На рубеже жизни и смерти

      В поезде ходили всякие разговоры. Кто-то уверял, что всё плохо, немцы очень сильны и что с ними трудно сдюжить, кто-то, коих было, насколько понял Хорышев, большинство, утверждали, что фронт остановился, наконец стабилизировался и что немцы выдыхаются. В то, что немцы выдыхаются верилось слабо, но вот в стабилизацию фронта верить хотелось. Тем более, что все сводки, которые читал Хорышев, только об этом и говорили. Соседом с Хорышевым ехал майор инженерных войск. Он уже был в приличном возрасте, ему было где-то около 45 лет. Всё время поездки он читал газету и ругался с нею, как будто бы газета сама себя написала. Один раз его прошибло на разговор с Хорышевым. Точнее это Хорышев решил ответить вместо газеты на его претензии.       — Великие Луки обороняют, но вряд ли удержат, — сказал Хорышев на реплику майора о том, что Красная Армия перестанет быть красной, если сдаст Великие Луки.       — Ты слышал речь Сталина? — внезапно спросил он.       — Нет, я в окружении был.       — Жалко. Такие он умные вещи рассказывал. Вот, например, он сказал, что любая армия победима, и что Красная армия дольше всех сопротивляется фашистам, а значит, мы можем их победить. Франция знаешь сколько Гитлеру сопротивлялась?       — Не знаю.       — 43 дня. А мы сколько уже держимся! Что взять с этих французов! Слушай, лейтенант, ты не отчаиваешься? Веришь в нашу победу?       — Верю.       — Как-то ты неуверенно отвечаешь. Ну так почему же нам не удержать Великие Луки? Почему бы не начинать побеждать именно с этого?       — Кулак ещё не вырос. Ещё пока не время. Да и Великие Луки не такой город, чтобы за него дрались из-за всей силы.       — Да ты у нас антисоветчик и дезертир, как я погляжу!       Хорышева этот майор раздражал ещё с самого начала, и поэтому вести светские беседы, он не хотел и уже пожалел, что начал разговор.       — Слушайте, Вы читали свою газетку, вот и читайте. Я Вам не газетка, чтобы со мной ругаться. А я, как «истинный дезертир», — Хорышев показал кавычки. — Спокойно поеду на фронт.       Майор угомонился, отвернулся и продолжил читать газету. «Когда он на ней дырку глазами продерёт», — зло подумал Хорышев и заснул.       Как только поезд остановился, сразу начался такой хаос и такая толкучка, сравнимая разве что с эвакуацией населения в первые дни войны. Каждый пытался выяснить, как добраться до своей части. Некоторые, как и Хорышев, ехали на фронт впервые, для них всё это было в новинку, в их глазах читалась растерянность. Какой-то майор, не то подполковник, Хорышев не мог разглядеть количество шпал на его петлицах, пытался организовать всё это действо, построить всех в некую очередь и каждому растолковывать, как добраться до той или иной части.       Хорышев старался сохранять спокойствие. В московском военкомате ему чётко сказали по прибытии поезда сесть в любую автомашину, идущую а сторону передовой и ехать до «хозяйства Комарова».       Спрыгнув с подножки поезда, Жорка огляделся. Они приехали на небольшую железнодорожную станцию, окружённую зелёным, ярким августовским лесом, гул автомашин где-то вдалеке смешивался с недалёкими пением птиц и стучанием дятла по дереву. Не захотев стоять в очереди, организованной майором, Хорышев уверенно пошёл в сторону автодороги, по которой в разные стороны слоняли грузовики. Быстро сообразив, в какой стороне передовая, он стал голосить. Долго никто не соглашался, и Хорышев отчаялся и побрёл пешком, как вдруг его кто-то окликнул:       — Эй, лейтенант, запрыгивай! Тебе до куда?       