На рубеже жизни и смерти

      Привычный разведывательный полёт. Такие вылеты стали уже обычными, чуть ли не превратились в рутину. И для Динки они перестали быть стрессом и таким событием, каким были раньше. Динка спокойно вела самолёт и не дёргала его в разные стороны, да и дёрнешь разве его: истребитель был битый-перебитый. Если бы у Динки был бы более резвый настрой, самолёт бы просто развалился. С Динкой был Дельный. Он летел чуть впереди и иногда покачивал крыльями, чтобы обратить на что-то внизу внимание Динки.       Динка уже понемногу свыклась с войной и своим бедственным положением. Она даже уже начала шутить над этим. От потери мужа сердце всё ещё разрывалось, но на стенку в истерике бросаться уже не хотелось. Вся её жизненная энергия была направлена на ожидание письма из Москвы о Костике, сын стал центром всей её жизни. Она напридумала себе кучу сценариев, что могло случиться с сыном, и от этого почти сошла с ума. В конечном счёте она пришла к такому выводу, что она совершенно не беспокоится о свёкре и свекрови, лишь бы всё было хорошо с сыном. Может быть, это как-то неблагодарно, но… Есть как есть. В конечном счёте они сами к ней относились не очень-то хорошо. Накануне свадьбы с Даней Динка узнала, что свёкр со свекровью чуть ли не шантажировали Зарецкого, чтобы он не женился на ней.       В начале ничего интересного найти не удавалось. Динка с Дельным только срисовали позиции немцев. Хоть возвращайся ни с чем, просто так потратив горючку. Досадно, очень досадно. Очень часто так и возвращались ни с чем, но зато не в полном составе и с кучей пробоин после встречи с немцами.       Где-то на середине предполагаемого пути Динка всё же заметила кое-что интересное: довольно большую колонну немецких танков, идущих на восток. Она покачала крыльями в надежде, что Дельный это заметит. Динка пыталась их посчитать. «Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре… Ёмаё… Худо нам придётся, — думала она. — И почему же такую ватагу никто не прикрывает?..» Как накаркала, честное слово. Дельный только обратил внимание на колонну, а из-за облаков уже вылетела пара мессеров. «Конечно же прикрывает, как по-другому!» — в сердцах подумала Динка. Ну вот тебе и слетайте на разведку! Динка знала: такой бой обычно кончался не очень хорошо для советских истребителей, преимущества немецкой машины были видны невооружённым глазом. «Хоть бы Витя их тоже заметил!» — думала Динка, помахивая крыльями.       Нужно было действовать. Мессер уже встраивался на динкин хвост. Она резко нырнула вниз, мессер последовал за ней. Динка ещё пыталась высмотреть, какая ситуация сложилась у Дельного, но похоже, там было всё тоже самое. Динка решила попытаться сделать то, что у неё один раз получилось в авиашколе: сбросить мессер с хвоста, зайдя на хвост к нему самому. Это было очень сложно, но И-153 был довольно манёвренным, и это его спасало. Динка боялась, что после такого манёвра этот переживший многое доходяга просто развалится. Однако битая «Чайка» выжила, и у Динки получился её опасный манёвр. Немецкий истребитель был расстрелян, Динка пролетела через его обломки. На секунду она потеряла видимость, запах был ужасным. Кабина истребителя открытая, не ровен час, прилетит ещё осколком. Радоваться второму сбитому было некогда: было непонятно, что там у Дельного. Она стала крутить головой, пытаясь что-то увидеть, но Дельного было не видно. Было видно только немецкий истребитель на хвосте у Динки и слышны выстрелы его пулемётов. Динка не была к этому готова: всё случилось очень быстро. Из-за потери видимости на несколько секунд она проворонила тот момент, когда мессер встроился на её хвост и начал стрельбу. Что-то делать было уже поздно: истребитель получил достаточно повреждений для того, чтобы загореться. Оставался только парашют, но внизу была территория немцев, и что тогда? Плен? Она вдруг подумала, что очень хорошо, что она не еврейка. Но делать было нечего.       