На рубеже жизни и смерти

      22 июня 1941-го не сравнить ни с одним другим днём. Столько всего принёс этот день, сколько не приносил ни один другой. Боль, потери, горечь поражения и радость первых побед. После этого дня всё перевернулось. Всё. Жизни людей перевернулись, все планы, так долго строимые советскими людьми, нарушились. 22 июня прошлось по всем, даже тем, кто живёт далеко в тылу. Оно задело всех людей на земном шаре, не только жителей Советского Союза и Третьего Рейха. Весь мир оказался под угрозой.       22 июня была такая суматоха, такой хаос, захвативший людей и вихрем понёсший их в глубь ужасной войны, что Артур даже и не понял, что произошло. Артур понял только одно: началась война и теперь ничего не будет, как прежде. И все его планы по возможной женитьбе на Верочке нарушились. Артур не понял, что немцы танковыми ударами довольно глубоко вклинились в советскую оборону, что Юго-Западный фронт оказался удачливее, чем Западный, что авиаэскадрилья его корпуса была полностью сожжена на аэродроме. Весь день с подъёма по боевой тревоге в 5.40 корпус провёл в марше. Сначала он долго концентрировался в одном месте, но в 20.40 поступил новый приказ: выдвинуться в другое место и там возможно встретить немецкий корпус.       Артуру не терпелось вступить в бой. Это виделось ему чуть ли не единственным смыслом всех этих мучений под июньским солнцем. Эти марши утомили его, он хотел сражаться. Не для того, чтобы кататься на танке по просёлочным дорожкам, он шёл в армию! Не для того! Он шёл бить врага, но сейчас был вынужден трястись по кочковатым советским дорогам, сидя в башне лёгкого танка Т-26, в котором в знойный летний день было ужасно жарко.       Казалось бы, что ещё надо: сидишь себе в башенке и делай, что хочешь. От безделья разные мысли и идут в голову. Вот механику-водителю Грачёву не до возвышенных мыслей: он занят, он водит танк.       Выдвижение к новому месту начали только к 12 ночи. Прошёл почти целый день войны, а Артур всё ещё только грезил сражениями. Его утешал наводчик Орехов, его сокурсник с танкового училища:       — Не волнуйся, Артурчик, скоро мы так поднадаём этим нацистам, мало не покажется! Не унывай!       — Как тут не унывать! Пехота свои головы кладёт, а мы тут по дорогам мотаемся.       — Это должно когда-нибудь кончиться. Мы же не просто так куда-то едем. Не нашего это ума дело, Артурчик.       Орехов паренёк весёлый, особо ни о чём не задумывающийся. Ему весь этот марш даже нравился. Ничего сложного, ни о чём не надо думать. Не любил Орехов о чём-то сильно задумываться, а вот Артур, хоть и не любил, но всё-таки загружал свою голову ненужными мыслями.       В это самое время в штабе Юго-Западного фронта происходило оживлённое совещание. Обсуждалась Директива №3 о переходе к контрнаступлению.       Командующий фронтом неопытный Кирпонос колебался. Быстро взлетев по карьерной лестнице, он не был готов в такого рода событиям. Он был растерян. Возможно, сказался не только недостаток опыта, но и что-то ещё…       Начальник штаба фронта Пуркаев выступал за отведение войск на старую границу и нанесения контрударов уже оттуда. Член Военного Совета Вашугин был яростно против этого, обвиняя Пуркаева чуть ли не в трусости. Рассудить этот спор мог разве что только растерянный Кирпонос или, например, только что приехавший Жуков. Пуркаев уверял, что контрудары, если они окажутся слабы, могут привести к окружению. Другая сторона утверждала, что таким образом, не атакуя, а только обороняясь, да тактически отступая, можно и до Камчатки дойти. Сохранить жизни людей или погубить во славу Отечества? Выбрали второе. Действительно, на ликвидацию советских контрударов расходуются немецкие средства, силы, поэтому контрудары всё-таки