Хорышев обрадовался, побежал к автомобилю, а это была командирская «эмка». В ней на заднем сидении сидел широкоплечий полковник лет 45 и совсем юный водитель.       — Мне до «хозяйства Комарова», товарищ полковник.       — О, лейтенант, ты прямо по адресу. Это моё хозяйство. Моя фамилия Комаров, имя отчество Василий Алексеевич. Будем знакомы.       — Хорышев Георгий Александрович.       Рукопожатие у полковника было крепким, под стать его широким плечам, за которой скрывалась большая мужицкая сила.       — Ты мобилизованный небось? Из студентов? — весело и непринуждённо спросил полковник. Он вообще был на веселе и в приподнятом состоянии. — Форма у тебя больно новая, как с иголочки.       — Я из погранслужбы перевёлся.       — Ничего себе, ничего себе! Пограничник! Такие люди нам нужны, да, Василёк? — обращаясь к водителю, спросил Комаров.       — Так точно. У нас же даже есть такие, Василий Алексеевич!       — Точно, есть. А ты к нам по какому поводу?       — Меня назначили взводным в вашем втором батальоне.       Хорышеву нравился полковник, хоть он и не поддерживал его приподнятое настроение. У него, наоборот, было довольно угрюмое настроение.       — Выходят добились своего те два пограничника! Понял, Василёк? Мчим во второй батальон! Ты смотри, Гоша, на резон не лезь лишний раз, Горчанов уже пятого взводного теряет. Приезжали вот такие вот, хотя нет, они ещё моложе были, глаза горят, шило в заднице дёргается, жаждут сражения и в первой контратаке… Эх! — он размашисто махнул рукой.       — Я понял, товарищ полковник.       — Слышал поговорку: взводный живёт три дня? Как не горько, а это так. Взводный что? Высунется из окопов, станет поднимать бойцов в атаку и… Ну ты побереги себя. Всё-таки есть взводные, которые и до ротных доживают, и до комбатов. И даже я когда-то был взводным! В гражданскую войну это ещё было.       За беседой с оживлённым полковником Хорышев и не заметил, как они подъехали к позициям батальона. Был уже вечер, машина шла на ощупь с выключенными фарами. Вдруг в полной темноте Жорка разглядел тень в плащ-палатке и шлеме.       — Василий Алексеевич? — послышался грубый мужской голос.       — Он самый, Горчанов, он, — на ходу открыв дверь, ответил ему полковник. — Взводного вот тебе привёз.       Хорышев тут же вылез из «газика», встал по стойке смирно, и, отдавая честь, сказал:       — Лейтенант Хорышев, назначен к вам взводным, по месту прохождения службы прибыл!       — Как пышно, торжественно и длинно, — равнодушно сказал Горчанов. — Ну что ж, пойдёшь взводным к ротному Сухомлину, — Хорышев хотел было спросить, где его искать, но Горчанов ответил быстрее. — Сам найдёшь, не маленький.       Хорышев даже слегка растерялся, взглядом попрощался с Комаровым и спрыгнул в траншею. Там он стал судорожно спрашивать у всех подряд, как найти Сухомлина, пока один старший лейтенант с равнодушным видом не сказал:       — Здесь и ищите. Я Сухомлин.       — Лейтенант Хорышев. Назначен к вам взводным.       — Неужели командование таки удосужилось… — с тем же равнодушием продолжал Сухомлин. — За мной, лейтенант.       Взвод Хорышева уютно устроился в пулемётном окопчике за ужином.       — Это все? — удивился Хорышев.       — Ну а на что ты рассчитывал? Полный состав по штату оставь там же. Как тебя кстати по имени?       — Георгий. Жора.       — Михаил. Осваивайся. Селиванов! Ужин взводному!       Кто-то вдалеке зашевелился, зазвенел чем-то и вскоре рядом с Хорышевым возник грузный повар в белом одеянии с похлёбкой, хлебом в руках.       — Давайте фляжку, я вам наполню, — сказал он.       Не вдаваясь в подробности, Хорышев отдал ему фляжку и пошёл ко взводу. При виде командира солдаты начали вставать, но Хорышев их знаком остановил.       — Кушайте, кушайте. Ну что ж, меня зовут Георгий Александрович Хорышев, я ваш взводный с сегодняшнего дня, надеюсь мы поладим.       — Поладим, поладим, товарищ лейтенант. Только вы уж бросьте ваш излишне чистый вид, вы прямо как на параде! — сказал один, довольно пожилой человек, и все засмеялись. — Вы не смотрите, товарищ лейтенант, что у нас так всё бедно, сейчас Фуга с Розановым вернутся, и будет у нас пир. Мы их в деревню отправили за добычей. Вы уж не обессудьте.       Хорышев, услышав фамилии старых знакомых, ненадолго замер, а затем расплылся в радостной улыбке. Об этом он и мечтать не мог! Когда его с Динкой увозили в госпиталь, он прощался с Фугой и Розановым навсегда, не думая, что они как-то смогут пересечься. Но вот судьба снова свела их, и как же это, чёрт побери, хорошо!       Хорышев даже понимал, почему от взвода послали именно их: Фуга хитрый и проворный, а Розанов на случай каких-либо конфликтов. На такого шкафа, как Розанов, мало кто может пойти.       — А Фуга с Розановым у вас давно? — решил спросить Хорышев у того старичка.       — Ой, ну с июля. Они из окружения вышли, перевелись из пограничников и к нам их распределили. Они всё пытались найти своего старшого, не помню как его фамилия, даже сам комполка пытался им помочь, но не знаю чем это закончилось.       — Вас кстати как зовут? Как к Вам обращаться?       — Ну зовут меня Василий Петрович Оголышев, но все зовут меня Петрович.       — Наш Петрович, — встрял в разговор молодой сержант. — Фигура известная на весь полк. С ним даже сам комполка беседует. Как ни придет в наш батальон, так сразу они в блиндаже батьки общаются.       — Да ты мне льстишь, Петро. Просто наш комполка, Василий Алексеевич Комаров, мой давний знакомец, ещё с Гражданской.       — А чего ж тогда комполка к себе тебя не заберёт? — спросил Хорышев.       — А он хотел, но я отказался. Не хочу я по блату, хочу сам.       — А самому-то что-то не получается! — подразнил старика сорокалетний ефрейтор и все засмеялись.       — Вам лишь бы поржать над стариком. Зато сам! — слегка обиделся Петрович.       — Кто, кстати, командиры отделений? — решил вдруг спросить Хорышев, немного переведя тему.       Встали трое.       — Сержант Терехов Пётр Алексеич, — это был тот, кто рассказывал про беседы Петровича и комполка.       — Младший сержант Астафьев Сергей Иванович.       — Сержант Сокуров Михаил Михайлович.       — Садитесь, товарищи. А скоро они придут?       — Да скоро, товарищ лейтенант, не боитесь, — Петрович.       — А от Сухомлина или Горчанова не попадает за это?       — Попадает, но мы не попадаемся.       — А почему не боитесь, что от меня попадёт?       Петрович и весь взвод притих.       — Да ладно вам, на сегодня прощаю. Но больше чтобы ни-ни.       — Ну, товарищ лейтенант, ну как на одном пайку-то?       — А вдруг что в этой деревне случится? А мне отвечать потом? Без моего разрешения из части ни ногой.       Тут где-то в окопах послышались громкие шаги и шёпот:       — Давай быстрее, пока нового взводного не прислали!       Хорышев сразу же смекнул кто это и вышел к проказникам.       — Не успели! — он развёл руками. — Чего надыбали?       — Неужели получилось? — воскликнул Розанов.       — Командир! — радостно вскричал Фуга и побежал обнимать Жорку.       — Никита, Коля! Давайте-ка я вас обниму!       