***
Хорышев всего-то хотел сообщить родным Динки о ней и спросить про Костика, но… не повезло. За отлучку медсестра и главврач его и раненого в голову его соседа по палате, Вовку Кулибина, знакомого Жорке по училищу, сильно отругали, но простили. Он сидел на травке, вытянув больную ногу и согнув здоровую, и плёл венок из окружающих его цветков, это были в основном одуванчики и ромашки. Он любил плести венки, его этому научила Дуня. Жорка плёл и думал, как же подойдёт Динке этот венок, как же он украсит её прелестные, слегка вьющиеся рыжие волосы. Динка в это время крепко держалась за медсестру и делала первые шаги после ранения. Позвоночник всё же был слегка повреждён, и поэтому ходить приходилось учиться практически заново. Врачи не сразу поняли последствия повреждения позвоночника, и, когда попросили встать её, очень удивились, когда её ноги подкосились и её пришлось ловить, так как она со всей силой падала на пол, не в силах это остановить. Динка была сломана этим, очень боялась, что запретят летать после этого, но врач махнул рукой и сказал: — Пустяки! Я вот может быть каждое утро заново учусь ходить и ничего! — в общем, врач с юмором. — Тут ведь у Вас, понимаете, дело даже не в самом позвоночнике, а в мозге, который слегка подзабыл весь механизм. Ему надо напомнить, так сказать. А насчёт полётов, то это будет решать комиссия. Медсестра ещё попалась особо сердобольная, чуть ли не плакала, держа Динку. — Давайте, милая, давайте… Ещё шажок, ещё, ну! — неустанно повторяла она. Динка старалась, пыталась вроде как давно знакомыми движениями слегка приподнять ногу, переместить, опустить, затем вторую, но ноги не слушались, медленно делали что-то другое, что-то не то. — Диночка, ты главное не сдавайся, не сдавайся и всё получится. Тут Динка услышала стук костылей и бодрый мужской голос с небольшой хрипотцой, доносящийся из конца коридора: — Такое! И без меня! — Жорка, у меня не получается! — расстроено крикнула ему Динка. Жорка активно зашевелил костылями, чуть ли не переходя на бег. Он сел на свою кровать напротив, отдышался и встал перед Динкой в метрах десяти. — Ну как же не получается-то? Давай, иди мне на встречу. Он стал делать манящие движения, как родители годовалому ребёнку, когда учат ходить. В его глазах читалась игривость и возможно что-то ещё… забота что ли, а может ещё что похуже. Динка пухла от усилий, краснела. — Ну не получается у меня! — стала психовать она. — А ты без нервов, давай. А ежели не будешь ходить, то как полетишь-то? Динка снова напряглась. И… шаг. Второй, третий, четвёртый… Она дошла до Хорышева и упала. Силы её оставили, Хорышев кое-как её удержал, сам бросил костыли, наступил на больную ногу и заорал как ошпаренный. Но Динку удержал. Конечно, если бы не подоспевший Вовка Кулибин и ещё один больной, то всё бы закончилось обоюдным падением. — Спасибо, Вовка, — радостно сказал Жорка. — А сейчас отдыхать, Дин. Когда они вдвоём валялись на кроватях, Жорка произнёс: — Я тебе хотел венок связать, да решил посмотреть ещё раз на твои волосы, чтобы цвет подобрать, а тут такое… завтра сделаю, будешь первой красавицей. — А сейчас я не красавица? — игриво спросила Динка. — Нет, ты и сейчас красавица, просто… — помялся Гоша. — с венком ещё сильнее будешь! Был уже вечер, и Жорка заснул, а когда проснулся от очередного кошмара, где он увидел трупы Шуры, Майсурадзе и Михина, такие кошмары стали у него не редки, Динки на кровати не было. Где же она? Ещё только 5 часов утра, значит медсёстры не могли её никуда забрать. Где же она? Она же не могла далеко уйти! Может её украли? У него начали возникать панические мысли, и он вскочил с постели, схватился за костыли и отправился на поиски. Долгое время ему не удавалось её найти. Он пытался разбудить Кулибина, но тот спал как убитый. Он вышел из палаты. В большом коридоре он сначала также ничего не увидел, что не мудрено: было очень темно, солнце ещё не поднялось. Он уже хотел бежать, будить медперсонал, как вдруг услышал звуки дининого плача, этот звук он узнает из тысячи. Он пошёл на звук. Динка лежала на полу лицом в пол, ноги её были разбросаны в две стороны. Она всё не могла смириться с тем, что ноги её плохо слушаются. С тем, что у неё есть риск перестать летать. Она должна летать! Иначе что ей ещё делать? Тогда она станет ненужной, а она хочет, ей нужно, необходимо приносить пользу Родине! Она так воспитана! Без этого она жить не сможет. Либо она будет летать, либо гнить в земле с собственноручно простреленной головой. Она