где-то догорает домик

В каплях росы на траве он видит мелькание радуги, едва заметное глазу и слишком блеклое, но все же, Итэр задерживает взгляд на пару лишних мгновений, словно встретил новое чудо. Семь цветов переливаются под солнцем, ослепляют его бликами, и он даже жмурится, едва заметно улыбаясь. Только уголки приподнимаются, не больше. А глаза выдают усталость, которую не вылечить и тысячью годами отдыха. Итэр чувствует себя старым-старым, уставшим древним существом, у которого уже — опускаются руки, а ноги врастают в землю, становясь с ней одним целом. Он чувствует себя вековым дубом с гниющим стволом внутри, где все мертво и поло. Цвета вокруг давно посерели. Солнце на небе стало холодным. И он уже и не думал увидеть что-то, кроме блеклых оттенков и безжизненных тонов, но вот оно, чудо. Радуга подмигивает ему еще раз, прежде чем набежавший ветер смахивает все капли на землю. Чудо — исчезает. Его улыбка — держится из последних сил. Итэр старается. Он чувствует спокойствие, когда прогуливается среди иллюзий деревьев и цветов, смотрит на построенный магией дом и пытается отыскать в нем хоть что-то родное. Правда в том, что Тейват слишком чужой. Все перевернуто и отвратительно самой его натуре. Темнота, ставшая светом. Он сам — ставший ничем. Другие деревья и дома, другое солнце и луна, звезды — фальшивка. Он отворачивается от неба, улыбается так же фальшиво каждому дню, но в глубине души чувствует, как исчезают силы. Не физические, конечно, нет. Его совершенное тело бессмертно, а душа — увы, старится. Сколько ему уже лет? Он считал когда-то, отмечал дни рождения. Теперь он только смотрит на бесконечную линию времени без единых отметок и черточек. Он не знает, когда было вчера и есть ли у него завтра. Словно существует в каждом моменте и видит всю свою жизнь. Увы, одинаковую, сплошную прямую, где улыбок становится все меньше. С усталостью приходит забытье. Он пытается вспомнить, когда чувствовал себя чуть лучше, когда радовался каждому новому дню или хотя бы месяцу. Хотя бы солнцу, от которого питает силы. Но перед глазами — сплошной мрак. Память играет с ним злую шутку. Стирает подчистую лица всех знакомых из прошлого. Но они всегда были лишь мелочью, поэтому сначала Итэр этого и не замечает. Он продолжает движение, продолжает свое путешествие, заменяя старое новым, и не замечает, как забвение поглощает все больше и больше. Он забывает семью. Как выглядели те, кто растили их с Люмин. Кем они были и что знали. Как звали их в том старом мире и как называли они их с сестрой. Надеждой? Последним проектом человечества? Противостоянием эрозии? Итэр не помнит даже свою миссию толком. Зачем вообще они прилетели в Тейват. С чего все началось и чем все должно закончиться. Он устал и хочет закрыть глаза навсегда. Заснуть, получив долгожданный покой, которым наслаждался целых пять веков совсем недавно. Самое отвратительное, что он совсем не знает, почему все еще не заснул вновь. Зачем ему продолжать этот странный бессмысленный путь без конца и цели, даже без единой причины идти. И все же. Ветер поднимается вновь, смахивает новую порцию росы с травы, а его нагретые солнцем щеки приятно холодит. Он заставляет себя улыбнуться, поднять кончики губ, как делал всегда, выпрямить спину и расслабить плечи. Беззаботно смахнуть косу с правого плеча и повернуться, встречая объятия. Тепло окутывает его мягко, как одеяло, которое согревает в самые морозные ночи. И Итэр вдруг понимает, что несмотря на солнце и жар, на то, что его тело бессмертно и даже не может замерзнуть, он все равно чувствует холод. Застрявший где-то глубоко-глубоко, в самом сердце словно острая льдина, которая убивает его с каждым днем все больше. Правда в том, что все еще он не хочет умирать по-настоящему. Он просто не знает, хочет ли жить. — Ты здесь уже слишком давно, — голос Сяо спокойный, даже слишком, учитывая, что его не было так долго там, в мире людей и шума, где жизнь бурлит потоком, где его все ждут, а время ни у кого не остановилось. Итэр искренне думал, что прошел день. Он наблюдал за закатом так долго, ждал, когда солнце сядет и тогда он сможет вернуться туда, куда совсем не хотелось, но где его правда ждали. Пусть не все и не все искренне, но один конкретный адепт с ума сходил каждый день. Итэр прижимается к нему ближе, обнимает крепче и просит непослушные губы улыбаться еще чуть-чуть. Он не обманывает, вовсе нет. На самом деле, он просто не хочет никого беспокоить. — Правда? — голос всегда небрежный, юный и легкий, как у мальчишки, но не у векового старца, которым он себя и ощущает. Пока еще удается обманывать всех. Удается использовать то застывшее в мгновение тело, что порой его сковывает, улыбаться чуть ярче, чем солнце, и воплощать собою весну и тепло жизни. Итэр знает, что никто ему не поверит, если он просто скажет о той усталости, что копится в нем не первое тысячелетие, той беспомощности, что выбивает из колеи раз за разом. Он просто не знает, зачем ему быть дальше. Итэр оправдывается перед ним глупыми фразами, смеется и тянет за руки, заставляя забыть все беспокойство в объятиях. Сяо, конечно, этого никогда не признает. Что его брови чуть хмурились, когда он только вошел, а теперь расслабились. Что его губы способны на улыбки, самые искренние и нежные, куда правдивее, чем те, которые дарит ему путешественник. Он никогда никому не скажет, как на самом деле беспокоится о нем. Даже прожив сотни-сотни лет, уверяя всех, что беспокойство просто не свойственно адептам. Он — боялся за Итэра. Его руки сжимают тонкую талию крепче, шепот на ушко немного обжигает. И Итэр чувствует, как руки в перчатках водят по спине, обновляя все защитные заклинания, но он никогда не скажет, что знает о них. И об амулетах, что дарит ему Сяо под видом простых безделушек по поводу и без. И о кошмарах, что перестали вдруг сниться после знакомства с одним якшей. Между ними молчание, за которое оба благодарны. Потому что Итэр тоже не хочет отвечать на вопросы. Почему порой его улыбка треснута. Почему лицо словно маска, готовая вот-вот заплакать, но вместо слез он только смеется и продолжает. Идти, заполнять время хотя бы чем-нибудь, даже глупыми поручениями, которые мог бы выполнить любой другой на его месте. Когда-то он свергал миры и строил новые, владел золотым мечом и летал на собственных златых крыльях. Теперь — он снимает котят с дерева, борется мечом, который треснет вот-вот, а на спине — тяжесть планера, такого не естественного и неудобного. Хотел бы он сказать, что это дает ему силы. Ненависть к той, что отняла все, злость и отчаяние, желание вернуть себе прошлую силу и прошлую жизнь. Но правда в том, что это не так. Иногда Итэр смотрит на путь Люмин, почерневший для многих, но для него оставшийся все тем же. Она всегда была упряма и любила жизнь. В ней действительно кипит эта чистая ярость, злоба на тех, кто сделал это с ними, и тех, кто разрушил то, что они хотели вновь назвать домом. У нее есть цель, и Итэр искренне рад, когда видит огонь в ее глазах при каждой встрече. Пусть он и чернее любой беззвездной ночи, пусть руки его сестры погрузились в кровь — это не важно. Итэр искренне завидует ее желанию жить, потому что у нее есть причина, а у него нет. Люмин хочет отомстить за то, что они потеряли, но Итэр — хочет только сдаться. Он слишком устал. Устал видеть в кошмарах сестру и разрушенное королевство. Горящие земли, которые почти стали ему родными. Устал притворяться другом тем, кто причастен к тому аду на земле, которому он стал невольно свидетелем. Да, Итэр помнил о Каэнри’ах, и Каэнри’ах помнила о нем. Но глядя глубоко в Бездну и встречаясь с тем, чем стала процветающая человеческая нация, он чувствовал лишь одно — бессилие. Правда была в том, что он всегда знал: спасти тех людей уже не получится. Восстановить утраченное — тоже. Порой он спускался в глубины Бездны, бродил по выжженным землям и разрушенным городам и понимал со всем отчаянием внутри — слишком поздно. Разрушенное смотрело на него смертью, не будило ни единого желания мести или надежды на возрождение, нет. Все, что чувствовал Итэр, это желание успокоиться. Упокоиться, как те хиличурлы, что погружались все больше в темноту и наконец засыпали. Но руки держали его крепко, голос шептал молитвы, оберегая его от зла. И невольно Итэр тянулся остатками своей потерянной души к этому свету, отчаянно зовущему себя тьмой. Он обнимал Сяо, слушая с застывшей улыбкой его дыхание, и спрашивал себя снова и снова — не этот ли одинокий якша его последняя надежда? Лежать на его коленях кажется успокаивающим. Льдинки в сердце режут не так сильно, немного подтаивают даже, смягчая острые концы, а губы не напряжены и правда улыбаются, пусть мало и почти незаметно, Сяо любуется его улыбками как самым светлым чудом в мире. Обводит легонько темными пальцами без перчаток контуры, остается на щеке и смахивает то ли росинку, то ли слезинку, за которую Итэру тут же стыдно. Но Сяо над ним не хмурится вовсе, он смотрит на него нежно, ловит мельтешащий взгляд и делится своим спокойствием с человеком, согревая невольно уставшую душу. Лежать на его коленях кажется единственно правильным, и едва ли Итэр хочет прекращать. Проблема в том, что Сяо — все еще жив. За его спиной Итэр видит недовольных вестников смерти, в глазах — пламя жертвенного огня, которое разгорается лишь больше, стоит ему вспомнить о своем долге. Сяо ходит по тонкому лезвию между миром живых и мертвых, готов всегда ступить на черные земли, где больше не вдохнет запахи цветов и весны, но все еще держится здесь. Не только своими стараниями, конечно, и все же. Итэр им искренне восхищается. То, как он продолжает свой путь, видя четкую цель, в которой даже нет определенного конца. Убивать монстров и защищать Ли Юэ? Итэр хотел бы спросить, что это значит. Сколько монстров должен убить Сяо, прежде чем контракт завершится? А когда падет Ли Юэ, что будет делать якша тогда? Но он бы не стал. Задавать вопросы и заставлять искать ответы все равно, что привести его на собственный путь. В глазах Итэра Сяо порой кажется юным, отчаянно желающим жить и все равно бегущим к смерти, ведомой ложными идеями, внушенными ему кем-то и где-то. Итэр лично придушил бы того, кто сделал это с его Алатусом, но, увы, прошлое неизменно. И цели Сяо неизменны так же, поэтому Итэр выбирает молчание. Выбирает любоваться его Сяо, спокойным и наконец расслабленным, потому что вокруг ни монстров, ни людей, они в безопасности в этом пространстве, их маленьком домике, который Итэр любит только в такие мгновения, осознанно закрывая глаза на иллюзию. Он любит смотреть, как падает тень листьев на светлое лицо, прикрывая немного метку на лбу. Любит ловить отблески солнца в кошачьих глазах, а еще иногда тянуться пальцами к губам, что улыбаются на этот жест и порой даже позволяют себе осторожно хватать за непослушные подушечки. В такие моменты Итэр искренне… счастлив, если можно назвать тот покой, что он чувствует, им. Он ощущает себя живым, не то чтобы полностью и не то чтобы темные мысли исчезают из его головы. Но под взглядом двух янтарей они словно… отступают в дальний угол, испуганные ярким светом. Любуясь таким Сяо, возвышающимся над ним в тени дерева, освещенным с одной стороны вечным закатным солнцем словно нимбом, Итэр решает однажды, что может попробовать найти себе цели поменьше. Не столь глобальные как у Люмин и вечные как у Сяо. Не очень-то сильные, пожалуй, но все еще. Действенные. Жить, чтобы снова увидеть улыбку Сяо. Она такая редкая, мелькает как рассветный лучик сквозь шторы и скрывается тут же за облаками. Такая мягкая и нежная, что Итэр под ней тает и