Мыс Сунион

      — Помогите!       Сквозь сильнейший гул в ушах и непонятно от чего навернувшиеся слёзы Гермиона никак не могла разобрать странные и как будто далёкие мольбы Анны Фортис.       — Я не хотела этого… Что я наделала?.. Профессор Грейнджер, помогите… Мы должны вызволить её…       Фортис точно искала своими уставшими и красными от слёз глазами её взгляда, но Грейнджер хоть и удерживала её в своих некрепких объятиях, но смотрела куда угодно, только не на неё.       Вокруг происходило что-то странное, шумное и будто не в этом мире, а где-то за толстой, туманной пеленой и как-то медленно, чтобы укрыться от внимания.       Внезапно рядом материализовался кто-то совсем незнакомый в шляпе. Он снял свой головной убор, учтиво поклонился, поздравил Анну с победой и, оставшись без внимания, тут же удалился. Собственная команда стояла поодаль. Ребята смотрели на Анну, не зная то ли им радоваться, то ли печалиться. А потом, как по команде, они отвели свои взгляды и истуканами уставились на с шумом захлопнувшиеся тяжёлые двери храма. Гермиона вздрогнула словно от набата и с растерянностью огляделась по сторонам.       Она зацепилась взглядом за красного как рак Хазани. Его маленькая, смуглая и счастливая мать висела у него на шее, что-то причитала, гладила его по кудрявым волосам, а он будто и не замечал этого. Под тяжёлым, сокрушительным взглядом наставника, стоявшего в паре шагов от него, Хазани стыдливо поджимал губы и прятал глаза. Гермиона не успела задаться вопросом, почему этот молодой человек так несчастен — её внимание привлекли шумные и весёлые греки. Семья Адраста облепила их главу семьи — спасённую из мрачного плена Аида бабушку — они обнимались, громко выкрикивали хвалу небесам, обливались счастливыми слезами, и всё это выглядело так странно и нелепо, ведь их сын, брат и внук Адраст, одиноко стоял у ступеней храма, с угрюмой печалью наблюдая за своей семьёй. Гермиона заметила, что поодаль от него стояла Аспасия. Она пристально смотрела на своего ученика и в нерешительности заламывала руки. Зенон и Эпикур о чём-то активно перешёптывались за её спиной. Кинув на них раздраженный взгляд, Аспасия подошла к Адрасту, понимающе кивнула и заключила его в отеческие объятия. Он и не сопротивлялся. Видимо она о чём-то спросила его, так как Адраст, всё так же неотрывно глядя на счастье своей семьи, вяло кивнул и что-то коротко ответил.       Не понимая зачем, Гермиона начала искать взглядом последнего проигравшего участника Агонэс. Недалеко от храма под сенью одинокой оливы она увидела Светлану — побитую, в порванной одежде, с запёкшейся кровью на руках и ногах, с кровоподтёками на лице. Бедная девушка не замечала радости своей семьи и команды. Её взгляд, полный отчаяния, был направлен в спину быстро удаляющейся Виктории Виннер.       Гермиона тряхнула головой. С зыбкой надеждой она перевела взгляд на закрытые двери храма Посейдона.       — Анна, где Нарцисса? — не отрывая взора от каменных дверей, она тихо переспросила: — Где профессор Блэк?       Судорожный всхлип заставил её наконец обратить внимание на Фортис.       — Анна… — срывающимся голосом повторила Гермиона, уже зная ответ.       Следующие события нескольких недель в воспоминаниях Гермионы были покрыты мглой. После возвращения участников из загробного мира количество народа в Гайдаросе заметно увеличилось. Репортёры со всего света, международные обозреватели, чиновники разных министерств и прочий сброд, разузнавший о случившемся во время Агонэс, всё прибывали и прибывали на мыс Сунион. Все стремились обличить обман директора Гайдароса, обвинить Оракул в жестокости, раскритиковать состязания и одновременно взять интервью у победителя.       Шум и суета, отвлекающие Грейнджер от главного, в результате заставили её написать письмо в Хогвартс директору Макгонагалл с требованием прибыть в Гайдарос незамедлительно. Минерва появилась на мысе Сунион следующим же днём. Она взяла на себя всё внимание репортёров, за что Гермиона и Анна были ей безмерно благодарны, разобралась с чиновниками, требующими подписать петиции против Аспасии, и бережно отказала независимым обозревателям международных состязаний в бойкоте последующих Агонэс. Если с отказом подписать петиции против Аспасии Гермиона была согласна, то вот отказ директора в бойкоте Агонэс она не поняла, но разбираться в причинах и мотивациях Минервы у Грейнджер тогда не было ни сил, ни желаний.       Из-за всей шумихи, поднявшейся вокруг событий на мысе Сунион, и из-за сопутствующих трагедий ни о каких праздниках по случаю окончания Агонэс не могло быть и речи. Участники, их наставники, семьи и команды покидали Гайдарос очень тихо, без долгих прощаний. Последние, кто оставил стены греческой школы, были участники от Хогвартса и Виннер с её командой.       В день отъезда Минерва Макгонагалл в сопровождении Гермионы встретилась с Аспасией во Дворце Олимпиоников. Грейнджер почти не участвовала в диалоге двух директоров, хоть Аспасия и пыталась поговорить с ней. Её скупые, но поистине искренние сожаления и слова соболезнования вызвали у Гермионы только мрачное кивание головой. Дальнейшие недолгие обсуждения она и не слушала. А после обмена дежурными любезностями Аспасия вручила директору Хогвартса победные трофеи и отпустила с миром.       Отправив треклятый котёл Мерлина и ненавистные весы правосудия на корабль, Минерва хотела было что-то сказать Гермионе, но зацепилась взглядом за стоящую у выхода Викторию Виннер. Оказывается, российский директор всё это время, пока они беседовали с Аспасией, находилась во Дворце.       — Поздравляю, Минерва! Не сама, так чужими руками и немалыми жертвами! — сухо бросила Виннер, провожая их взглядом.       Макгонагалл только и сделала, что одарила своего заклятого друга и давнишнего врага скупым кивком и поспешно вывела вмиг закипевшую Гермиону из Дворца.       — Пустите! — прорычала Грейнджер и выдернула у Макгонагалл свою ловко отобранную палочку. — Как она смеет? Я…       Она уже хотела влететь во Дворец и наказать дерзкую директрису, но наколдованные Макгонагалл сковывающие чары не дали ей сделать и шагу.       — Пустите! — почти взмолилась Грейнджер.       Из глаз совсем невовремя хлынули горькие слёзы. Так тщательно сдерживаемые всё это время отчаяние, бессилие, злость, обида и терзаемая сердце боль наконец вырвались наружу. Всё, что хотелось Гермионе в этот момент — это пулять самые смелые, ужасающие, запретные и выматывающие душу заклинания во всё, что движется. Минерва тогда поспешно трансгрессировала их в более безопасное место подальше от любопытных глаз. Ничто: ни слова уверений и сожалений, ни мягкие, небрежные касания, ни обещания помощи всех, кого только можно будет подключить к поискам входа в аид, не помогли Минерве Макгонагалл успокоить её совершенно разъярённого профессора защиты от тёмных искусств. Ничего ей не оставалось, как расколдовать Гермиону и позволить ей разрушать чужие сады невообразимыми проклятиями.       Макгонагалл, естественно, не осознавала истинных причин этого жуткого желания своего профессора разрушать. Да. Ей было по-человечески горько за Нарциссу Блэк, она прекрасно понимала боль и тяжкую скорбь Анны Фортис, для которой профессор зельеварения была единственным другом и поддержкой, но отчаяние Гермионы для неё оставалось загадкой ещё долгое время. Благо тогда Макгонагалл с понимаем отнеслась к желанию Грейнджер и Фортис задержаться на неопределённое время в Гайдаросе, дабы начать поиски входа в аид, и сама забрала оставшихся учеников. Вместе с ними и победными трофеями директор вернулась в Хогвартс.       Аспасия, конечно же, разрешила победителю Агонэс и её наставнику оставаться в её школе столько, сколько им вздумается. Она даже предложила Грейнджер пост в Гайдаросе, а Анне остаться доучиваться. Они отказали, ни минуты не раздумывая над предложением, а лишь попросили помощи в поисках. Аспасия тогда сокрушённо покачала головой и уверенно сообщила им, что это бесполезно, но позволила исследовать любые имеющиеся на территории её школы документы.       Без малого шесть месяцев Гермиона и Анна провели в Гайдаросе, изучив, не без помощи Зенона, школьную библиотеку вдоль и поперёк. Из тысячи фолиантов, книг, древних свитков и покрытых пылью глиняных табличек они нашли лишь одно упоминание, и то лишь, которое уже знали из книги «История Агонэс». Орфей, искавший вход в аид, несколько веков назад прибыл на мыс Сунион, а отсюда отправился на какой-то восточный греческий остров, коих на современной карте было больше тысячи. Это был тупик. Не помогли и «древние мыслители», увековеченные в волшебном мраморе.       Гермиона не собиралась опускать руки, но и оставаться в Гайдаросе больше не видела смысла. Уже тогда она хотела сорваться и поехать исследовать, если понадобится, все греческие острова, но рассудок возобладал над эмоциями. В сторону востока вместе с ней смотрела несовершеннолетняя, хоть и победительница жестокого состязания, недоучившаяся, совершенно разбитая и сбитая с толку девушка. Грейнджер чувствовала не только ответственность, но и некую доставшуюся ей в наследство от Нарциссы опеку над Фортис. Вернуться в Хогвартс тогда для Гермионы оказалось самым сложным, но самым верным решением.       Сейчас, выныривая из омута памяти, Гермиона собиралась окунуться в него ещё раз, но голос за спиной отвлёк её:       — Так много и так часто омутом никто, как вы, не пользовался. Могли бы уже забрать его в свои покои.       Гермиона с трудом оторвала взгляд от растворяющихся в омуте завихрений своей памяти и взглянула через зеркало на Минерву. Директор стояла в дверях своего кабинета и выжидающе сверлила напряжённую спину Грейнджер. Видимо, она хотела что-то ещё сказать и несколько мгновений стояла с открытым ртом, но в результате передумала, резко отвернулась и решительно прошла к своему столу.       — Я бы… — начала Гермиона, но Макгонагалл её быстро перебила:       — Да, да! Конечно. Можете продолжать. Я вам не помешаю, — директор даже не посмотрела в её сторону и, упершись взглядом в единственный лежащий на столе свиток, продолжила: — Но я ещё раз повторюсь: омут памяти, профессор Грейнджер, вы можете забрать в свои покои. Мне он не нужен… — она подумала пару секунд и добавила: — Пока не нужен…       Гермиона пробубнила слова благодарности и хотела было снова нырнуть в омут памяти, но поднявшиеся на поверхности изображения грёз о библиотеке Гайдароса с наименованиями секций заставили её притормозить.       