***
Где-то около часа ночи в дверь коммунальной квартиры №49, где проживали Зарецкие, Василиса Матвеевна и Марианна Максимовна, постучали. Причём очень настойчиво. В квартире все спали, и никто не отзывался на стук. — Эй, хозяева, открывайте! — доносилось из-за двери. Все по-прежнему спали. Тогда, судя по звуку, дверь выбили. Человек в сапогах вошёл в коммуналку, и не зная, в какой комнате нужный ему человек, стал открывать все попавшиеся двери. Динка проснулась от каких-то криков в коридоре. Судя по голосу, кричали Василиса Матвеевна и Марианна Максимовна и ещё какой-то неизвестный, но отчего-то очень знакомый голос. Она встала, набросила на себя платок, вышла в коридор. Незнакомец в солдатской форме тут же оживился. — Вы Дина Зарецкая? — Я, что случилось? — Что тебе, чёрт, от нашей Дины нужно? — грозно сказала Василиса Матвеевна с метлой в руках. — Адъютант полка Рогов. А где Даниил Зарецкий? — Он спит. — Приказано разбудить вас обоих. Объявлена боевая тревога. — В честь чего? — Приказ, кажется, с самого верху. Он не обсуждается. — Ладно. Дайте нам минут 15. У нас есть столько времени? — Да, внизу вас ждёт машина. Рогов ушёл, знатно напугав всех соседей. — Что у вас за боевые тревоги по ночам? — поинтересовалась Марианна Максимовна. — Без понятия. Учения, наверное. — Какие учения по ночам? — поворчала Василиса Матвеевна. — А Вы у нашего начальства спросите. — Вот и спросим! — Василиса Матвеевна стукнула тростью по полу. Динка стала будить Зарецкого. Тот спал как убитый. Динка вышла из себя. — Ну всё, Зарецкий, добился своего! — она набрала воды и плеснула ему в лицо. Тот наконец проснулся. — Что случилось? — Боевая тревога, вставай давай. Меньше чем за пятнадцать минут они спустились вниз. На улице их ждала полуторка, уже набитая лётчиками. Отпущенных Дудочкиным лётчиков приходилось возвращать обратно на службу, разъезжая по квартирам как такси. «Если бы это были учения, никто бы нас не отпустил», — думала Динка. Об этом думали, наверное, все. В каждом сидел корень сомнения. Однако виду лётчики не подавали. — Привет крылатым братьям! — весело крикнул Дельный. Весёлый мужчина, которому совсем недавно исполнилось сорок. Но в авиацию пришёл поздно, и поэтому был вынужден вместе с молодняком жить в казармах. — Впервые в этом году в посёлок выбрался, и на тебе! Приехал старший лейтенант Рогов и тютеньки все мои выходные! — А ты у нас один пострадал-да, Дельный? — крикнул кто-то. — А я за других не говорю! — У всех выходные испорчены, — сказал кто-то очень грустно. — Предлагаю назвать Рогова отбирателем выходных, — предложил Дельный. — Но, но! — подал голос Рогов из кабины. — Не я это придумал! Все претензии к полковнику Дудочкину и вышестоящему начальству. Вы бы знали какой переполох творится в дивизии! — Пусть творится! — крикнул Дельный. — А мы то причём! Раздался смех. — Эх, вы! — Рогов закрыл окно полуторки. — Думает, не услышит! — сказала Динка, показав на Рогова, который гордо отвернулся от лётчиков и смотрел вперёд. В полуторке снова раздался смех. Рогов повернулся и грозно посмотрел в окно между кабиной и кузовом. После ещё несколько остановок у домов, полуторка наконец доехала до аэродрома. Дудочкин нервничал. Построил полк, встал перед ним и громко заговорил: — Связи с командованием у нас нет. Я прошу прощения за беспокойство. Однако ночевать будем в казарме. На всякий случай. Творится что-то неладное. Разойтись по казармам! Лётчики были в недоумении. Даже дух Дельного ослабел. Он, опустив плечи, побрёл в