не могла заснуть всю ночь, мысли о том, что она всё же может ходить, не оставляли её, ей хотелось большего. Поэтому она и встала посреди ночи, сумела пройти несколько метров, но свалилась, не смогла встать и ощутила свою беспомощность и бездарность, оттого и заплакала. — Динка, ты что тут делаешь? — слегка нагнувшись к ней, спросил Жорка. — Давай, вставай. — Я не могу, Жорка, я беспомощна… — А ты попробуй. Ты же как-то дошла до сюда. Я не смогу тебя поднять. Давай, не хныкай. Ты не полетишь, если не встанешь. Динка поднапряглась, оттолкнулась от пола руками, сдвинула одну ногу, вторую… Приподнялась и встала, расставив руки в обе стороны для равновесия. — Во какая молодец! А теперь пошли спать. Жора отвернулся и зашагал уже было к палате, как Динка смогла топнуть ногой и сказала: — Я не пойду! — И что же ты будешь делать? — Ходить. И она правда начала делать один шаг, затем второй, третий. Она обошла коридор. — Я хожу, Жорка, хожу! Ты видишь? — радостно заговорила она, дёргая Жорку за плечи. — Вижу. Спать? — неустанно повторял Хорышев. — Пошли во двор! — Там лестница, Дин. — А я и по лестнице могу! — самоуверенно сказала Динка. Её самоуверенность пошатнулась на первой же ступеньке, как и сама Динка. Лестница казалась ей теперь огромной, длинной, как будто бы с седьмого этажа, а не со второго. — Держись за перила, умоляю, — говорил Жорка. — Упадёшь — я поймать не смогу. Динка и без него додумалась вцепиться в перила обеими руками. Она медленно переставляла ноги, сначала одну, потом вторую. И вот, она прошла первую ступеньку, вторую, третью… Дворик был прекрасен. Самый разгар лета, и поэтому тут во всю цвели цветы разных цветов и видов. Место безветренное, сейчас, когда солнце только расцвело, тут никого нет и всё очень тихо. О войне тут напоминает только заклеенные стёкла, да бинты на ноге Хорышева. Жорка присел на травку и стал снова плести венок. Он решил всё же закончить вчерашнее дело, внимательно подбирая сочетания цветов. Динка ходила по двору, иногда нагибаясь, чтобы понюхать цветы. Жорка одним глазом поглядывал за ней и ещё раз пожалел о том, что не застал никого в её квартире. По-хорошему, он мог бы посидеть какое-то время у дверей, подождать хозяев… Венок получился красивым и пышным. Жорка кое-как встал на костыли и понёс его Динке, которая решила покачаться на качели. — Динка, надень, — Жора протянул ей венок. — Он тебе так подойдёт! Динка послушно надела его на голову. Он прекрасно смотрелся на ней, это Жорка видел, видел ясно, неосознанно начав любоваться всею ею, тихо раскачивающуюся на качелях. Венок подчёркивал её рыжие, словно огонь, волосы, небо отражалось в её голубых глазах, раннее, утреннее солнце в её веснушках. Солнце, слепящее ей в лицо, показывало её прекрасные черты лица. И пусть, кто-то может с этим не согласиться, сказать, что нос не аккуратный, глаза не так посажены, скулы какие-то не такие, но для Жорки сейчас не было никого и ничего прекраснее этого… На ней была прекрасная хлопковая ночнушка чуть ниже колен, и она была совсем босой, невзрачные госпитальные тапочки, безусловно портящие её прекрасные ноги, валялись рядом. Ноги её были всё также прелестны, только не говорите Жорке, что они слегка кривые! Жорка, как какой-то маньяк, смотрел на неё, не отрываясь и расплываясь в улыбке до ушей. Ему захотелось самому её покачать, но ох, уж эта триста проклятая нога! — Знаешь, Жорка, я сейчас как будто бы летаю! У-у-у! Так хорошо! — Это хорошо, что тебе хорошо, — сказал Хорышев и продолжил смотреть на неё. — Чего ты на меня так смотришь? — смущённо спросила Динка. — Я же стесняюсь… — Ничего… прости, — помялся Жорка, смущённо отведя взгляд. — Ты очень красивая, — прибавил он после небольшой паузы. Вдруг послышался гул, говоривший только об одном: о приближающихся бомбардировщиках. Вот тебе и тихое утро. Динка стала суматошно останавливаться, спрыгивать с качели, надевать тапки, а Жорка торопил: — Давай, Дина, быстрее! Дина неуверенными шагами ковыляла к спасению. — Ну ничего, я выпишусь, и они у меня попляшут! — приговаривала она.***