С каждым разом погружения в свои воспоминания ей давались всё труднее и труднее. За то время, пока она пользовалась омутом памяти, в ней поселились и каждый день росли сомнения в истинности своих грёз. От погружения к погружению Гермионе чудилось, что воспоминания её о тех днях были неполными. Казалось, что в калейдоскопе собственных грёз есть прорехи, ведущие счёт даже не на минуты, а на целые дни. И это не давало покоя. Как бы тяжелы ни были погружения в свои воспоминания, Гермиона возвращалась к омуту с пугающей частотой. Несмотря на недоверие своей памяти, Гермиона была уверена, что ответ на её главный вопрос точно есть где-то там среди картин недалёкого прошлого. Именно это она и решила озвучить:       — Мне всё время кажется, что я знаю, где вход, что я об этом где-то читала или мне кто-то говорил, или кто-то намекал… И ответ где-то здесь, — она с силой сжала края омута и, сдвинув брови, провела палочкой по завихрениям, — но я не могу… Не могу поймать… найти этот момент. Я… — она глубоко вздохнула, оттолкнулась от омута памяти, развернулась к Минерве Макгонагалл и уловила её жалостливый взгляд, который она, впрочем, поспешно спрятала, снова уткнувшись в свиток на столе.       Гермиона собиралась выразить своё недовольство по поводу совсем ненужной жалости, но Макгонагалл и в этот раз её опередила. Тяжело вздохнув, она довольно жёстко промолвила:       — Два года, Гермиона… Прошло почти два года, как не стало… — она осеклась и, сглотнув, поправилась: — Как ты ищешь вход в аид, которого, возможно, и нет…       — Он есть! — громко отрезала Гермиона и отвернулась обратно к омуту. — Есть, — чуть тише добавила она. — Мифы — для маглов, для нас это часть истории, — она быстро повторила некогда сказанные Аспасией слова, — если есть загробный мир, то есть и вход в него.       — Через который попадают только мёртвые! — в голосе директора прибавилось стали, но Грейнджер не придала этому значения. Она будто и вовсе не услышала слов Макгонагалл и продолжила рассуждать больше для самой себя, нежели для неё:       — И тот, которым пользуется Персефона… И Орфей… Он тоже был там… Он мог воспользоваться тем проходом, который был для Персефоны… Мне нужно только найти его… Только найти… — словно заворожённая, тихо и сбивчиво говорила Гермиона и пристальным взглядом провожала последние утопающие в омуте воспоминания.       Макгонагалл больше не могла спокойно сидеть. Она резко поднялась со своего места, вышла из-за стола и направилась к Гермионе, но на полпути была остановлена тихим кашлем прежнего директора, с интересом наблюдавшего за разыгравшейся сценой со своего портрета. Минерва бросила на портрет Дамблдора быстрый взгляд и в результате лишь облокотилась о стол и, сложив руки на груди, дала и себе, и Гермионе несколько секунд молчания.       Когда тишина затянулась, Грейнджер подняла голову и снова воззрилась на директора через зеркало. В этот раз она не наткнулась на жалостливый взгляд. Минерва смотрела вовсе не на неё, а скорее куда-то в пустоту, и о чём-то напряжённо думала. Гермиона вздохнула, с силой почесала бровь и, не желая больше погружаться в омут, подцепила свои воспоминания на кончик волшебной палочки и аккуратно поместила их в стеклянный флакон. Она уже собиралась уйти, как Минерва снова заговорила:       — Нарцисса в аиде уже два года, Гермиона, — Макгонагалл старательно подбирала слова, — большой срок… сделка с Гадесом подразумевала, что душа останется там… навсегда… И…       — Мне всё равно! — Гермиона оборвала её.       Она с силой запихнула флакон с воспоминаниями в карман, резко развернулась и с вызовом посмотрела на директора.       — Мне всё равно, что вы похоронили её! Мне всё равно, что её похоронил собственный сын! — Грейнджер гневно процедила сквозь зубы последнюю фразу и, глубоко вздохнув, добавила: — Она не умерла! Анна сказала, как всё было. Её тело живо. А значит… Значит, я могу забрать её оттуда.       Минерва Макгонагалл выдержала озлобленный взгляд Гермионы, дала ей время отдышаться и тихо, почти с нежностью заговорила:       — Мне очень жаль, Гермиона…       Не дослушав её, Грейнджер вымученно усмехнулась и, пока Минерва приходила в себя от неожиданной наглости, прошипела:       — Она бы вообще туда не попала, если бы не вы. Если бы не ваше эгоистичное желание реванша…       — Профессор Грейнджер… — в голосе Макгонагалл звучало предупреждение, но смотрела она с сочувствием, что вызвало у Гермионы только раздражённое шипение:       — Ох, оставьте, директор, ваши рассуждения о важности участия в Агонэс и необходимости возвращения на родину этого проклятого котла для министерских крыс. Реванш! Вот, что было важно для вас. Поставить на место Виннер, — Гермиона запнулась на последних словах, будто сама себе не верила, что говорит об этом, но, выдержав недолгую паузу, добавила: — Но какой ценой, профессор?       Макгонагалл не отвечала и продолжала смотреть на неё долгим, неподвижным, сочувствующим взглядом. Гермиона же увидела в этом снисходительность вместе с отрицанием, но никак не понимание. Выдохнув, Грейнджер направилась к выходу, но прежде, чем уйти, она резко развернулась и с ещё большей злостью проговорила:       — Выбор! Так сказали в министерстве, когда мы вернулись… У Анны был выбор. А был ли у неё на самом деле выбор? Вы же слышали её историю. Вы знаете, что там произошло. Почему вы не защитили её? — Гермиона еле сдерживалась, чтобы не закричать и, когда Минерва оттолкнулась от стола, чтобы снова подойти ближе, она пригвоздила её другим вопросом: — Почему вы не бойкотировали последующие Агонэс, как это сделали Ильверморни и Бастет?       — Судьба! — тут же ответила Макгонагалл. — Дело в судьбе! В нашем министерстве не понимают, что есть Агонэс на самом деле. Они не понимают, что большинство того, что происходит во время Агонэс — это предопределённые события. Когда я сказала об этом, меня назвали фаталисткой, — на этих словах она вдруг прервалась и выжидающе воззрилась на Гермиону.       