казарму. Динка с Зарецким, чуть ли не синхронно пожав плечами, также отправились в казарму. Динка долго не могла уснуть, в то время как Зарецкий уже давно сопел. Они спали в той же комнате, где раньше спала Динка. Цветы на окошке уже давно завяли, но убрать их некому. Динка думала сразу о многом, но всё было связано с двумя вопросами: Что происходит и что с этим делать? Почему всех вернули из увольнительных и заставили спать в казарме? Почему Рогов назвал это боевой тревогой и из-за чего творится переполох в дивизии? Почему Рогов сказал, что приказ с самого верху, если связи нет? Что всё это может значить? Может быть, к ним едет какая-то проверка? Но почему тогда нет связи? И вообще почему её нет? Не мог же советский человек взять и перерезать провода! Тогда кто это? Удивительно, но сколько бы она не думала об этом, ни разу в её голову не закралась даже мысль о скорой войне. Много говорили о возможной войне с немцами, но Динка всё пропускала мимо ушей. Если руководство говорит, что войны не будет, значит её не будет. Динка внимательно читала 14 июня, 8 дней назад, заявление ТАСС, где советское руководство подтвердило, что все слухи о войне это всего лишь слухи: «в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией».<…> Эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». И Динке ли, простому младшему лейтенанту авиации, спорить с ним? Они явно знают и понимают побольше, чем она. Она уснула где-то в 3 часа ночи. На улице уже понемногу светало, природа готовилась к рассвету. На аэродроме было тихо.***
Динка проснулась от какого-то странного шума. Она услышала гул. Он всё не стихал, и сон совсем сбился. Она открыла глаза. Чувство предвещающей беды наполнило её, и она не могла его объяснить. В панике она стала будить Зарецкого. — Даня, Данечка, Слышишь гул? Что происходит? — Какой гул, Диночка? Чего тебе чудится? — успокаивающим тоном сказал Зарецкий, который ещё не проснулся и даже не открыл глаза. — Не чудится мне! Гул самолётов! — и прислушавшись, добавила. — Бомбардировщиков! И она побежала к окну. Небо усеяли немецкие бомбардировщики, оно буквально было серым от них. С тех пор всё для неё стало как в тумане. Зарецкий наконец проснулся, подошёл к окну и застыл в шоке. Динка стояла рядом с ним. Встряхнула головой и вышла от ступора. Динка стала суматошно одеваться. Немецкие бомбардировщики, тем временем, от угрожающего нависания перешли к своей основной функции. Снаряды рвались повсюду, разрушая всё, что осталось от мирной жизни советских лётчиков. Одевшись на скорую руку, Динка с Зарецким побежали к выходу. В казарме выбило стёкла, мощным снарядом обрушило ту часть здания, где была лестница. Кроме Динки и Зарецкого, по уцелевшей части казармы метался весь полк. Тут же были и трупы. Кого-то осколок пронзил, как острый клинок, кто-то просто лежал ничком с кровью около рта. В развалинах Динка увидела руку, торчащую из-под завалов. Потянула за неё, хотела помочь выбраться, и вытащила одну только руку. Остальное тело было где-то под завалами, или же его разбросало по разным местам. Динка не понимала, что происходит, не знала, что ей делать. Казарма разрушалась: бомбардировщики не ограничились разрушением одного угла. — Все из казармы! — кричал Травкин, пытаясь хоть как-то организовать действия лётчиков. Что делать не знала не только Динка, таких было целая казарма. Динка бежала к выходу за ней и перед ней ещё куча лётчиков и техников, перед ней рухнула балка, она оббежала её, рухнула вторая, третья, потолок