Чёрная рябина

      Камиля забрали на операцию. Всё, теперь от Саши больше ничего не зависело. Резко закончились силы, он опустился на скамейку в больничном дворе.       — Пей, — Идрис протянул ему термос и сел рядом.       — Да не надо, у меня...       Саша снял жилет и похлопал себя по карманам, он привык в каждую куртку класть шоколад и орехи, чтобы в случае чего быстрее восстановить энергию. А вот в этот раз забыл. Ага, и запереть шкаф с не тем жилетом забыл.       — Пей. Хватит одного полутрупа на сегодня.       Саша судорожно вздохнул, отвёл глаза.       — Простите. Я должен был...       Идрис не стал слушать, молча пихнул термос ему в руки. Голова кружилась, перед глазами плыло. Так, придётся всё-таки выпить предложенное, чтобы не вырубиться. Сашка сделал пару больших глотков, скривился. До чего же горько... Хина прямо. Но перед глазами сразу прояснилось. Саша вдруг заметил, что сидит в рваных ботинках. Когда превращался в тень, так и забыл обувь снять. Теперь вот в человеческом облике ноги мёрзли. Тут забыл, там забыл… Тень двадцати двух лет отроду со старческим склерозом. И ладно бы от этого только ему плохо было. Нет же!       — Очухался? — поинтересовался Идрис.       — Да. Быстро эта штука действует. Куда быстрее, чем еда, — пробормотал Саша.       Он всё ещё смотрел вниз, не в силах поднять взгляд. Не должно было всё так закончиться. Как на душе-то паршиво. А от себя и своих мыслей некуда деться. Если в разговоре с главой пустынников так от стыда корёжило, то как быть, когда сюда приедет отец Камиля и другая его родня? Словами не поможешь, ничего назад не вернёшь.       — Ещё бы. Такие отвары часто пить не стоит, но в крайних случаях они — лучшее средство.       — Спасибо. Послушайте... — Сашка нервно сглотнул. Должен хоть кому-то сказать, чтобы не двинуться. — Это я виноват, что Камиль надел тот защитный жилет. На него не хватило зелья зрячей, а я не успел об этом всех предупредить. Надо было с собой жилет забрать, а не убирать в шкаф...       — Мне-то ты зачем это говоришь? — ровным, безразличным тоном спросил глава пустынников. — Перед его роднёй винись, если полегчает. На самом деле... Ублюдское стечение обстоятельств. Так бывает. Винить себя можно до гробовой доски, но толку от этого ноль. Дел сейчас много будет, вот и займись чем-то нужным лучше.       — Я… Просто… Постараюсь. Сожалею, что так много ошибок совершил. Не хотел верить в очевидное.       Идрис поморщился, окинул его оценивающим взглядом.       — Знакомо. Но это не повод сидеть и выть о том, чего не исправить. Не давай Недоле водить себя по замкнутому кругу и завязывать всё новые узлы, как сказала бы моя бабка.       — Да, вы правы, — покорно кивнул Саша. Ему бы легче стало, если бы его обвинили в случившемся, высказали всё о его глупости, бесполезности.       Идрис откинулся на спинку скамейки, прикрыл глаза.       — Далеко тебе ещё до семи побед, Ярцев.       — Вы о чём?       — Говорят так. Чтобы отвоевать у Недоли свою судьбу, надо одержать семь побед. Над собой, разумеется.       — Надо будет больше узнать об этом. — В больничном дворике гулял ветер, качал ветки деревьев. Но скамейку, на которой сидели Саша и Идрис, ветер почему-то обходил стороной. — Понимаете... Камиль много рассказывал про силу и веру, но мне это всё пока плохо даётся.       Саша пытался хоть во что-то верить, но сегодня всё опять сломалось. Он будто снова потерял тропинку в лесу и не знал, как из него выйти. Во что и как верить, если…       — Оно и видно. Сверхъестественные силы не любят, когда им ставят условия. Тебе бы понравилось, если бы кто-то заявил «я поверю, что ты существуешь, если сделаешь, как я хочу»? Вот и им не нравится.       Саша глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Оба пустынника были правы. Когда-то и родители говорили ему подобное, но он их не слушал. Зря. Не верил, не принимал ответственности, судил о других поверхностно. С последним, правда, не он один так делал. Лишь Дарина поверила, что глава пустынников поможет.       — Я исправлюсь. И… Спасибо, что откликнулись на просьбу моей жены.       — Пожалуйста, — сухо ответил Идрис, открыв глаза.       Главу пустынников, похоже, всё-таки задело то, что старшие и не только списали его со счетов.       — Я... Знаете, не ожидал, что вы согласитесь помочь сегодня. Ваши... разногласия с Айдаром, неприязнь к Куратовым, которую я заметил на совете, приказ, чтобы за Камилем следили...       — Что? — На последних словах Идрис, кажется, искренне удивился. — Следить-то мне за ним за каким хреном надо было?       — Ну... Как часть наказания семьи предателя, вроде.       — Вот как. Верно кто-то рассудил, что Куратовы не придут ко мне спрашивать, зачем за ними следят. — Идрис цокнул языком, зло прищурился. — Ты знаешь, как выглядели наблюдатели?       Так, в смысле? Неужели это для него и правда новость?       — Одного видел, мы тогда с Камилем за клеткой для иномирской зверушки ездили, — Сашка совсем растерялся. — Такой... Светловолосый кудрявый парень немного ниже меня. Нос чуть кривоват и уши торчат. Обычный в целом, не разглядывал я его особо. Камиль его узнал, а тот второй сказал, что они друзья, но он не мог отказать кому-то из-за матери и сестёр. Камиль его другом не считает, как я понял.       — И правильно, — ответил Идрис. Потом добавил будто для самого себя. — Нет, ну каков гад, племянника втянул. Ещё и удивлялся больше всех, зачем подожгли дом Куратовых... У себя бы, сука, спрашивал.       — Так за Камилем не вы следили?       — Нет, — Идрис встал со скамейки. — Но теперь знаю кто и догадываюсь зачем. Пойду, пару звонков сделать надо. Для начала.       Как только глава пустынников зашёл в больницу, ветер ударил по скамейке, будто пропал некий защитный барьер. Сашка не знал, сколько так просидел на ветру, но вдруг понял, что от холода щиплет мокрые глаза и щёки. Сам не заметил, как заплакал. Слабак. Никчёмный слабак. Толку-то реветь? Ничего не изменить. Саша кое-как утёр колючей перчаткой слёзы, пошёл в больницу. Посидит в холле, подождёт. Одна из медсестёр сразу сказала, что такие операции длятся долго. Пусть, он будет ждать сколько нужно. Лишь бы операция не закончилась внезапно по понятной причине.       Саша стянул куртку, прошёл мимо людей, которые, кажется, приехали что-то передать больным родственникам в положенный час. Отдельного входа для таких тут не было. Неважно. Он встал в стороне рядом со старым деревянным окном, от которого дуло немногим меньше, чем на улице. Одна мысль в голове вертелась по кругу: «Камиль, живи! Пожалуйста, живи!» Они не успели стать друзьями, Саша мало о нём знал. Но уже стали больше, чем просто союзниками поневоле. Приятелями, по крайней мере. Не такими, как с Колей. У них не было общего детства, воспоминаний каких-то. Не такими, как с Ромкой и Мишкой. С ними хорошо было веселиться, но не «грузить» друг друга слишком личными заморочками. С Камилем хотелось говорить не только по делу, но и по душам. Хотелось слушать, вникать в то, что он говорит. Сашка, дурак оптимистичный, и подарок ему купил. Думал, что сегодня вечером подарит...       Саша, в конце концов, поедет домой. К родителям, жене и сыну. Что им скажет? Что он вернулся домой, а Камиль нет? Дарина обнимет Сашу, станет утешать, как она это всегда умела. Азе сейчас некого обнять. Саша встанет ночью, когда Даня заплачет. У сына в теневом облике зубы уже режутся, а скоро в человеческом начнут. А у Камиля, может, уже и не будет ни семьи, ни детей… ничего. А он как-то вскользь упоминал, что любит возиться с детьми дальних родственников. Со своими бы тоже любил, наверное. Скорее всего, он хотел уже после всей этой возни с дырой в пространстве задуматься всерьёз о семье и всём таком. А что теперь?       Саша быстро заморгал и посмотрел вверх, отгоняя вновь подступившие слёзы. Он хотел надеяться на лучшее, но получалось из рук вон плохо. Когда Камиля увозили на каталке, он даже не хрипел уже почти. Хоть бы он выжил! Ну пусть случится чудо!

