You're not mine

      Ветер вяло гонял по дорогам опавшие листья, трепал волосы, забирался холодными порывами под куртку, вынуждая ёжится и сильнее кутаться в неё. Становилось холоднее. В ноябре Чимина всегда клонило в сон. Осенняя пора не только ему навевала сонливость, а пережитые потрясения как-то незаметно переросли в эмоциональный застой. Возможно это была усталость, а может простая грусть стала слишком сложным чувством.       Он специально решил дождаться Юнги во дворе школы, чтобы позволить прохладе немного взбодрить. Зевая, омега понял, что затея была бессмысленной. На холоде спать хотелось ещё сильнее. Оставалось лишь сидеть на лавочке, развлекаясь перекатыванием камешка по асфальту и иногда пробегаться по двору скучающим взглядом. Скудные солнечные лучи не грели, лишь слепило глаза из-за отсутствия облаков на стерильно-сером небе.        В очередной раз достаёт из кармана телефон, гипнотизируя цифры на экране. Ну где он? Звонок был уже почти 10 минут назад.        Чимин подошёл к Юнги на одной из перемен и они договорились о встрече после занятий. Но омега опаздывал. Было неприятно, ведь это именно черноволосому нужна помощь с проектом, а не ему. Чимину, который преданно ждёт, потому что обещал помочь.       Говоря по правде, омега совершенно не желал возвращаться в свою комнату, где воздух, казалось, пропитался одиночеством и кислящим запахом удручённости.       Наконец недалеко от лавки замаячила невысокая, стройная фигура. Чимин встал, направляясь навстречу. Юнги был как всегда бледен, облачён в чёрное и сиял угольками глаз, перемещая леденец во рту языком. На первый взгляд был таким, как прежде, в их последнюю встречу, однако Чимин всё же поёжился. Хотелось верить, что от холода, а не от пронизывающего взгляда и нездоровых мыслей, пробудившихся от него в утомлённом сознании. — Где мы будем работать над проектом? — он решил не упрекать омегу в опоздании и сразу перейти к сути. — У меня. — кратко и понятно.       Чимин уловил шепелявые нотки в голосе омеги. Почему он раньше не замечал их?       Юнги шёл довольно быстро, не оборачивался и ничего не говорил. Омега старался держаться позади, чувствуя себя здесь наиболее комфортно и пользуясь возможностью лишний раз избежать взгляда черноволосого. Хотелось верить, что на затылке глаз у него нет. ***       Дом семьи Мин был скучен, не выделялся из общей массы строений и, говоря по правде, навевал ещё большей сонливости на уже клюющего носом омегу. Слишком чистое для осени крыльцо, небольшая простая скамья и полное отсутствие каких-либо растений — всё это создавало неприятное впечатление, подсознательный дискомфорт, опутывающий изнутри.       В пороге Юнги сразу предложил ему тапочки, помог повесить куртку и в целом вёл себя гостеприимно, однако поселившаяся в душе тревожность не давала Чимину покоя, вынуждая искать подвох в самых обычных действиях. В доме было тихо, даже слишком. Это не было странным, но почему-то вселило чувство опасения и настороженности. — Мы одни? — омега заглянул в кухню и гостиную, однако комнаты были пусты и безразличны, отчасти даже мрачны из-за холодных тонов в мебели. — Да. Родители почти всегда на работе. Нас не побеспокоят.       И почему последняя фраза заставила его задрожать?       Половицы тихо, без скрипа проминались под ступнями. Интерьер в целом был простым, без стерильной чистоты или замусоренности, без изобилия украшений или ярких тонов. Он был… Слишком обычным? Почему Чимин ожидал другого?       Дверь в спальню омеги тихо открылась, являя достаточно тёмное, небольшое помещение. Юнги сразу же прошёл вперёд и уселся на компьютерное кресло, начиная рассматривать неловко топчущегося в пороге Чимина, который в свою очередь старался отвлечься осмотром спальни и выглядеть при этом абсолютно невозмутимо. На самом деле он чувствовал себя беспочвенно встревоженным, а оттого — глупым ребёнком, запуганным страшилкой о Буке из-под кровати.       За спиной Юнги находилась довольно широкая, небрежно застеленная тёмным постельным бельём кровать. Она, казалось, до сих пор хранила в себе неясный, горьковатый аромат хозяина. Юнги пах пеплом или гарью, а может — всем сразу. Запах не был отталкивающим, лишь тонкой горечью оседал в лёгких, однако было в его образе и аромате что-то, что в сочетании, отталкивало.       