разрушался. — Вход завалило! — крикнул кто-то впереди. — В окна! — крикнул Травкин. Динка нашла ближайшее окно: в комнате, где раньше была «бытовка». Стёкла в ней выбило, был сущий беспорядок, Динке пришлось что-то обходить, через что-то переступать. За ней следовал Зарецкий. Вдруг между ними обрушился потолок, Зарецкому было не пробраться к Динке. — Беги, не беспокойся за меня! — крикнул он и убежал искать другой выход. Динка выпрыгнула из окна и огляделась. Горело всё. Всё, что только могло и не могло гореть. Повсюду рвались снаряды, стоял невообразимых грохот падающих и разрывающихся бомб. На аэродроме царил полный хаос. Механики бегали от одного разбитого самолёта до другого словно в поисках смерти. Из того, что ей наговорил механик Прошка, Динка поняла, что группа истребителей, выбравшись из второй казармы, уже вылетела и уже дерётся. Динка посмотрела в воздух. Действительно, вот наши зелёненькие истребители сражаются с мессерами и юнкерсами, но они были в явном меньшинстве. — Мнохо, мнохо лётчиков и самолётов побило, — говорил он. — Ой, як мнохо. Як же так, Диночка? Як же так? Гэта вайна? А можа гэта учения якия? — Какие учения, Порошка?! Это война, здесь люди умирают! — крикнула Динка, которая уже была на грани истерики. — Травкин где? А мой самолёт? — Не ведаю. Як же вайна? Писали, што не буде! Ты ж таксама гэта читала! — Я чё знаю, что ли! — буркнула Динка, ища глазами знакомые лица кроме Прошки. Динка с Прошкой, увязавшимся за ней, суматошно бегала в поисках целого самолёта, временами падая, чтобы уберечься от осколков. Тут подбегает Травкин: — Солнце, давай за мной, быстро! Если хочешь выжить в этом аду. — Вы видели Даню, товарищ старший лейтенант? — Видел. Давай, бежим! Динка побежала за ним. Прошка за ними. Они побежали куда-то в лес, где в деревьях стояло три «Чайки». — Дельный с мужиками успели сюда самолёты перетащить, прямо под носом у немцев. — Немцы как могли мешали, — рассказывал Дельный. — Два самолёта и четверо людей уничтожили. Зарецкий был тут же. Увидев Динку, он подбежал к ней и обнял. — Живая! — облегчённо сказал он. — Цела? — Цела. Кто полетит, товарищ старший лейтенант? Разрешите я! Динка рвалась в бой. Если уж война, то не только же бегать ей от снарядов, да выбираться из разрушающихся зданий. Надо действовать, не зря же она так стремилась в авиацию. — Ну нет, сильно маленькая ещё. — Как будто тут есть кто постарше! — буркнула обиженно Динка. — Опыт есть только у Вас, товарищ старший лейтенант. — Ладно, валяй! — Есть! — Обалдела совсем? — остановил её Зарецкий. — Зачем сама вызвалась? — Потому что я лётчик Красной Армии и обязана воевать. — Ты же хотела уходить? — Куда я теперь уйду? — Разрешите мне тоже! — крикнул Зарецкий за что получил грозный взгляд от Динки. — Что? Я тоже лётчик Красной Армии. Что я, отправлю тебя, а сам отсиживаться буду? — Вылетаем. Началась предполетная возня. Прошка помог Динке надеть парашют, помог залезть в самолёт. Прошка выглядел неуверенно, как будто бы чего-то боялся. — Ты чего, Проха? — спросила Динка, которая воспряла духом, предвещая первый воздушный бой в своей жизни. — Баюся я за вас. Такия грозныя самалёты, такия страшныя! — Ничего с нами не случится. Мы им покажем, кто в нашем небе хозяин! — Динка отдала честь Прошке. Тот в свою очередь тоже отдал ей честь. С тех пор у них традиция так прощаться перед полётом. Вскоре три «Чайки», набрав скорость, поднялись в воздух. Незадолго до этого на аэродром вернулась первая группа, состоящая из лётчиков 1-й