целесообразны. Другое дело, как эти контрудары реализуются на деле…       Корпус Артура должен был наступать на Берестечко, а для этого нужно снова совершить длинный марш. Много машин выходило из строя. Не хватало горючего (эту проблему, правда, удалось решить, взяв топливо на повстречавшемся аэродроме), тылы отстали. Машины попросту ломались, а чинить их либо не умели, либо было нечем. До 50% матчасти корпус оставил на дорогах. Назвать это катастрофой — не сказать ничего. Слово «катастрофа» слишком мягкое для этого явления. Мало того, что корпуса и так имели более слабые танки по сравнению с немецкими, так и половину своего состава они потеряли по дороге.       У Артура появилась новая фобия. Видя все эти брошенные танки на обочинах, он начал бояться, что с его танком случится тоже самое. Поэтому и надоедал Грачёву с вопросами о том, каково состояние танка.       — Не знал я, Артур, что ты такой параноик, — пожурил его Орехов. — Как там твоя Верочка?       Орехову-то хорошо! Хорошо, наверное, не думать ни о чём!       — Как Верочка… Верочка в Киеве, — ответил Артур и стал доставать из нагрудного кармана фотографию.       Он сам её фотографировал, проявлял её, делал он это сам для себя, когда из училища его перевели на место службы, чтобы всегда и везде помнить её. У неё тоже была его фотография, сделанная ею. Он хотел на ней жениться, чтобы она всегда была рядом, чтобы она могла жить там, где живут жёны других танкистов, но сейчас он даже радовался, что не успел реализовать свои замыслы: как ему казалось, она была далеко от войны. Как она красива! Чёрно-белую фотографию он видел цветной. Прекрасные светло-коричневые волосы, заплетённые в две баранки с голубыми лентами, зелёные глаза, голубое платье… Верочка любила голубой. Воспоминания о Верочке, его первой любви, согревали его душу. И никакие другие, разве что воспоминания о детстве, которые в смутном виде ещё оставались в его голове, не могли так подействовать на него.       Орехов, который только этого и добивался, с победоносным видом нагнулся и похлопал по плечу Грачёва. На некоторое время в танке №57 воцарилось спокойствие.       Долгий марш, начавшийся в 5.40 22 июня, закончился только после полудня 26 июня. Корпус встал на стоянку, но командование сказало, что скоро он вступит в бой. Смертельно уставшие после марша люди получили долгожданный отдых. Хоть, и по словам командования этот отдых ненадолго, но он всё-таки был. Артур был несказанно рад скорому бою, Грачёв сразу свалился спать, а Орехов затянул песню на губной гармошке.       — Музицируешь? — спросил Артур, растянувшись на солнышке.       — Ага.       Артур смотрел на небо. Танки пыхтели, и над Артуром, лежащим между двумя танками, плыло большое серое облако. За время службы он уже привык к этим серым дымкам, и они его не беспокоили. Его не беспокоили и звуки починки танков, стуков железа о железо, он тоже к ним привык. Было так тихо, так спокойно, что даже не верилось. Звуки губной гармошки убаюкивали Артура, и он заснул. Знал всё-таки Орехов, как воздействовать на Артура.       Спать Артуру удалось недолго. Вскоре была объявлена боевая тревога, и все начали готовиться к бою. Боевой дух Артура был выше крыши. В его глазах читались его ярость, злость, желание залезть в танк и хоть в одиночку пойти стрелять по фашистам. Это прочитал и Орехов.       — Ну что, Артурчик, послужим Советскому Союзу? — Орехов похлопал Артура по плечу.       — Конечно, Митя, покажем им, что такое советские танки!       Вскоре танки вышли на исходную позицию, и контрнаступление началось. Танки, разогнавшись, со всей дури помчались на немецкие позиции, попутно стреляя из пушек и пулемётов.       — Грачёв, жми на полную! — приказывал Артур. — Не жалей! Давай дави, вперёд!       