***
Элии доводилось видеть много городов: Тенистый и Дощатый в родном Дорне, Девичий пруд и Каменную Септу в Речных Землях, огромные Ланниспорт и Старомест и, наконец, гигантскую Королевскую Гавань с населением больше, чем на всем Севере. Покосившиеся домики, опирающиеся друг на друга и на крепкие стены замков, возле которых были выстроены, косые тропы, которые язык не поворачивался назвать дорогами, и едкий запах нечистот, выбрасываемых прямо из окон. Вот, что было абсолютной противоположностью лагеря Золотых Мечей. — Я чувствовала себя дикаркой, прибыв сюда впервые, — мягко усмехнулась Элия. — Эти люди выстраивают себе жилье на одну ночь аккуратнее, чем вестеросцы на всю жизнь. — Я испытывал что-то подобное первый раз посетив лиссенийский дом удовольствий, — отозвался Эртур. — Никто не визжит, как резаная свинья, и не совокупляется в общих залах. Элия покраснела, смутившись столь откровенных слов. Благо, дети были слишком увлечены громадными слонами, чтобы услышать их разговор. Эти животные вызывали неподдельный восторг даже у принцессы, что и говорить о маленьких Коннингтонах. — Прошу прощения, моя принцесса! — поспешил добавить Эртур взволнованно. — Боюсь, я совершенно забыл о манерах в пути… Но не в манерах было дело. Элия выросла с Оберином Мартеллом и Эшарой Дейн, каждый из которых использовал выражения в два, а то и три, раза крепче, чем Эртур, провела многие месяцы с Ашей, Ирмой и десятью тысячами наёмников, не стесняющихся в выражениях. Однако так легко он говорил с ней о лиссенийском борделе, о женщинах там работающих, что в ее сердце ядовитой змеей проникла ревность… Впрочем имела ли она право ревновать? Они провели порознь почти тридцать лет. Ещё десять до них, как могли, отстранялись друг от друга, загоняли чувства в самый дальний уголок разума, понимая, что вместе им быть не суждено. Она Принцесса, он Королевский Гвардеец. Их разделяет столько клятв, что не счесть. Те счастливые годы детства, проведённого вместе в тени апельсинового дерева, остались далеко позади. Тот единственный поцелуй, что Элия подарила Эртуру в укромном саду Солнечного Копья, остался в прошлом. И, тем не менее, эти воспоминания продолжали жить в ее памяти. Служили лучом света во мраке Драконьего Камня и свежим порывом ветра в удушливой Королевской Гавани. Даже в Астапоре с рабским ошейником, туго затянутом на горле, закрывая глаза, Элия могла представить, что неподалёку сидит ее рыцарь и украдкой поглядывает на то, как они с Эшарой, совсем ещё юные девочки, плещутся в бассейнах Водных Садов. Разумно ли было цепляться за эти воспоминания? Вновь и вновь проворачивать в скорбящем сердце кинжал, вонзённый потерей Эртура Дейна? Нет. Конечно, нет. Но разве Элия могла иначе? — Ты вспоминал обо мне? — задала она вопрос раньше, чем поняла, как наивно он звучал. Однако Эртур ответил без колебаний: — Лучше спроси, забывал ли я о тебе хоть на миг.***
Ей на плечи опустился тяжелый плащ. Собственные воспоминания часто играли с ней злую шутку, в моменты счастья воскрешая в памяти самые лютые ужасы пережитых войн. Вот Аша смеётся с шутки Тириона, ожидая Короля в Палате Малого Совета, но мгновение, и перед глазами всплывает Тайвин Ланнистер, насилующий ее прямо в этой комнате. Однако никогда Аша не думала, что это работает и наоборот. Не ожидала, что скорбь в таком случае будет лишь острее. Воспоминание о том, как Джон укрывал ее этим самым плащом, когда ей не хватало даже жаркого пламени костра, как девушка зарывалась носом в жёсткий мех ройнарского волка и вдыхала родной хвойный аромат, было первым лучом света среди тьмы, в которой она блуждала много лет. Такой простой заботливый жест дал ей надежду на то, что Аша может быть нужной и любимой. То, что Коннингтон взывал к этому воспоминанию сейчас, казалось злой насмешкой, будто он порочил память обо всех светлых чувствах, что они однажды имели друг к другу. — Не нужно, — сухо бросила Сноу, раздраженно поведя плечом. Джон вдруг оказался прямо перед ней. Не принимая возражений, он крепко запахнул плащ и поднял ее голову за подбородок. В тусклом свете луны, затянутой тучами, в его светлых голубых глазах обманчиво мелькнул влажный блеск раскаяния. Или ей не показалось? — Как часто ты спал с ней? — холодно поинтересовалась Аша, отгоняя сочувствие. Коннингтон не заслуживал его. Только не в этом случае! Он дернулся, словно от пощечины. Хватка на подбородке слабела, пока Джон вовсе не отнял руку. — Это не то, о чем я хотел поговорить, — осторожно произнёс Коннингтон хриплым от долгого молчания голосом. — Плевать! — бросила Аша. — Я задала вопрос! Джон тяжело вздохнул. Не от гнева или усталости. Лишь отчаяние было в этом вздохе, в его глазах и даже том, как Коннингтон понурил голову. — Шесть раз, — сдался он, не уклоняясь от ответа. Ее кулак пронзила резкая боль, как если бы Аша ударила каменную стену. Она встряхнула кисть с тихим шипением, а после подняла взгляд, чтобы встретиться с растерянностью в глазах Джона. — Шесть раз в месяц? — все же решила уточнить она. — В неделю? — Шесть раз за все семь месяцев нашего брака! — оскорбленно выплюнул он, потирая ушибленную челюсть. — Если интересуешься подробностями, то я спал с ней исключительно раз в месяц после лунной крови, когда убеждался, что она не беременна… Заметив, что Аша собирается возразить, Джон продолжил настойчивее: — Разумеется, она не могла забеременеть! Об этом позаботился и я, и Эртур, и Эшара, и твои девочки и все, кто кто имеет или может получить доступ к еде Десмеры. С тем количеством лунного чая, что в неё влили за эти полгода, я сомневаюсь, что она все ещё способна понести, но продолжаю спаивать ее пижмой! Девушка даже бровью не повела, лишь поджала губы и покачала головой. Ревность снедала ее изнутри, стоило только подумать о том, как и сколько раз Коннингтон трахался с навязанной женой, однако презрение в его голосе приносило малое, но облегчение. Возможно, Сноу была готова слушать о подробностях их близости по крайней мере для того, чтобы получить его. — Расскажи, как это было, — сухо пробормотала она. Джон тяжело сглотнул, опасаясь мрачной решимости Аши и уже жалея о том, что решился на этот разговор. Впрочем, отступать было поздно. — Я не бил ее, не унижал, не брал силой против воли. Признаю, возможно, был груб, но я не стал Десмере мужем, каким был тебе Трегар… Пауза затянулась. Это, как ни странно, смогло ее успокоить. То, что Коннингтон не поддался своему гневу и ненависти, не предал собственных принципов и открыто признался в этом, даже рискуя потерять расположение любимой, смогло укрепить в Аше почти утраченную веру в него и его преданность. — Ты кто угодно, Коннингтон, но только не насильник. В этом я не сомневалась, — прокашлявшись, произнесла Сноу. — Но я спрашивала не об этом. Я хочу знать, как ты брал ее. Целовал ли, как меня? Прикасался ли так же трепетно, как ко мне? Смотрел ли с тем же вождением, как на меня? Джон удрученно вздохнул, однако губы его медленно изогнулись в улыбке, пусть и печальной. Его ладони осторожно легли на щеки девушки, с неимоверной нежностью погладив высокие скулы, заставили ее вновь поднять взгляд. Здесь Аша ошиблась, а может успела забыть за годы разлуки, но в холодных голубых глазах было не вожделение. То была любовь, столь глубокая и необъятная, что Сноу тонула в ней. Погружалась, словно в горячие ласковые воды источников в Богороще Винтерфелла, однако не захлебывалась, не сопротивлялась, позволяла проникнуть в себя и наполнить каждую частичку тела столь пьянящим чувством… Бить во второй раз оказалось ещё больнее.***