эскадрильи. Они сумели отогнать бомбардировщики и сбить несколько штук. Тройка «Чаек» вылетела уже в догоню за бомбардировщиками. Окончание авианалёта позволило вылететь ещё шестёрке истребителей И-153. Немецкие бомбардировщики проследовали уже девятка «Чаек». Завязался воздушный бой. Динку закрутила такая карусель, которую она, наверное, запомнит навечно. В самый разгар боя пришло ещё несколько «Чаек». В этой карусели легко было запутаться, Динка стала решать проблемы постепенно, а не все сразу. Она долго охотилась за одним противным хитрым и изворотливым бомбардировщиком. Он вправо, Динка вправо, он влево, Динка влево. Она чуть приблизилась, бац, и полетела пулемётная очередь из бомбардировщика, и стало не до шуток. Динка увеличила дистанцию. Пустила очередь, но сумела его только ранить, но не сбить. Он со снижением улетел, она хотела двинуться в преследование и добить его, но на хвост сел немецкий мессер и начал вести огонь. Динка нырнула под дерущиеся самолёты, и тот мессер её вроде как потерял. Она нашла себе новую цель — хромой бомбардировщик, от которого шёл дымок. Его никто не трогал: он спокойно пытался долететь до базы. Динка устремилась за ним, а за ней откуда ни возьмись мессер, но уже явно другой, не тот от которого она ушла нырком. Тут нырять уже было некуда: Динка вылетела на пустое пространство. — Вот же чёрт проклятый! — ругалась Динка, совершая манёвр за манёвром. Тут уже охотился мессер. Она влево, он влево, она вправо, он вправо. Как жалко, что на истребителях нет стрелка сзади! Истребитель стал получать всё больше пробоин, и от него уже повалил чёрный дым. В открытой кабине ужасно пахло горелым. Глаза стали слезиться. Ещё немного и мессер нанесёт последний удар. Всё случилось быстро. Динка даже не успела ничего понять. Чья-то «Чайка» протаранила мессер, который угрожал Динке. Динка долго кружила рядом, надеясь увидеть парашют. Но его не было. Бой закончился. Стороны разошлись по домам, готовясь к новой схватке. Динка кое-как посадила еле живой самолёт. Она выпрыгнула из самолёта, уставши обнялась с Прошкой и сказала: — Когда же это закончится… После этого Динка побежала искать Зарецкого. Ей не терпелось поделится с ним всем увиденным и пережитым. Но она его не находила. — Даня! Данечка! — изо всех сил кричала Динка. Но отозвался почему-то Дельный. Хотя его звали Витя. — Дина, я тебе должен кое-что сказать. — Это срочно? — Ну да. — Валяй, — она продолжала высматривать Зарецкого. — Дело в том, что тем самолётом, который протаранил мессера и спас тебя, был самолёт Дани Зарецкого. Я рассмотрел номер. Парашют я не увидел, так что… — Ты… ты уверен?! — Да, я уверен. Если бы был не уверен, не говорил бы. Динка села на землю. Прямо посередине аэродрома. Закрыла рот руками, а из глаз полились ручьи слёз. Отпустив руки ото рта, она громко закричала на весь аэродром так, что, наверное, было слышно в посёлке. Сложно описать, что с ней происходило, что она чувствовала. Это смесь ярких и острых чувств, которых не описать. И объединяет их лишь общая боль. Острая, режущая все внутренние органы, и в особенности сердце. Ещё недавно они спорили лететь Динке или нет, ещё недавно они в обнимку спали в казарме, ещё недавно она пела колыбельную, под которую он заснул… и теперь этого человека нет. Даже нет его трупа, его даже похоронить нельзя, можно только помянуть. Он пожертвовал собой ради неё… Эта мысль не отпускала её, терзала её. Чем она заслужила это? Почему он решил, что лучше жить ей, а не ему? С чего он взял, что