You're not mine

      Чимин лежал на постели, подмяв под живот подушку. Мысли в голове хаотично расползались, утомляя, но слишком много думать для омеги в последние дни стало привычным делом. Прошло две недели с того момента, когда он в последний раз видел Чонгука. Это казалось вечностью и одновременно с этим — ничтожно маленьким отрезком времени.       Чимин устал. Каждый день он плакал, жалел себя, винил себя, ненавидел альфу и сбивчивым шёпотом умолял вернуться. Истощённое расставанием сердце металось из крайности в крайность, не находя покоя, и омега решил просто прекратить. Прекратить думать, сожалеть, вспоминать, искать альтернативы. Всё это не имело смысла.       Он больше не мог смотреть на своё бледное, измученное лицо, залёгшие под вечно покрасневшими глазами тени, испытывать отвращение от этого вида. Не мог больше просыпаться среди ночи, чтобы просто лишний раз всплакнуть и пожалеть себя. Это состояние вызывало отвращение к самому себе, заставляло ещё больше ненавидеть Чонгука. А Чимин не хотел, потому что ненависть забирала у него силы, которых и без этого особо не было.       «Прошло уже достаточно времени, просто забудь» — убеждал сам себя, но помогало мало. Забыть не получится просто по желанию, придётся научиться жить без Чонгука и не ронять позорные слёзы из-за того, что тебя использовали. Как этому научиться омега пока не знал, однако давать своим страданиям волю больше не хотел.       Он стискивает одеяло пальцами, закусывает губу и злобно сопит. Да, альфа просто нашёл в нём развлечение на несколько недель, да сам омега глупо повёлся на красивые ухаживания, но… Это ведь уже в прошлом? Чонгук больше не появится в его жизни и Чимин продолжит жить с подаренным опытом, словно так и надо. Легко сказать, что прошлое неважно, но почему в груди так тянет и просто отпускать не хочется? Ни Чонгука, ни его, чёрт бы их побрал, красивые лживые слова. Может проблема в той части души, которая просто не хочет отпускать альфу? А может он весь такой, нежелающий отпускать?       Стук в дверь отвлекает и чуть пугает. Чимин резко садится на постели, стараясь сохранять спокойное выражение перед вошедшим папой. Омега с привычной строгой внимательностью оглядывает комнату, чуть хмурится при виде скомканного одеяла и помятого внешнего вида сына. — Чимин, в последнее время ты сам не свой. Не можешь сосредоточиться на уроках с тех самых пор, когда закончились занятия по японскому. В чём дело? — голос совсем не встревоженный, скорее подозревающий и заранее готовый к нотациям.       Чимин сопит, сдерживая раздражение, пересиливая себя, отвечает. — Я просто расстроен тем, что занятия закончились. Они были очень полезными для меня и теперь я не уверен, что смогу достаточно хорошо готовиться к экзамену самостоятельно. — он придумывает на ходу.       Тёмные аккуратные брови омеги чуть приподнимаются в удивлении. Он какое-то время анализирует слова сына, а затем присаживается на постель рядом, создавая напряжённый зрительный контакт. — Помнишь, ты в прошлом году делал проект? Что-то про лингвистику или языки?       Омега хмурится, чувствуя, что спрашивают его далеко не просто так. Противные догадки скребут сознание. Да и почему папа так резко перевёл тему? — Перспективы искусственных языков на примере эсперанто? — Да-да, именно это. — омега подвигается ближе, позволяя рассмотреть свои тёмные внимательные глаза и строгое, сухое лицо, подёрнутое тонкой сеткой морщин у глаз. — Тётя Чхонмён, попросила тебя помочь Юнги с проектом. Он на год младше и ему досталась очень похожая тема проекта. Он не понимает, как с ним работать и твоя помощь была бы очень полезной. Взамен Юнги может помочь тебе с японским. Ты же знаешь, что он с семьёй всё детство провёл в Японии.       Чимин поджимает губы, когда рука родителя навязчиво стискивает его запястье. — Звучит неплохо. Хорошо, я подойду к нему в школе завтра… — шепчет, понимая, что отказываться нельзя, да и он сам поставил себя в положение, когда ему якобы необходима чья-то помощь с японским.       Папа коротко гладит его по голове, как правильно выполнившего команду щенка и уходит из комнаты. Ни капли тепла в его глазах не мелькает.       Чимин со вздохом валится обратно на постель и раздражённо толкается языком в щёку. Он не хочет работать над чьим-то проектом, вспоминая сколько сил и времени убил на свой. Уж тем более не хочется заниматься предметом, который абсолютно понятен. Однако придётся. Возможно это поможет отвлечься? Глупо надеяться, что встречи с кем-то вроде Юнги могут принести хоть что-то помимо моральных мучений.       Омега был всего на год младше, невысоким и стройным, по большей части — типичным корейцем. Родители, переехавшие ещё в молодости в Японию, души в нём не чаяли с самого детства, поэтому он рос избалованным и высокомерным, знающим себе цену. Они переехали в Сеул всего два, может чуть больше, года назад. Юнги был мало похож на здешних подростков и это отличие буквально читалось в каждом его жесте и движении, в акценте, а особенно — во взгляде. Холодный, твёрдый и оценивающий, словно сдирающий покров со всего, что захочется разглядеть получше. Отвратительный взгляд. Самодовольный, презрительный и при этом совершенно безразличный. Словно все люди вокруг не более чем снежинки, особенно красивые из которых он рассматривал, а остальные — без сожаления топтал.        Юнги был мрачным, несвойственно бледным для азиата, красил волосы в угольно-чёрный, носил абсолютно немыслимое количество украшений и постоянно смотрел этим своим тошнотворным, пугающим взглядом. Его тяжело было назвать красивым или уродливым. Его лицо Чимин плохо помнил, было в этих утончённых чертах что-то для взгляда неуловимое.       Чимин не знал, как Юнги к нему относится, не знал, что он любит и с кем общается. Да ему и как-то не хотелось узнавать. Казалось, приблизься к нему, попробуй подкапнуть под внешнюю неприступность и уже не выберешься. Вцепится цепкими пальцами и сожрёт, даже не подавившись. Юнги вызывал смесь ужаса и отвращения. Хуже всего было то, что страх этот был совершенно беспочвенным, как и любое другое негативное чувство в его отношении.        Юнги не вляпывался в неприятности, не курил и даже не водился с «плохими» ребятами. Он лишь передвигался по школе мрачной статуей, бесконечно зажимал губами палочку леденца и, когда приходил в гости с родителями, смотрел, доводя Чимина своим раздевающим взглядом до холодного пота.       Их подталкивали к общению родители, тесно сдружившиеся за короткие сроки. Поговорить им было особо не о чем, поэтому они просто смотрели телевизор или играли в настолки. Чимин как сейчас помнит: сидел тогда, нервно подрагивая под сканирующим взглядом, и считал минуты до ухода Юнги. К счастью, их родители не любили долгие посиделки. Да и виделись они в последний раз ещё летом. Сейчас больше Сумин ходит к ним в гости, избавляя от необходимости Чимина развлекать чужого сынка.       Вообще омеге было немного стыдно за свой какой-то детский страх перед Юнги. В конце концов тот ни разу не говорил и не делал в его отношении чего-то странного. Он был вежлив и молчалив, возможно… Замкнут? Может это именно сам Чимин задал неверное направление их общению? Во всяком случае сейчас ему так или иначе придётся поискать точки соприкосновения с извечно неприступным «чёрным принцем». Юнги так называли и в глаза и за глаза. Ему, как казалось, было абсолютно плевать на нелепое прозвище.