The whole nine yards

Он быстро шёл по улице, сунув руки глубоко в карманы пальто. Промозглый ветер, издеваясь, трепал кудри; цеплял края туго повязанного шарфа, швыряя их в лицо, вынуждая недовольно дёргать головой, спасаясь от этой импровизированной плети. Когда очередной порыв ледяного вихря ударил по щекам, мужчина остановился и вытащил из кармана пачку сигарет. Раздражённо стукнув упаковкой по ладони, выбил одну и вытянул её зубами. Отшвырнув остальные на землю, зло чиркнул зажигалкой, сильно затягиваясь горьким дымом. Он редко курил, позволяя себе это удовольствие лишь в минуты отчаянной скуки, когда мир вокруг начинал сиять своим умопомрачительным идиотизмом и бессмысленностью. Когда в разум закрадывалась уверенность в том, что ему уже никогда не станет интересно. Что может предложить этот мир его жаждущему, пылающему, жадному до загадок уму? Люди предсказуемы, как опавшие листья под ногами: мертвы, бесполезны, пусты, невесомы. Скука, скука, скука! Шерлок сильно затянулся, сдавив фильтр тонкими заледеневшими пальцами, и поднял глаза. Вечер уже опустился на город, сделав и без того серые дома абсолютно бесцветными. В витринах зажглись яркие огни, стремясь отпугнуть сумерки, пытаясь разогнать подступающий мрак. Обман, кругом обман. Надежда на тепло, радость, свет. Зачем, к чему это всё? Чтобы вырвать у жизни пару мгновений призрачной радости, прежде чем холод выстудит тебя до состояния тумана, навечно поселившегося в каждом закоулке этого проклятого города-пустыни? Фальшь, обман, ложь… Всегда только пошлость, низменность существования, а дальше — пустота и туман. Забвение… Сигарета истлела и была отброшена. Серые глаза, зло сверкая, метнулись к большим окнам витрины напротив, и ядовитая ухмылка растянула губы. Парочка, обнявшись, стояла у ярко освещённого стекла. Девушка что-то восхищённо щебетала, показывая пальчиком и повернув сияющее лицо к своему возлюбленному. Тот согласно кивал, всё сильнее прижимая к себе пассию. Шерлока передёрнуло от слащавости и пошлости этой картины. Хотелось закричать этим идиотам, что счастье — химера, выдумка, лишь химия, которая растворится, исчезнет, как только тело насытится состоянием эйфории. Он сделал шаг на дорогу, в порыве разорвать этот момент их любования друг другом, растоптать радость, разорвать радужные цепи, но молодые люди, словно почуяв, быстро пошли дальше. Детектив хмыкнул и посмотрел на витрину… Одинокая, чёрная, неприступная, холодная, она стояла в высокой вазе, будто оградившись от буйства красок, окружавших её радостных соцветий. Шерлок, замерев, смотрел на это чудо. Что-то болезненно-приятное толкнулось в груди, и мужчина быстро пересёк дорогу, не отрываясь глядя на этот маяк во тьме, словно созданный, взращенный для него одного. Он хочет, ему нужно, необходимо… Это его приз, утешение, радость, желание… Холодные пальцы толкнули дверь, глаза жалобно посмотрели на продавщицу и охрипший голос просяще прошептал: — Дайте мне… Её… Продайте… Девушка удивлённо вскинула взгляд на высокого бледного мужчину, с взъерошенной копной чёрных кудрей. — Что вы желаете? Шерлок, задыхаясь, рванул шарф, ослабляя его удушающий узел, и почти выкрикнул: — Роза! На витрине! Она продаётся? — глаза с надеждой смотрели на хозяйку этого растительного оазиса. Девушка заулыбалась и, кивнув, прошла к стеллажу у окна. Потянула цветок, но Шерлок, немного успокоившись, грубо приказал:  — Вместе с вазой. Продавщица вздрогнула и приготовилась возразить, но детектив мягко произнёс:  — Прошу вас.

***

Он ещё долго смотрел на своё сокровище, забыв скинуть пальто, снять перчатки. Поставив вазочку на стол, Шерлок присел на корточки, уложил пальцы на столешницу и, опустив на них подбородок, не мигая, разглядывал чёрное совершенство. Роза, согревшись, испускала тонкий, едва ощутимый аромат. Слегка кисловатый, с нотками горечи, он нежно коснулся дрогнувших ноздрей, и мужчина зажмурился от накатившей волны тепла. Что-то неизвестное, безумно-огромное, но невидимое, надвинулось на сознание, туманя трезвый, холодный разум, топя его в потрясающей нежности к хрупкости цветка. Осторожно стянув перчатку, Шерлок коснулся бутона, поразившись контрастности белой кожи пальцев и черноты лепестков… Радость кольнула каждую клеточку пылающего тела, опьянив, наполняя безумием сияющие глаза. Мужчина, вскочив, сдёрнул пальто, отшвырнул его в сторону кресла. Шарф, перчатки, ботинки, всё к чёрту! Ему нужно… Он обязан сказать, объяснить, поделиться этим с… — Джо-он! Джон! — рванувшись, он взлетел наверх и распахнул дверь в комнату друга, задыхаясь от нетерпения. — Джон… Спальня встретила его безмолвием и пустотой. И вдруг навалилась усталость. Ноги, ослабев, подогнулись, и он сполз на пол, тяжело с хрипом дыша, не слыша ничего, кроме оглушающего стука пульса в ушах. Провёл дрожащими пальцами по холодному лбу, с трудом поднялся и молча вернулся в гостиную. Пройдя мимо стола, он с ненавистью посмотрел на цветок и, не останавливаясь, скользнул к себе. Злость, одиночество, скука вновь навалились многотонной плитой. Шерлок, раздевшись, лёг в холодную неприветливую кровать, потянул на голову покрывало и заплакал. Жалобно, по-детски обиженно, с обильными горячими слезами, и ненавидя весь это лживый мир. Его плечи вздрагивали; пальцы мяли подушку; лицо, горящее от непривычной солёной влаги, зарывалось в наволочку. Сердце жалобно выбивало привычный речитатив: скука, скука, скука… Тьма, тьма, тьма… Боль… Он один, сейчас, завтра, через год, через вечность… Скука, тьма, боль… Сон, забытьё… Спасибо…