***

      Дарина тихо вздохнула, налила себе и Саше чая. В третий раз или уже в четвёртый? Им обоим не спалось, а Данька сопел себе спокойно в кроватке. Вот они и ушли на кухню, чтобы сына случайно не разбудить. Он и так, бедный, в последние дни намучился с зубами.       — Хорошо хоть Даня поспит, — прошептала она.       Саша её не слышал, молча смотрел в стену. Который час. Она чувствовала, что он ждёт звонка и всей душой надеется, что телефон в коридоре по-прежнему будет молчать. Камиль в итоге пережил операцию, правда, во время неё чуть не умер. И никаких прогнозов сейчас никто не давал, крайне тяжёлое состояние. Василий Семёнович позвонил бы Сашке, если бы всё-таки… Но пока телефон молчал. Ох, хоть бы Куратов выжил. У других раненых, как Дарина поняла, были все шансы полностью оправиться. Разве что один сын Мары останется хромым навсегда.       Дыру в пространстве залатали, но опасность ещё не миновала. Преступники пока на свободе. Судя по всему, Идрис подозревал своих ещё до разговора с Сашей. Не зря вчера ночью привёз дочь к Ярцевым и добился от дяди Стёпы обещания, что тот её защитит в случае чего. До сих пор в голове звучали слова главы пустынников: «Не ты мне рассказал всё, хоть и говорил когда-то, что все старшие равны и ни один не должен скрывать что-то от остальных. Но будь добр сдержать другое слово. В тебе магии мало, так что уж действуй по плану, который вы придумали без меня. А я поехал. Слова на ветер не кидаю, всё-таки». Дарина тогда испугалась даже, но дядя Стёпа со вздохом признал правоту Идриса и проводил Раузу Озакову в одну из гостевых спален.       Девчонка до сих пор была тут. Тоже страху натерпелась. Тётя Аня терпеть не могла Идриса, но к его дочери отнеслась нормально, общалась как с обычной гостьей. Рауза держалась на расстоянии от Ярцевых, часто смотрела в окна, из которых видно было главный вход и кусок дороги. Вечером они обе застыли перед одним таким окном. Дарина переживала жутко и ждала возвращения Саши. Она в том состоянии не могла успокаивать других, но всё же попыталась приободрить девочку, уверить, что с её отцом всё хорошо будет. Та лишь дёрнула плечами и ответила: «С ним никогда хорошо не было, а ещё характер у него — полное говно. Но у меня никого больше нет».       А ведь Идрису сильно повезёт, если он уцелеет. Похоже, преступники много лет использовали его в своих целях, а он не осознавал этого. Теперь правда выплыла наружу, они уже не добьются своего. А вот навредить в отместку могут. Оставалось надеяться на то, что другие старшие помогут всех преступников вовремя поймать.       Дарина всё думала, что же сказать Саше. Но слов не находила, просто сидела рядом и подливала чай в пустеющие чашки. Мерное тиканье часов, завывание ветра за окном… Тревожная музыка молчания окутывала их со всех сторон. В какой-то момент на втором этаже заплакал Даня, а в коридоре зазвонил телефон.