Грейнджер молчала. Минерва продолжила:       — Именно поэтому я и не бойкотировала следующие Агонэс, если они, конечно, случатся. Потому что… А смысл? Если школе Хогвартс будет не суждено принять участие в следующих Агонэс, то мы и не будем участвовать, — Макгонагалл пожала плечами, посмотрела на кивающего головой Альбуса Дамблдора и продолжила: — У меня было время подумать об этом всём: об Оракуле, об Агонэс, о том, что там всегда происходит. Ваши записи и ваши рассказы помогли многое понять, — Минерва быстро прошла к одному из стеллажей, достала изрядно помятые свитки пергамента и, вернувшись к столу, разложила их на нём.       Она взяла в руки один свиток и выжидающе посмотрела на Гермиону. Грейнджер неуверенно потопталась на месте, но всё-таки подошла к директорскому столу. В руках у Минервы был свиток пергамента с её записями, сделанными после первой встречи с Оракулом.       — Когда я увидела это, то вспомнила, что примерно так же Оракул приветствовал и нас, когда я участвовала в Агонэс. Для вас же не секрет, что Оракул заранее знает, кто победит, а кто проиграет, кто сойдёт с дистанции и почему. И так было всегда, — Макгонагалл положила листок на стол и ткнула пальцем в другой, в котором была запись о втором испытании. — Мы забываем об этом со временем, забываем не только как выглядит Оракул, что происходит в его храме, так же как и его слова. Поэтому так тяжело вести летопись. Поэтому так тяжело иногда поверить в предопределённость событий, в судьбу. Ей не выгодно, чтобы мы всегда помнили о ней, чтобы мы копались в ней, искали её. Если тебе суждено стать победителем, и ты знаешь об этом, разве ты будешь состязаться, бороться, чтобы им стать? — Макгонагалл покачала головой и подвинула к Гермионе другой свиток пергамента, в котором стояла лишь одна её запись со знаком вопроса «Оракул. Кто?». — Кто? — Минерва повторила её уже забытый вопрос. — Никто! — уверенно отрезала директор и отодвинула листок в сторону. — Оракул избирается среди самых простых людей, не владеющих магией, награждается божественными дарами, предвидением и небывалым долголетием, чтобы проводить жестокие игры, в которых проявляется истинный чемпион и не только для этого.       Минерва прервалась, задумчиво воззрилась на портрет Альбуса Дамблдора и, когда Гермиона уже хотела задать свой вопрос, тихо проговорила:       — Оракул — это ставленник судьбы. Устами Оракула с нами говорит сама судьба, — Макгонагалл с грустью выдохнула, быстро оглядела Гермиону с головы до ног, а потом развернулась и махнула палочкой в сторону дальних стеллажей, откуда с верхней полки на стол с грохотом упал огромный фолиант, название которого гласило «Прорицание», — не было бы судьбы, не было бы и этой дисциплины.       Гермиона скептично подняла бровь и позволила себе усмехнуться. Невесело усмехнулась и Макгонагалл:       — Да. Я тоже отношусь к этому предмету с некоторым скепсисом, — она запнулась и тут же быстро поправилась: — Относилась. Мы обе знаем, что есть такие предсказания, которые… — не договорив, она сделала неясный жест рукой в сторону портрета Альбуса Дамблдора и замолкла.       Гермиона не торопила. Она оглядела разбросанные по столу бумаги, нашла взглядом самый помятый свиток, в котором нетвёрдой рукой Анны Фортис был записан текст третьего испытания Агонэс и, скривившись при невольном прочтении первых строк, отвернулась в другую сторону.       Макгонагалл продолжала молча о чём-то напряжённо думать.       — Тогда… — Гермиона откашлялась и, когда директор наконец посмотрела на неё, задала вопрос, на который, скорее всего, уже знала ответ, — тогда, зачем… Зачем нужен Агонэс? Дело же не только в выявлении истинного чемпиона.       — Чтобы судьба свершилась, — просто ответила Макгонагалл, — и да, дело не только в поисках чемпионов, истинных героев-полубогов, — когда Гермиона снова вопросительно вздёрнула бровь, Минерва с нежной улыбкой посмотрела на свиток с записями Анны и объяснилась: — Аспасия поделилась своими мыслями, а Анна Фортис подтвердила своими рассказами о том, что произошло в аиде.       — Полубогов? — всё-таки решила уточнить Гермиона.       — Вы же не будете, профессор Грейнджер, отрицать существование богов? Вы и сами с ними встретились на мысе Сунион. Может быть слово «боги» слишком громкое для этих… древних… существ. Но когда-то они были богами для… нас… Да. Их сейчас не так много, и, судя по тому, что сказала Анна, они не сильно-то и вмешиваются в наши жизни, — по тому, как сильно Минерва сдвинула брови, можно было понять, что ей сложно подбирать правильные слова, — но в прошлом они имели некоторые связи со смертными. И эти союзы породили немало полукровок.       — Вы хотите сказать, что Анна?.. — Гермиона не договорила, и её лицо внезапно озарилось осознанием.       — Да, — подтвердила её мысли Минерва и быстро закивала головой, — да.       Гермиона вдруг покачнулась и хотела было уйти, но внезапная мысль остановила её. Она снова задумчиво почесала бровь и, вернув взгляд директору, спросила:       — Вы сказали, что дело не только в этом?..       Макгонагалл молча кивнула головой и скорбно поджала губы. Она не смогла выдержать пронзительного взора Гермионы, вернулась за стол и села в своё кресло. С глубоким вздохом она ответила:       — Во время Агонэс происходит много других событий, которые, возможно, тоже предопределены. Мне кажется, что на мысе Сунион во время Агонэс собираются не случайные волшебники. У каждого в результате там свершается своя… — Минерва опять тяжело вздохнула не в силах произнести это слово. — Словно, сама судьба притягивает их туда для того, чтобы произошло то, что должно произойти.       