она справится со всем этим без него? Как теперь ей одной выжить в этом аду? Она сидела на земле и не двигалась. Растерянный Дельный стоял тут же. Как вдруг на горизонте показались немецкие бомбардировщики. Опять… Опять всё сначала… — Надо в лес, Дина! — засуетился Дельный. — Давай! Но Динка продолжала сидеть. Она не слышала грохота уже рвущихся снарядов, не слышала голос Дельного, не видела бомбардировщиков. Тогда Дельный подхватил её на руки и понёс в лес. Он бежал, бежал, выбивался из сил, а Динке всё одно. Он потащил её в лес. Там уже успели вырыть щели для защиты от авиаударов. Они повалились туда. — Ну ты и тяжеленная, Динка! — сказал Дельный, тяжело дыша и пытаясь разрядить обстановку. — А с виду так лёгкий пушок! Тут же был и Травкин. — Почему ты её нёс? Ты ранена, Динка? — вопрошал он. — Не то, чтобы она ранена, товарищ старший лейтенант, — сказал Дельный. — Даня Зарецкий погиб. — Когда? — Во время боя. Протаранил мессер, который был у неё на хвосте. — А это он что ли был? — удивился Травкин. — Ёшки матрёшки. — он подсел к Динке и слегка приобнял её за плечо. Пытаясь перекричать бомбёжку, он стал её успокаивать. — Я понимаю, ты не хочешь никого сейчас слушать, думаешь, что никто тебя не поймёт. Но я тебе скажу вот что. Хотелось бы найти слова, чтобы хоть как-то облегчить твою боль, но трудно представить, есть ли на земле такие слова вообще. Но я очень постараюсь. Все люди умирают. Это то, что объединяет всех нас. Вместе с собой он забрал жизнь немецкого лётчика. Его родным также больно, как тебе. Они тоже страдают! Не ты одна! Ты не одна, Динка, ты слышишь? Даня умер с верой в то, что ты справишься, что ты того стоишь. Не сдавайся, Динка. Не подводи его, он верил в тебя. Всё. Теперь сиди и думай о том, что я тебе сказал. Динка не отвечала. Травкин ещё сильнее обнимал Динку, глядя на небо. Налёт продолжался. На аэродроме не осталось ни одного целого здания. Взлететь лётчики не могли: горючего было ужасно мало. Командование дивизии, восстановив связь, обещало подвести горючку в скором времени, но когда это будет? Ожидая этого скорого времени, лётчики прижались к земле, наблюдая как немецкие бомбардировщики уничтожают аэродром. Вдруг Динка увидела, как к ним бежит Прошка, словно ища смерти. Дельный с Травкиным показывали ему прижаться к земле, а он всё бежал и бежал. — Таварыш старшы лейтэнант, таварыш старшы лейтэнант, гаручае падвезли! Як бы немцы не узорвали! — Где? — Там у лесе! Я пакажу! — Динка, Дельный, давайте за мной! — крикнул Травкин, осторожно вылезая из щели. Динка встала и побежала за Травкиным и Дельным, временами пригибаясь и падая на землю. Полуторка с горючим стояла в лесу. Вокруг неё уже столпились почти все выжившие лётчики. Вот оно заветное топливо! Общее настроение чувствовалось: все хотели поскорее вылететь и преподать немцам урок, кто тут властелин неба. Их боевой дух не сломили эти бомбёжки и налёты. Динка, слегка выйдя из прострации, была в ярости. Она была готова чуть ли не голыми руками задушить Гитлера и всех, кто с ним связан. За то, что нарушили её мирную и спокойную жизнь, за то, что лишили её сына отца, за то, что лишили её мужа… За всё. За всё, что они сделали за последние сутки. Разгруз горючего был в самом разгаре, когда налёт закончился. — Утихли, кажись, черти проклятые, — сказал Дельный. — Ускорить разгрузку! — командовал Травкин. — То, что разгрузили сразу заливайте в самолёты. Каждая секунда на счету! Когда всё разгрузили, и полк готовился к вылету, Травкин огласил список