***

      Отец взял пример с Василия Семёновича и загрузил Сашку чисто курьерской работой. Он уже полдня развозил документы и какие-то пакеты разным людям и нелюдям в городе. Подобные задания он выполнял уже почти две недели. Много думать не надо, а тупо сидеть на месте некогда. Мама напомнила про то, что вообще-то конец семестра на носу, не так уж много осталось до сессии. Он про это с заочкой и правда частенько забывал. Дарина на выходных просила то с Данькой повозиться, то съездить купить для него что-то. Суета, куча дел…       Родные его занимали, отвлекали, как могли. Он был им за это благодарен, но… Всё равно постоянно думал о Камиле. Отнёс последний на сегодня пакет кому-то, вернулся в машину, закрыл глаза. Раздавшийся в ту ночь звонок его ужаснул, но, к счастью, был не из больницы. Отцу его спецы решили что-то срочно доложить. Саша не вникал. Ожидание выматывало, а все эти дни, которые сложились в недели, были такими же тяжёлыми, как состояние Камиля. Один из нелюдей как-то бросил безразличное: «Да уж и так всё понятно. Только тянется и тянется. Бесполезно. Скорее бы закончилось». Саша разозлился и едва сдержался, чтобы не высказать (скорее всего, с аргументами в виде кулаков) всё тому типу. Неужели до таких не доходило, что порой всем своим существом надеешься, ни за что просто так не отпустишь эту надежду? Пусть тяжёлое состояние, но ведь не ухудшается дальше! Значит, и лучше может стать. Как врачи говорили, некоторые рефлексы в разной степени сохранились, не исчезали. Как Сашка читал в книгах по медицине, в которые закопался вместо своих учебников, это хорошо, шансы есть. Не приходит в сознание? Ну так организм все силы на восстановление тратит! Всё впереди. Да… Всё впереди…       Саша выехал на дорогу, выдохнул. Никому сегодня не сказал, о чём его попросила Аза. Странно. Она, как и Куратовы, ни в чём не винила его. Лишь попросила быть рядом, поддержать. Разумеется, он ехал теперь в больницу к назначенному времени. А на деле приехал сильно раньше.       Редкая в таких местах тишина, падающий хлопьями снег, тусклый свет фонарей. Лишь один человек нарезал круги по дворику. Саша присмотрелся, подошёл ближе. А, нет, не человек. Идрис Озаков. Он не столь давно забрал из их дома свою дочь. Саше мало что говорили, но по слухам Идрис задал жару тем пустынникам, которые присоединились к преступникам и ради выгоды подвергли всех опасности. Отец тоже сурово обошёлся с найденными среди теней предателями. Только вот не всех удалось вовремя поймать. Саша жалел даже, что его никто не допустил к заданиям по отлову этих мразей. Его оставили в стороне, заняли ерундой. Мол, спецы быстрее найдут и поймают преступников. Похоже, родители ещё боялись за него. Может, и тринадцатого ноября отправили бы вместо него какого-то спеца, если б знали, чем всё обернётся. Ладно, неважно уже.       — Здравствуйте. И вы здесь? Тоже Аза?       — Кхм… Не совсем. Скорее я с ней позвал Куратовых, она ещё решила позвать тебя. — Впервые глава пустынников, который никогда за словом в карман не лез, выглядел растерянным и будто подбирал слова. — Теперь прошло столько времени, сколько нужно.       — Вы о чём? — Саша ничего не понимал, но горло пересохло от волнения, а по спине пробежал холодок.       — Раны Камиля Куратова были смертельными, — ровно произнёс Идрис. — Он бы умер самое большое минут через двадцать.       — Как?..       — А вот так. Если бы Аза и я не вмешались, то шансов бы у него не осталось. А после наших манипуляций должен выжить. Обряд по пробуждению можно проводить только теперь. Вопрос, каким он очнётся... Кто бы знал.       — В смысле "каким"? — стало совсем жутко.       — Если простым языком для тех, кто в сверхъестественном не разбирается… — Идрис скептически взглянул на Сашу, будто сомневаясь в его способности понять. — Я и дочь Мары смешали то, что в вопросах жизни и смерти обычно не смешивают. Пришлось. Ни у меня, ни у неё после битвы не хватило бы энергии, чтобы провести обряд без вмешательства чужой силы. Результат может быть неожиданным. Куратов, скорее всего, сможет полностью восстановиться умственно и физически. А вот характер, душа… Не угадаешь.       — Э-э-э... Понятно.       — Сколько понимания в этом взгляде, — фыркнул Идрис.       А Сашку на самом-то деле волновало одно: чтобы Камиль и дальше жил. Спасли его магией? Ну и пусть, ну и замечательно. Ничего это не меняло в его отношении к Камилю. Главное, чтобы всё получилось, чтобы он наконец очнулся.       — Чем я сейчас могу вам помочь? Я сделаю всё, что…       — Просто поддержи дочь Мары, — прервал его Идрис. — Она так хотела. Сказала, что у Куратова не было толком друзей, но к тебе он привязался, пока «учил уму-разуму». Аза решила, что раз он доверял тебе, то может и она.       — Конечно!       Снег всё падал и падал. Тихо, плавно. А Саша ждал. Он, признаться, впервые слышал о таком магическом вмешательстве. Но какая разница, если Камиль выживет, поправится? Это главное. Время растворялось в снегопаде, Саша не знал, в какой момент его выдернул из этой зимней тишины звук мотора. Аза и Куратовы. Скорее бы. Он по-прежнему не мог смотреть им в глаза, хоть и знал, что его ни в чём не винят. Пока Идрис объяснял всё родным Камиля, к Саше подошла Аза. Бледная, уставшая, с невыносимо печальным взглядом.       — Спасибо, что приехал. У Идриса Озакова тут всё схвачено, как говорится. Он, вроде бы, периодически благодарит врачей за помощь. Материально и ощутимо. Но пропустят к Камилю только меня и его. Сам понимаешь, там и другие больные, посторонних быть не должно. Но вы и на расстоянии почувствуете, думаю. И врачи потом сообщать будут о состоянии Камиля. Сам понимаешь, это не как в книгах и кино: встал и побежал весь такой бодренький. Но мы достучимся до его сознания второй частью обряда. Камиль начнёт приходить в себя постепенно. Честно, не знаю, зачем я тебя позвала. Но теперь хочу спросить… Ты бы пошёл наперекор природе, поспорил бы с судьбой, если бы речь шла о том, кто тебе близок? А если бы этот твой близкий раньше плохо относился к подобному?       — Да, — без особых раздумий ответил Саша. — Да. Я знаю, что за близких буду бороться до последнего. Я мало чему научился по части магии и всякой такой мистики. Не знаю, какое там мнение у судьбы, Вселенной и прочих сил. Но если они распорядились так, что я кем-то дорожу, то пусть уж относятся с пониманием к желанию не шибко умного нелюдя сохранить то самое нужное и дорогое.       Аза благодарно кивнула, чуть сжала его руку. Саша краем глаза заметил, как от слов Идриса побледнела мать Камиля, темноволосая женщина средних лет с короткой стрижкой. Из-за слуха теней он различил, как она едва слышно сказала:       — Ясно. Я всегда уважала судьбу и её волю, но если можете что-то сделать — делайте. Моему сыну всего двадцать три…       Вскоре Идрис и Аза зашли в больницу, а Саша и родные Камиля остались на улице. Кавсария от волнения сжала кулаки, то и дело поглядывала на отца. Кажется, просто не знала, как к нему относиться после стольких лет. Зато её мать знала. Родители Камиля взялись за руки и молча смотрели в окна четвёртого этажа. Где-то там он лежал. Не живой и не мёртвый после всех операций и магического вмешательства. Саша пока ничего не чувствовал, только мысленно твердил: «Камиль, пожалуйста. Возвращайся. Ты нужен здесь. Возвращайся».       Время и сама жизнь растворялись в бесконечном белом мареве снега, весь мир тонул в нём. Лишь жёлтый свет больничных окон служил маяком.       