Кабинет главврача напоминал покои, всё-таки здание было построено ещё до революции. Однако стол, стулья, шкафы и вся остальная мебель всё же была советской. Динка сидела на стуле перед письменным столом, за которым сидел главврач, и нервничала. Разрешит ли он летать? Вдруг запретит, скажет, всё, отлеталась. А она летала-то всего ничего! Она ещё не показала мессерам, где раки зимуют, кто тут хозяин неба. Всего один сбитый… позорище. Динка сделает всё, чтобы летать. И пусть ради этого придётся переступить через закон, она сделает это! Главврач, старый, седой, с круглыми очками, сидел за большим письменным столом и перебирал бумажки, ничего не говоря и томя Динку в ожидании. Затем он встал, прошёлся по кабинету. — Что ж, конечно же, по-хорошему, в мирное время я бы запретил Вам полёты не только на истребителях, но и вообще, но сейчас… я не вижу оснований, чтобы отстранять Вас от полётов. — Спасибо Вам, товарищ бригврач, — Динка расплылась в улыбке и была готова побежать обнимать врача. — Ой, мне-то за что. Спасибо говорите своему организму, который смог вылечить все раны Ваши… Ну что ж, я Вас выписываю. Отпуск две недели… где вы живёте? — У меня родители в Москве живут. Здесь недалеко. — А сами… где? — В Стригово, это под Кобриным, — в её глазах отразились боль и ужас. Главврач это заметил и понимающе сказал: — Простите, не знал. Главврач немного помолчал, походил по кабинету, подошёл к шкафу, достал оттуда банку и два гранённых стакана и поставил их на стол. Разлил спирта на двоих и придвинул один к Динке. — Угощайтесь, — он сел за стол и поднял стакан со спиртом. — Да, худо вам пришлось, говорят… — А в сводках об этом разве пишут? — Я же много слышу рассказов от таких, как Вы. Всё понимаю, в сводках такое нельзя писать. Вы пейте, пейте. Динка наконец дотронулась до стакана. Спирт был очень крепким, и Динке пришлось махать руками и занюхивать свою кожу, чтобы всё устаканилось. — Я вот одного не понимаю, неужели наша доблестная армия так плоха, что произошло всё это? Неужели армия проклятого Гитлера лучше? Ты мне, как очевидец, как человек военный, скажи! — тряся стаканом, требовательно спросил главврач. — Вы так не думайте, товарищ бригврач, да, у Красной армии есть недостатки, не просчитали мы нападение немцев и его масштабность, но… Мы соберёмся, мы обязательно победим. Верьте. — Что победим, я не сомневаюсь, не такой мы народ, чтобы нас поработили. Вопросы меня мучают днями и ночами, понимаете! Вот вы же были практически на границе, что, там не было видно приготовления немцев? Не поверю, я в это! Не просчитали… откуда внезапность-то? Знали же, знали, но не доложили! — Спросите, что полегче, товарищ бригврач. Совсем перед войной на плановых полётах я видела самолёт, явно не наш, я бы узнала. Я все наши самолёты знаю. Сейчас я понимаю, что это был немецкий разведчик… Я докладывала о нём, но мне сказали, что тебе привиделось, ты спутала… А я не спутала! А днём спустя такой сбили на соседнем аэродроме. Что там говорили в оправдание, я не знаю… — Знали значит всё… но почему не докладывали? Боялись его? Неужели не нашлось ни одного смелого человека, который за дело, за правое, ну? Мог ли наш великий вождь так промахнуться? — Да у нас просто нарком обороны Тимошенко чудной. Такого натворил с авиацией, что в итоге мы оказались беспомощны перед ихними Люфтваффе. Техников сократил, сволочь, в званиях понизил, да ещё и в казарме жить заставил! Как он ещё не разжалован, не могу понять. — Вы считаете его действия сказались на этой катастрофе? — Да, считаю. — Что ж, Вам видней. Не могу Вас больше задерживать, ступайте к родителям. Через две недели явитесь в военкомат, Вас распределят в часть. — Спасибо, товарищ бригврач. Знайте, мы ещё будем в Берлине! Она не знала, почему она обязательно должна заверить этого врача в том, что победа придёт, да и не знала, почему она сама в это верит. Разве можно в это верить после всего, что она увидела? Нет, можно. Можно. Правильно сказал врач, советский народ не такой народ, который может быть побеждён. Нет! Вон, в 1812 Наполеон аж до самой Москвы дошёл и всё равно не сломил! Всё равно проиграл. Наполеон не смог победить, Гитлер тем более не сможет!.. Лозунги какие-то…***
На входе в госпиталь её терпеливо ждал выписавшийся на пять дней раньше Жорка с тростью. Динка весело побежала к нему навстречу, уже чувствуя уверенность в ногах, обхватила его шею. — Ну что? Разрешили летать? — Разрешили! — с улыбкой для ушей сказала Динка. — Поздравляю! У Жорки был очень помятый и усталый вид, что странно, потому что Динка отправила его с запиской ночевать эти дни у её родителей. — Ты чего весь такой помятый? — Да, не важно, — он явно что-то не договаривает. — А от тебя вот спиртом несёт. Главврач поил? Спрашивал, почему обосрались? — Так точно, товарищ лейтенант! — Я понял, пошли домой, — он подал свободную руку Динке, и она за неё ухватилась. — Ну обосрались и обосрались. Выкарабкаемся!