вылетающих из его эскадрильи. Динки в нём не оказалось. Она с угрожающим видом подошла к Травкину и грозно сказала: — Если я сейчас не полечу, я за себя не отвечаю, товарищ старший лейтенант. — Вот я и вижу, что ты за себя не отвечаешь. — Товарищ старший лейтенант! Это мой долг, слышите? Я должна сбить хоть одного! — со слезами на глазах Динка угрожала кулаком. — Ладно, Динка. Это можно понять. Горохов, остаёшься! — Спасибо, Никита Степанович. Динка сломя голову понеслась к истребителю. Прошка по-быстрому подготовил её вылету, они отдали друг другу честь, и группа истребителей поднялась ввысь преследовать бомбардировщики. Динка долго и упорно пыталась сбить хоть одного, истребителя или бомбардировщика, ей было всё равно. Долго гонялась за одним: ушёл, гонялась за вторым: его сбил другой. Приземлилась она ни с чем, чувствуя себя самым последним ничтожеством на земле. Столько ноши свалилось на неё, и она уже не могла её вынести, а шёл только первый день этой ужасной войны. В ней была такая пустота, которую было нечем заполнить, пустота, раздирающая её изнутри, даже дышать стало трудно. Она села на землю возле истребителя и заплакала. Плакала она долго, когда слёзы отошли, она даже не понимала, сколько сейчас времени, какое сейчас время суток… Наступил вечер. Дудочкин собрал полк, точнее то, что от него осталось, и стали подводить итоги первого дня. — Я надеюсь, немцы больше не полезут, — начал он. — Сегодня мы можем заявить о 30 победах, я уже доложил об этом в штаб. На нас было совершенно думаю где-то 2 налёта в две волны, так что, в общей сложности, мы пережили 4 налёта. Осталось где-то 20 самолётов, поэтому надо их беречь. Горючка вроде есть, так что, друзья мои, будем держаться, держаться. Без приказа мы отсюда не уйдём. Вот так. На этом собрание закончилось. Когда все разошлись, Дудочкин остановил Динку и сказал: — Я тебе разрешаю сбегать в посёлок до 12 вечера. И… — его взгляд сменился на сочувствующий. — Мне очень жаль, что так с мужем получилось. Жизнь на этом не кончается, Динка. — Спасибо, товарищ полковник. Динка вышла на дорогу, ведущую в посёлок. Она была забита не только машинами, но и людьми, повозками, лошадьми. Всё это двигалось на восток. Люди бежали от войны, бежали от беды, настигшей их всех разом. Динке пришлось долго ждать подходящую машину, она нервничала, так как время её небольшой увольнительной было небесконечным. Но вдруг она увидела мчащуюся на запад, к посёлку машину, и стала активно размахивать руками, чтобы та остановилась. — Куда тебе? — грозно спросил сидящий в ней капитан, когда она остановилась. — В посёлок, товарищ капитан. — Садись в кузов, — сказал капитан и сразу же отвернулся от неё. Динка взобралась в кузов, взялась за борт, и машина тронулась. В квартире чувствовались обеспокоенность и страх перед неизвестным. Услышав движение входной двери, все жильцы этой квартиры вышли из своих комнат. — Кто явился, — поворчала Василиса Матвеевна. — А где же Даня? — спросила свекровь. — Даня? — Динка переспросила, чтобы собраться с мыслями. «Надо сказать! Давай, Динка, нельзя молчать!» — думала она. — Даня погиб, — коротко сказала Динка, отвела взгляд вниз и заплакала. — Как погиб?! — удивился свёкор и успел подхватить падающую жену. — Протаранил немецкий истребитель, — коротко сказала Динка. — Вот это дела, — вздохнула Марианна Максимовна и ушла к себе. — Надежда Васильевна, Игорь Фёдорович, нужно торопиться, увольнительная моя не очень долгая, а нужно успеть вас в Кобрин отправить, а