Полуденный зной

По ее щекам катились слёзы счастья. Губы изогнулись в улыбке, которую слишком давно не видели на лице Аши. Ни многомесячные попытки Алина расшевелить маму, ни долгожданное возвращение Эрмесанды, ни шпили Красного Замка, показавшиеся на горизонте не смогли сделать того, что удалось маленькой Джослин. После мучительно долгих недель тщетных попыток, Сноу наконец смогла ее покормить. — Она как будто мурлычет, — сосредоточенно произнёс Алин, наблюдая за сестрой. Он был слишком мал, чтобы помнить первые дни жизни Санды, она и вовсе не имела шанса поглазеть на младшего братика или сестренку. И хотя они оба застали рождение кузенов — детей Сансы, Сноу сильно сомневалась, что сестра допустила бы племянников до столь интимных моментов уединения с ребёнком. Возможно, не стоило и ей, но Алин и Санда были слишком любопытны, чтобы удалиться, несмотря даже на настоятельную просьбу глубоко смущенной матери. — Это больно? — невинно хлопая ресницами, спросила Санда. Они с Алином растянулись на животах на походной постели в шатре Аши в то время, как ее саму бесстыдно стеснили на простой стул. — У неё же нет зубов! — возразил мальчик, закатив глаза. — Это не может быть больно. Девушка не смогла сдержать волну поднявшегося в ней раздражения. Кто бы говорил! Она едва не выла, вскармливая близнецов, а все потому, что этот самый мальчишка всегда слишком жадно присасывался к ее груди. — Подойди-ка сюда, Котёнок, — поманила она, скрывая лукавую улыбку. Неохотно, но ее сын все же поднялся с медвежьей шкуры и приблизился к Аше, ожидая дальнейших указаний. — Ближе, моя радость… — Ай! — взвыл он, потирая щеку. От щипка она налилась пунцовым румянцем и совершенно точно нещадно жгла. — Мне же больно! — Но разве у меня на пальцах есть зубы? Алин досадливо поморщился, но, пользуясь случаем, умыкнул со стола возле матери виноградную гроздь, прежде чем вернуться к сестре. Не так уж больно, раз он мог набивать ягоды за обе щеки. — Я понял, — пробормотал он едва внятно. — Вынашивать ребёнка — больно, рожать — больно, кормить — больно, да и растить, наверняка, тоже больно. Спасибо, мамочка, что, несмотря на все это, дала нам с Эллардом и Сандой жизнь, а не остановилась после Дейси. Я очень ценю все, что ты для нас делаешь. Невольно Аша подумала о том, что Джон, наверняка, наградил бы первенца смачной затрещиной за неуважительный тон. Алину повезло, что сейчас их с отцом разделяла добрая лига, однако у самой Сноу из груди рвалось тоскующее сердце. Столько мыслей в одно мгновение проносилось в голове: радость от скорой встречи с детьми, сладкая истома от предвкушения объятий и поцелуев мужа, но и страх наравне с ними. Страх встретиться лицом к лицу со всеми потерями последних месяцев, распахнуть душу горю, которое Аша так упорно от себя гнала. День, половина, час, мгновение… Слишком быстро бежало время, слишком быстро они приближались к столице и замку, слишком быстро Аша встретилась глазами с Джоном, ожидающим их во дворе. Вокруг десяток, если не два, придворных: Король, Королева, их дети и Гвардия, фрейлины, Малый Совет и вся ее большая семья, но Сноу чувствовала себя поразительно… неуютно, словно каждый взгляд мог забирался под кожу перчаток, увидеть сестринскую кровь, что она больше никогда не смоет с рук. — Папочка! — завизжала Санда, едва ее выпустили из кареты. Не оглядываясь на собравшуюся толпу, она побежала навстречу Джону, опустившемуся на колено, чтобы принять дочь в объятья. — Здравствуй, моя девочка, — прошептал он, оставив поцелуй на рыжей макушке. — Кто это приехал с тобой? Едва ли Джон имел ввиду Ашу или Алина, уж точно не Эртура, Рейгара и Лианну, а вот свёрток одеял у неё на руках — вполне. Его вымученная улыбка наполнилась искренней радостью, рядом Эйгон похлопал его по плечу, а Эшара прикрыла ладонью распахнувшийся рот, и так велик был соблазн назвать Джослин собственной дочерью, чтобы не лишать столько скорбящих душ единственных крупиц счастья, но Сноу все решила много недель назад. Ей нужно было сказать правду, однако девушка нашла в себе силы лишь покачать головой. Не только радость, но будто сама жизнь покинула Коннингтона. Губы медленно сжались в тонкую линию, а глаза обратились осколками льда. — Отродье просторской потаскухи! — пробормотала Дейси, сплюнув под ноги. Аша моргнула раз и другой, силясь отогнать наваждение, но продолжала видеть перед собой лишь серые глаза Арьи, слышать, как она презрительно бросает: «Дочь дорнийской шлюхи». Сноу с трудом сглотнула ком, вставший поперёк горла. — Дочь нашего отца настолько же, что и каждый из нас, — прошипел Алин, с немой угрозой сощурив глаза. Аша видела, что ее дочь собиралась ответить очередным выпадом, однако коротким тычком в бок ее утихомирил Эллард. — Не здесь, — обронил он. — И не сейчас. Молчание накрыло двор словно снег посреди весны, отобрав последнюю надежду на тепло и счастье. Никто не решался нарушить тишину то ли из вежливости, то ли от непонимания, как можно поддержать в столь неоднозначной ситуации. Но Аша была благодарна, что они молчали, что не обменивались взглядами, полными сожаления к бедной леди Сноу, победительнице в Розовом Восстании, которую впору считать проигравшей. — Не на что тут глазеть! — рявкнула Ирма, свирепо оглядев собравшихся. — Ну-ка быстро все разошлись по своим местам! Если кому-то хватает времени прохлаждаться, так я добавлю работы. И пару плетей к жалованию, чтоб не обидно было. Поймав ее взгляд, Аша благодарно кивнула, однако не сумела выдавить улыбку. Остальные же тем временем действительно стали разбредаться по своим делам, и даже Эйгон не посмел возразить свирепой штормовичке, лишь взял под руку Бетани и поманил старших детей в сторону септы на полуденную молитву. За ними же двинулась добрая часть придворных. Только Джон, проталкиваясь против общего течения, тяжелым шагом двинулся к Башне Десницы, совершенно игнорируя Ашин потерянный и полный отчаяния взгляд. — Мы разберёмся с детьми, — положив руку ей на плечо, пробормотал Эртур. — Иди, вам нужно поговорить… Она бездумно подчинилась его словам, на негнущихся ногах следуя за Джоном. Его широкая спина служила ей ориентиром, однако отчего-то Аше казалось, что ориентир этот ведёт ее к пропасти. И вот она оказалась на краю… Будто целые часы прошли с тех пор, как за ее спиной захлопнулась дверь в их покои. С момента ее возвращения из-за моря до начала войны они с Джоном ночевали в старых в Твердыне Мейгора, лишь бы не пересекаться с обитающей в Башне Десницы Десмерой, а потому Сноу оказалась здесь впервые. Как и обещал Коннингтон, они были куда просторнее прежних и оформлены на дорнийский манер: на высоких окнах вместо тяжелых портьер полупрозрачные занавески, стены выложены белыми плиточками с изящной голубой росписью, а пол — мрамором, обещающим приятную прохладу в дни знойной жары. Спальня отныне стала уголком Звездопада, полным сладких воспоминаний о далеком прошлом. Аша могла бы подумать, что обустройством занималась Эшара, но в нем слишком явственно чувствовалась рука Джона. Практичность во всем, начиная от постели, поставленной достаточно далеко от окон, чтобы солнечный свет не будил по утрам, до крепкого дубового стола, который Коннингтон по понятным причинам предпочёл стеклянному. От мысли, что он думал о ней, добавляя каждую мелочь к оформлению покоев, на губы упрямо просилась улыбка. — Ты потеряла нашего