Этой откровенности смутились они оба, и оба прокляли приличия, закостеневшие так глубоко внутри, что теперь вставали неприступной стеной между ними. Осталась ли хоть одна помеха совместному счастью Эртура и Элии кроме них самих? — Я был рабом в доме удовольствий, пока Аша не выкупила меня за пару лет до своей пропажи, — несмело признался Дейн, избегая ее взгляда. — Меня использовали, как последнюю шлюху на протяжении более двадцати лет. И вдруг он поразительно беззаботно рассмеялся, подмигнув ей. — Просто ты выглядела оскорбленной, узнав, что я гулял по борделям. Хотел уточнить, что у тебя не так много поводов для ревности… Элия вдруг подавилась от возмущения. Она вскинула голову, сурово нахмурившись, однако встретилась с насмешливой, но безгранично ласковой улыбкой Эртура… и печалью в его глазах. Пониманием, сколь тяжела судьба невольника, сожалением, что он не знал, что она жива, не искал ее с тем же рвением, что и Джон. — Почти нет, потому что ты участвовал во всех извращениях моего брата? — решилась пошутить принцесса, чтобы развеять тоску во взгляде ее рыцаря, однако лишь вогнала в его глубокое замешательство и, что невероятно, заставила покраснеть. — Не понимаю, о чем ты, — неловко прокашлялся Эртур, оттягивая воротник, сдавивший горло. — О том, как вы оба лишились невинности с теми близняшками! — продолжала дразнить его довольная Элия. — А потом с головой окунулись в порок и… — Я предпочту не знать, сколько знаешь ты, — прикрыв глаза от стыда, просипел Эртур. Что ж, не зря. Его молодость была весьма бурной. Сама принцесса всегда завидовала свободе Оберина, Эртура и Эшары, тому, сколько они испробовали, сколько удовольствия познали, в то время, как Элия была знакома лишь с Рейгаром и его смущением в постели. Он считал ее сестрой: любил, уважал, оберегал, но никогда не желал… Теперь, оглядываясь назад, женщина жалела об упущенной юности, красоте и азарте, о том, что ей так и не довелось ощутить пожар страсти, сладкое тягучее нетерпение, распаляемое жадными руками любовника, головокружительное удовольствие от его ласки, но главное — Элия Мартелл так и не узнала, что значит быть желанной.***
— Да что же ты творишь, стерва полубезумная?! — рявкнул на неё Джон. — Попробуй в следующий раз не медлить с ответом, если не хочешь лишиться зубов! — повысила на него голос Сноу. Он глухо зарычал, видимо, отчаявшись достучаться до неё ласковыми жестами и нежными словами. — Хочешь подробностей? Что ж, хорошо! — отрывисто бросил он. — Я целовал ее лишь дважды: в тот ужасный день в саду и на нашей с ней свадьбе. Я к ней не прикасался! Не гладил, не шлепал, не сжимал, не трогал, даже держаться предпочитал за изголовье постели, а не эту суку. И я не смотрел на неё, Аша, ни так, ни как-либо иначе! Вообще! Потому что видеть ее на месте, твоём по праву, было невыносимо! Джон тихо фыркнул, совершенно не удивляясь безразличию на ее лице, и все же продолжил: — Каждый раз, когда от меня требовали исполнения супружеского долга, я минимум полчаса проводил с твоим портретом, дорогая, потому что иначе у меня не стоит! — В твоём возрасте такое случается, — не упустила случая уколоть его Аша. Коннингтон вдруг схватил ее за запястье и прижал к крепко стоящему под грубой тканью бриджей члену. Даже его хваленой выдержки не хватило на то, чтобы сдержать сдавленный стон от долгожданного прикосновения. — С тобой таких проблем не возникает, — глухо ухмыльнулся Джон. Но девушка лишила его этого удовольствия, сжав ладонь. И, чем больше лицо Коннингтона кривилось от боли, тем шире становилась ее улыбка. — Вернёмся, пожалуй, к любезностям, они бесят меня не так, как твоя ухмылочка. С тяжким усилием Джон рассмеялся, возведя глаза к небу, будто звёзды могли дать ему ответ. Либо действительно так и случилось, либо он не зря занимал пост Десницы на протяжении уже десяти лет. — Каждый день, глядя на звёзды, я вспоминал, как однажды показывал их тебе, надеясь унять твою тоску. Ты тогда привалилась к моему плечу и уснула, а я сидел ещё полночи и думал о том, как столько упорства и воли к жизни умещается в твоей красивой головке, — он мягко улыбнулся и, наконец, вернул взгляд, теперь полный надежды, к ней. — Я вспоминал, как сказал тебе тогда, что в годы изгнания я смотрел в небо и, видя все те же звёзды, мог представить, что я дома. Все четыре года, моя любовь, я надеялся, что ты тоже на них смотришь и неважно, сколько сотен и тысяч лиг нас разделяют, потому что мы видим одни и те же звёзды, и на целую ночь я мог представить, будто ты стоишь рядом со