оттуда в Москву. Вы тут успокаивайтесь, а я пошла Костю кормить. Пока Динка кормила Костю, Надежда Васильевна рыдала в голос. Тут же сидел и Игорь Фёдорович с совершенно отчаянным лицом. — Сыночек мой, единственный… Как же так?! Данечка, — приговаривала свекровь. От завываний свекрови становилось ещё хуже. Думала, что поделится горем и легче станет, а оказалось всё наоборот. — Собирайтесь, я прошу вас. Ради внука, собирайтесь. Накормив Костю, Динка стала помогать свёкру со свекровью собраться, положила туда пару своих ценных вещей, в том числе и бельё, которое подарил ей Зарецкий. Закутав Костю посильнее, Динка с родителями Зарецкого отправились на дорогу, ловить машину до Кобрина. В дороге молча скорбели по Зарецкому. Свекровь временами всхлипывала. Горе объединило их, хотя до этого родители Зарецкого не особо жаловали невестку, но открыто не противостояли. Было мало машин, которые были готовы взять двух гражданских с младенцем, но они всё же были. После нескольких неудачных попыток остановилась повидавшая виды полуторка. Водитель был уже не молодым человеком и сжалился над ними. — Мальчик или девочка? — спросил он. — Мальчик, — неохотно ответила Надежда Васильевна, которая с Костей сидела в кабине. — А у меня внучка тоже такая же кроха. Ему хорошо, он не сильно понимает, что сейчас творится. На вокзал вам? — уточнил водитель, видя, что разговор не особо интересен. — Да. Как думаете билеты ещё есть? — Вот уж не знаю. На вокзале было очень много народу. Все толпились, желая поскорее получить билет на поезд. Усадив свекровь со свёкром и сыном на лавочку, Динка стала прорываться к кассе. Пришлось с несколькими очень серьёзно поругаться, но как бы то ни было, Динка стояла у кассы. Кассирша, было видно, что устала. Просто устала. В ней накопилось столько усталости и подавленной агрессии, что, казалось, она сейчас взорвётся. — Здравствуйте, есть билеты до Москвы? — Размечтались! Нет! Все продала! — Хорошо, может быть с пересадкой? — Ничего нет, товарищ лётчик. — А если что-то поближе к Москве? Калинин, Ярославль, Владимир… — Подойдите через 15 минут. — И что через это время случится? Люди вымрут? — Да. — Ясно всё с вами. — Не, ну а что я могу сделать вам, девушка?! Вы бы знали, что тут твориться! — Я вижу! А мне нужно сына вывести. И я его вывезу, уж поверьте! Я подойду ровно через 15 минут. Учтите. Динка не знала, чего она вдруг так взъелась на эту кассиршу. Что она, правда, может сделать? Она села на пол рядом со скамейкой, на которой сидели родители мужа. Они молча и сочувствующе смотрели на уже отчаявшуюся Динку. Мужа лишилась, так и сына с родственниками не может вывести. И с какой целью вообще жить в таких условиях? Вдруг она услышала знакомый голос, который совершенно не ожидала здесь услышать. Это был голос Ивана Рябцева, друга отца, того самого, кто искал доктора для рождения Динки. — Дина! Дина! — позвал он. — Какими судьбами? — Здравствуйте, дядя Ваня! Да вот, пытаюсь сына с родителями мужа в тыл отправить. А вы тут как? — Да по тому же самому. А где же Даниил? — Даня погиб, — сколько раз ей ещё придётся это сказать! — Ясно. Он молча обнял Динку, прижал её к себе. Рябцев и отец были очень близки, женились на сёстрах, породнились так сказать. Дети их росли вместе как братья и сёстры. Поэтому Рябцев был для неё, Артура и Сашки кем-то вроде второго отца. — Все мы смертны. Не сдавайся. Я прошу тебя, не сдавайся. Сейчас пойдём к начальнику вокзала, и достанем вам билеты. Пошли, давай. Начальник вокзала был на перроне