ребёнка, — после, казалось, бесконечного молчания прошипел Джон. Столько обиды в его голосе, столько гнева, что Аша содрогнулась. Хотелось бы ей верить, что эта злость была направлена на Тиреллов, на Богов, на саму судьбу, а не на неё, но почему же тогда он не обернулся, продолжая вглядываться в бушующие за окном воды залива? — Не говори со мной в таком тоне, — решилась возразить Сноу, даже зная, что ей не хватит сил на грядущий спор. Спустя жалкое мгновение промедления его единственная рука сжалась в кулак и ударила по столу, заставив аккуратно разложенные серебряные приборы испуганно звякнуть. — Отчего же? — рявкнул он. — Мой ребёнок мёртв! Я не знаю, кто это был, не знаю, как и когда это случилось, но отродье Десмеры… Джон умолк на полуслове, услышав всхлип, и содрогнулся от стыда, когда, развернувшись, увидел Ашу, что беззвучно присела на край постели и плакала, спрятав лицо в ладонях. За свою жизнь Коннингтон успел совершить множество поистине ужасных вещей, но ни об одной из них он не сожалел так сильно, как о каждой пролитой по его вине слезинке Аши Сноу. Эта боль, сдавившая сердце, вина, перекрывшая дыхание, были несравнимы ни с одной пыткой. То же он почувствовал много месяцев назад, когда, очнувшись после ранения, узнал о похищении Санды, то же он почувствовал четверть часа назад, когда понял, что его ребёнок погиб. Наивно было бы надеяться, что эти мучения не могли стать сильнее, что, достигнув определенного порога, они замирали, позволяя спокойно вдохнуть или провести ночь, не терзаясь от кошмаров, но они росли с каждым днём, с каждым часом, с каждым мгновением, к ним добавлялись все новые и новые поводы для вины, для сожаления, для ненависти к себе, и Джон чувствовал, что вот-вот сломается под их весом. Он боялся возвращения Аши, зная, что разделив ее горе не выдержит вовсе… Но вот она здесь, гладит приклонившего перед ней колени Джона по волосам, и его горе постепенно отступает. Нет. Не его, не ее — их общее. И с его тяжестью они способны справиться лишь вместе. — Это был мальчик, — едва слышно всхлипнула Аша. — Я назвала его Робертом… в честь брата. И я… так надеялась, что ты бы смог полюбить это имя, забыв об Узурпаторе, но… Он был такой маленький и беззащитный… такой холодный, Джон. Это моя вина, что наш сын умер, не успев сделать даже первого вдоха… Твой брак с Десмерой, мое рабство, эта война, твоя рука, похищение Санды, смерть Роба — это все моя вина! Он оторвал голову от ее коленей, чтобы взглянуть в заплаканные лиловые глаза и с непоколебимой твердостью произнести: — Не смей говорить так, радость моя… Аша лишь всхлипнула в ответ, а Коннингтон поднялся на ноги и опустился справа от неё на постель. Отсутствующая рука вдруг отчаянно заныла от непреодолимого желания утереть слёзы любимой. Заныло и сердце от осознания, что Джон не сможет прижать ее к себе, как прежде, утешить крепкими объятиями. Но преодолевая это бессмысленное сожаление о том, что уже не вернуть и не исправить, он нашёл другой выход. Коннингтон коснулся Ашиной щеки здоровой рукой, погладил большим пальцем, наслаждаясь столь родным тёплом ее кожи, и стал собирать ее слёзы губами. Целовал веки, скулы, подбородок и мягкий изгиб челюсти. — Я виноват, что не помог тебе тогда со счетными книгами Бейлиша, — вкрадчиво прошептал Джон, заглядывая в бездонные омуты ее прекрасных глаз. — Виновата Санса, которая позволила тебе гулять по Браавосу без охраны, виновата Висенья, которой приспичило сбежать из дома посреди ночи, виноваты Лианна и Рейгар, которые более двадцати лет прятались за морем… Это все мелочи! Десятки и сотни мелочей, которые вместе вылились в те несчастья, которые нам пришлось пережить. Ты