Чимин вздрогнул от скрипа колёсиков по полу, когда омега ближе пододвинулся к просторному и очень замусоренному рабочему столу. Он стоял чуть левее окна и явно выдавал содержимым своих полок пристрастие владельца к творчеству, в частности — рисованию. Количество материалов для изображения поражало, глаза разбегались, бесконечно цепляясь за цветные наконечники и листы: небрежно разброшенные, скреплённые, лежащие стопочкой. Юнги, видимо заметив взгляд гостя, сразу же встал у стола, слегка загораживая его узкой, изящной спиной и начиная небрежно разгребать поверхность от бумаги, упаковок, баночек с краской, карандашей, ластиков, каких-то папок.  — За беспорядок извиняться не буду. Это моя комната и она в том состоянии, в котором комфортно мне.- говорит негромко, продолжая распихивать маркеры по полочкам, а мусор сбрасывая в урну под столом.       Юнги очень самобытен, но Чимин и не жаждал его извинений за бардак. Ему по большей части было совершенно плевать.       Чимин наконец проходит чуть дальше в комнату, засматриваясь на огромный шкаф со встроенным зеркалом, занимающий основное пространство у противоположной от окна стены и небольшое, одиноко притулившееся в углу у светильника кресло. Сколько же у него одежды? Однако сложно не оценить, как роскошно выглядит подобных размеров гардероб.       Юнги распахивает тяжёлые, чёрные шторы. Дневной свет вяло расползается по комнате, проявляя то, на что Чимин в полумраке не обратил внимания. Боковым зрением омега замечает, что изначально тёмный оттенок потолка был ошибочно списан на краску. Он поднимает глаза, растерянно рассматривая поверхность, напрочь залепленную зарисовками. Они совершенно разные и их абсолютно точно какое-то немыслимое количество. Он вглядывается в несколько, угадывая очертания человеческих тел, несколько птиц, но в основном — зарисовки каких-то вещей, природы, особенно часто — лиц. Чимин ведёт взгляд левее, узнавая в одном из изображений свой профиль. А затем в ещё одном и ещё. Что это такое? Он с ужасом и лёгкой дрожью оборачивается к невозмутимому лицу с чёрными безднами глаз. — Я бы с удовольствием срисовал и это выражение твоего лица, но сейчас не время. — Зачем ты меня рисуешь? — Чимин чувствует, как пересыхает от нервов в горле, а голос истерично надламывается. — Я люблю наблюдать и запечатлять то, что мне нравится. Этого ответа тебе достаточно? — Чимин отворачивается, не выдерживая прожигающего взгляда, долго кусает губу, в невозможности подобрать ответ, затем только кивает, стараясь успокоиться.       Просто рисунки, разве нет? Да кого он обманывает… Юнги и «просто» не могут существовать в одной вселенной. Однако он слишком устал, чтобы пытаться искать у омеги ответов. Да и хочет ли он их услышать?       Мин подходит резко, заставляя инстинктивно содрогнуться, подтягивает за талию к себе, крепко удерживая ловкими пальцами. Чимин перестаёт дышать, испуганно вглядываясь в небольшие, аккуратно обрамлённые подводкой глаза. Ноги слегка подкашиваются, поэтому он не замечает, как Юнги, неохотно отдирая пальцы от стройной талии, усаживает его в кресло и подталкивает к столу, как бросает на колени снятый с плеча рюкзак. Пальцы сразу вцепляются в лямки, пытаясь найти успокоение в привычном жесте. Чимин теребит зубами губу, чувствуя себя неспокойно и беззащитно.        Но ведь Юнги не альфа и не сможет причинить ему вред. Он хрупкий и даже чуть ниже. Почему-то ни одна из хаотичных, оправдывающих ситуацию мыслей не успокаивает.       Юнги ещё какое-то время рассматривает его, а затем ненадолго уходит, вскоре возвращаясь со стулом для себя. Чимин успевает слегка перевести дух. Мин садится, включая поставленный на уже достаточно чистый стол ноутбук. — Давай флешку с проектом.       Чимин быстро извлекает её из кармана рюкзака, аккуратно вкладывает в подставленную ладонь. Замечает чуть искусанную кожу вокруг ногтей и несколько мазков чёрного маркера на пальцах.       Юнги полностью занят ноутбуком и это даёт Чимину шанс как следует рассмотреть его лицо. Чистая кожа, небольшой нос, чуть сощуренные глаза с короткими, чёрными ресницами, обёрнутые вокруг палочки леденца губы. Почему такое симпатичное лицо нагоняет столько ужаса? Чимин убирает рюкзак с колен, тяжело выдыхает. Он может сказать лишь два слово о своём отношении к Юнги: Страх. Интерес. Последнее появилось недавно и поражает даже больше. ***       Работа продвигается туго. Они долго говорят про составляющие проекта и систему оценивания. Юнги сосредоточен и серьёзен, даже записывает некоторые моменты в блокнот, но почему-то Чимин совершенно уверен, что омега если и понял что-то, то весьма немногое. — Я же уже сказал что… — Хватит. — Юнги прикрывает глаза и плавно отодвигается от стола.       