и чем-то активно руководил. Когда к нему подошёл Рябцев с Динкой, он даже не обратил на них внимания. — Вы начальник вокзала? — попытался обратить на себя внимание Рябцев. — Я, — ответил начальник вокзала где-то через минут 5 после того, как его спросили. — Начальник оперативного отдела штаба 4-й армии. Мне нужно вывести в Москву гражданских. — И вы хотите, чтобы я чудесным образом достал из-под земли поезд до Москвы? — В расписании поезд до Москвы стоит. В 10 часов вечера, — включилась в разговор Динка. — Да, будет поезд до Москвы. Знаете сколько желающих вот также как вы вывести гражданских в тыл. — А вы лично проверьте есть ли там свободные места, — сказал Рябцев. — Пожалуйста. Начальник достал планшетку и минут 10 просто тупо смотрел на неё, как будто бы заснув стоя. Потом очухался и сказал: — Скажите кассирше, пусть перепроверит данные. Им пришлось снова пробираться к кассирше. Та, завидев Динку, сразу же поменяла своё выражение лица. — Опять вы! — сказала она. — Я же сказала, что я приду. Не появились билеты? — Начальник вокзала просил перепроверить данные, — встрял Рябцев. — Есть билеты, 3 штуки. Вам хватит? — У меня два человека с младенцем, — сказала Динка. — А у Вас? — Жена только, дети в Москве с бабушкой. — С Тамарой Алексеевной? — Да. Мы берём их, — обратился к кассирше Рябцев. — Сколько это будет стоить? Вскоре Динка прорывалась к родителям Зарецкого с двумя билетами в Москву. До поезда было ещё полтора часа. Динка пока решила написать родителям письмо на планшетке. Сколько не старалась она писать короче, но снова исписала страницу с обеих сторон, свернула всё в треугольник. Взяла ещё один лист и стала объяснять свёкру, а потом и свекрови как попасть из вокзала в Москве в квартиру её родителей. Тут же был и Рябцев со своей женой. Динка обнялась с тёткой, немного ей поплакалась в её красивое голубое платье. Тётка одевалась очень стильно, и была особой своеобразной. Однако поезд пришёл, и тихой умиротворённой обстановке пришёл конец. Пришлось прорываться через толпу к поезду. Динка помогла свёкру и свекрови погрузить чемодан, а Рябцев напоследок посмотрел на Костю. — Красивый мальчик, спокойный, — резюмировал он. — А он не может быть некрасивым, — сказала Динка, напоследок поцеловав сына в макушку. — Прощай, мой мальчик. Может быть ещё встретимся. Динка заплакала. Жизнь рушилась на глазах. Не хотелось отправлять ребёнка в неизвестность, но и оставлять его здесь было просто преступлением. Это стало последней точкой кипения, и у Динки началась истерика. Она не хотела уходить, несмотря на все уговоры Рябцева. Тогда он подхватил Динку на руки и на руках вынес её из поезда. Та брыкалась, сопротивлялась. — Я никуда не пойду, я должна быть с сыном! Не хочу никуда, отпусти! — кричала она. — Динка, успокойся! Ты должна слышишь? Давай. Пошли, Дина! Она очухалась только на перроне, когда поезд уже отходил. Нашла окошко в плацкарте, из которого выглядывали свекровь со свёкром, и долго бежала за поездом, смотря в то окошко…***
Она еле успела к концу увольнительной. Легла спать прямо в том, в чём было, в лесу, в той самой щели, куда её притащил Дельный. Тут же был и Травкин, и Сысоев. — А это ты, Динка, — лишь сказал сквозь сон Травкин. — Вернулась… Этот день был как проклятьем для всех. После этого всё перевернулось. Исчезло всё, чем жили раньше, и появилась смутная перспектива «умереть смертью храбрых». Ничего теперь не будет прежним. Этот день разделил всю судьбу людей на две части, и не ясно какая из них длиннее…