Анна
11 июля 2018 год
P.S. Извини, что задержала Афину. Наверно, ты по ней скучала» Закончив читать письмо, Гермиона отложила его на стол и отпила из стакана одним большим глотком добрую половину кофе. — Когда я не знаю, куда… двигаться дальше, я начинаю сначала, — буравя взглядом стекающие по стакану капли воды, Гермиона медленно проговорила слова Анны, — с самого начала… оттуда, откуда всё началось. Рядом сладко причмокнула Афина, чем и отвлекла свою хозяйку. — Думаешь, глупости говорит? — Грейнджер с усмешкой воззрилась на свою пернатую спутницу и, не получив ответа, воздохнула: — Да нет, есть в этом и смысл, и разум… Что ж? — она снова глубоко вздохнула, достала из кармана пару помятых купюр и, оглядевшись по сторонам, махнула официантке, болтающей с клиентами за барной стойкой: — Συγνώμη! Nα πληρώσω? Расплатившись, Гермиона оторвала от чека чистый кусок бумаги и быстро черканула всего несколько слов: «Я напишу позже. Отправлю следующее письмо с почтовой совой. Пускай Афина побудет у тебя. Отправляюсь в Гайдарос». Пока на неё никто не обращал внимание, Грейнджер быстро прицепила своё меленькое письмо к лапке совы. Отправлять её прямо из кафе было бы как минимум неразумно, поэтому Гермиона огляделась по сторонам. Набережная была полна народа: повсюду сновали толпы туристов. В кафешках, заполонивших всё свободное пространство между променадом и маленькими домиками у побережья, было не протолкнуться, да и пирс с причаленными рыболовными лодками хоть и выглядел пустынным, но был как на ладони, а Гермиона и так достаточно привлекла к себе внимание. — Пойдём, Афина, посмотрим, откуда тебя можно отправить, — не глядя на сову, Грейнджер протянула к ней руку. Но вместо того, чтобы запрыгнуть на ладонь свой хозяйки, Афина клюнула её в палец, глухо ухнула и, встрепенувшись, улетела прочь. — Ну, — Гермиона пожала плечами, — можно и так. Она проводила мечтательным взглядом улетающую сову, извинилась перед официанткой за ущерб, учинённый Афиной на столе, и ушла на поиски места, откуда можно было бы трансгрессировать. Поиски более-менее тихого и безлюдного проулка в курортном городке привели её в конце концов к местному кладбищу. И даже там среди могил бродило несколько маглов. Тихо выругавшись про себя, Грейнджер спряталась за одной из могильных плит, дождалась пока они уйдут и трансгрессировала прямо на узкий пирс у подножья высокой скалы мыса Сунион. После недолгих препирательств с лодочником, который пятнадцать лет назад встречал делегацию Хогвартса, прибывших на мыс Сунион для участия в Агонэс, и жестокого подъёма по зачарованной лестнице под солнцепёком Гермиона снова оказалась у врат греческой школы. Естественно, пока она подымалась, лодочник уже сообщил в Гайдарос о её прибытии, поэтому Гермиона нисколько не удивилась, что у каменной арки её уже ожидали. Все тринадцать лет её путешествия по островам новости вместе с письмами Анны ей приносила Афина. Фортис скупо рассказывала о событиях в волшебном мире, однако Гермиона чаще всего не придавала этому значения. Ей нравилось находиться в неведении. На самом-то деле Грейнджер не особо заботило, что происходило в мире, и уж тем более, она понятия не имела об изменениях в Гайдаросе, поэтому была удивлена, когда увидела, что встречает её не Аспасия, а её вечно улыбающийся и почти ни на год не постаревший, а наоборот похорошевший и изрядно похудевший брат в сопровождении статной женщины в традиционных одеждах, в которой она не без труда узнала свою бывшую ученицу Айлин Коллинз. — Профессор Грейнджер! — пропела она с лучезарной улыбкой и ступила навстречу с протянутыми руками. — Эрмиони! — воскликнул Эпикур и, опередив Айлин, стиснул Гермиону в крепких объятиях. — Вот так встреча! Когда этот старый бродяга сообщил о твоём прибытии, я и не поверил. Какими судьбами? Грейнджер сухо ответила на объятия Эпикура и поприветствовала бывшую ученицу: — Здравствуй, Айлин, — одарив девушку приветливой улыбкой, она перевела взгляд на Эпикура, — извините, что без предупреждения. Была поблизости, решила заглянуть и к вам. — Поблизости? — не понял Эпикур, но, не желая расспрашивать гостью с порога, быстро отмахнулся, приобнял Гермиону за плечи и жестом пригласил пройти дальше: — А-а-а, впрочем, поговорить подробнее сможем в более приятной обстановке. Жара невыносимая!!! — в подтверждение своих слов он смахнул капли пота со лба. — Пройдём, дорогая Эрмиони… Мы уже и на стол накрыли. Выпьем, поедим. Кирия Коллинз? — он обратился к отставшей коллеге и кивком показал следовать за ними. — Вы без багажа? — Айлин изумлённо огляделась вокруг, кинула быстрый взгляд на лестницу и подошла к Гермионе с другой стороны. — Путешествую налегке, — с улыбкой проговорила Грейнджер и пригладила висевшую на поясе расшитую бисером и изрядно поношенную сумочку, — всё с собой. — Оу, — в глазах Айлин промелькнуло понимание. Они провели Гермиону мимо Дворца Олимпиоников по пустынным дорожкам прямиком к Миндальным садам, где когда-то давно Аспасия устроила для гостей Гайдароса яркий пир. Воспоминания о тех днях заставили Гермиону расплыться в мечтательной улыбке. До того, как она прибыла в Гайдарос, ей казалось, что пребывание здесь будет мучать и щемить истосковавшееся сердце, но пока ностальгия если и затрагивала струны души, то лишь приятной дрожью. Гермиона улыбнулась ещё шире, когда увидела, что под самым раскидистым деревом Эпикур и Айлин устроили для неё поистине щедрый стол. — К нам кто-то ещё присоединится? — с надеждой спросила она, разглядывая на большом цветастом покрывале несколько ойнохой и множество золотых и серебряных блюд с разнообразными закусками. — Я отправил Зенону весточку, — Эпикур почесал лоб и мягко плечом подтолкнул Гермиону ближе к «столу», — он сейчас в Афинах, — объяснился он на её вопросительный взгляд, — надеюсь, присоединится. — Но мы его не будем ждать, — проговорила Айлин и протянула Гермионе большой бокал с прозрачной жидкостью, по сладковатому аромату Грейнджер сразу же определила, что это чудеснейшая амброзия. — Так что присаживайтесь. Одним большим глотком Гермиона осушила бокал и безропотно уселась на траву. Серебряный килик, подлетевший к ней, тут же наполнился бордовым вином, а подскочившее поближе блюдо уже было полно промасленных оливок размером с небольшие яблоки, сыра и ещё дымящегося хлеба. Желудок, в котором со вчерашнего дня побывал только кофе, тут же заурчал. Наверно, усевшийся рядом Эпикур услышал этот звук, оттого сладко улыбнулся и, пропуская любезные и совсем ненужные вопросы, тут же поднял свой килик: — Ну что ж? За неожиданную и приятную встречу. Ямас! — Ямас! — тихо вторила ему Айлин. — Ямас! — поддержала Гермиона и, пригубив немного вина, почти накинулась на закуску. Последние годы для Гермионы пища была не более чем источником энергии. Ела она мало и то только тогда, когда желудок ей об этом напоминал. Алкоголь давно был забыт. А места обитания во время исследований из жидкостей могли предложить только воду. Аскетичный образ жизни привёл к тому, что свежий, тёплый хлеб с козьим сыром и оливками сейчас показались Гермионе почти пищей богов, а терпкое вино — нектаром. С набитым ртом Гермиона восхищённо улыбнулась и почти пропела: — Боги! Она стушевалась, когда увидела улыбающиеся лица собеседников и, проглотив, смущённо произнесла: — Эпикур, Айлин… Это бесконечно вкусно… Спасибо! Я… эм… была просто очень голодна. Извините. — Ой, что ты, Эрмиони?! — отмахнулся Эпикур. Он отломил большой кусок хлеба, смачно окунул его в блюдо с оливковым маслом, кинул себе в рот и, не прожевав, добавил: — Я тоже безумно голоден. Ты не в Англии. Без снобизма — давайте нормально по-гречески поедим. И Айлин его в этом поддержала. Она наклонила свой бокал с вином в сторону Гермионы, выпила всё без остатка и, сладко причмокнув, тоже приступила к трапезе. Голод был утолён за считанные минуты. И дальше обед проходил в абсолютном комфорте под аккомпанемент весёлого разглагольствования Эпикура и мирные речи Айлин Коллинз. Словно понимая, что их гостья не намерена раскрывать причин своего визита слишком быстро, Эпикур и Айлин завели совершенно отвлечённые темы. Так, брат Аспасии поведал о новом погребе в Гайдаросе, о том, что семь лет назад выдался неурожай, оттого вино 2011 года дорогое и ценное — и именно такое вино сейчас стоит на их «столе». Он поделился успехами Зенона — нелюдимый профессор Гайдароса пару лет назад, оказывается, получил орден Мерлина первой степени за возрождение ряда забытых древних заклинаний. Не без грусти профессор зелий упомянул и своего любимого выпускника — после Агонэс забытый своей семьёй Адраст вместе с лишившейся магии Светланой покинули свои родные страны и уехали жить в Бразилию. Больше о них никто и ничего не слышал. Взгрустнувшего коллегу быстро перебила Айлин Коллинз. Гермиона рада была услышать историю выпускницы Хогвартса, которая