все сделала правильно, моя любовь. Ты помогала всем, кому могла, делала все, что в твоих силах. Не вини себя в том, что остальные… что я не разделил с тобой это бремя. Аша не ответила, лишь покачала головой и спрятала взгляд, но Джон был настойчив: он упал на постель и потянул ее за собой. Мягкая, словно облако, перина прогнулась, принимая их в свои объятья. Его рука осторожно пробежалась по ее лицу, шее и, скользнув между грудей, перетекла на поясницу, прижимая, как можно ближе. Сноу накрыла ладонями его заросшие колючей бородой щёки и коснулась лба собственным. Их дыхания смешались, сплелись в единое целое, а губы замерли в полудюйме друг от друга. Столь сладкое, столь долгожданное мгновение воссоединения туманило разум, стирало завесу между реальностью и нежным сном, но Джон не посмел поддаться ему, пока по Ашиным щекам ещё бежали слезы. — Подумай об Элии, — прошептал он. — О моей матери. Подумай о том, как ты изменила их судьбу. Они сейчас здесь, в кругу семьи, в достатке, окружены любовью лишь благодаря тебе. — Но что насчёт нас? Нас с тобой, Джон, — вдруг возразила Аша с бесконечным стыдом во взоре. Она прикусила губу, сдерживая этот недостойный, эгоистичный порыв, но отступать было поздно. — Что насчёт наших потерь? Его губы коротко коснулись ее, а после с удивительной легкостью изогнулись в улыбке. — Ты очень молода, миледи, а у меня все же осталась одна рука. У нас еще обязательно будут дети. Не меньше двух, уж точно! А потом может пожалею тебя… Сноу тихо хмыкнула и отстранилась, чтобы с едва заметной лукавой улыбкой взглянуть ему в глаза. — А кто говорил, что хочет собрать Королевскую Гвардию из собственных детей? Тогда уж не меньше трёх, а потом кто знает… Уголки ее губ стремительно ползли вверх, а глаза вновь озарялись тёплым светом, согревающим Джона изнутри… Но потом его вдруг снова прошиб холод, стоило глазам зацепиться за белёсое мокрое пятно на ее рубашке. Молоко. Верный знак, что Аша взялась самостоятельно кормить дочь Десмеры. Этого определенно стоило ожидать от девушки, что выросла без матери и в детстве не знала ее ласки, но Джон не думал, что для неё будет так просто принять отродье, из-за которого разразилось Розовое Восстание… — Как ее зовут? — как можно теплее старался произнести Коннингтон. Получилось равнодушно, но даже это лучше того презрения, что он испытывал к ребёнку в душе. — Джослин, — с радостной улыбкой ответила ему Аша. — Я сама дала ей имя! — Джослин значит, — задумчиво произнёс Джон, чувствуя бесконечную вину за то, что не разделял ее энтузиазма. — Как мать Рейнис Почти-Королевы? Деймон, Бейла, Рейна, Эймма, а теперь и Джослин. Это же сколько раз ты перечитала «Пламя и Кровь» архимейстера Гильдейна? Мне, наверно, стоит благодарить Богов за то, что ты ещё не сожгла все зелёные платья в Семи Королевствах и ни одну из наших дочерей не зовут Рейнирой! Аша тихо рассмеялась, и этот смех сумел разогнать тени, сгустившиеся вокруг Джона. Постепенно отступали и тьма, и холод, и беспочвенная ненависть к невинному ребёнку… Он был готов принять свою дочь, раз по неведомым ему причинам девочке удавалось делать Сноу такой счастливой. Джон не сможет любить ее, как Дейси или Санду, но будет ей достойным отцом. — Если не ради нее, то хоть ради меня, Джон, — пробормотала Аша, явно читая его мысли. — Не будь к ней жесток, как твой отец, не будь равнодушен, как мой. Забудь о Десмере! Я ее выкормлю, я выращу и воспитаю! Джослин моя дочь. Наша! И она заслуживает хороших, любящих родителей… Так и быть. Не ради последней из Редвинов, но ради Аши и ее счастья. — Конечно, моя любовь, — прошептал он, коснувшись ее губ в долгом поцелуе. — А теперь идём, тебя ждут.