Она делала это много раз вовремя учений в авиашколе и в части. Но сейчас это было совершенно по-другому. Она закрыла глаза и попыталась сделать так, как это делала на учениях. Открыла только когда по её расчётам нужно было раскрывать парашют. Она посмотрела вверх, на мессер: ему похоже было всё равно, и он снова взмыл в облака. Она боялась, что он её расстреляет, она где-то слышала, что немцы убивают парашютистов. Динка так и не поняла, что стало с Дельным. По её теории, мессер быстро с ним разделался. Витю было жалко, но жалеть его было некогда. Чёрт знает, что будет с ней на земле.       Она приземлилась в глубокий лес, парашют слегка зацепился за деревья. Динке удалось приземлиться довольно удачно, ничего себе не сломав, но на левой ноге точно был ушиб. Она понимала, что сейчас её будут искать с собаками, поэтому она моментально скинула с себя парашют, и побежала в противоположную сторону от шоссе. Через несколько секунд она уже слышала лай собак и голоса немцев, бежавших по её следу. Если бы не было собак, то можно было бы попробовать перехитрить преследователей, спутать след. Но собак с их нюхом обмануть не получится.       Ей было страшно. Очень страшно. Ноги слегла дрожали, но часто бившееся сердце подгоняло их вперёд. Казалось, сердце сейчас выпрыгнет из груди и само побежит перед Динкой. Очень хорошо, что оно ещё бьётся, а то её перспективы были, по правде говоря, ужасные: или смерть, или плен. Динка решила в плен не сдаваться и, если что стреляться. Она давно думала о возможной смерти и пришла к выводу, что, в принципе, ей не жалко своей жизни. Но сын! Сын! Он ведь останется сиротой… Но, если так подумать, у него есть, кто о нём позаботиться: бабушки, дедушки, три дяди… И сейчас её голову пронзила мысль о сыне. Не вовремя! Это чуть не сковало её, она чуть не остановилась.       Как же это нелепо! Её судьбу решила пара секунд. А если бы Дельный посопротивлялся бы подольше? Она не винила его, но покружи он с немцем чуть-чуть подольше, и смерть Динки не была бы такой трагичной. В списках она будет значиться как «пропавший без вести», и мать с отцом и братьями изведут себя в раздумьях, а вдруг она всё же жива. По мнению Динки, подпись «убит» лучше, чем подпись «пропавший без вести». Подписи, по сути, одинаковые, но во втором случае родственник изведёт себя излишними надеждами. Конечно, шанс того, что пропавший жив есть, но он так мал…       Динка представляла себе свою смерть, но она не представляла её такой. Какая же нелепая смерть! Как последний неудачник проиграть в битве с мессером, прыгнуть с парашютом на подконтрольную немцам территорию, ожидая там хрен пойми чего, ушибиться ногой, бежать от немцев, а потом застрелиться где-то в пролеске, потеряв все силы к сопротивлению. Она как дичь, загнанная немцами-охотниками.       Она уже выбилась из сил практически окончательно, запас адреналина кончился, и сердце уже не могло заставлять мышцы работать. Она уже почти падала на лесную травку, и только какая-то странная вера в возможность оторваться давала ей сил. Ей почему-то казалось, что звук немцев отдаляется от неё, и это давало ей надежду на то, что она сумеет избежать смерти. Однако ей только казалось, уставший, находящийся в ужасном стрессе мозг уже начал галлюцинировать. Немцы подбирались к ней всё ближе и ближе. Когда она выбежала на открытую местность, она оказалась у немцев как на ладони, и до неё даже долетели их голоса:       — Gib auf, russischer Pilot!       —Ralf, hör auf damit, — полуприказным тоном сказал ему второй.       Протрещала автоматная очередь, и на опушке раздался женский голос:       — Мамочки!..       До немцев донёсся еле уловимый звук сминания телом довольно высокой летней, зелёной травы. Солнце встало в зенит.