после экзаменов даже не раздумывала над своим решением вернуться в Грецию. Айлин проболталась о том, что её прошение на стажировку Аспасия одобрила очень быстро и была рада принять в стенах своей школы, а буквально через год Коллинз получила должность профессора по трансфигурации. Гермионе было также интересно узнать и о судьбе Аспасии, но, когда она спросила о ней, оба её собеседника как-то таинственно переглянулись и резко сменили тему. Впрочем, под действием вина Грейнджер отнеслась к этой странности расслабленно и решила оставить этот вопрос на потом. Трапеза и беседы продолжались до самого заката. Предложение Эпикура остаться в Гайдаросе на ночь было ожидаемым. Поэтому, когда последняя ойнохойя была опустошена, Айлин пожелала спокойной ночи, а Эпикур вызвался проводить Гермиону к подготовленным для неё покоям. Оставшись наедине и отойдя на достаточное расстояние от Миндальных садов, Эпикур сам завёл разговор о своей сестре: — Аспасия покинула Гайдарос спустя год после Агонэс, — он говорил тихо, с толикой грусти, но на лице его играла мечтательная улыбка, — решила все бюрократические вопросы, официально передала пост Зенону, оставила нам письма и тихо без прощаний ушла. — Ушла? — Гермиона замедлилась и внимательно посмотрела на Эпикура. — Куда? И почему? — Куда — не знаю даже я. В письме для меня она написала всего лишь одну строчку, — Эпикур усмехнулся так, словно он рассказывал о каких-то обыденных вещах, а не о том, что уже больше десяти лет не слышал ничего о своей сестре. — Говорит, у меня всё получилось, не вижу смысла тут оставаться. Мол, братик, не переживай за меня. Теперь я буду счастлива. — И ты, как вижу, не переживаешь, — Грейнджер ухмыльнулась и жестом попросила продолжать. Эпикур вдруг остановился, воззрился на почти почерневшее небо, где зажигалось всё больше и больше звёзд, вздохнул и таинственно проговорил: — Чудесная эта магия… звёзд, — он перевёл взгляд на Гермиону и подмигнул ей, — долго я думал, что пустое всё это, бесполезное, но на деле оказалось, что всё куда сложнее. Грейнджер недолго рассматривала небосвод. И на этих его словах, вспоминая уроки Аспасии, она нежно ему улыбнулась. С тех пор Грейнджер ни разу не практиковала магию звёзд, да и вовсе позабыла процесс создания миниатюрных пульсаров, помещающихся в ладонь. Эпикур в очередной раз глубоко вздохнул, взял Гермиону под руку и повёл дальше. — Тогда госпожа Виннер небезосновательно обвинила мою сестру. Аспасия и вправду знала про приближающуюся смерть Оракула и про то, что одно из заданий будет связано с подземным царством, — он выдержал секунду молчания, будто оценивая степень удивления собеседницы, но Гермиона продолжала молчать, только задумчиво покусывала губы. — Когда я получил её прощальное письмо, я вспомнил случай за несколько месяцев до того, как проснулась Оракул. Аспасия разбудила меня поздно ночью, она была встревожена, говорила бессвязно… — Эпикур нахмурился, словно заново переживал тот день, махнул рукой и быстро проговорил: — Всё твердила про какую-то комету — предвестницу смерти, про стрельца, что указал ей на выбор… Она тогда смотрела на меня таким потерянным взглядом, спрашивала меня, мол, как ей поступить: как правильно или так, как велит сердце. Я и не помню, что ей ответил, — он пожал плечами, снова остановился, обвёл долгим взглядом пространство вокруг, задержался чуть дольше на подсвеченных двумя факелами колоннах Дворца Олимпиоников и, улыбнувшись Гермионе, повёл её в сторону кипарисовых садов. — Значит, с помощью магии звёзд Аспасия могла не только колдовать, но и предсказывать, — об этом Гермиона не спрашивала, она утверждала, но вот вопрос выбора её всё же интересовал. — И что же она выбрала? — То, что велит сердце, — пожал плечами Эпикур, — а его веления могут быть жестокими… — Я так полагаю, тогда Аспасию мучал вопрос участия Гайдароса в заведомо жестоких и страшных испытаниях, раз она знала и про смерть Оракула, и про аид. Эпикур ответил не сразу, а Гермиона, недолго думая, поняла причину: — Любовь? — Она самая, Эрмиони, — Эпикур грустно усмехнулся, — она самая… — немного помолчав, он продолжил путь среди кипарисов с тихими словами: — Моя сестра могла показаться тебе взбалмошной, беспечной и глуповатой, но это всё была пыль в глаза и способ сбежать от своих тревог и мучений. Он замедлился, кивком указал на виллу, выглядывающую из-за кипарисов, а потом жестом пригласил Гермиону присесть на скамью и только потом продолжил: — Её звали Артемисия. Они вместе росли, вместе учились… Аспасия пылала страстью к ней, как Афродита к Адонису, любила её, как Орфей — Эвридику, защищала, как Ахилл — Патрокла, — после возвышенных сравнений Эпикур замешкался, нервно поёрзал на скамье и, придвинувшись ближе к Гермионе, продолжил: — Знаешь, Эрмиони, в нашей семье любовь занимает необычайно важное место. Наш отец любил всю жизнь только одну женщину — нашу маму, боготворил её… Наша бабушка, великая женщина, открывшая магию звёзд, хоть и вышла замуж за моего деда, но с самого детства её сердце принадлежало совершенно иному человеку. Да-а-а. Мне пока не посчастливилось испытать этот дар, доставшийся нам от нашего божественного предка, — он подмигнул Гермионе, а та быстро смекнула: — Вы ведёте свой род от Афродиты? — Угу, — Эпикур подтвердил, но горделивая улыбка быстро сползла с его лица, уступив место печали. — Артемисия умерла незадолго до того, как Аспасия приняла пост директора Гайдароса… Гермес явился сестре во сне спустя несколько дней после похорон и сообщил о том, что душа Артемисии была избрана царицей теней для пребывания в аиде, — непонимание на лице Грейнджер заставило его объяснить подробнее: — В аид попадают не все души, Эрмиони, лишь избранные самим Гадесом или же его супругой. Для Аспасии эта весть была одновременно и приговором, и шансом на воссоединение. Конечно, сестра понимала, что молитвы не были услышаны, жертвы не принимались… Ей нужно было хоть как-то связаться с Персефоной, чтобы вымолить себе место в подземном царстве… Поэтому Гайдарос участвовал в Агонэс, а Адраст передал царице теней послание Аспасии. И раз сестра написала мне, что теперь она счастлива, значит… — Эпикур сокрушённо покачал головой и через силу улыбнулся, — значит, Персефона была благосклонна. — Думаешь, она?.. — Гермиона не смогла закончить свой вопрос. Тяжело сглотнув, она с силой потёрла бровь, а Эпикур сначала бездумно кивнул, но вскоре отрицательно покачал головой: — Нет. Самоубийцам, конечно, в аиде рады, но их души никогда не попадут ни на Асфоделевы луга, ни в Элизиум. Им прямая дорога в Тартар, так что… думаю, Аспасия просто ушла на покой, — Эпикур расслабленно откинулся на спинку скамьи, воздел глаза к небесам и задумчиво промолвил: — Сначала подумал, что она вернулась домой. Я сразу же проверил, но Лутра Афродиты пустовала. И… — Что? — договорить ему Гермиона не дала, на последних словах она резко напряглась и, вперив в собеседника недоверчивый взгляд, переспросила: — Лутра Афродиты? Эпикур недоумённо сморгнул и вернул взгляд Гермионе. — Э-э-э, да. Это наш фамильный остров, — не понимая изумления Грейнджер, он беспечно пожал плечами. — На самом деле мы не знаем его точного названия, но между собой всегда так называли… Лутра Афродиты или Источник Афродиты. — Он существует? — Гермиона недоверчиво сузила глаза и, прежде чем Эпикур ответил, она замотала головой и быстро добавила: — Нет-нет. Извини. Я просто думала, что это лишь наша фантазия на двоих. Эпикур был сбит с толку. Смерив собеседницу внимательным взглядом, он открыл рот, чтобы что-то спросить, как Гермиона поспешила объясниться: — Нарцисса и я… Мы были… Во время второго испытания, когда были во сне Гипноса, мы посещали этот остров вместе. Лодка с красным парусом доставила нас туда. Там был Адонис, там был источник и много-много воробьёв. Грейнджер с надеждой посмотрела на Эпикура, который с открытым ртом от удивления медленно закивал головой, а потом расплылся в понимающей улыбке. — Это наш остров, — подтвердил он, — всё верно. Когда мамы не стало, так вышло — я до сих пор не знаю, как и почему — но остров попал под проклятье. Он просто исчез. Потом частично проклятье помогла снять бабушка Адраста, но до него всё ещё можно добраться только на зачарованных лодках и только с Суниона. Он здесь, недалеко, — Эпикур махнул рукой за спиной у Гермионы, — в нескольких километрах к востоку. — К востоку, — медленно и очень тихо повторила Гермиона. По затылку пробежали мурашки, а в висках застучала привычная боль — так было каждый раз, когда ей казалось, что тайна разгадки где-то совсем близко. Зажмурившись и с силой сжав переносицу, Гермиона тяжело выдохнула, опустила голову и снова прошептала: — К востоку… К востоку… Мыс Сунион… Безымянный остров… — Эрмиони, — мягко позвал её Эпикур и хотел было дотронуться до её плеча, как она резко подскочила