***

Он видел достаточно крови за свою долгую и богатую на жестокость жизнь. Не алая лужа у ног Арьи Старк не давала Эртуру спать по ночам, даже не ее крик, крепко врезавшийся в память. Его пугала та темная решительность, с которой его племянница уничтожала своих врагов. Ее непоколебимость, неукротимость… Возможно, ему давно стоило об этом задуматься. Припомнить, что никогда за восьмитысячелетнюю историю Старков ни одного из волков не называли Свирепым. Припомнить, что даже безумца Брандона, который едва не в одиночку явился в Красный Замок, требуя головы кронпринца, и без страха бросил вызов Безумному Королю, прозвали всего лишь Диким… Аша безжалостна к своим врагам и все же отзывчива и милосердна к союзникам. Она умеет прощать и никогда не сражается во имя собственных интересов. За мужа, за дочь, за сына. Сноу способна утопить врагов в крови, истребить каждого, кто был им дорог, но никогда она не сделает этого без весомой причины. Другой вопрос: какую причину она посчитает весомой? Эртур содрогался от этой мысли и, как бы твёрдо ни был настроен поговорить с племянницей, поворачивал назад. Разумеется нечестно было отбирать у неё возможность объясниться, оправдаться, но слишком отчаянно Дейн боялся разочароваться в дочери своей сестры… Дверь в конце коридора была слегка приоткрыта, и Эртур шёл на свет заходящего солнца, тонкой золотой полосой расчертившего каменный пол. Словно маяк в его тихую гавань. — Поверить не могу, что все наконец кончилось, — раздался женский голос, и рыцарь задержался на пороге, поддавшись искушению подслушать разговор. — Все только начинается, — с напускной мрачностью, словно кормилица рассказывающая капризному ребёнку страшную сказку перед сном, произнесла его сестра. — Мир в Красном Замке не бывает тихим. Мгновение таинственного промедления, и обе женщины разразились громким хохотом. Тревога Эртура отступила, позволив губам изогнуться в веселой улыбке. Он коснулся двери, собираясь отворить ее, но в последний момент замер, услышав собственное имя, мелькнувшее в разговоре. — С возвращением Эртура и ты запоёшь в этом порочном хоре, — развязно хмыкнула Эшара, и словно наяву перед глазами предстал ее образ из далёкого прошлого — совсем юная фрейлина, что накручивала локон на палец, заискивающе сощурив глаза. Дейн закатывал глаза тогда, закатил и сейчас. Элия, судя по звуку, ещё и цокнула, однако… промолчала. Чувствуя себя зелёным юнцом, Эртур потёр вспотевшие от волнения ладони. Он отлично помнил, как прощался со своей принцессой. Помнил, как много Элия обещала при следующей встрече, но теперь, когда она наконец наступила, не был готов все это принять. Ожидание, длиной в целую жизнь, казалось сущим Пеклом. Ни дня не проходило, чтобы Дейн не вспоминал об Элии, о ее нежных руках и ласковом голосе и лишь изредка, в моменты кромешного отчаяния, он позволял себе вернуться в Водные Сады, в тот прекрасный день, когда первый и единственный раз он осмелился поцеловать свою принцессу. Даже мечтать о близости было запретно. Теперь же она оказалась буквально на расстоянии вытянутой руки — толкнуть дверь и притянуть любимую в объятья. Так просто и все же… Слишком просто было ввалиться в ее покои в дорожной одежде, прогнать Эшару и овладеть принцессой прямо на столе. Нельзя было опошлить то, чего он ждал больше пятидесяти лет! Так или иначе должен быть повод… Пекло, романтика! Но здесь Эртур был так же беспомощен, как однорукий Джон в завязывании шнурков. Кстати о Джоне…