Гермиона выдержала прямой, долгий и цепкий взгляд Минервы всего несколько мгновений, а потом она нервно качнула головой и опустила глаза на стол. Взор её зацепился за заляпанный зельем свиток пергамента с текстом второго задания. Она прочитала про себя последний строки и вдруг резко с пониманием посмотрела на Макгонагалл.       — Я тут вспомнила, — проговорила она и нервно почесала бровь, — Аспасия рассказывала, что ей приснилось во время последнего задания. Прежде чем проснуться, она увидела четыре саркофага с телами в тёмном помещении… — Грейнджер вдруг зажмурилась от внезапной головной боли, словно опять занырнула в омут памяти.       Вернулось и ощущение того, что она опять что-то упускает из виду. С тоской она воззрилась на директора и договорила:        — Четыре гроба в аиде. Всё предопределено, — с грустной усмешкой Гермиона отвернулась в другую сторону, — мы все были… есть пешки мойр или… Тюхе или чего-то ещё, Мерлин знает, в их шахматной партии. То, что должно произойти… — она не успела одёрнуть себя и тихо прошептала то, что тревожило прямо сейчас: — Агонэс должен был произойти, чтобы я… Нарцисса… мы… А потом её забрали.       Сказав лишнее, Грейнджер не смогла более смотреть на Макгонагалл и спрятала взгляд в разбросанных бумагах на столе. Минерва тоже опустила глаза на лежащий перед ней раскрытый свиток — единственный не помятый и не забрызганный разными зельями, печати и несколько подписей говорили о том, что это важный документ. Гермиона в скором времени тоже взглянула на этот свиток. Сглотнув, она показала на документ и тихо спросила:       — Вы подпишите моё заявление?       Минерва ответила не сразу. Она устало потёрла переносицу, достала из шкафчика пышное перо и, прежде чем обмакнуть его в чернила, воззрилась на Гермиону.       — Стоило ли возвращаться в Хогвартс, чтобы через два года уйти?       В словах директора не было возражений или упрёка. Она смотрела на Грейнджер с искренней печалью, с толикой непонимания, поэтому ответ Гермионы был спокойным и честным:       — Нужно было проконтролировать, чтобы Фортис закончила школу.       Минерва оценивала её ответ пару секунд, потом коротко кивнула и быстро поставила в свитке свою подпись, закрепив всё одной большой печатью. Но отдавать заявление об уходе она не торопилась.       — Сегодня утром прилетела министерская сова с заказным письмом на ваше имя, — Макгонагалл говорила нарочито будничным тоном, причём следила за изменениями на лице Гермионы очень внимательно.       Грейнджер не реагировала, и директор продолжила:       — На нём печать Российского консулата и герб Российской Академии Волшебства, — прервавшись и так не получив никакой заинтересованности на лице Гермионы, Минерва со вздохом выдвинула шкафчик и выудила оттуда тонкий конверт, скреплённый аж тремя печатями. — Вы вели переписку с Викторией Виннер… — директор утверждала, но на Грейнджер смотрела вопросительно.       Вместо ответа Гермиона кивнула и протянула руку, чтобы забрать конверт и своё заявление об уходе.       Больше Минерва Макгонагалл выяснять что-либо не стала. Она одарила Гермиону сдержанной улыбкой, отдала конверт со свитком и поднялась со своего места, чтобы попрощаться:       — Берегите себя, мисс Грейнджер, — она протянула Гермионе руку. — И, я всё-таки надеюсь, до свидания!       Гермиона с грустной улыбкой пожала её ладонь и, прежде чем покинуть кабинет директора, тихо молвила:       — Прощайте, профессор Макгонагалл.       Как только горгулья, верная охранница директорского кабинета, прыгнула на своё место, Гермиона Грейнджер торопливо и прямо на ходу, норовя порвать конверт, взломала все три печати и дрожащей рукой вынула сложенное в несколько раз письмо, к которому прилагался один листок поменьше, скреплённый с письмом тонкой нитью и ещё одной восковой печатью. Дочитав документ до конца, Грейнджер проверила конверт на наличие ещё чего-нибудь. Внутри лежала маленькая, размером с палец чёрно-белая, почти застывшая фотография. Осмотрев её, Гермиона резко остановилась посреди пустого коридора, перечитала письмо ещё раз, а потом расплылась довольной улыбкой.       — Ну хоть что-то, — пробурчала она себе под нос и, спрятав письмо в карман мантии, кинула быстрый взгляд на часы, которые показывали без десяти пять вечера.       Она подумала пару секунд, а потом быстро развернулась и пошла совсем в другую сторону. Путь её лежал в Астрономическую башню.       Несмотря на аномально тёплый июнь, наверху, в обдуваемой со всех сторон башне было довольно прохладно. Гермиона преодолела последние ступени, укуталась плотнее в свою мантию и, завидев у дальней стены на полу скучающую Анну Фортис, весело ухмыльнулась.       — Опаздываете, профессор, — пробурчала Анна, но буквально через секунду одарила Гермиону приветливой улыбкой.       — Уже не профессор, — отмахнулась Грейнджер и подошла ближе.       Перед Анной на полу среди пары подушек и пледов лежала шахматная доска с уже расставленными по своим местам фигурками.       — Макгонагалл подписала ваш увольнительный лист? — удивилась Фортис и жестом пригласила Гермиону занять место напротив. — Так быстро? Я думала, она вас ещё долго не отпустит.       — Упрашивать не стала, — промолвила Гермиона и, разместившись на мягкой подушке, накрыла ноги пледом.       Она отодвинула шахматную доску в сторону, чем вызвала дружный вздох разочарования у шахматных фигурок и протест Анны:       — Эй! — Фортис смерила бывшего профессора ЗОТИ недружелюбным взглядом и тут же вернула доску на место. — Давайте сыграем! Последняя партия.       — Фортис! — устало выдохнула Гермиона. — За два года сколько раз мы это проходили?       — Мно-ого-о! — довольно протянула Анна.       — И сколько раз я выиграла у тебя?       — Ни разу, — с хитрым прищуром Фортис сделала свой первый ход.       — И в чём интерес? — Гермиона отрицательно покачала головой, но всё же ткнула палочкой на свои фигурки.       Чёрная пешка воззрилась на своего временного хозяина, проворчала что-то по-немецки, и, промешкавшись пару мгновений, неуверенно продвинулась вперёд.       — В том-то и интерес, мисс Грейнджер, — Анна лукаво подмигнула и отдала приказ своему белому коню пойти в наступление.       — Ты неисправима. Упёртая, как баран, — пробубнила Гермиона и попыталась сделать ответный ход, но следующая пешка ни в какую не хотела подчиняться.       Фигурка визжала по-немецки, крутила пальцем у виска и, видимо, пыталась подсказывать, показывая своим маленьким мечом на соседнюю пешку, которая сокрушённо качала головой. Подняли шум и остальные чёрные фигуры, пока на них не гаркнула фигура короля:       — Κάνε ησυχία! Ακολουθήστε την παραγγελία γρήγορα!       — Ευχαριστώ πολύ! — Гермиона подарила греческому королю благодарную улыбку и снова ткнула палочкой на выбранную пешку.       Та поворчала, в очередной раз покрутила пальцем у виска, но в результате подчинилась. А Фортис в предвкушении расплылась улыбкой.       — Как ваш греческий? — спросила она, прежде чем сделать ход.       — Ну, он меня вроде понимает, — Гермиона пожала плечами, подмигнула греческому королю и, оторвав взгляд от доски, посмотрела на Анну долгим взглядом. — Как экзамен по рунам? Это же был последний экзамен? — Грейнджер уточнила и немного нервно поёрзала на месте, от внимания Анны это не укрылось. Она с прищуром оглядела Гермиону, задержалась взглядом на торчащем из кармана мантии конверте и нарочито скучающим тоном ответила:       — Да. Последний. Выше ожидаемого.       Грейнджер одобрительно улыбнулась, сделала свой ход самой первой пешкой, которую в следующее мгновение смахнула с доски белая фигура коня.       — Что планируешь… — начала она, но Анна её быстро перебила:       — Вы ничего не сказали про мою новую причёску! — Фортис обиженно надула губы, пригладила свои короткие выбеленные пряди, но, поймав снисходительный взгляд Гермионы, тяжко вздохнула: — Знаю! Оттягиваю момент, — тихо промолвила она, — и выглядит это жалко.       Грейнджер не стала сразу отвечать. Она вернула внимание шахматной доске, выслушала подсказки греческого короля, сделала свой ход и после ответного хода Анны тихо молвила:       — Мне нравится твоя причёска. Блондинкой тебе очень хорошо. И, по-моему, твои волосы стали чуть длиннее.       Скептично вздёрнув бровь, Фортис беззлобно усмехнулась:       — Угу. С тех пор прибавили пару сантиметров. Да я уже, если честно, привыкла и не представляю себя с длинными волосами. А вот вам бы не помешало немного подстричься. — Анна внимательным взглядом оценила длину волос Гермионы от макушки до самой поясницы и, зажмурившись, приготовилась услышать гневную тираду, но вместо этого Грейнджер лишь фыркнула:       — Не завидуй, Фортис!       Они обменялись весёлыми взглядами и вернулись к игре, в которой чёрные уже с треском проигрывали белым. Через несколько минут, когда на шахматной доске была патовая ситуация и в дальнейшей игре не было смысла, Грейнджер с нежностью пригладила по короне своего греческого короля и, воззрившись на довольную собой Анну, проговорила:       — Мне тоже не хочется прощаться.       Фортис скривила губы и, не отрывая глаз от доски, прошептала:       — Тогда может быть и не стоит? — с глубоким вздохом и ярким румянцем на щеках она посмотрела на Гермиону и также шёпотом добавила: — Я знаю, что вы задумали… Я с вами.       — Анна, — начала было Гермиона.       — Мне некуда идти, — быстро проговорила Фортис, — стажировка в министерстве меня не интересует. В Хогвартсе я оставаться не хочу. А настойчивые предложения должности ассистента кого-то там, — в попытке вспомнить должность Анна активно замахала руками, — из Бастета меня больше пугают, чем впечатляют.       Гермиона не смогла выдержать цепкий, ожидающий взгляд своей собеседницы и с шумным выдохом посмотрела на затягивающееся тучами небо. С запада подул сильный ветер, который растрепал не только её отросшие волосы, но с лёгким скрипом поиграл торчащими из-под мантии свитками пергамента. Грейнджер задумчиво пригладила конверт из России и вернула взгляд Анне.       — А как же путешествие? Рэгис, Саплютус и Дельгадо вроде как собрались в большое путешествие по Европе. И я знаю, что они звали тебя с собой, — внимательно следя за реакцией Фортис, Гермиона засунула конверт поглубже в карман.       Анна, не раздумывая, отрицательно покачала головой:       — Я с вами!       Гермиона с улыбкой, но немного неясно закивала головой. Набрав побольше воздуха в лёгкие, она на выдохе произнесла:       — Хорошо! — когда Анна просияла, Грейнджер призвала её внимание поднятым вверх пальцем. — Только при условии! Я хочу, чтобы ты сначала выслушала меня. А уже потом принимала решение.       