со своего места и начала мерить шагами небольшое пространство. — К востоку, — повторила она, остановилась, посмотрела нечитаемым взглядом на обеспокоенного собеседника и снова заходила взад-вперёд, — к востоку… Безымянный остров. Где же это было? К востоку от мыса Сунион безымянный остров… — и вдруг она резко остановилась. С совершенно осознанным взглядом куда-то в пустоту, с торжествующей улыбкой Гермиона вспомнила: — Орфей отправился с мыса Сунион на восток на безымянный остров… Эпикур в непонимании пожал плечами. — Это было в «Истории Агонэс», — объяснила Грейнджер, на мгновение прервалась, а потом с грустной улыбкой добавила: — Бедная… бедная Аспасия. — Эрмиони, я всё ещё не понимаю. Гермиона сардонически усмехнулась, потопталась немного на месте, а затем вернулась на скамью и, воздев счастливые глаза к небесам, проговорила: — Так уж вышло, дорогой мой друг Эпикур, мне тоже нужно попасть в загробный мир. Все эти годы я искала путь туда. А ответ был здесь, — она сдавленно фыркнула, — какая злая ирония, Эпикур, какая злая ирония, — Гермиона протянула последние слова и только потом со вздохом промолвила: — Твоя бедная сестра была владелицей острова, на котором находится вход в царство Гадеса. Шокированный Эпикур в ту ночь ещё много о чём спросил Гермиону, а она, счастливая от предвкушения, без страха и сожалений поведала ему обо всём: о тринадцатилетних странствиях по Греции, об Анне и её нынешней жизни, о фаталистической теории Макгонагалл и даже о Нарциссе и своей любви к ней. За полночь лишь они расстались, условившись, что на рассвете Эпикур проводит её до Лутра Афродиты. Впервые за долгое время Гермиона легла спать без тревожных дум и уснула почти сразу, а утром проснулась полностью отдохнувшая. Эпикур, как и обещал, встретил её на пирсе и сопроводил до фамильного острова. Он не задавал более вопросов, не отговаривал, не выказывал сомнений, лишь у берега посмотрел на Гермиону каким-то очень грустным взглядом, промямлил что-то про дополнительный кимбий с другой стороны острова, пожелал удачи и вернулся на мыс Сунион. Однажды во время уроков звёздной магии Аспасия сказала о том, что сны Морфея могут быть пророческими, и Гермиона убедилась в этом во второй раз. Фамильный остров потомков Афродиты был в точности таким же, каким она видела его во сне: от ветхого деревянного пирса вглубь буйного тропического леса мимо мраморной статуи Киприды уходила тропинка, она почти заросла травой, корни деревьев местами проломили каменную кладку, и всюду, почти на каждой ветке обрамляющих тропу сосен, пальм и платанов гнездилось множество воробьёв. Дорожка обрывалась у каменного бассейна с тёплой водой, а совсем небольшое пространство было усыпано алыми лепестками цветов, из которых, словно грибы, торчали маленькие крылатые статуэтки. Гермиона невольно улыбнулась своим воспоминаниям. Она погладила по голове одного мраморного Эрота и подошла к алтарю, что стоял у входа в источник. На давно пустующем жертвеннике не было ничего, кроме толстого слоя лепестков и странного вида каменной подставки, предназначенной будто для какого-то украшения. Грейнджер смахнула с алтаря лепестки, и на столе открылась выскобленная в камне надпись: …«καὶ ἀπὸ στήθεσφιν ἐλύσατο κεστὸν ἱμάντα ποικίλον, ἔνθα δέ οἱ θελκτήρια πάντα τέτυκτο: ἔνθ᾽ ἔνι μὲν φιλότης, ἐν δ᾽ ἵμερος, ἐν δ᾽ ὀαριστὺς πάρφασις, ἥ τ᾽ ἔκλεψε νόον πύκα περ φρονεόντων». Лукаво ухмыльнувшись, Гермиона отпрянула от жертвенника. Она огляделась по сторонам в поисках ещё какого-нибудь намёка, и взгляд зацепился за беломраморного Адониса. Именно ради него она с Нарциссой в их снах путешествовала на этот остров. — У меня вопрос! — громко проговорила она, подойдя поближе к скульптуре. Статуя Адониса тут же ожила, встрепенулась, сдула с плеча лепестки и, перекинув копьё в другую руку, поклонилась. — Возможно, у меня есть ответ, — пробасил Адонис и одарил гостью самой очаровательной улыбкой, на которую были способны его мраморные губы. — Где вход в царство Аида? — строго спросила Гермиона, но вернула статуе не менее очаровательную улыбку. Вряд ли этот вопрос огорошил волшебную скульптуру, однако Адонис с ответом не спешил. Он смерил Гермиону взглядом пустых глазниц и, нахмурившись, промолвил: — В Элевсине! Там, где… — Нет! Нет! Нет! — перебила его Гермиона и пригрозила пальцем. — Не тот вход, — склонив голову на бок, она с хитрым прищуром добавила: — Мне нужен запасной, которым пользуется Кора . Я знаю, что он здесь, на этом острове. Мраморный Адонис ещё некоторое время стоял бездвижно и всматривался в Гермиону, точно решая, стоит ли отвечать на этот вопрос, но вскоре он выпрямился, расправил плечи и отступил на своём постаменте немного вбок. За его спиной оказались лишь заросли форзиции. — Тебе туда! — буркнула статуя, указав на жёлтые кусты. Гермиона с непониманием воззрилась на статую и уже хотела разразиться гневом, но Адонис её опередил: он раздвинул своим копьём ветки кустов, за которыми оказалась совсем неприметная одинокая, конусообразная скала чуть выше человеческого роста. — Прошу! — молвил Адонис и жестом пригласил Гермиону пройти к скале. — Оставь свои надежды и ухмылку здесь, — добавил он и сам при этом оскалился, — и тело смертное я бы тоже тебе посоветовал оставить. Там оно тебе не будет нужным! Гермиона не удостоила статую ответом. Вместо этого она подошла ближе к скале, осторожно провела рукой по её совершенно гладкой и отшлифованной стене — с виду и на ощупь обычный валун. — И что от меня требуется? — спросила Гермиона, даже не взглянув на Адониса. — Пожелать попасть в аид и пройти сквозь стену. Если ты на самом деле не хочешь туда, то дверь останется закрытой. — Угу, — Грейнджер промычала, махнула на прощание скульптуре и с силой нажала ладонью на каменную стену — препятствия как ни бывало. Стена исчезла, явив тёмную пещеру, уходящую вниз вымощенными абсолютно чёрным камнем, похожим на агат, ступенями. Подумав лишь пару секунд, Гермиона хмыкнула и решительно ступила на лестницу. Когда проход закрылся за спиной, всё пространство погрузилось в абсолютную тьму. Грейнджер наколдовала огонёк на конце своей палочки, осмотрела грот и начала долгий, очень долгий спуск в царство Аида. Ни широкие ступени из чёрного агата, ни грот, ни проход не предназначались для простых смертных. Вряд ли царица теней преодолевала километры тайного хода пешком, и именно эта мысль заставила вымотанную Гермиону остановиться. Ноги гудели нещадно. По внутренним подсчётам она шла уже более пяти часов, но определить точно не представлялось возможным — наручные часы встали, скорее всего, именно в тот момент, когда она вошла в тайный грот Персефоны. Тяжело дыша, Грейнджер облокотилась о стену грота и сползла вниз. Огонёк на конце палочки дрожал, норовя вот-вот погаснуть. Бросив на него недовольный взгляд, Гермиона порылась в своей сумочке в поисках подходящего зелья. Она не была бы собой, если бы не подготовилась к такому путешествию заранее, и, нащупав нужный флакон, Гермиона вынула его из сумочки, сверилась с почти стёртой надписью на ярлыке и быстро опрокинула в себя тонизирующее зелье. Медленно, но силы начали восстанавливаться, постепенно исчезла отдышка, и Гермиона поднялась на ноги. Один взгляд на, казалось бы, бесконечно уходящие вниз ступени, заставил Грейнджер снова вернуться к мысли о том, как Персефона могла преодолевать столь долгий путь. — Люмос максима! — прошептала Гермиона — огонёк на конце палочки разгорелся сильнее. Нарисовав в воздухе замысловатый узор, Грейнджер отпустила шар света в свободный полёт. Он повис над её головой буквально на пару секунд, а затем подчинился воле своей хозяйки и быстро поплыл вниз, освещая чёрную лестницу всё глубже и глубже. Когда шар света превратился в едва различимую точку, Гермиона остановила его полёт и, глубоко вздохнув, сконцентрировалась на нём, с силой зажмурилась и попыталась трансгрессировать. Со второй попытки она таки смогла переместиться поближе к наколдованному свету, что отняло сил ровно столько же, сколько забрал до этого спуск пешком. Однако Гермиона останавливаться на этом не собиралась. Увеличив световую сферу вдвое, она отправила её ещё дальше, опустошила ещё один флакон с тонизирующим веществом и снова трансгрессировала. И так ещё много раз, пока лестница наконец не закончилась у начала не менее длинного тоннеля, который, в отличие от спуска, был освящён редкими факелами. — Замечательно! — буркнула Грейнджер сама себе и выпила последний флакон с тонизирующим зельем. Она уже хотела трансгрессировать к самым дальним факелам, как воздух сотряс громкий женский голос: — Ты должна быть одной из самых смелых среди смертных, чтобы воспользоваться моими тайнами! Не успела Гермиона ни что-либо ответить, ни двинуться с места — дорогу ей преградили вспыхнувшие языки пламени, из которых через секунду вышла очень высокая женщина. Объятая