мной, а я снова указываю тебе на Ледяного Дракона, Фонарь Старицы и Меч Зари. Аша поджала предательски дрожащие губы, не понимая, где спрятать мокрые от собравшихся слез глаза. Наверху расстилалось небо, где, несмотря на пасмурную погоду, сквозь тучи робко показывались звёзды, слева бежала речка, в шуме которой Сноу слишком отчетливо слышала сказанное Джоном: «Я вытащу тебя, если начнёшь тонуть», справа простиралась бескрайняя пустошь, удручающая едва не больше пустоты внутри, а перед ней был Коннингтон… Зачем пытаться спрятать от него слёзы, если он чувствовал Ашино горе так же ясно, как она сама? У них одна печаль, одна радость, одно сердце на двоих. Она не существует без него, как и он без неё. И больше всего Сноу сейчас хотелось почувствовать себя живой. Такое знакомое движение — подняться на носочках и прильнуть к нему, зарываясь рукой в волосы на затылке, коснуться губ, которые знали тело девушки лучше ее собственных глаз, — но такое далекое, будто совсем позабытое, волнующее и трепетное, будто это был их самый первый поцелуй. Аша даже не сразу вспомнила, что нужно делать, просто прижалась губами к его губам и наслаждалась их восхитительным теплом, пробирающим до промерзших от одиночества костей. Она настойчиво прихватила нижнюю, а потом и верхнюю губу, раскрыла рот, позволяя встретиться их языкам, и едва не свалилась с подогнувшихся ног, издав жалобный всхлип. Разумеется, Джон держал ее. Разве мог, отпустить хоть на мгновение? Сжимал до хруста в ребрах, игнорируя даже давно кончившийся воздух, — они дышали друг другом. И в какой-то момент этой сладостной пытки, Аша поняла, что лежит спиной на плаще, который недавно накинул на неё Джон, и безуспешно борется с пуговицами его дублета. — Ненавижу тебя, — тихо пробормотала она, чтобы напомнить о своей обиде. Половину фразы заглушил развязный поцелуй, другую — протяжный стон, полный тоски по ласке, и все же Коннингтон понял ее. — Я знаю, — выдохнул он, и голос его, что удивительно, был полон сожаления, а не похоти. — И буду молить тебя о прощении до конца жизни. Его лохматая жесткая борода уколола низ живота девушки. Она пронзительно взвизгнула, сраженная волной накатившего вожделения. Тело Аши, совершенно позабывшее ласку, рьяно отзывалось на каждое прикосновение: ее руки отчаянно искали путь под одежду Коннингтона, ноги обвивали его пояс, не давая отстраниться, губы упивались его губами. Прижиматься кожей к коже, чувствовать его тело, как продолжение собственного, было великолепно, и Сноу терялась в этом ощущении. Запоздало она заметила, что ее успели любезно избавить от одежды, и теперь Джон отстранился, взволнованно оглядывая новые шрамы. — Был тридцать один, — прошептал он. Воспоминание о том, как Коннингтон считал ее ранения, покрывая поцелуями все тело, пробежалась табуном мурашек, заставила Ашу вздрогнуть, а ее соски призывно напрячься. Джон не смог отвергнуть это приглашение. — Кажется, теперь сорок семь, — простонала девушка, выгибаясь дугой, пока он терзал ее грудь. Коннингтон медлил. Боги, почему он медлил?! Сноу сгорала от нетерпения и знала, что он желает ее не меньше, но, очевидно, Джон был слишком жесток, чтобы подарить ей удовольствие, не замучив. — Пожалуйста! — жалобно скулила Аша, наплевав на гордость. Она чувствовала, что умрет если немедленно не почувствует его в себе! Было необходимо брать ситуацию в свои руки, но оцепенение в преддверии сладостного наслаждение не помогало ни коем образом… — Пожалуйста, — вновь взмолилась Сноу, поймав взгляд Джона, столь сияющий, что меркли звёзды за его спиной. Он сжалился. Осторожно положив на ее щеку ладонь, дрожащую от нетерпения, Коннингтон коснулся лба девушки собственным. — Я люблю тебя, — поклялся он, и, наконец, они стали едины.***
