You're not mine

            [Малыш омега/Чимин]       Чонгук… Мне надо кое-что сказать.             [Чонгук]       Всё хорошо?             [Малыш омега/Чимин]       Да. Но я проведу все выходные в Пусане.             [Чонгук]       Что? Почему?             [Малыш омега/Чимин]       Так захотели родители.             [Чонгук]       Ты будешь один?             [Малыш омега/Чимин]       Нет. За мной присмотрит тётя Йеон.             [Чонгук]       Чёрт. Ладно, я понял. Всё точно хорошо?             [Малыш омега/Чимин]       Да! Я уже гостил у неё несколько раз до этого. Всё будет хорошо.             [Чонгук]       Уезжаешь утром? Где она живёт?             [Малыш омега/Чимин]        Да. Почему ты спрашиваешь?             [Чонгук]       На всякий случай. Мне так будет спокойнее.             [Малыш омега/Чимин]       Ладно, вот *адрес*             [Чонгук]       Хорошо проведи время, малыш. Пиши, если что случится или если соскучишься.             [Малыш омега/Чимин]       Да, конечно. ***       Раннее утро встретило Чимина холодным, безразличным солнцем. Он не выспался, поэтому глаза слегка слезились и болели. Холодная вода лишь морозила ладони и он тяжело выдохнул, вытирая руки о домашнюю футболку и закутывая в ткань замёрзшие пальцы. Ему не хотелось никуда ехать. Более того внутри противно скреблось сожаление о скрытых от Чонгука опасениях. Ранее он всегда был откровенен с ним, но почему-то именно тогда, когда дело коснулось поездки, он решил не говорить. Почему? Не хотел казаться проблемным? Себя он утешал тем, что альфа и не смог бы никак помочь, поэтому жалобы привели бы только к тревоге их обоих. Однако противное ощущение того, что он облажался, никуда не исчезло.       В любом случае сожалеть было уже поздно. Он вышел, торопливо приводя себя в порядок. Волосы не слушались, он выглядел блёкло и болезненно. Радует лишь, что Чонгук его таким не увидит…       Сумин упаковывал сыну перекус в дорогу и монотонно повторял правила поведения в гостях, которые Чимин слышал уже неоднократно. Папа омега осмотрел его внешний вид, пробежался по содержимому сумки и наконец разрешил им с отцом ехать.       Холод был ужасный. Ветер резкими порывами царапал живот, прорываясь сквозь ткань вязанного свитера. Погода угрожала скорым наступлением холодов. Чимин отдал сумку отцу и с громким зевком уселся в машину, кутаясь в кофту и пристёгиваясь. Его странно морозило, напала тянущая тоска, словно он уезжал навсегда или бросал что-то очень важное. Это чувство было нестерпимым и он перевёл взгляд за окно, вылавливая редкие деревья и пока ещё не исчезнувшие дома. Поездка займёт не менее 5 часов, поэтому следовало привыкать к тряске, движению и ударам порывов ветра со всех сторон. Природа пугала своей недоброжелательной, беззвучной угрозой.       Спустя полчаса он откровенно заскучал. Смена пейзажа за окном утомила, начала кружиться голова, сказывался недосып и неприятное недомогание. От скуки взгляд зацепился за хмурого, явно невыспавшегося родителя. Монкут следил за дорогой, кажется, ни разу за поездку не взглянув на сына. Вполне обычное поведение.       Чимин до сих пор не находил смысла в этих поездках. Теперь аргумент «Я им надоел» казался нелогичным и притянутым, ведь не так уж часто Чимин был рядом с родственниками, чтобы надоедать им. Они собирались втроём лишь во время приёмов пищи и обсуждений важных вопросов. Более того, слабо верилось, будто Сумин мог забыть об орлином контроле над единственным сыном просто из прихоти. Или мог?       Уставшие, чуть воспалённые глаза прикрылись, голова неловко склонилась и омега даже не понял, как заснул. Во сне его словно мотало из стороны в сторону, кружило, ударяя о что-то. *** — Йеон, мы говорили об этом. — омега опирался о стол, пытаясь подавить несвойственную ему дрожь в голосе. — Сумин-и… Я знаю, что ты переживаешь обо мне, но тебе совершенно не нужно привозить ко мне Чимин-и, тем более когда он в выпускном классе. — голос по ту сторону был неубедительно нежен. — Это не обсуждается. Я знаю, что Хосок стал совсем невыносимым. Я знаю, как тебе тяжело с ним, знаю, как ты любишь Чимина. Я просто хочу, чтобы ты слегка отвлеклась и… — С тобой невозможно спорить, ты никогда не спрашиваешь меня, но почему-то всегда делаешь всё для меня. — глухой смех по ту сторону тронул губы омеги в улыбке и Сумин выдохнул облегчённо.       