Чимин морщится от скрипа ножек о пол, коротко жмурится. Юнги сидит, перемещая палочку от леденца языком, а затем довольно резко открывает ящик стола, извлекая очередной за пару часов чупа-чупс. Количество этих конфет в ящике Чимина просто шокирует. Он переводит взгляд на омегу, заменившего уже кончившуюся сладость на новую. — Почему ты постоянно сосёшь их? — Чимин спрашивает, поддаваясь любопытству, неуверенно вглядывается в безэмоциональный профиль. — У меня оральная фиксация. Ну, что-то вроде. Мне нужно постоянно стимулировать ротовую полость, это что-то вроде вредной привычки. Леденцы самый оптимальный вариант. — отвечает, зажигая стоящую на столе аромалампу, затем поворачивается, внимательно вглядываясь в глаза напротив.       Чимин сразу тушуется, отводит взгляд, а вскоре и вовсе прикрывает глаза. Он чувствует, как слегка розовеют щёки от теплоты и странного чувства в груди. Аромат лаванды и тишина приятно окутывают, расслабляют. Его теперь ещё больше клонит в сон, почти нестерпимо, поэтому он позволяет себе удобнее устроиться в кресле, чуть раздвинув бёдра и сложив руки на животе.       Кажется, он почти засыпает, когда его колено стискивают и оглаживают сильные пальцы. Он резко открывает глаза, видя Юнги совсем близко и слегка пугаясь чёрной, неясной бездны в его глазах. Омега подтягивает его кресло к себе, приближая их лица. Нос щекочет аромат апельсиновой конфеты и пепла, сердце глухо стучит об рёбра, а взволнованный, окутанный сонливостью рассудок не позволяет в полной мере оценить своё положение, смущение печёт лицо и шею. Юнги рассматривает его, опаляя кожу прожигающим взглядом, тяжело вдыхает запах омеги, сильнее сжимает упругое бедро. — Почему твоё лицо такое? — он чуть хмурится, однако общее выражение лица остаётся по-странному нейтральным, даже чуть томным. — О чём ты говоришь? — шепчет, упираясь в худые плечи и пытаясь сохранить драгоценную дистанцию. — О чём я говорю? Ты выглядишь невинно, ведёшь себя так, создаёшь впечатление простоты и непорочности, что контрастирует с вульгарными чертами твоего лица. Так было всегда, но сейчас… Я вижу грязь и разврат в твоих глазах. О чём ты думаешь? Почему так реагируешь? Разве я трогаю тебя как-то по-особенному или может дело совсем не в этом? — шепчет бархатисто и торопливо, словно на одном выдохе, перекатывая конфету на языке, затем чуть отстраняется под усилившимся давлением на плечи.       Чимин жмурится, чувствуя жар стыда, резко отталкивает омегу грубым движением, жадно вдыхая горячий, ароматный воздух, которого не хватало в сантиметрах близости с Юнги. — Не говори такое… — голос дрожит, он чувствует, словно с него содрали одежду и кожу. — Ты не был таким, что-то изменилось. В твоём взгляде, запахе, поведении… — он всё ещё продолжает смотреть, жадно изучая каждую черту и тень на лице визави.       Чимин задыхается, чувствуя себя болезненно взволнованным и потрясённым словами омеги. Он резко встаёт, перебарывая дрожь в ногах. — Ты озабоченный и несёшь чушь. Я иду домой. — поднимает рюкзак с пола и торопливо выбегает из комнаты, хлопая тяжёлой дверью, спускается по лестницы, через раз промахиваясь мимо ступеней, оглушаясь стуком собственного сердца.       Как он может говорить такое? Что понимать под этими словами? А главное, почему Чимин чувствует себя открытой книгой с содранной обложкой перед ним?       На улице ему чудится, словно каждый смотрит на него, словно знает слишком многое, слишком запретное. Он захлопывает дверь в комнату и прячется под одеялом, обнимая колени. Он вновь и вновь прокручивает в голове слова омеги, чувствуя себя маленьким и беззащитным, испорченным, сломанным, использованным. Очевидно не таким, как раньше. Таким уязвимым, таким грязным. Отвратное чувство. Он не хочет больше мараться, не хочет чувствовать себя так, не хочет больше смотреть в чёрные глаза, не хочет больше верить сладким речам альф. Тихие слёзы обжигают щёки и душат. Он думал, что справляется, но это никогда не было правдой.