр. Глаза его прикрыты, сон почти полностью сморил человеческое тело, но на этот раз совсем обычный. Тот, с которым Сяо всегда может справиться. Итэр в его руках живой, очень холодный, но согревается куда быстрее, чем в тех снах. Отчего-то, правда, кажется менее живым. — Скоро мы будем дома, — обещает он, когда Итэр уже спит. Сопит на его руках, ничего не помня и не желая вспоминать уже никогда. Хватается за него пальцами, ослабшими и холодными, как маленькие льдинки. На короткую секунду. Сяо думает, что ошибся. Выбор был неправильным, он разрушил им еще больше, чем спас. И можно ли говорить о спасении теперь вовсе? Но потом Итэр просыпается у него на руках в их настоящей обители. Улыбается мягко-мягко и шепчет его имя. Запомнив. Сяо не уверен, сколько понадобится ему времени, чтобы все рассказать. Добиться доверия путешественника вновь и больше не нарушать его глупыми вопросами и действиями. Он не уверен, захочет ли Итэр однажды вернуться к нему. Из собственной темноты, куда запрятал все, что отдавалось болью. И с сожалением Сяо понимает, там же он похоронил их образы вместе. Но солнце здесь теплее и ярче, а Итэр больше не мерзнет. Волосы его становятся гуще, почти такими же, как в прошлом. И Сяо. Собирает самые лучшие цветы, ловит всех прекрасных бабочек, чтобы украсить ими золотое солнце. Когда краски и солнечные блики теряются в его волосах, Сяо кажется на краткое мгновение. Что Итэр снова живой.