огнём, в длинном платье, сшитом из чёрных колосьев, с пронзительным взглядом абсолютно чёрных глаз, она ступила ближе. Лицо её при виде нарушительницы покоя исказилось гримасой гнева. — Кто ты? — крикнула она. — И как нашла этот путь? Испуганно выставив палочку перед собой, Грейнджер отступила. При виде волшебного орудия в её руках, женщина резко остановилась, а гнев на её лице уступил место любопытству. — Смеешь угрожать царице мира мёртвых? — богиня вздёрнула бровь и, махнув рукой, погасила пламя позади себя. — Ты не эллинка, — констатировала она, — они до сих пор падают ниц при виде своих богов, — так кто же ты, дитя? Назовись и скажи, зачем пожаловала в мои владения! Грейнджер отступила ещё на шаг и, не убирая волшебной палочки, тихо ответила: — Я пришла просить о душе… Моё имя… — она прервалась, когда брови богини поползли вверх, и, сглотнув, добавила: — Моё имя Гермиона… Гермиона Грейнджер. При упоминании имени богиня вдруг охнула, а затем расплылась в ослепительной улыбке. — Гермиона? — протянула царица мира мёртвых и улыбнулась ещё шире. — Как интересно, — с прищуром она оглядела незваную гостью с головы до ног. — И сколько лет прошло с тех пор, как душа, о которой ты желаешь просить, попала в аид? — Пятнадцать… — Пятнадцать лет, — словно пробуя на вкус каждый слог, богиня почти пропела, — долгий срок для смертного. — Ты — Персефона, — без сомнений молвила Грейнджер и наконец убрала волшебную палочку. — Угу, — богиня кивнула головой и подошла к Гермионе почти вплотную. Грейнджер пришлось задрать голову, чтобы сохранить зрительный контакт. — Я… — начала было она, но Персефона её прервала: — Я знаю, за кем ты пришла. Мне невдомёк, ждёт ли тебя Нарцисса, но любовь свою к ней ты уже доказала, — на этих словах богиня восхищённо улыбнулась. — Лишь один смертный до тебя умел так любить, что спустился за возлюбленной в аид. Гермиона обомлела. Персефона знала о ней. И сейчас богиня неприкрыто разглядывала её, ухмылялась и наслаждалась сменяемыми на лице незваной гостьи эмоциями. — Нарцисса… — выдавила Гермиона, — она… она расс… — Рассказывала о тебе? — закончила за неё Персефона и кивнула головой. — Мг-м. Много… И снова лицо богини озарилось восхищённой улыбкой, сопровождаемой ощутимой волной горячей, почти обжигающей энергии, которая заставила Гермиону отшатнуться. Однако Персефона даже бровью не повела, напротив, она шагнула следом за смертной, нагнулась к ней, чтобы быть ещё ближе и, задумавшись на пару мгновений, огорошила Гермиону ещё больше: — Не могу препятствовать вашей встрече. С этого момента ты под моей защитой в аиде. Я проведу тебя ко дворцу, — она резко выпрямилась, глянула за спину и задумчиво произнесла: — Мой муж тебя не тронет, — на этих словах она сделала какой-то неясный жест в воздухе и дотронулась до своего живота. И только сейчас Гермиона увидела, что чудное платье богини было подпоясано уже знакомой лентой с золотой, почти неприметной на фоне роста и величия Персефоны фибулой, которую ранее она видела на Аспасии. И всё стало на свои места. Грейнджер ахнула и зачем-то глянула на агатовую лестницу, перевела ошарашенный взгляд обратно на пояс и беспардонно ткнула в него пальцем. — Это… — промямлила она, — это… Боги… — Гермиона воззрилась на довольное лицо Персефоны, с нежностью поглаживающей пояс, который ранее принадлежал директору Гайдароса, — алтарь на острове… Аспасия и её умение влиять на разум… Потомки Афродиты… Это?.. — Он самый, — перебив её, подтвердила Персефона, — Нарцисса не преувеличивала, когда называла тебя умной и проницательной, только… — богиня оценивающе оглядела Гермиону с ног до головы, — намного старше, чем мне ты представлялась. Седина тебе не к лицу, — хмыкнула она и хотела было дотронуться по пары серебряных прядей, спадающих на плечо Гермионы, но, опомнившись, резко отдёрнула руку. — Пятнадцать лет прошло, — проворчала Гермиона и нервно провела по своим волосам. Она продолжала изучающе рассматривать золотую фибулу, а Персефона, усмехнувшись, отступила в сторону и жестом пригласила отправиться в путь по тоннелю. — Пойдём! — добавила она с улыбкой. — У нас будет время побеседовать. Грейнджер с недоверием посмотрела на то место, где буквально минуту назад полыхал огонь, но не стала дожидаться повторного приглашения и смело пошла вперёд в сопровождении царицы теней. Некоторое время они шли молча. Гермиона с нескрываемой надеждой смотрела только вперёд, и её вовсе не смущало то, что рядом медленно плыла богиня и пристальным взглядом изучала её, словно она была каким-то древним, легендарным артефактом, а не простой смертной. — Как ты нашла мой тайный ход наружу? — Персефона спросила слишком будничным тоном, но её взгляд, направленный на Гермиону, был почти плотоядным. — Случайно. Нашла в Гайдаросе упоминание о том, как Орфей отправился на этот остров, — у Грейнджер не было никакого желания рассказывать о своих злоключениях в мире живых, поэтому, кинув быстрый взгляд на богиню, она чуть покраснела от её внимательного взора и быстро сменила тему: — Пояс Афродиты, — она кивком обратила внимание на золотую фибулу на талии Персефоны, — значит, так Аспасия купила себе место в загробном мире… Персефона удивлённо сморгнула, будто только что вспомнила про пояс на своей талии, но потом с нежной улыбкой погладила по фибуле и мечтательно молвила: — М-м-м, да. Поверь! Мне он был нужнее, чем милой Аспасии. Дети давно почившей Афродиты и так немало одарены. А это, — она в очередной раз провела по поясу, — это чересчур сильная вещица, чтобы быть в беспечных руках смертных. Аспасия понятия не имела, какая сила в нём заключена. — Ты богиня, — парировала Гермиона, — тебе-то он зачем? — Видишь ли, дорогая Гермиона, — Персефона, в отличие от неё, легко шла на контакт и, судя по всему, была только рада поделиться историями, — этот проход в мир живых для меня построил мой муж, — она обвела взглядом своих чёрных глаз узкий тоннель, а затем резко остановилась возле одного негорящего факела, щёлкнула пальцами, отчего факел загорелся, и, продолжив путь, добавила: — Он украл меня. Каким бы он обходительным ни был, какими бы почестями и регалиями он меня ни одаривал, но… — она вздохнула, украдкой посмотрела на Гермиону и очень тихо проговорила: — Даже короткая смертная жизнь лучше, чем царствование в мире, где ничего не происходит, где пустота, где особенно чувствуется влияние судьбы, которой, увы, подвержены даже мы. — И Зевс уговорил своего брата отпускать тебя хотя бы на полгода домой к матери, — буднично продолжила за неё Гермиона и одарила богиню понимающей улыбкой, добавив: — Мифы для анфропи, для нас это история. — Вообще-то, — вернула ей улыбку Персефона, — я могла покидать аид на две трети года. — И я слышу «но» в твоих словах. Несмотря на то, что узнать историю пояса Афродиты ей было интересно, Гермиона всё же прибавила шагу. Впрочем, Персефона не придала этому значения и с радостью продолжила свой рассказ: — Но у всего есть свои сроки. Когда моей матери на стало, растворился в веках и Диас. Аид не видел более смысла в том, чтобы я покидала наши владения, — на какое-то мгновение Персефона взгрустнула, но быстро вернула самообладание и, натянув на свой божественный лик улыбку, продолжила: — Его можно понять. Мы остались жить только благодаря тому, что в царстве мёртвых есть ещё нужда и, конечно же, благодаря правилам, которыми мой муж непреклонно живёт. Но… Мне необходимо время от времени покидать аид, чтобы почувствовать тепло солнца и притронуться к жизни. И этот пояс, — она снова с нежностью пригладила столь важный артефакт, — помогает влиять на решения Гадеса. Она замолчала и вопросительно уставилась на Гермиону, которая самозабвенно продолжала путь к своей цели. Казалось, она вовсе не слушает богиню, но, спустя пару минут раздумий, Грейнджер с опаской воззрилась на Персефону и спросила: — А просто попросить пояс у Аспасии нельзя было? — М-м-м? — Персефона натянула на лицо маску непонимания, но вскоре её сменила самодовольная улыбка и хищный взгляд вперёд. — И об этом ты догадалась? Воистину разумна. Ты, случайно, не из потомков Афины? — У неё были потомки? — искренне удивилась Гермиона. — Она же была непорочной… — Угу. Как и все мы! — с этими словами Персефона так громко рассмеялась, что задрожали стены. Когда гул от её смеха стих, и стены тоннеля более не дрожали, Персефона снова заговорила: — Просить что-либо у людей? — она смерила Грейнджер недоверчивым взглядом. — Я богиня, Гермиона. Я не прошу — я беру, если мне надо. — Но когда ты решила украсть пояс Афродиты, — продолжила за неё Гермиона и не смогла скрыть усмешки, — то он оказался бесполезным. Верно? Персефона молчала, но на усмешку не обиделась, вместо этого подмигнула Гермионе и жестом воззвала продолжать. Тоннель тем временем делал резкий поворот направо, и впереди забрезжил свет. Грейнджер остановилась