Танк Артура мчался на всей скорости прямо на немецкие позиции, ворвался на немецкую батарею, смял несколько орудий под собой и много мотоциклов в придачу и наехал на немецкий штаб. Танки довольно быстро прорывались на позиции немцев и захватили несколько населённых пунктов. Обстановка складывалась как нельзя хорошо. За время боёв дивизия Артура потеряла всего пять танков, а уничтожила три батареи, два батальона мотоциклистов, захватила два штаба батальонов и четыре немецких танка.       Артур ликовал. Он и не помнил, когда последний раз был так счастлив, как сейчас. Его настроение разделял, наверное, весь корпус. Сейчас ещё раз ударим, и отлетят немцы до самого Берлина! Все победы немцев танкисты связывали с тем, что они были на марше, и если бы они были на границе, то сейчас они были уже в Берлине. Наивные.       Артур счастливо подбросил шлем, как делали многие, и когда ловил, заметил в небе рой немецких бомбардировщиков.       Ликование закончилось, начался ад. Вот она, расплата! Всё взрывалось, рушилось, горело. Артур искал Орехова. Инстинкт говорил: прижмись, прижмись к земле! Это же говорил и Грачёв. Но Артур не мог, он должен был знать, что Орехов в безопасности.       — Митя! Орехов! — неустанно кричал он.       Он гонялся за смертью. Ею пахло на каждом шагу. Взрывались грузовики, мотоциклы, баки с горючим, горели палатки, ближайшие деревья. Горящие деревья падали на находящиеся в таком же состоянии палатки, мотоциклы… Люди метались из стороны в сторону, как и Артур. Орехова он нашёл лежащим в лесу и лёг рядом.       — Зачем ты рисковал собой? Зачем ты искал меня, совсем что ли разум потерял? — крикнул ему Орехов. — Если бы ты погиб, мне что лучше от этого стало бы?       — А как я без тебя-то буду?       — А я? — после небольшой паузы Орехов продолжил. — Ну нам только поцеловаться осталось.       Артур рассмеялся.       Бомбёжка тем временем продолжалась. Танки не сильно страдали от таких налётов, но зато всё, что для них нужно рвалось как миленькое. Зачем уничтожать танки, если можно уничтожить боеприпасы для них, горючее, запасные части? Всё же безумно логично. Артур наблюдал за всем этим безобразием и думал о Динке. Где наши истребители? Что творится в авиации? Почему они оставили их на растерзание немецким ястребам? Неужели у них всё так плохо…       — Нашу авиацию, похоже, всю уничтожили, — про себя сказал Орехов, об этом же подумал весь корпус.       Бомбёжка длилась около часа. Артур успел достаточно изваляться в грязной земле, и всё его лицо было чёрным, а рыжие волосы перестали быть столь яркими и стали напоминать коричневый цвет. Артур встал, отряхнул волосы от земли, лицо, осмотрелся. Всё выглядело таким заброшенным, опустошённым… Был слышен звук горящего дерева, где-то в далеке рвались мотоциклы, топливо. На Артура накатило ощущение глобальной катастрофы, произошедшей на его глазах. Орехов, вставший позже, стоял рядом и также застыл в смятении. И как теперь воевать, спрашивается?       Артур с Митей побежал к танку, с которым уже вовсю возился Грачёв. На танк упало горящее дерево. Навалилось на него со всей силой. Грачёв пытался хотя бы потушить это дерево, чтобы не загорелся бензобак, к нему вскоре присоединились Митя с Артуром.       — Да что вы с этими тряпками возитесь! — раздражённо кричал Грачёв. — И где вас только носило! За водой надо!       — Митя, за водой быстро. Хоть из-под земли! — столь же раздражённым тоном вскричал Артур, которому противило то, что командует не он, а механик-водитель.       — Есть! — и от Митьки след простыл.       — Проклятые фашисты! — яростно ругался Артур. — Это была моя новая рубашка!       — Остаться без танка наверное хуже, чем без рубашки! — успокаивал и ругался одновременно Грачёв.       