Анна открыла рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его и согласно кивнула головой. Гермиона задумчиво почесала бровь, словно решая с чего начать, откашлялась и честно призналась:       — Я не говорила тебе об этом сразу — не хотела заранее обнадёживать, но я кое-что узнала из твоего прошлого.       Грейнджер прервалась и внимательно проследила за изменениями на лице собеседницы, та будто оставалась безучастной, лишь коротко кивнула, призывая продолжать.       — Меня долгое время не оставляли в покое две вещи. Первое — это предсказание вёльвы о победе русской участницы в Агонэс, второе — это твоё родимое пятно на голове.       — Откуда?.. — не поняла Фортис и машинально потянулась рукой к затылку.       — Когда Нарцисса не позволила мне тебя постричь, — улыбнулась Гермиона.       Когда Анна расслабилась и приготовилась слушать дальше, Грейнджер снова почесала бровь и со вздохом продолжила:       — О твоём появлении в детском доме в нашем министерстве я ничего не нашла, магловские архивы не дали никаких результатов… Ты словно появилась из ниоткуда… Я поняла, что поиски нужно расширить, и предсказание вёлвы подсказало, где нужно искать, — Гермиона вдруг усмехнулась и раскраснелась. — Я была удивлена, когда Виктория Виннер ответила на моё первое письмо. И ещё больше была удивлена, когда она без проблем вызвалась помочь мне в поисках ответов. Я не знала, что уже тогда, когда я ей рассказала о твоём необычном родимом пятне, она уже догадывалась о твоём прошлом, — Грейнджер прервалась в ожидании вопросов или претензий, но Анна выжидающе молчала. — С помощью её связей с консулатом и их департаментом памяти, а также благодаря её рассказу, кое-что прояснилось. И если честно прояснилось уже давно, но нужно было последнее доказательство… Сегодня я его получила.       Гермиона замолчала, вынула из кармана конверт, письмо, приложение и старательно незаметно достала маленькую фотографию.       Анна не выдержала:       — Хватит предыстории! Говорите уже!       — Это вырезка из «Русского вестника» выпуска за осень 1986 года, — Гермиона оторвала от письма приложение и протянула Анне, — главная газета российского волшебного общества.       Анна осторожно взяла в руки ветхий клочок бумаги, по центру которого окружённая нечитаемыми и частично стёртыми от времени письменами находилась выцветшая и застывшая фотография плачущей женщины. Отпечаток горя на её лице не перекрывал её красивые, аристократичные черты. Фотограф запечатлел её в моменте болезненного заламывания рук, из которых выпала волшебная палочка. Рядом, оберегая и поддерживая за плечи, стоял статный, очень похожий на женщину мужчина. С явной агрессией, он что-то говорил, скорее всего, блюстителю порядка, записывающего его слова в своём блокноте.       — На фото Ольга и её брат Пётр Романовские, — пояснила Гермиона, — представители одного из самых великих волшебных родов России, если не во всей Европе. По легенде этот древний род ведёт свою историю аж от самого Энея, — на этих словах Грейнджер с пониманием дела ухмыльнулась, но быстро взяла себя в руки и продолжила: — В статье говорится о похищении. В ночь на 26 ноября 1986 года кто-то неизвестный пробрался в дом недавно разведённой Ольги Романовской, наложил на неё заклятие оцепенения и похитил её трёхмесячную дочь. Похититель не оставил никаких записок, а позже не требовал от семьи никаких выкупов. Кто-то просто без каких-либо причин украл у матери ребёнка. Спустя несколько дней в Бирмингеме на крыльце детского дома был найден ребёнок около трёх месяцев от роду, закутанный в одеяло с запиской, написанной с ошибками, в которой говорилось о просьбе назвать девочку Анной и дать ей фамилию Фортис. Что примечательно, именно так Ольга Романовская нарекла свою дочь.       Анна не реагировала, не двигалась и с тех пор, как взяла в руки газетную вырезку, ни разу не посмотрела на Гермиону.       — До этих событий семью сотряс скандал. Ольга развелась со своим мужем. Причин никто не знал, — Грейнджер нервно поёрзала на месте, укуталась в полы мантии плотнее и добавила: — Виктория Виннер поделилась, что же произошло на самом деле. Муж Ольги Романовской ушёл от неё, так как узнал об измене. Ребёнок оказался не его, а от покойного на тот момент любовника, некого Ильи Сильного.       Анна наконец оторвала взгляд от выцветшего куска газеты и с непониманием уставилась на Гермиону:       — И?       — Фортис — это «сильный» на латыни, — объяснила Грейнджер.       У Анны поползли брови вверх, но через мгновение она потрясла головой и категорично отрезала:       — Это ничего не доказывает. Череда случайных событий… — она отложила газетную вырезку в сторону и, стараясь чем-нибудь себя занять, схватила с шахматной доски ладью. — И откуда Виннер вообще об этом всё знает? — Анна вспыхнула и откинула ладью обратно на доску.       — Виктория Виннер — в девичестве Романовская, сестра Ольги и Петра Романовских, — спокойно ответила Гермиона и приготовилась к шквалу негодования, коего, на удивление, не последовало.       У Анны отвисла челюсть, чем Грейнджер поспешила воспользоваться. Она протянула Фортис маленькую фотографию, которую до этого всё время сжимала в руке. Дрожащей рукой Анна взяла фотографию в руку и медленно опустила глаза. С карточки на неё смотрел лысый, улыбающийся пожилой мужчина с острым носом и огромным шрамом на всё лицо. Медленно изображение оживало, улыбка с лица мужчины сползала, и он, словно его кто-то окликнул, поворачивал голову назад, показывая в объектив свой затылок, на котором красовалось ровное спиралевидное родимое пятно.       