как вкопанная. С негодованием она оглянулась назад и, забыв обо всём на свете, раскрыла рот — они шли всего ничего, хотя с начала пути тоннель казался бесконечным, но вот они уже почти пришли. Гермиона перевела изумлённый взгляд на Персефону, которая только и сделала, что пожала плечами и, посмотрев на неё исподлобья, попросила продолжить рассуждения. Гермионе стало не по себе от архаичной улыбки, тронувшей губы богини, да и только сейчас она поняла, как дерзко и смело вела беседу с существом могущественным и почти бессмертным, для которого переворачивать чужие жизни было не сложнее, чем самой судьбе. Но Грейнджер под натиском немой просьбы тем не менее заговорила: — Это ты прокляла остров Аспасии, чтобы выкрасть его, но, когда оказалось, что отобранный силой пояс Афродиты бесполезен, ты забрала её подругу, чтобы однажды Аспасия, убитая горем, сама отдала тебе его… Довольно сложный, долгий и изощрённый путь к желаемому, не находишь? Персефона пожала плечами: — Зато интересный и захватывающий. — Что сталось с Аспасией? — выпалила Гермиона и затаила дыхание. Хищная улыбка и нехороший прищур на божественном лице сменились на мечтательную полуулыбку и очень нежный взгляд в сторону заканчивающегося тоннеля. — У них всё хорошо, Гермиона, если ты об этом, — промолвила Персефона и вернула ей взор своих чёрных очей, — у Аспасии и Артемисии, — пояснила она. — Аспасия не так давно спустилась в царство теней. Она обрела свою подругу на Асфоделевых лугах, и сейчас они в Элизии среди счастья и вечного покоя. Гермиона молча кивнула, принимая её ответ, и двинулась в сторону света. Персефона, сохранявшая до этого некоторое расстояние, подошла ближе и вкрадчивым голосом молвила: — Ну… Задай уже свой вопрос. Грейнджер бросила на неё мрачный взгляд, замотала головой и прибавила шагу. Тоннель постепенно расширялся, а свет в его конце начал рассеиваться, и уже сейчас Гермиона смогла рассмотреть, что впереди, будто за стеклянной стеной, находился большой и светлый зал. Но когда они подошли вплотную, Грейнджер поняла, что тоннель от круглого зала с двумя высокими тронами у одной из колонн, обрамлявших всё пространство, отделяла не стеклянная стена, а тонкая, подёрнутая дымкой вуаль. — Гермиона! — Персефона предупреждающе окликнула её и тут же преградила ей путь. — Что? — рявкнула Грейнджер, даже не взглянув на неё. — Ты же сказала, что я под твоей защитой. По-моему, слово бога нерушимо? Или я ошибаюсь? Персефона даже бровью не повела на дерзость смертной волшебницы, а лишь продолжала буравить её выжидающим взглядом. — Что? — снова спросила Гермиона и, воззрившись на богиню, закатила глаза. — Хорошо! Хорошо! Да. Я хочу знать, но… — Но боишься, — закончила за неё Персефона, — а чего боишься больше всего? Того, что она ожидает тебя на Асфоделевых лугах, так и не обретя покой, или того, что душу без тебя наполнило счастье, позволившее ей ожидать твоего прихода в Элизии? Гермиона лишь тяжело вздохнула и, спрятав свой взор, способный выдать её истинный страх, отвернулась в сторону. Наверно, она бы смогла обратить большее внимание на странный подбор слов Персефоны и заметить в них подвох, но на тот момент голова была занята совсем иными мыслями. Вместо ответа с тяжёлым сердцем Гермиона спросила: — Где она? — На Асфоделевых лугах, — выпалила Персефона, а следом махнула рукой — возле стены материализовался стеклянный гроб, заполненный янтарной жижей, в которой плавало тело Нарциссы Блэк. — Боги! — выдохнула Гермиона и тут же кинулась к саркофагу. У Гермионы были сомнения. Пятнадцать лет — слишком большой срок. И во времена особо тяжких исканий, когда руки опускались и не было никаких сил продолжать, её посещали мысли о том, что тело Нарциссы давно мертво, и душа её навечно осталась в аиде. Но сейчас при виде её не истлевшего и ни на день не постаревшего тела и безмятежного лица, обрамлённого ярко-жёлтым свечением, Гермиона оставила все сомнения. На короткий миг ей даже показалось, что грудь Нарциссы едва вздымается от слабого дыхания и, возможно, слышен стук сердца. — Она жива, — еле слышно молвила Гермиона, не поворачиваясь к Персефоне. А царица теней, так и не услышав вопроса в её словах, не отвечала. — Ты отдашь мне её душу? — Грейнджер с трудом оторвала взгляд от лица Нарциссы и подошла к призрачной границе. — Не в моих силах, Гермиона, — тихо проговорила Персефона. Она внимательно разглядывала тронный зал, будто кого-то искала, а потом, посмотрев на Гермиону, строго добавила: — Для начала тебе следует увидеться с ней. А уже потом… — А в чьих силах? — снова забыв о том, что перед ней богиня, Гермиона беспардонно перебила её. Персефона кинула быстрый взгляд в сторону саркофага и только через несколько секунд уклончиво ответила: — Душами в своём царстве заведует только мой муж, — она хмыкнула, отвернулась к призрачной границе и спустя мгновение снова вернула взгляд Гермионе: — Но тебе я обещаю свою защиту, пока ты в аиде, пока твоё тело живо, тебя никто не тронет. Грейнджер смерила её непонимающим взглядом и хотела было вернуться к своему вопросу, как Персефона предупредительно подняла указательный палец вверх и с особым чувством проговорила: — Я клянусь водами реки Стикс, Гермиона Грейнджер, что пока твоё тело живо, а душа находится в моих владениях, никто не посмеет посягать на неё! Я клянусь водами Стикс, что проведу тебя на Асфоделевы луга и верну обратно к границе, а также выполню любую твою просьбу, пока ты в аиде. Гермиона понимала, что значит такая клятва для богини, поэтому более не стала препираться, а лишь послушно кивнула головой, давая понять, что готова выполнить последующие указания. — Хоть в моих глазах ты сотворила героический поступок, вряд ли ты истинный герой, — от серьёзности Персефоны не осталось и следа, — а только он может преодолеть эту границу невредимым, — она ухмыльнулась, оценивающе оглядела Гермиону и добавила: — Когда ты пройдёшь через неё, твоя душа покинет тело. Она пройдёт дальше, а тело останется здесь. За свой бренный прах можешь не переживать! Я помещу его в живительный экстракт, — с этими словами она наколдовала позади Гермионы стеклянный ящик, заполненный почти до краёв точно такой же жидкостью, в которой плавало тело Нарциссы. — Итак? — Персефона в ожидании изогнула бровь и жестом пригласила Гермиону пройти через границу. — Добро пожаловать в загробный мир! Грейнджер в нерешительности посмотрела на упирающийся в ноги гроб, сглотнула, но один быстрый взгляд на спящую Нарциссу снова смёл все сомнения. Она кивнула и с лёгким румянцем на лице сказала: — Спасибо за клятву. А потом решительно прошла через призрачную вуаль. Ступая вперёд, Гермиона ожидала долю боли, ведь само понятие отделения души от тела представлялось чем-то мучительным, почти смертельным, но она едва ли что-либо почувствовала. Ощущения можно было сравнить с чувством прерванного сна от внезапной судороги. Гермиона словно уснула и тут же проснулась. Оказавшись в тронном зале, она не сдержала довольного смешка, но через секунду её обуял животный ужас: она повернулась, чтобы поделиться своими ощущениями с Персефоной, и увидела, как её тело, пошатнувшись, замертво рухнуло в гроб, расплескав янтарную жидкость на пол. Всё её существо содрогнулось от совершенно новых, ранее не испытанных чувств, похожих то ли на физическую боль, то ли на сожаление, а возможно это была безысходная тоска. Какая-то неведомая сила потянула Гермиону к её телу. И, возможно, она бы нырнула обратно, если бы не бессмертная Персефона. Царица теней действовала быстро: она загородила Гермионе обзор, взмахом руки подняла гроб в воздух, отправила его к саркофагу Нарциссы и щелчком пальцев скрыла их из виду. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она поражённую Гермиону и прошла через границу — с ней такого призрачная вуаль не сотворила. — Я не… Меня… потряхивает… Это… Я не знаю… — Грейнджер простучала зубами словно от холода и, тряхнув головой, замолчала. — А что ты думала? — хмыкнула Персефона и подошла ближе. — Ты только что совершила преступление против своей природы! — она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лицо Гермионы и, несмотря на страшные слова, одарила её нежной улыбкой, — Выглядишь ты иначе, — она внимательно оглядела Гермиону с головы до ног и добавила: — Мне очень жаль! Редко увидишь такие истерзанные души в этих краях. Кроме тебя и Аспасии, я уже и не припомню таких. Грейнджер в непонимании сдвинула брови и зачем-то посмотрела на свои ладони — словно ничего и не изменилось — руки не были призрачными, через них невозможно было рассмотреть что-либо. Она вовсе не напоминала привидение, но и не видела того, что видела перед собой Персефона. А царица теней тем временем продолжала рассуждать: — Последние тысячелетия мой муж избирателен в выборе фаворитов… — Что со мной не так? — выпалила Гермиона. Персефона выпрямилась и в очередной раз обвела тронный зал внимательным взглядом. — Нам нужно идти, — проигнорировала она её вопрос и уже схватила Гермиону за плечо, но потом резко отдёрнула руку и вдруг задумалась, — хотя, — протянула Персефона и снова смерила Гермиону внимательным взглядом, — давай-ка тебя приоденем подобающе. Не успела Гермиона запротестовать, как царица теней хлопнула в ладоши, и в её руках материализовалось длинное серое платье. — Вот! Возьми, — Персефона всунула наколдованное платье Гермионе, развернула её за плечи и подтолкнула к одной из колонн, — иди переоденься! И давай поживее! В этот раз Гермиона возражать не стала. Она послушно побрела к указанной колонне в надежде, что где-то рядом будут зеркала, и у неё получится наконец увидеть, что вызвало у богини жалость. Но ни зеркал, ни даже какой-либо другой отражающей поверхности в закутке у колонны не оказалось. — Поторопись! — услышала она взволнованный голос царицы теней, и времени на раздумья не осталось. Она быстро натянула на себя платье, которое оказалось не просто длинным, а ещё и со шлейфом, довольно открытым, таким, которое она вряд ли бы примерила в своей обычной жизни, и в одном из карманов оказалась горсть звенящих монет. Подумать и об этом ей не дала Персефона, позвавшая её: — Сколько лет ещё придётся Нарциссе ждать тебя?! Проигнорировав очередную дрожь, Гермиона выбежала к богине. — Так-то лучше! — пробурчала Кора и взмахом руки наколдовала зеркало. То, что увидела Гермиона, заставило её врасти в пол. В отражении на неё смотрела её хоть и помолодевшая копия без седины и морщин, но руки, шея и грудь были исполосованы множественными шрамами. — Я… Я… — начала Гермиона. — Прекрасна! — закончила за неё Персефона и двинулась на выход. — Хоть и истерзана, — бросила она через плечо. Посмотрев последний раз в зеркало, Гермиона поспешила за ней. Почти бегом они преодолели широкую лестницу, ведущую в атриум, утопающий в зелени высоких гранатов. Там Кора замедлилась и, обведя взглядом деревья, лишённые плодов, дёрнула Гермиону за руку и снова прибавила шагу. — Аид уже знает, что ты здесь, — буркнула она. Уточнять, каким образом Персефона это поняла, Гермиона не стала и молча проследовала за ней. Они покинули территорию дворца и очутились среди полей насыщенно-фиолетовых цветов, которые сильно напоминали лаванду. Но у Гермионы не было возможности рассмотреть их получше, так как Кора резким движением притянула её к себе, буркнула что-то неразборчивое, и их тут же охватили языки пламени. Огонь не обжигал, но ослеплял так, что Грейнджер и не поняла, что они трансгрессировали. Секунда — и они оказались в совершенно ином месте. Насыщенные цвета зелени гранатовых деревьев, чёрного дворца с белыми колоннами и фиолетовых полей сменились на безрадостный цвет серых лугов. Они приземлились аккурат у слияния двух рек, хотя Гермиона не могла точно сказать — что за водоём был перед ней. Казалось, что прозрачные воды реки по правую руку делали впереди крутой, совершенно неестественный поворот и сливались не с другой рекой, а с целым морем, ибо дальше за водой не было абсолютно ничего: ни конца, ни края, ни берегов, и пепельный горизонт сливался с такими же пепельными небесами. А за спиной — бескрайние серо-белые луга еле колосящихся высоких цветов. Лишь одно выбивалось из безжизненной картины вокруг — в нескольких десятках метрах от того места, где они приземлились, прямо у невысокого обрыва стоял каменный дом с деревянной крышей. — Мой скромный дар Нарциссе, — сказала Персефона. Движимая сильным чувством, Гермиона направилась к дому, но резко остановилась и в нерешительности оглянулась на Персефону. — Ступай! — с блуждающей улыбкой молвила та. — Не теряй времени, — с этими словами богиня сделала шаг назад и исчезла в языках пламени. Гермиона ещё некоторое время смотрела немигающими глазами на то место, где только что была Персефона, ведь она так и не узнала, как сможет забрать Нарциссу отсюда, но в конечном итоге развернулась и решительно пошла в сторону дома. Деревянное крыльцо совсем непритязательного строения пустовало, маленькие оконца без занавесок выглядели так, словно в доме никто и не живёт, а чёрная деревянная дверь была вовсе без ручки — видимо, открывалась она только с помощью желания хозяина дома. Прежде чем постучать в дверь, Гермиона заглянула в окно. Отсутствие света внутри мешало рассмотреть что-то кроме узкой лестницы, ведущей на второй этаж и небольшой гостиной, обставленной стеллажами, скорее всего, книжными. Улыбнувшись этой мысли, Гермиона занесла над дверью кулак, но так и не решилась постучать — всё её естество опять задрожало от неясной тоскливой боли, а неведомая сила потянула назад да так сильно, что она отступила. Сбежав с крыльца, будто вор, она зачем-то решила обойти здание. И не дойдя до конца дома, она увидела её. У края обрыва, буквально в нескольких метрах от Гермионы, в белом платье, очень похожем на её, стояла Нарцисса Блэк и смотрела вдаль. Болезненная дрожь тут же прекратилась. Вместо неё Гермиона почувствовала зарождающийся в груди жар. Отделённая от своей плоти она всё равно услышала, как далеко отсюда её сердце гулко застучало. А жар начал быстро распространяться по всему её существу, он уютно заполнил область живота, мягкой волной прокатился по ногам и рукам, и если бы она могла сейчас краснеть, то точно бы окрасил её щёки алым цветом. И этот же жар, с каждой секундой промедления превращавшийся в неистовое пламя, толкнул Гермиону в сторону той, кого она так долго искала. Считанные шаги их отделяли друг от друга. Гермиона полюбовалась пару мгновений гордой спиной и длинными платиновыми волосами, а затем тихо окликнула: — Нарцисса! Душа в белом платье вздрогнула и не сразу, будто не поверила своим ушам, обернулась, вперив в Гермиону недоумевающий взгляд. — Нарцисса, — еле слышно повторила Гермиона не в силах более сдвинуться с места. Душа Нарциссы так же, как и её, немного, но отличалась от своей плоти. Она была моложе, а глаза её были глубже и синее, словно два сапфира, взгляд которых вдруг изменился, стал совсем нечитаемым. Сдвинув брови, Нарцисса молвила: — Кто ты? Поражённая услышанным, Гермиона шумно втянула в себя воздух, а пожар, наполнявший до этого момента всё её естество, тут же сошёл на нет, оставив после себя ледяной холод. Где-то далеко её живое сердце пропустило удар. — Я… — сдавленно ответила она, но не продолжила — Нарцисса вдруг усмехнулась, вот-вот норовя сорваться в смех. — Боги! — выпалила Гермиона. Резко вернувшийся жар бросил её в уже распростёртые объятия Нарциссы. — Боги! — повторила Гермиона, прижавшись к Нарциссе. — Зачем ты так со мной? — сквозь слёзы она усмехнулась и почти вжалась в тёплую душу. — Прости, — Нарцисса улыбнулась в шею Гермионы, впутала свои руки в её непослушные волосы и, пропуская вибрации по её коже, повторила: — Прости, милая. Это было неуместно. Гермиона попыталась хоть что-то ещё выдавить из себя, но слова застряли комом в горле. Всхлипывая, она покачала головой, почти вцепилась в спину Нарциссы, спрятала заплаканное лицо на её плече и дала волю всем своим чувствам. Долгие рыдания в требовательных объятиях проходили под аккомпанемент мерно шумевшей реки, тихого шелеста асфоделя и горячего шёпота Нарциссы. Гермиона почти не слышала, что она шепчет. Полностью отдавшись пожару внутри, она изредка всхлипывала, отвечала что-то неразборчивое и совсем не хотела выпускать Нарциссу из своих рук. Каким-то чудом они в конце концов очутились в доме. К тому моменту пламя внутри Гермионы поутихло, её бедное сердце в оставшемся без души теле замедлило свой стук, а она смогла разумно думать. Нарцисса, видимо, прекрасно понимавшая, что происходит с только что оголившейся душой, прикладывала титанические силы, чтобы держаться чуть поодаль от Гермионы. Она провела её на небольшую кухню, где та наконец заговорила. — Кухня? — слова Гермионы звучали сдавленно, а стоять почему-то ей стало так сложно, что она в итоге села на предложенный стул. — Зачем… кухня? Гермиона обвела недоумевающим взглядом небольшое светлое, вычищенное до блеска пространство, зацепившись за множество ойнохой, кубков и прочей утвари, полной воды, вина, фруктов и хлеба. Нарцисса с секунду подозрительно посмотрела на Гермиону, но потом улыбнулась с пониманием и, налив два стакана вина, села рядом. — Пока ты не чувствуешь, но вскоре тебя одолеет жуткий голод и жажда, — Нарцисса придвинулась ближе, коснулась руки Гермионы, отчего та опять задрожала, и, быстро отдёрнув руку, придвинула ей второй стакан вина, — всё хорошо, Гермиона! — уверила она, с силой сжала кулаки и, чтобы не было более соблазна распалять душу, ещё не обретшую под ногами мёртвую землю, прижала руки к груди, но всё же придвинулась почти вплотную. — Я бы сказала тебе сейчас — дыши! Но получится каламбур, — она нежно улыбнулась, — в первое время