Орехова долго не было, и Артур уже стал переживать. Куда вот он его отправил? Где он возьмёт эту воду?       Дерево тушили всем чем попало, начиная землёй и заканчивая рубашкой Артура. Это было похоже на типичную сцену из комедии, особенно если наложить подходящую музыку, когда двое людей суматошно бегают вокруг чего-то и бесполезно пытаются что-то делать с настигшей их катастрофой. Вода была бы, конечно, весомым орудием в руках у танкистов, но Орехов всё не появлялся на горизонте.       Двое раздражённых и даже можно сказать разъярённых мужчин, ругаясь-матерясь, бегали, махали руками и, топча огонь сапогами, разными тряпками пытались потушить пламя. В борьбу с пламенем вступили также из соседних танков, решив помочь бедным сослуживцам.       Вдруг Артур, стоя на танке, увидел вдалеке светловолосую голову Митьки. А вскоре он уже появился с ведром воды и с фонарём под левым глазом в придачу.       — Откуда фонарь? — спросил Артур, помогая Грачёву вылить воду на уже догорающее дерево.       — Вода не достаётся лёгким путём, — коротко ответил Орехов, явно что-то скрывая.       — Ты чего её стащил что ли?! — вскричал Артур и спрыгнул с танка.       Митя не выдержал грозного и требовательного взгляда Соколова.       — Ну я бегу, бегу, вижу — ведро с водой. Беру, а оказалось это ведро Чугуева. Он как завёлся, ну ты его знаешь, и кричит, мол, вор я. Я спрашиваю, где он воду надыбал, он отвечает не твоего ума, как говорится, ну я ему раз не говоришь, значит моё ведро и выхватываю у него ведро. Ну он и съездил мне… А я ведро в руки и бежать!       Чугуев был главной гнидой в танковом училище. Его ненавидел каждый второй, но дать отпор смогли лишь немногие, в том числе и Артур, за что потом они вдвоём две недели сидели на гауптвахте. Находиться две недели в одном помещении один на один с человеком, которого искренне всей душой ненавидишь, невыносимо. Услышав его фамилию, Артур вспомнил это ужасное ощущение подавленной агрессии, и она проснулась в нём сейчас.       Чем он думал, когда побежал к Чугуеву? Неужели он думал, что его не настигнет наказание — наказание похуже, чем в училище?       Грачёв, расправшись с танком, увидев картину яростно бегущего куда-то Артура, бросился в догонку, крикнув Орехову:       — Ну зачем? Зачем? Он же сейчас бог весть что натворит!       Орехов побежал за Артуром и Грачёвым.       Артур и забыл, наверное, что сейчас война, и все эти стычки ничтожны, и все они не имеют значение, и вообще надо думать о другом. Но, накопив за всё это время в себе столько агрессии, сколько не может вместить ни один сосуд, Артур решил всё это выместить на Чугуеве. Агрессия просто не могла в нём уже копиться, её надо было выплеснуть наружу. Было бы конечно хорошо выплеснуть её на немце, а не сослуживце… Но Артур сделал свой выбор и со всего маху налетел на Чугуева, повалил его и стал бить его кулаками. В конце концов, надо же было отомстить за друга.       Через секунду его уже оттаскивал Грачёв с Ореховым.       — Ты чего творишь, мать твою! Совсем что ли обезумел?!       — Артурчик, давай успокоимся! Давай дыши, — Митя стал глубоко вздыхать и выдыхать, показывая как нужно дышать Артуру, чтобы тот успокоился.       Но Артур не успокаивался. Тогда Грачёв съездил ему по носу.       — Уймись! — крикнул он.       — Ты совсем что ли головой поехал, Соколов? — вставая, задиристо сказал Чугуев.       — На, закури и тоже уймись, — сказал Грачёв, грозно смотря на Чугуева и подавая ему папиросы.       — Только попробуй кого-то из моего экипажа тронуть! Только попробуй! — не успокаиваясь, яростно пригрозил Артур.       — Я же могу ещё раз съездить, — совершенно спокойно сказал Грачёв, и через некоторое время троица танкистов убирала останки дерева с танка.