Разговоры с двоюродной сестрой всегда давались тяжело. Она оставалась единственным действительно важным для омеги человеком. Так было всегда, происходило само собой. Они просто находили странное умиротворение в компании друг друга, чувство близости. Поэтому, слушая её слабый, надломленный тяготами жизни голос, внутри всё скручивалось в болезненную, зудящую спираль. Это чувство Сумин ненавидел.       Когда родился Чимин, Йеон целые дни проводила с младенцем, она очень сильно любила его. В жизни женщины с определённого периода многое не складывалось, поэтому в малыше двоюродного брата она находила утешение. Сумин был не против. Он всегда был безразличен к чувственной стороне жизни, поэтому брак не по любви не стал для него трагедией, а рождение ребёнка стало не счастьем, а простой обыденностью омежьей жизни. Почти долгом.       Йеон же всегда была излишне сентиментальна, однако именно эта «слабость» омеги так сильно полюбилась Сумину. В нём самом не было этого. Возможно он просто завидовал?       Йеон достаточно рано вышла замуж, но долго не могла забеременеть, из-за чего в семейной жизни начался разлад. Муж винил её в этом, наверняка даже поднимал руку, хотя омега пыталась скрывать это. Забеременеть она всё же смогла, позже, только вот счастья в семью это не принесло. Она потеряла ребёнка на поздних сроках, а вместе с ним и мужа, который оставил женщину, буквально разрушив её веру в себя и в возможное счастье. Сумин был рядом и как раз чуть позже родил сам. Бывшего мужа двоюродной сестры он ненавидел всей душой, считая именно его создателем того, во что превратилась когда-то жизнерадостная, верящая в благосклонность судьбы, женщина.       Почти четыре года Йеон утешалась чужим ребёнком, а после решилась на усыновление. Никто из родственников так и не понял, что она нашла в семилетнем, проблемном альфе. Но таков был выбор омеги. Против неё не пошёл даже Сумин.       Хосок был ужасным ребёнком. Он не слушался, не учился и ни во что не ставил приёмную мать. Так продолжалось год за годом, пока моральное состояние женщины совсем не ослабло. Она перестала бороться с сыном и просто отстала от альфы, лишь заботясь, а не указывая или пытаясь влиять. У неё опустились руки и это было очевидно. Сумин знал, что именно отсутствие воспитание и родных родителей сказалось на Хосоке, поэтому своего сына с самого детства он воспитывал в строгости и послушании. Омега терпеть не мог тех, кто идёт против воли родителей, забывая об уважении.       Сумин видел, как та была опустошена, убиваясь собственным несчастьем, невозможностью стать настоящей матерью, и как сияла, когда ей привозили малыша Чимина. Очаровательный, пухлощёкий омежка был лучом света для женщины. Она нуждалась в нём и Сумин позволял себе отступиться от принципов и оставить сына у неё. Всего на несколько дней. Он шёл на это лишь потому что любил её и хотел оставить ей больше счастливых моментов, пока мог. ***       Проснулся омега тогда, когда за окном уже замаячил знакомый район с небольшими частными домами. Машина остановилась и он, разминая затёкшую поясницу, вышел на неприятно холодный, словно режущий, воздух. Температура в Пусане всегда казалось ему противно низкой, даже летом. Это было странно, ведь в Сеуле температура обычно была ниже. Да и особо холодным городом Пусан не считался.       Дом Йеон был потрёпан временем, но относительно ухожен. Однако ни цветы, ни чистота не могла вывести из стен запах одиночества и сырой тоски. Казалось, всё вокруг было в упадке, повинуясь настроению хозяйки. — Здравствуйте, тётя Йеон. — Чимин натягивает улыбку и обнимает совсем хрупкую, невысокую женщину.       Она долго распинается в похвалах и комплиментах, щедро кормит омегу, постоянно что-то спрашивает. Чимин чувствует вину, понимая, что эта женщина, пожалуй, единственный родственник, которому он по-настоящему дорог. Тянет в груди. Он старается поддерживать разговор и наслаждается улыбкой уставшего, покрытого морщинками лица. Йеон не было и 55… ***       На лестнице раздаётся тяжёлая, небрежная поступь. Хосок проходит по кухне, сияя обнажённым, худым торсом, и открывает холодильник, доставая сок. Привычка пить его по утрам не прошла и это — первое, что омега подмечает. За почти год разлуки альфа заметно вытянулся, но стал, как казалось, ещё худее и мрачнее. Лицо, с тонкими, словно вырезанными, чертами, вечно чуть нахмуренные брови. Улыбку альфы Чимин видел нечасто, но знал, что она очень красивая, пожалуй — его главное украшение. — Привет, Чимини. Хорошо выглядишь. Всё ещё налегаешь на булочки? — альфа с лисьим прищуром оглядел омегу, словно сдирая с него одежду вместе с кожей. Именно этот взгляд Чимин ненавидел. — Привет…