ты будешь чувствовать всё очень остро, будет казаться, что тебя съедает, сжигает или наоборот замораживает изнутри, но со временем ты научишься с этим… эм-м-м, — Нарцисса с весёлой улыбкой замычала в поиске подходящего слова, — жить, — наконец выдала она и одарила Гермиону самой счастливой, лучезарной и божественно-привлекательной улыбкой, что Гермиона и вправду забыла, как дышать. Вновь воспламеняющееся нечто лавой потекло по несуществующим венам, было больно и одновременно хорошо. Гримаса страдания и невероятного счастья озарила лицо Гермионы, и она вовсе не заметила, что шрамы на её эфемерном теле ожили и, творя причудливые узоры, то заживали, то снова появлялись. Заметила это Нарцисса. Она невесомо очертила кайму ран на её руке, но новая волна дрожи заставила её отпрянуть. С тяжёлым вздохом Нарцисса одним большим глотком осушила свой стакан. — Я не хочу ни пить, ни есть, — Гермиона проследила за тем, как жадно Нарцисса выпила своё вино, перевела взгляд на свой нетронутый стакан и с отвращением отвернулась от него. — А что ты хочешь? — ласково спросила Нарцисса и в очередной раз поддалась соблазну придвинуться ближе. — Тебя… — «забрать» хотела сказать Гермиона, но не смогла закончить предложение — от близости Нарциссы пламя разогнало тягучую лаву, шрамы на теле заплясали с неистовой силой, и ей стало всё равно, сгорит ли она или вновь потеряется в оголённых чувствах. На короткий миг глаза Нарциссы почернели — всё равно стало и ей. Резко сорвавшись с места, она вцепилась в губы Гермионы в требовательном лобзании, подхватила её на руки и, не разрывая поцелуя, усадила на стол. Непочатый стакан неизбежно полетел на пол, щедро расплёскивая вино. Стулья какой-то неведомой силой были отброшены в разные стороны. Казалось, вся кухня заходила ходуном — несколько ойнохой на прилавках звонко треснули, а затем и вовсе разлетелись на осколки. Гермиона с Нарциссой этого даже и не заметили. Вжимаясь друг в друга, кусая, царапая и требуя от своих душ полного соединения, они сгорали от лишённых нервной системы чувств и заново воскресали. — Гермиона… милая… я… ждала тебя… верила… — безотчётно Нарцисса шептала между поцелуями, а когда обжигающие губы Гермионы оказались на её шее, и затрещало от неистовых объятий платье, она захныкала: — Спальня, Гермиона… Спальня… Сквозь гул в ушах Гермиона еле расслышала её просьбу и попыталась трансгрессировать вместе с ней хоть куда-нибудь, но ничего не вышло — палочка, как и магия, осталась за границей живых и мёртвых. — Остаёшься аристократкой даже здесь, — зарычала она, не пытаясь прервать свои поцелуи. Каким-то чудом Нарцисса всё же смогла оторваться от Гермионы, и пока та не успела запротестовать, схватила её за руку и потащила за собой к лестнице. Но короткий подъём на второй этаж они преодолевали очень долго. Поваленные на пол картины, сломанные перила и даже пробитые в нескольких местах стены стали результатом их непреодолимого желания поскорее стать одним целым. До того момента, как обе оказались в кровати, Гермиона ещё отдавала себе отчёт в происходящем. Она успела заметить, как их платья почти сгорели, а, возможно, были просто разорваны в клочья. Она ощутила, как дрожит не только её эфемерное тело, но и весь дом. Прервавшись от лобзаний на какой-то миг, чтобы ублажить свои жаждущие глаза взглядом в любимое лицо, душа Гермионы будто впервые прозрела: Нарцисса светилась, глаза её отражали то, что у самой происходило внутри. Но потом, когда Нарцисса утянула её в очередной требовательный поцелуй, пробежалась искрящимися руками по самым горящим местам её тела, всё покрылось пеленой почти садистского наслаждения. Осознание вернулось нескоро. Душа Гермионы ещё помнила жизнь и смену дня и ночи. И по жизненным подсчётам прошло около трёх суток. Вместе с постепенно потухающим внутри вулканом, когда в мир начали возвращаться очертания комнаты, Гермиона с глубоким вдохом вырвалась из тягучих объятий неги и, расплывшись в усталой улыбке, уставилась в потолок. Рядом задвигалась Нарцисса и с тихим шёпотом о приятной боли во всём своём существе улеглась на её грудь. — Так о многом хочется тебя расспросить, — зашептала она, пуская по телу Гермионы дрожь, — но меня очень сильно клонит в сон. — Так засыпай, — ответила Гермиона и запустила руку в платиновые волосы. — Ты знаешь, — Нарцисса потянулась, сладко зевнула и, с силой обвив Гермиону рукой, проговорила: — На Асфоделевых лугах души обычно не спят. Такая привилегия есть только у обитателей Элизия или у тех, кто ждёт своего перерождения на Островах Блаженных. — М-м-м? — не поняла Гермиона. С очередным зевком Нарцисса объяснила: — Только абсолютно счастливая и лишённая боли душа может уснуть в аиде, — она оставила лёгкий поцелуй между грудей Гермионы и с улыбкой, засыпая, промолвила: — Возможно, нас тоже ожидает Элизий… Ледяной холод, который Гермиона ощутила после неудачной шутки Нарциссы при встрече, резко вернулся назад. Она ощутила, как её живое тело дёрнулось в стеклянном гробу при этих словах, и, чтобы как-то успокоиться, она постаралась придать своему голосу беспечности: — Твоё долгое пребывание здесь было совсем лишено счастья?.. — Но не надежды, — Нарцисса, не почувствовавшая дрожи Гермионы, поспешила заверить её, — кстати, насколько долгое? — вдруг спросила она. — Пятнадцать лет, — сразу же выпалила Гермиона и попыталась не сжаться в комок. — О-о-о, — только и смогла вымолвить Нарцисса. В попытке передать свою собственную скорбь она сжала Гермиону сильнее и почти полностью накрыла её собой. По смятым простыням были разбросаны монеты, видимо, выпавшие из карманов, когда они неистово сжигали друг на друге платья. Нарцисса подцепила одну из них, покрутила в пальцах и, грустно усмехнувшись, проговорила: — Наверно, Харон пожалел тебя, раз не забрал все… Гермиона ничего не ответила. Поглаживая Нарциссу по спине, она по какой-то причине не спешила объясняться, как и задавать самый важный вопрос, который, впрочем, уже не имел никакого смысла, так как Нарцисса продолжила рассказывать об особенностях этого мира и невольно обронила: — …Но после того, как я умерла, стало легче. — Что? — голос Гермионы дрогнул, ледяные тиски сковали горло, а тело, лежащее на ней, более не грело. Нарцисса почувствовала неладное. Она приподнялась и, сев подле, повторила ранее сказанные слова: — Мёд Асфоделя не сдерживает смерть, а лишь замедляет… Моя пришла ко мне через месяц… Мои страдания после сделки прекратились после того, как я съела зёрна граната, предложенные Аидом. Я не хотела поначалу, — она говорила медленно, внимательно следя за изменениями на лице Гермионы, — боль оголённой души, ещё связанной с телом, напоминала мне о том, что я ещё жива, но тело постепенно умирало… Если бы я не съела зёрна граната, то… я бы отправилась в Тар… — Нарцисса стушевалась в страхе даже произнести название местности и быстро поправилась: — То я бы не смогла остаться на Асфоделевых лугах. Такие правила, — она пожала плечами. В ожидании реакции Гермионы она сдвинула брови, подобрала с постели ещё пару монет и о чём-то задумалась. Её явно подбирающиеся к сути мысли перебила сама Гермиона. — Значит, — она судорожно вздохнула, почувствовав, что её лежащее в гробу тело протестующе дрогнуло, — мы не покинем загробный мир. Оценить масштаб боли, пронзившей всё её естество в этот момент, она не успела, так как Нарцисса резко отпрянула. — Что? — с гримасой отчаяния и ужаса она закричала: — Ты жива?! Ты… Но как? Эти монеты… И ты… тут?! Лишившаяся единственного источника тепла Гермиона поднялась и безотчётно потянулась следом. Она схватила Нарциссу за руки, словно это единственное, что её удерживало в сознании, потянула обратно и сдавленно просипела: — Что? В чём дело? Нарцисса вырывалась, на глазах её навернулись слёзы, и она всё кричала и кричала о какой-то неправильности, о наказаниях и ещё много о чём — смысл Гермиона всё равно не улавливала. Её качало, мороз из нутра сковывал движения, покрывал инеем путаные мысли. В попытке унять доносящиеся откуда-то издалека крики, она рявкнула на Нарциссу: — Прекрати! Прошу тебя! Удерживать Нарциссу у неё более не осталось сил, и та отползла на кровати ещё дальше. Стараясь вернуть себе самообладание и хоть как-то согреться, Гермиона натянула на себя одеяло, сделала пару глубоких вдохов и медленно проговорила: — Что случилось? Я не могу понять… Я же останусь с тобой. Мы будем вместе, — завязавшийся в груди узел не позволил закончить мысль, и она снова прервалась на пару секунд, а потом выдавила: — Я годами искала путь к тебе… Нарциссе явно было не лучше. Из её горла вырвался почти животный рык, лицо исказилось болью, и вся она сжалась, притянув руки к груди. — Ты меня не услышала? — прошипела она. Тяжёлое дыхание заставило её замолчать, но только для того, чтобы в следующие мгновения взять верх над своим естеством, вытянуться