Радостная троица обнялась. Крепче всего обнимал Розанов. Он со всей своей силой мог поднять обоих, что он и сделал.       — Ну всё, Розанов, задушишь! — стал отбиваться Хорышев.       — Ну теперь-то, командир, не расстанемся никогда-никогда! — радостно запел Фуга.       Когда они все втроём вернулись к взводу, Петрович ударил себя головой по лбу и воскликнул:       — Точно! Хорышев фамилия командира!       — Радуетесь чего-то? — внезапно подошёл ротный Сухомлин. — Жора, зайди.       Хорышев побрёл в землянку к ротному. Она была совсем небольшая и сделана в яме от снаряда. Сухомлин видимо один из тех, кто считает, что снаряд в одно место два раза не падает. Сухомлин был на год-два старше Хорышева, у него были очень тёмные чёрные волосы, много родинок и грузный, равнодушный взгляд. Правда сейчас, увидев что-то новое, этот взгляд немного потеплел. Как видно, он любил свою землянку и любил в ней хозяйничать, он был человек очень хозяйственный. Из закромов он достал фляжку, взболтал её, проверив сколько там осталось содержимого, и сказал:       — Угощайся, — он протянул фляжку Хорышеву.       — А что там?       — Как будто бы вчера родился! Ясное дело: спирт, — Сухомлин впервые улыбнулся.       — Я не очень люблю…       — Полюбишь. У нас тут без этого сложно. Слушай, лейтенант, ты, говорят, из пограничников? Так вот, ты своей головой сильно-то не рискуй. А то каждый готов на амбразуру, а потом воевать с кем? Так народу не хватит.       — Я понял. Умирать пока не хочу, есть цели в жизни.       — Цели прямо! Какие же это цели, если не секрет?       — Ну… семью хочу.       — И девушка на примете есть?       — Есть, — Хорышев стал доставать из нагрудного кармана фотографии.       Сухомлин их рассмотрел, улыбнулся во второй раз.       — Как зовут? — сам открывая нагрудный карман, спросил ротный.       — Динка.       — Служит что ли она?       — Да, лётчик-истребитель.       — Удивительная девушка, — сделал вывод Сухомлин, показывая свою. — Сашей зовут. Учится сейчас в Мурманске. Учителем будет. Я и сам из Мурманска, там мы познакомились. А потом война, и я на фронт, — он говорил это с такой тоской, что она передалась Хорышеву.       — Письма-то пишет? — спросил он.       — Пишет, конечно. Что учится хорошо, что мать волнуется.       — А письма вообще долго идут?       — Смотря откуда. Ну так, сейчас это всё конечно устаканилось, не то что раньше.       — Немцы чего-то молчат…       — Ужинают. У них всё по расписанию, по нему и приходится жить.       — Надо бы нам им расписание своё навязывать, а не наоборот.       — Ну… легко сказать. Давай выпьем за то, чтобы мы с тобой дожили до того момента, когда мы будем навязывать немцам расписание.       — За это не грех и выпить.       Фляжка опустошалась и почти закончилась. Сухомлин уже слегка развеселел: он выпил больше Хорышева. Ротный приобнял Хорышева и весело сказал:       — Хороший ты мужик, Жора. Хороший.       — Ты тоже хороший мужик. Миш, может, спать?       Хорышев заснул там же, в землянке ротного, рядом с Сухомлиным. За день Хорышев очень умаялся, и поэтому спал хорошо и очень крепко. Однако ни один крепкий сон не мог выдержать перед грохотом разрывов немецких снарядов.       Для привычного человека этот обстрел — обычное дело, он этому не удивится, ни обрадуется, ни огорчится. Однако Хорышев пока к этому не привык, и поэтому чувствовал себя неуютно.       — Не волнуйся, Жорка, человек ко всему привыкает. И к этому оркестру тоже привыкнешь! — утешал его Сухомлин.       Так и начинается путь любого солдата на войне. Так и начался путь Хорышева на фронте.