Маяком… Снег, снег… Холод, тепло. Темнота, травы, река… Тишина, шум. Тишина леса, шум воды. Туда, вверх по реке тянуло. Где люди в родстве со стихиями, стихии в соседстве с людьми. Но… Нет. Больно, не больно. Снова больно. Снег, снег… Рано. Нет? Потому что жизнь не ждёт… Как в том стихотворении: «Снег идёт, снег идёт, Словно падают не хлопья, А в заплатанном салопе Сходит наземь небосвод».       Снег, снег… Больно. Не больно. Темно. Светло. Тихо. Шумно. Тепло. Холодно. Больно, больно, больно! Светло, холодно, шумно. Больно… Снова. Снег, снег… Где? За окном. Больно.       — Ярцев! Ау, вставай! Гололёда пока ж нет, ты как умудрился наебнуться?       Кто-то тряс Сашу за плечо, колени и ладони намокли от крови из глубоких ссадин.       — Ладно-ладно, мам, не буду материться. Ну я ж не знала, что тени бывают такими неуклюжими.       Саша кое-как поднялся, голова немного кружилась. Что за стихотворение такое? Он его не помнил. Или не знал?       — Снег идёт, снег идёт… Словно падают не хлопья… — пробормотал он.       Кавсария вздрогнула, потом буркнула:       — Ещё один любитель Пастернака, ага…       — Пастернака? Ещё один?..       Саша кое-как отряхнулся, но снег каким-то макаром попал даже за шиворот.       — Ну да, Камиль одно время на его творчестве помешан был. Чего такого уж хорошего нашёл…       Саше вдруг захотелось не то засмеяться не то заплакать. Стихи… Незнакомые ранее стихи. Он от кого-то раньше слышал, что в поэзии прячется душа. Может, правда? Скоро из больницы вышли Идрис и Аза.       — Всё будет. Он постепенно полностью придёт в себя.       — Спасибо, — голос Айдара дрогнул.       Идрис кивнул и отошёл к скамейке. Стряхнул снег с портфеля, который, оказывается, там оставил. Потом медленно, словно с опаской снова подошёл. Протянул Айдару какие-то бумаги. Тот удивлённо взглянул на них, потом поднял глаза на Идриса.       — Это против наших законов и традиций. Ты же знаешь, что я не могу вернуться.       — Правила созданы, чтобы их нарушать, — пожал плечами глава пустынников. — Документы настоящие, как и изменённые законы пустынников наших краёв. Сильные мира сего могут, значит, менять законы ни с хрена, а я нет? Тем более, у меня-то были весомые доводы. Давно пора было внести поправки в свод законов, который не менялся сотни лет. Если сможешь и захочешь — возвращайся.       — Но... — Айдар явно сомневался и будто бы боялся поверить. — Я же тебе рассказал, сколько всего тогда сделал. И это...       — Прошло. Если теперь подсчитывать все наши промахи, то наверняка выйдет ничья. А может,, я и переплюну тебя.       Они с минуту молча смотрели друг на друга. Потом одновременно сделали шаг навстречу. Пожали друг другу руки и отошли в сторону.       Кавсария, её мать и Аза молча обнялись. Саша немного растерялся, но на душе наконец было спокойно. До него донёсся обрывок разговора уже не бывших друзей. Похоже, Айдар хуже Идриса знал татарский, а потому говорили по-русски.       — … с тобой было-то?       — Пустил я тут зрячих в свой дом, узнал много интересного. Потом спецов позвал, те подтвердили. Помнишь, мой отец бригаду нанимал, чтобы рабочий кабинет отремонтировали? Он ещё злился потом много. Я думал, он от ремонта устал. А после аварии я там работать стал. Ну и… Духам не верил, не пускал их в дом. Блять, столько лет… Оказывается, в бригаде ещё тогда был один из этих, подмешал в клей для обоев магический порошок. Ради продажи чужих земель и мелкой мести такой план…       Саша не всё понял, однако, поражал сам факт, что преступники так долго воду мутили, отношения других нелюдей портили. Но какой-то там кабинет — это уже личное дело пустынников. Захочет Идрис — расскажет потом на собрании нелюдей детали. А сейчас… Саша отошёл, чтобы точно не слышать чужой разговор. Они разберутся. Он ещё раз посмотрел на жёлтые окна четвёртого этажа. Пастернак, значит. Надо будет почитать.