вверх змеёй и со сверкающими глазами обрушить на Гермиону несправедливый гнев: — Ты не сможешь остаться со мной! Аид не даст тебе вкусить граната… Появившись здесь живой без его ведома, ты нарушила правила… Оставшись сейчас здесь, ты обречёшь тело на мучительную смерть… И… И… — теряясь в собственных словах, она схватилась за голову, — душа не найдёт покоя… На Асфоделевых лугах таким душам не место. Тартар! — Нарцисса запнулась на этом слове, вся побледнела, а вместо крика появился боязливый шёпот: — Вот, что тебя ждёт… — Нарцисса, — Гермиона попыталась успокоить её. Превозмогая сковавшую её члены боль, она подползла к ней, хотела дотронуться, но Нарцисса снова отскочила в сторону и разразилась криком с новой силой: — А следом и меня! Я не смогу пережить боль такой утраты… Это будет на моей совести… Я… Это я заставлю тебя покончить с собой… Я не могу! Мы не можем! Это… Это… Холод сковал и Нарциссу. Схватившись за горло, с безумным взглядом она очень тихо выдавила: — Я люблю тебя. Я не могу так с тобой поступить. Ты должна вернуться… Её слова, точно яд, просочились в мысли Гермионы, породив гнев, который очень быстро растопил сковавший холод. — Любишь? — она прошипела со злой усмешкой. — Где же была эта любовь, когда ты выбрала не меня, а жизнь троих незнакомых тебе людей? Нарцисса скривилась в болезненных муках и еле слышно прошептала: — Гермиона… Тогда… Это было… Всё было предрешено. И ты это знаешь… Я не могла поступить по-другому… — Чушь! — заорала Гермиона и быстро преодолела отделявшее их друг от друга расстояние. Она вырвала из рук Нарциссы одеяло, которым та пыталась прикрыть свою наготу, отбросила его в сторону и ещё громче закричала: — Это чушь! Не говори мне о судьбе! Не говори, что смирилась! — Гермиона! — Нарцисса сделала ещё одну попытку защититься. — Одна душа не стоит трёх других! — Замолчи! — неистово завопила Гермиона. — Замолчи! Одна душа не стоит трёх других? А как же моя душа, Нарцисса? А как же Анна? А твой сын? Твой выбор разрушил мою жизнь! А сейчас ты хочешь, чтобы я ушла?! Ушла… и что? Нарцисса в ужасе отшатнулась от неё, но Гермиона не позволила ей сбежать и, с силой сжав её руку, прорычала: — Какая жизнь меня ждёт там? Я пятнадцать лет не видела её! И сейчас ты снова играешь в благородство, думая, что спасаешь меня… Мне нет жизни на той стороне. Повисла тишина. Гнев всё ещё бурлил в Гермионе, но полные слёз глаза Нарциссы заставили её в надежде замолчать. Она выпустила её из сильной хватки и вместо этого попыталась притянуть Нарциссу в объятия, но та дрогнула, отшатнулась и с нажимом молвила: — Тебя ждёт жизнь. А потом она всхлипнула и завыла: — Уходи! Если бы Гермиона была в своём теле и была скована большей совестью, то никогда бы так не поступила, но сейчас её оголённая душа потребовала выпустить копившиеся годами боль, гнев и несправедливость. Разгоревшееся нутро руководило ею, и, не успев подумать, она занесла над головой руку и ударила Нарциссу по щеке. Гулкий звук разнёсся по спальне, и огонь внутри тут же погас. Боль растворилась в пепле. Гермиона ахнула и в страхе от содеянного попятилась назад, но шок на лице Нарциссы вернул её обратно. Не давая ей возможности сбежать, Гермиона кинулась к Нарциссе, схватила её в охапку и что есть силы сжала в своих руках. — Прости! Прости! Прости! — заплакала она. — Прости! — Гермиона! — горестно зарыдала Нарцисса, но не отстранилась, наоборот, она вжалась всем своим существом в неё и позволила слезам свободно пролиться. — Я не смогу там без тебя. Не жизнь меня там ждёт, а ад. Чем лучше Тартара?! — цепляясь за Нарциссу, Гермиона сжимала её в болезненных объятиях и рыдала: — Тартар, говоришь, нас ждёт… Ну и пусть… Зато вместе… — Мы даже друг друга не вспомним, — последняя попытка уговорить потерялась где-то в спутанных каштановых волосах. — Ты не знаешь, — Гермиона пробурчала и только сильнее вжала её в себя, — никто не знает. Я всё равно тебя найду. Сейчас же нашла. Нарцисса более не спорила, а Гермиона молчала. Дрожь, холод и жар отступили, вместо них появилось еле тёплое, но блаженное принятие. Они вжимались друг в друга ещё некоторое время. А затем Гермиона неуклюже отстранилась, но только за тем, чтобы пригладить обиженное ранее её рукой место на лице Нарциссы и притянуть её за поцелуем. Нежно, не позволяя разгореться болезненному наслаждению, отключающему мир вокруг, Гермиона лобзала губы Нарциссы лёгкими касаниями, путала пальцы в её мягких волосах и между поцелуями всё шептала и шептала, что никуда она отсюда не уйдёт, что у них есть ещё время, что Тартар подождёт. Нарцисса вздрогнула на упоминании проклятого места, поймала ласкающие её руки, оставила поцелуи на ладонях, а потом тихо, но решительно молвила: — Ты должна остаться здесь! — с этими словами она поднялась с кровати. — Не ходи за мной! Я скоро вернусь! — Нарцисса! — Гермиона запротестовала и поднялась следом, но гулко забившееся далеко сердце пригвоздило её обратно. — Я вернусь! — строго бросила Нарцисса, схватила с ближайшего стула мантию, накинула прямо на нагое тело и бегом вылетела из спальни. Гермиона не собиралась слушать её, поэтому попыталась подняться с кровати. Но, как только она встала на ноги, боль, рождённая её смертным телом, подкосила её дух. Она не ожидала, что смерть так быстро доберётся, но, видимо, пятнадцать лет скитаний и самоистязаний, а также пережитые за последние трое суток душевные страдания давали свои плоды. Небывалая тоска окутала её душу, слёзы несправедливости хлынули из глаз. В лихорадке Гермиона упала на кровать, укуталась одеялами и почти взмолилась всем богам о желании скорейшего возвращения Нарциссы. Встретить смерть в объятиях любимой было бы самым лучшим благословением. С этой мыслью Гермиона позволила боли, тоске и горечи взять вверх над разумом. Наверно, она бредила, металась от боли по кровати, но потом её нежно обвили руками, и она услышала требовательный шёпот. Сбивчивый голос Нарциссы пытался вывести ее из забытья. Хватаясь за него, Гермиона вытолкнула себя из обморока, но слова еле как складывались в целостные предложения. — Гермиона… Милая… Пос… — Нарцисса обвила её своим телом, гладила по горячему лицу, трясла и требовала найти в себе силы услышать её, — посмотри на меня! Сейчас же! — Я люблю… люблю тебя, — выдавила из себя Гермиона и блаженно улыбнулась — её бренное тело более не желало бороться за жизнь и призывать её вернуться назад. — Не смей! — зарычала Нарцисса сквозь рыдания и сунула ей в руку что-то мягкое и очень ароматное. Фруктовый запах заставил Гермиону отвлечься от проигрываемой борьбы своего тела, и она с трудом, но сфокусировалась на вложенных в её руку гранатовых зёрнах. — Как? — вымученно улыбнулась она и уже хотела кинуть зёрна в рот, но рука отказывалась слушаться. — Неважно! — Нарцисса затрясла Гермиону, вынуждая послушать её, и быстро протараторила: — Условие одно — мы никогда не покинем Асфоделевы луга. Ни Элизия! Ни перерождения! Вечность здесь среди бесцельно скитающихся душ. До Гермионы вряд ли дошёл весь смысл сказанного. Она качнула головой и снова попыталась съесть гранатовые зёрна. — Помоги! — прокряхтела она из последних сил. — Гермиона! — Нарцисса всхлипнула, но взяла зёрна в свою руку. — Мы будем вместе! — уверила её Гермиона. За мгновение до последнего удара сердца Нарцисса вложила в её рот всю горсть гранатовых зёрен. И душу Гермионы накрыла тьма. Мрак вскоре рассеялся. Ощущения, лишённые боли и связи с прахом, шептали о том, что забвение её не коснулось. А значит, всё получилось. Только тогда Гермиона открыла глаза. Нарцисса, нависающая над ней, шумно втянула в себя воздух. Она рывком притянула к себе Гермиону, зарылась руками в её волосах, что-то шептала, рыдала, но освободившаяся от праха душа ещё долго не могла разобрать слов. Гермионе было просто хорошо, легко и радостно. Она растворялась в тёплом кольце ласковых рук, в сладком голосе и нежных поглаживаниях. Позже, когда первое упоение отступило, Гермиона узнала, что зёрна священного граната, некогда привязавшие возлюбленную Аида к его царству, выторговала для них сама Персефона. Гермиона была более чем уверена, что Кора смогла это сделать не без помощи Пояса Афродиты. Условие, поставленное Аидом, который, скорее всего, пытался бороться с воздействием дара Аспасии, не пугало Гермиону. Вечность с той, за которой она и спустилась в аид, выглядела не плохо. И это окрыляло, пока обещанные Нарциссой голод и жажда не опустили её обратно на землю мёртвых. Богатые яства, к удивлению, имеющие вкус, терпкое вино утолили лишь часть голода, но до конца насытиться две души, страстно желающие быть едиными, смогли только друг другом. Гадес поставил условие, но даже он подвластен твёрдой, но иногда трепещущей руке судьбы — в каменном доме с деревянной крышей на краю Асфоделевых лугов две души погрузились в счастливый, безмятежный сон.