Фортис охнула, схватилась рукой за свой затылок и воззрилась за объяснениями на Гермиону.       — Это Романовский Сергей Александрович. Дедушка Ольги, Петра и Виктории Романовских, — Грейнджер вздохнула, сжала в руках письмо и прежде, чем отдать и его Анне, проговорила: — Виннер сказала, что это родимое пятно раньше проявлялось у всех Романовских, но после их дедушки ни у родителей, ни у неё, ни у брата с сестрой его не было. Проявилось оно только у дочери Ольги… У Анны…       Фортис опешила окончательно. Она беспомощно открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба. Переложив фотографию мужчины со шрамом и таким же родимым пятном, что у неё, в другую руку, она осторожно подняла с пола газетную вырезку и внимательно посмотрела на красивое лицо матери.       — Вот так вот… Русская вёльва была права. Подтвердились и предположения Макгонагалл о том, что в Агонэс выигрывают потомки полубогов и героев, раз уж вашим предком является сам Эней, — Грейнджер глянула на письмо Виннер в своих руках и наконец отдала его Анне, — по-другому я никак не могу объяснить победу двух родственников в последних двух Агонэс.       — Виннер — моя тётя, — сухо прошептала Анна.       Она хотела что-то ещё сказать, но вдруг замолчала и ещё некоторое время рассматривала фотографии своих родных, пока не вспомнила о письме. Читала Фортис его долго и, наверно, несколько раз перечитывала. Гермиона не торопила. В тишине был слышен только гуляющий в башне сквозняк, да тихое перешёптывание шахматных фигурок. Спустя несколько минут греческий король чуть громче обратился к Гермионе с вопросом, на который она отмахнулась, а потом взяла фигурку в руки и, погладив по короне, засунула короля в карман.       — Виннер в письме зовёт меня в Россию, — Анна подняла глаза на Гермиону, — говорит, что она ещё не поведала обо мне моей ма… — она не смогла вымолвить столь непривычное для неё слово и, откашлявшись, поправилась: — Своей сестре…       Гермиона понимающе кивнула и одарила Анну ободряющей улыбкой.       — Спасибо, мисс Грейнджер, — Фортис быстро сложила письмо, положила его на пол, сверху немного небрежно кинула газетную вырезку и старую фотографию и отрицательно покачала головой. — Думаю, это лишнее. Это прошлое… И мне тяжело назвать его моим прошлым. Моё решение остаётся прежним — я с вами!       Впрочем, Грейнджер другого и не ожидала от упёртой, закрытой и умеющей держать свои чувства под контролем девушки. И для этого у неё уже был припасён ответ. Она подняла с пола газетную вырезку, повернула фотографией к Анне и тихо, но настойчиво проговорила:       — Эта женщина девятнадцать лет назад лишилась ребёнка не по своей воле. Всё это время она не опускала рук, искала свою дочь, и, я уверена, до сих пор горе бередит её сердце. Она имеет право хотя бы знать, что её дочь жива. Неужели после услышанного ты лишишь свою мать этого права?       Фортис молчала. Выдержав взор Гермионы, она замотала головой, резко отвернулась и уставилась невидящим взглядом на шахматную доску.       — Анна, послушай! — Грейнджер положила газетную вырезку перед собеседницей и почти нежным тоном промолвила: — Тебя никто не просит возвращаться в Россию навсегда и изображать из себя хорошую дочь, искавшую всю свою жизнь мать. Прими приглашение Виннер. Она встретит тебя в Москве. Покажись этой женщине, успокой её несчастное сердце, а потом, если захочешь, приезжай ко мне.       Анна вернула взор Гермионе, но через секунду, поджав губы, спрятала лицо в ладонях и с надрывом спросила:       — Что бы мне посоветовала профессор Блэк?       Грейнджер ожидала и этого вопроса, оттого, не раздумывая, ответила честно:       — Для Нарциссы не было ничего важнее семьи и близких. Ради сына она поступилась своими воззрениями, солгала злу, сестре прощала безумие, защищала и спасла нелюбимого мужа, закрывала глаза на твои выходки… — Гермионе хотелось что-то ещё добавить о Нарциссе, но голос дрогнул, и она замолчала.       Благо Анна быстро нарушила тишину:       — Хорошо! — бодро ответила она и забрала с пола письмо, фотографию и кусок газеты. — Я отправлюсь в Россию, но при одном условии, — Фортис сунула документы в карман, ткнула в сторону Грейнджер пальцем и отчеканила: — Вы никуда не исчезнете и будете на связи. Будете писать мне обо всех ваших передвижениях. И если… — она осеклась и тут же быстро поправилась: — После моего путешествия в Россию я приеду к вам. Мы продолжим начатое вместе.       Гермиона беззлобно ухмыльнулась и согласно кивнула головой.       — Куда вы сначала? — Анна подскочила с пола и протянула руку Гермионе, чтобы помочь ей встать.       — На Лесбос, — со вздохом ответила Грейнджер и, приняв помощь, взялась за предложенную руку.       — Почему туда?       — Магловские легенды, — Гермиона поднялась с пола, пожала плечами и добавила: — В одной из легенд говорится о том, что Орфей после возвращения из царства мёртвых был разорван на части вакханками. Его члены были выброшены в море. И однажды голову Орфея море прибило к берегам Лесбоса. Начну оттуда. Я пришлю тебе письмо, — Гермиона притянула Фортис к себе и прошептала: — Пообещай и ты мне, что будешь беречь себя.       Осторожно выбравшись из крепких объятий, Анна одарила Гермиону ласковой улыбкой и тихо проговорила:       — Обещаю!