— Не все ещё упущено, моя принцесса, — вкрадчиво произнёс Эртур, робким движением переплетая их пальцы. К ее стыду, женщина вздрогнула от неожиданности, осознав, что размышляла вслух. Она отпрянула, одернула руку, смущаясь своей распущенности, и спрятала лицо в ладонях. Не столько, чтобы скрыть алый румянец, сколько для того, чтобы не видеть обиды в глазах своего отвергнутого рыцаря. — Прости меня, Эртур, — бормотала она, качая головой. — Прости! Стоило держать себя в руках… — А может, как раз этого и не стоит делать? — глухо прорычал он, без особых усилий отстранив ее руки от лица. — Может, после стольких лет, что мы держали себя в руках, стоит наконец дать себе свободу и сделать, то, что хочется, а не то, что требуют от нас приличия? Его ладонь невесомо погладила ее щеку, будто Эртур боялся оцарапать нежную, как шёлк, кожу шершавыми мозолями, но Элия лишь прильнула ближе, наслаждаясь долгожданным, запретным многие годы прикосновением. — Мы через столько прошли, моя принцесса, — тяжело сглотнув, просипел Дейн. — Возможно, это достаточная жертва, чтобы, наконец… Если вы не против…***
Аша взвизгнула, стоило зубам Джона сомкнуться на нежном полукружии ее ягодицы. Она попыталась лягнуть его, но сукин сын был большее неё, сильнее и тяжелее, а ещё Сноу просто этого не хотелось. Демонстрировать непокорность, пока ее ноги все ещё подрагивали от недавнего оргазма, а губы ныли от жадных поцелуев, казалось неуместным. — Мне интересно, что ты написал! — попыталась Аша произнести, как можно строже, что впрочем больше походило на мурлыканье. Толстый дневник в кожаном переплёте выпал из внутреннего кармана дублета Джона и совершенно случайно нашёлся на траве. Его же попытки отвлечь ее внимание от этой вещицы лишь подогревали интерес… — Нет там ничего интересного! — хрипло отозвался Коннингтон, оставив поцелуй на пояснице. — Не стоило Алину красть его у меня! Девушка пытливо глянула через плечо на бывшего мужа. Пускай ее внимание рассеивалось по мере того, как его губы дюйм за дюймом поднимались выше по позвоночнику, Аша не могла не заметить его нежелание посвящать ее в содержимое записной книжки. — Если Алин собирался показать это мне, не испугавшись даже красть вещи с твоего стола, то это должно быть нечто действительно стоящее! Дневник был заполнен от корки до корки мелким почерком, однако, судя по первой и последней дате заполнения, его хватило лишь на четыре месяца… — Этот не единственный, не так ли? Пауза затянулась, и Аша успела испугаться, что Джон не ответит вовсе, но его губы, наконец, отстранились от ее спины, пусть и неохотно, и произнесли: — Этот восьмой. Всего, кажется, двенадцать. Что же он писал в них? Свет луны был слишком слабым, огни лагеря и вовсе их не достигали, но разобрать слова сейчас было так же необходимо, как сделать новый вдох или почувствовать поцелуй за ухом… Коннингтон навис над ней так, что его грудь касалась спины девушки. Его жар после холодного кусачего ветра с реки заставил ее вздрогнуть от неожиданности, но прижаться крепче. Он откинул волосы с ее шеи и любезно исполнил потаённое желание, пробежавшись кончиком языка по шее и прихватив мочку. — Просто в один момент все воспоминания померкли, — прочитал он. Большого труда Аше стоило сосредоточиться на словах, а не горячем шепоте, ласкающем ухо, и жадной руке, блуждающей по телу. — Осталась лишь ты. Моя жизнь началась с твоим появлением и оборвалась с твоим уходом. Не осталось ни горя, ни радости, ни одного повода для стыда или гордости. Только ты. Твой смех, твои улыбки. Бессовестно откровенные платья, которые ты надевала, чтобы заставить меня ревновать, будто я не делал этого, едва ты отходила от меня на шаг… Сноу мечтательно улыбнулась и обернулась через плечо, чтобы встретиться взглядом с Джоном, гораздо больше заинтересованном ее прикушенной губой, нежели глазами. — Я писал тебе каждый день все четыре года, — тихо признался он. — Скорее всего здесь многое повторяется, но я не мог жить, не признаваясь тебе в любви, мое солнце. — Значит, я должна была все это прочитать при встрече! — Не значит! — настаивал Джон, отвлекая ее от спора требовательным поцелуем, но Аша всегда была упорна, и сейчас она желала ответа. — Я сжигал дневники, как только они заканчивались. Понятия не имею, как Алин спас этот! Но ты не должна была