согревается, пусть и не навсегда и лед все еще капает морозными каплями в сердце. Но больше хотя бы не ранит. Итэр пробует. Старается изо всех сил и что-то да получается. Он отсчитывает теперь дни их встречами, и они все еще редкие, но ему — достаточно. Жить ради еще одного взгляда и еще одних объятий. Ради мягкой улыбки и теплого голоса, что шепчет его имя. Немного хрипло и низко, всегда совсем близко, почти на ушко. Обжигающе. Жить, чтобы расчесывать его волосы. Короткие, но пару прядей он любил особенно сильно. Из них даже можно было плести косы, и он всегда смеялся, говоря Сяо, что не хватает лент. Бессмертный якша терпел и никогда не возмущался этим, говорил скорее шутливо о полном отсутствии уважения к адептам. Но никогда — не злился. Жить, чтобы приготовить ему тофу. Миндальный и сладкий, совмещая горечь орехов с молочной легкостью. Наблюдать, как он ест, все еще делая вид, что любит только за структуру, не более. Получать после короткое «Неплохо» и спустя долгие мгновения тихий вопрос о добавке. Итэр считал мгновения. Ставил себе маленькие цели, и жить стало чуточку… проще. Больше не нужно было глядеть на бесконечную полосу времени его жизни, где не было ничего впереди, и он терялся в этой пустоте, которая никогда не заканчивалась. Не нужно было представлять, как выдержит он это долгое-долгое путешествие. Мгновения — были меньше. Улыбки, касания, взгляды. Объятия и легкие поцелуи на ночь. Жить ради кого-то оказалось приятно. И он не говорил Сяо, потому что боялся, не признавался, что каждое мгновение, по сути, отдает ему. Даже в далеких землях, когда смысл существования вновь ускользал, он звал его по имени и слышал, как откликается на той стороне ответ. Сяо всегда отвечал ему. Научил общаться на далеких расстояниях и всегда был рядом. Итэр кричал его имя во время кошмаров, что без якши рядом продолжали приходить. Но пропадали с первым же его появлением. Звал, когда было совсем тяжело и колени подгибались от усталости. Теплые руки тут же подхватывали его, не давая упасть, и Итэр засыпал на них, впервые за долгие годы чувствуя полную безопасность. Называл имя осторожно, когда хотел чем-нибудь поделиться. Интересным или прекрасным, Сяо всегда слушал внимательно, не перебивая. И Итэр в такие моменты правда чувствовал себя… нужным хоть кому-то в этом мире. Он видел, что за него цепляются так же. Живут ради мгновений вместе. Смотрят на улыбки зачарованно и с теплотой в глазах заплетают длинные косы. Итэр верил, что нашел все ответы. Пусть бессилие не покидало его тело, а отчаяние порой доходило до края. Он просто верил. Звал Сяо снова и снова, даже в самые темные времена. Почти поверил, что ему всегда будут отвечать. И отправляясь в очередные новые земли, обменялся долгими объятиями перед дорогой и новым обещанием звать чуть громче в случае опасности. Сяо бы пришел, даже окажись Итэр в Бездне. Не было ни места, ни времени, куда бы он ни добрался рано или поздно. Даже в самые темные глубины разлома. Даже на небеса, где возвышалась Селестия. Бродя в темноте своего отчаяния и бессилия, Итэр держался до последнего, прежде чем позвать. Пустота пожирала его ночами и не оставляла ничего после, жизнь вновь казалась бессмысленной, и Итэр спрашивал себя снова и снова, зачем… дальше. Когда в глубине сознания мелькнуло последнее имя, Итэр назвал его, даже не задумываясь. Закричал изо всех сил, желая проснуться в родных объятиях, прижаться к теплу и вспомнить, зачем он хочет продолжать. Он кричал до охрипшего горла и до сорванных связок. Царапал холодные стены, желая выбраться к свету и вновь увидеть свой смысл. Но темнота вокруг оставалось молчаливой и пустой, а Сяо так и не появлялся. Когда стена перед ним рухнула, открывая утренний свет и белеющее в солнечных зайчиках холодное тело, Итэр вдруг понял, что этот кошмар никогда не закончится. И на его зов больше никто не придет.