You're not mine

      Чимин лежит на постели, бездумно вперившись взглядом в светлую стену напротив. Он не слышит ничего, кроме собственного сердцебиения и оглушающих мыслей, невпопад всплывающих в голове. Дрожащие пальцы мягко скребут живот сквозь мятую футболку — это отвлекает, позволяя удерживаться на грани, отделяющей от истерики и рыданий. Тело слегка колотит из-за струящейся от приоткрытого окна прохладе, от страха.       Он глупо надеялся, что их с Чонгуком легкомыслие, его собственная доступность и непосредственность пройдут без последствий. Это была нелепая, совершенно лишённая шанса на жизнь надежда. Сейчас он как никогда понимает и чувствует, насколько был неправ и неосторожен. Как ошибался, вручая ситуацию в руки мужчины, веря, что его зрелость убережёт от ошибок их обоих. Он должен был надеяться лишь на себя, но облажался. Родители были правы, считая его неспособным принимать здравые решения без чужого, осмысленного контроля.       Жалкий всхлип сотрясает хрупкое тело, вынуждая омегу поджать ноги и спрятать лицо в складках одеяла. Он сожалеет, сгорая от стыда и страха. Задыхается от неподъёмного бремени собственной вины перед родителями, перед собой, даже перед Чонгуком. Перед альфой, который разве не виноват на ровне с ним? Так не ощущается, ведь мужчина не рядом и его возможно даже не коснётся эта беременность. Он даже не узнает, скорее всего… Чимин не собирается рассказывать ему, не собирается раскрывать личность альфы родителям. Он просто не может и не хочет вновь втягивать в свою жизнь Чонгука, который ушёл из неё по доброй воле, без сожалений.       От альфы он не получит поддержки, которой жаждет, а чувствовать его вынужденную, насильственную помощь в виде денег и показушной заботы… Отвратительно. Но если он отказался от Чонгука, как варианта, то куда идти и что делать? Родители будут в ярости, разочаруются, неизвестно чего потребуют. Ему страшно лишь от осознания того, что сказать придётся в не зависимости от того решения, что он примет сейчас.       Чимин отрывает влажное, покрасневшее лицо от подушки, ёжится и встаёт, чтобы закрыть окно. Босые ноги морозит не покрытый ковром пол, а потому, закрыв и занавесив окно, он спешит в ванную, чтобы принять горячий душ и немного отвлечься.       Вода успокаивает, расслабляя тело и очищая голову от лишённых смысла мыслей. Его истерика, начавшаяся сразу, как он увидел положительный результат теста, уже прошла. Она была не долгой и скорее формальной. Убиваться, катаясь по полу и сдирая волосы с головы не хотелось, появилось лишь неисчерпаемое отвращение к себе и сожаление. Проступившие слёзы не отражали ничего, кроме боли о своей потерянной прошлой жизни, не обременённой ранней беременностью и мучительным расставанием.       Ему не было жалко себя, он просто не заслужил этой жалости, ведь во всём произошедшем был виноват первостепенно он сам. Его никто не заставлял ложиться под Чонгука, скрывать от родителей отношения со взрослым мужчиной, делать всё это неделями, втягивая себя в омут проблем с головой. Оправданий подобному поведению искать просто нет смысла. Влюблённость? Юность? Чушь. Была бы голова на плечах, не мучился бы.       Перекрывает воду, торопливо обтираясь и выскакивая обратно в спальню. Он не взял сменную одежду, а потому суетливо мчится к гардеробу мимо большого зеркала совершенно обнажённым. На мгновение его взгляд цепляет собственное жалкое отражение, но он отбрасывает мимолётное, вызванное любопытством желание, начиная одеваться. Свитер приятно греет и он с наслаждением прячет озябшие пальцы в его рукавах, коротко, по неосторожности царапая пальцы отросшими ногтями. Долго покусывает губу, стоя чуть в стороне от зеркала, не решаясь вновь обратить взгляд на своё отражение.       Живот неожиданно, неприятно тянет и он жмурится, всё же делая суетливый шаг к зеркалу, подцепляя края свитера и поднимая вверх, с волнением осматривая собственный, всё же заметно, хоть и совсем чуть-чуть увеличившийся живот. Это по странному волнует, пуская короткие импульсы вдоль всего тела, вынуждая чуть поджать пальчики на ногах. Мысли, возникшие в голове, волнующие ощущения в груди — всё это кажется таким новым и пугающим. Он неуверенно поглаживает чувствительную кожу около пупка пальцами, мимолётно цепляя небольшой пирсинг, сделанный не так давно.       Он надеялся, что ничего не почувствует. Но эта надежда, как и многие другие рассыпалась о незыблемость реальности. Его тело и душу волновал растущий внутри плод, отрицать не имело смысла. Ощущения были неясными, однако из всей смеси эмоций он однозначно выделял волнение, страх и… Счастье.       Оставалось надеяться лишь что эта глупая, неуместная радость перед собственным положением не станет преградой для аборта, который наверняка ждёт его в самом скором будущем. Не стоит и надеяться, что родители позволят оставить ребёнка. Он сейчас — огромная проблема и ничего более, он угрожает учёбе омеги, его будущему, репутации их семьи среди знакомых. Буквально всему, о чём пекутся его родители.       Чимин последний раз оглаживает собственный живот, прежде чем отойти от зеркала и, сев за стол, бездумно уставиться в окно. Он расскажет родителям уже сегодня вечером — тянуть нет смысла. Но почему признание ощущается, как смертный приговор, который он назначил себе сам?