узнать. Это… не солидно… Сноу заливисто рассмеялась над его смущением и уронила голову к страницам, улавливая слабый, но очень знакомый аромат… — Чем пахнет? — спросила она. — Ничем, — буркнул помрачневший Джон, поднимаясь. Присев на плаще он потянулся к бриджам, но девушка успела помешать, оседлав его бёдра. — Чем пахнет, Коннингтон? — улыбнулась Аша, невинно хлопая ресницами. Он поджал губы, будто был невероятно зол, и вырвал дневник у неё из рук. Сноу успела испугаться, что больше не увидит увесистый томик, полный любовных писем, однако Джон лишь пролистал его, остановившись где-то в конце. — Тысячелистник, — невнятно пробормотал он, но Аша и сама узнала засушенный цветок, зажатый меж страниц. — Ты пахнешь тысячелистником, моя любовь, и я… думал использовать его, как закладку, чтобы напоминал мне о тебе, но… — Запах пропитал страницы, — догадалась Сноу, погладив руки, взволнованно сжимающие переплёт. — Это очень романтично… — Как по мне, либо глупо, либо жалко, — отрезал Джон. Девушка смущённо рассмеялась, направляя в собственное лоно давно скучавшее по ней естество мужа. С губ сорвался рваный вздох, полный удовольствия. — Неважно, что ты думаешь, — простонала Аша, с плавным чавкающим звуком вновь и вновь насаживаясь на член. — Оно не помешает мне поблагодарить тебя за полторы тысячи признаний в любви. Коннингтон хрипло усмехнулся в ответ и собрал языком холодную каплю, пробежавшуюся по ее груди и зависнувшую на остром навершии соска. Пошёл дождь.***
Элия Мартелл была хрупкой женщиной и очень низкой, особенно по сравнению с рослыми Дейнами. На полголовы ниже Эшары, на голову ниже Аши и на две ниже Эртура. Едва ли она доставала ему макушкой даже до плеча. Теперь же эти шесть с половиной футов стальных мускулов и нерешительности возвышались над ней с крайне озадаченным видом. Элия, однако, была умна и хитра… Впрочем не так хитра, как десятилетняя дочь Джона Коннингтона, что подсказала ей маленькую уловку, лишь взяв обещание сохранить это в секрете. Одно «неосторожное» движение, и с ее запястья упал золотой браслет, с тихим звоном встретившийся с влажной после недавнего дождя землей. — Я такая неловкая! — беспомощно воскликнула Элия, поймав понимающую улыбку Дейси, оторвавшейся от созерцания величественных слонов. Как и было предсказано, Эртур опустился на одно колено. Даже так его голова была на уровне ее груди, однако принцесса, наконец, обрела власть над ситуацией. Его прекрасные лиловые глаза полнились искренним недоумением, когда Элия погладила своего рыцаря по щеке, и вовсе шокировано округлились, стоило ее большому пальцу, обвести контур его губ. — Вы правы, сир Эртур, — прошептала она с насмешливой улыбкой. — Мы ждали слишком долго, чтобы теперь стесняться приличий. Ну, а я слишком долго терпела вашу нерешительность… Женщина склонилась к его лицу, настойчиво припадая к губам. Губам, которых касалась лишь раз в жизни много лет назад, но столь родным и знакомым, губам, что так щедро дарили ласку и жадно принимали ее в ответ. Земля стремительно уходила из-под ног, и руки Эртура, крепко обвивающие ее талию, прижимающие к груди, были единственным спасением. Элия издала протяжный стон, полный тягучего томления, абсолютно не стесняясь снующих вокруг наёмников и любопытно наблюдающих малышей Коннингтонов. В какой-то момент в голове промелькнуло сожаление, что платье на ней было столь плотным… что оно вообще на ней было! Представлять, как руки Дейна касаются обнаженной кожи с тем же голодом, что и треклятой парчи, было опасно. Сладко, желанно, до дрожи приятно, но опасно своей порочностью. Элия отстранилась, пока все не зашло слишком далеко, однако была не в силах отвести взгляд от затуманенного взора Эртура, продолжающего сжимать ее в объятьях, стоя на одном колене. — Ты уже? — натянув насмешливую улыбку, внезапно отвлёкся он на Джона, наблюдающего за ними, неизвестно, как долго. — А ты ещё не? — тем же тоном уколол Эртура Коннингтон под недовольным взглядом бывшей жены. — Теряешь хватку! — рассмеялись они в один голос.