На рубеже жизни и смерти

      Проснулась она, как и весь аэродром, ещё когда было темно. Её тут же окружили остальные жительницы палатки. Это были техники, зенитчицы и одна медсестричка. Они образовали вокруг Динки полукруг, и начались бесконечные вопросы, начиная с имени, заканчивая тем, как девушка вдруг стала лётчиком-истребителем. Динка им всё детально поведала, понимая, что девушки в такой суровой мужской компании должны быть за одно: по-другому не выжить, сколь у тебя тут не было товарищей-парней. Особо ей приглянулись её соседки по кровати: зенитчица Шурка и техник Маша, они живее всех её расспрашивали. Интерес к её персоне вскоре убавился, когда в столовой начали греметь тарелки. Девчонки, вспомнив, что они ещё даже не умылись, все помчались на выход. Динка вместе с ними.       — Динка, угадай, что у нас на завтрак, — весело и непринуждённо спросила у неё зенитчица Шура. Маша же смотрела на неё испытывающим взглядом.       — Каша.       — В сотый раз, — Маше явно надоел однообразный фронтовой рацион.       — После войны никогда не буду есть кашу, — вторила ей Шурка.       — А война-то вообще закончится? — с горестью вздохнула Маша.       — Всё когда-то заканчивается, девчонки, — рассудила Динка. — Лучше каша, чем ничего.       Она вспомнила окружение, где они питались всем, что попало, даже корой с деревьев. Каша совершенно точно лучше. Но она понимала девочек: они не были в такой ситуации, и, если повезёт, никогда в неё не попадут. А пока пусть жалуются на кашу, сколько хотят.       Холодная вода из умывальника окатила её, и ей стало легче. Говорят, военному человеку легко прижиться везде. Где лежит его вещевой мешок, мыльница и зубная щётка, то место он считает своим домом. И Динка старалась жить по этому принципу.       Кашу тут варили довольно прилично, она знала каши и по хуже. Динка наблюдала со стола лётчиков, как, несмотря на всё недовольство кашами, Шура и Маша наяривали завтрак. С большим удовольствием, заедая хлебом и запивая молоком.       — Уже нашла себе подружек? — спросил у неё Сысоев, заметив, как она глазеет на соседний стол.       — Наметила, — ответила она. — Помнится, у нас в полку почти не было женщин, а тут целый рассадник.       — Война идёт, мужиков не хватает, — ответил ей Травкин. — Помню какой ты была изюминкой, а теперь это обычное дело. Непривычно, наверное, быть не в центре внимания?       — Непривычно, но легче. А то у каждого реакция одна и та же, взять хотя бы одного желторотика, что ехал со мной.       — У желторотиков ещё ветер голове, да н-ное место в голову бьёт, — с лёгким пренебрежением сказал Травкин. — Дай им месяцок на фронте и сразу голова в нужное место встанет.       — Если успеет… — Динка вздохнула.       — А насчёт девчонок… — Сысоев решил не развивать тему с потерями желторотых. — Они тоже хотят свою лепту в борьбу внести. У нашей медсестрички в Беларуси всю семью вырезали на её глазах, у Шурки зенитчицы брат старший и отец погибли, и таких историй ещё куча.       — Да… по скольким семьям ещё война прокатится, — сказала Динка, продолжая наворачивать кашу.       Фронтовую кашу, по которой она даже немного соскучилась.       — По всем прокатится, — сказал Травкин.       После этого воцарилось молчание, продолжавшееся до конца завтрака. Динка ещё раз оглядела присутствующих. Желторотики поместились на одном столе и сильно галдели, весело что-то обсуждая, то и дело посматривая то на Динку, то на других девушек. Девушки тоже хихикали, обмениваясь взглядами с желторотиками. Обещанный вечер встречи обещал быть весёлым. Чуть ближе к Динке сидели незнакомые лётчики из её и других эскадриль, среди них она заметила и Глеба. Начальство сидело тихо и временами грозно посматривало на галдящих желторотиков и девушек, что не останавливало двух последних от производства шума. Комполка Кошкин производил на Динку хорошее впечатление доброго и чуткого человека. Как же ей всё-таки везёт с командирами!       — Надеюсь, полковник разрешит нам вспомнить былое и слетать, например, на разведку, — сказал Травкин, когда они покидали столовую.       Травкин тут же умчался в штаб, а Сысоев предложил ей понаблюдать за обучением молодняка.       Сысоев показывал сержантам устройство кабины И-16. Те с грустью наблюдали стоящие на стоянке МиГи. Им явно хотелось летать на более новых самолётах, но их им пока не доверяли, заставляя осваивать более простые и старые самолёты.       — Товарищ лейтенант, а когда мы будем летать? — спросил один из юнцов, разглядывая кабину.       — Точно не сегодня, — ответил Сысоев. — Но самолёт вы сегодня опробуете.       — Моя любимая бесполезная штука, — хихикнула Динка, поняв, о чём говорил Сысоев.       — А ну не нарушай мне тут идиллию, Динка. Это поможет им научиться маневрировать по нашим прекрасным кочкам.       — Которым немцы завидуют?       — Именно, Динка, именно. Зайчик, а ну полезай в самолёт. Схема «бесполезной штуки», как назвала её лейтенант Зарецкая, такова: выруливаете на взлётную полосу, набираете скорость, тормозите, разворачиваетесь и привозите самолёт обратно, также как он стоял. Товарищ лейтенант, что было у вас в училище, если самолёт останавливался в другом месте?       — Отжимания. А количество зависело от того, насколько метров от намеченного места самолёт остановился, — сказала Динка, с вызовом поглядывая на желторотых.       Зайчик залез в самолёт, Сысоев и все остальные отошли, и самолёт начал движение.       — Самолёт-то тебе не жалко, Лёша? — спросила Динка.       — Да этот гроб только и годится, чтобы желторотики его грохали. Как боевая единица он более ни на что не способен.       — Этот Зайчик со мной в поезде ехал, хотел научить меня летать.       Сысоев рассмеялся.       — Ну вот мы и посмотрим, чему можно у него научиться.       Самолёт сделал несколько манёвров и вернулся на тоже самое место. Динка и Сысоев восхищённо захлопали.       — Не любишь отжиматься, Зайчик? — спросила у него Динка после того, как он победоносно спустился.       — Не люблю проигрывать, товарищ командир, — сказал он и уступил место следующему.       До того, как Травкин вернулся с радостной вестью, «бесполезную штуку» успели проделать ещё пять желторотиков, четверым из которых пришлось отжиматься.       — Товарищ командир, а у Вас с первого раза получилось? — решил спросить Зайчик у Динки, наблюдая за тем, как однокашник отжимается.       — С первого, Зайчик. Не обольщайся. Не перегнал.       Зайчик разочарованно вздохнул.       Травкин вернулся весёлым и бодрым.       — Товарищи лейтенанты, вылет нам разрешён. Сейчас покажу, — он снял с себя вторую планшетку. — Динка, держи, — взяв свою, он стал водить по карте. — Здесь наземная разведка обнаружила подозрительные шевеления немцев, нужно проверить. Прошка! Покажи Динке её машину. По машинам, друзья мои.       — Не думала, что полковник согласится.       — Они там с Травкиным из-за чего-то спелись, я уж и не помню из-за чего.       Прошка тут же оказался рядом с Динкой.       — У вас будзе вельми добрая машина! — радостно и непринуждённо, как всегда, сказал он и продемонстрировал её МиГ. — Зорачки я табе потым намалюю.       — Меня в этом полку ценят больше, чем желторотых. Это радует.       — Яны яшчэ лётаць не умеюць, а вы ужо дасведчаны лётчык. Целых 2 мессера!       — Прошка, учи русский. А то мой запас знания белорусского скоро иссякнет.       — Я стараюся, але па беларуску зручней. Ты пытайся, кали нешта не зразумеешь.       Прошка дал ей шлем, та сняла свою пилотку. Он помог ей надеть парашют, засунул её пилотку между ремнём и одеждой, помог ей подняться в самолёт.       — Ещё не забыл нашу традицию? — поинтересовалась Динка из кабины.       — Никак нет! — сказал Прошка и отдал честь.       Динка ответила ему тем же и крикнула:       — От винта!       — Есть от винта!       Прошка крутанул винт, и самолёт начал набирать скорость.       Как же хорошо снова летать! Снова чувствовать, как ветер дует в лицо, как самолёт разгоняется и отрывается от земли, как взмывает в небеса. МиГ был быстрее, чем её старая «Чайка», и Динка сразу почувствовала разницу. Сначала даже немного растерялась, но потом взяла себя в руки. Адаптироваться, надо адаптироваться. Динка много читала про него, но почувствовать его в живую — это нечто другое. Тут нужно найти подход, к каждому самолёту он свой, а у каждого лётчика свой поиск этого подхода. Пока Динка пыталась найти этот самый подход, слегка отстала от группы. Но вот, первый шок прошёл, адаптация началась, и Динка уже догоняет звено.       До места долетели без приключений. Они долго кружили, стараясь высмотреть что-нибудь интересное в указанном квадрате, но найти ничего не удавалось. Даже железной дороги там не было. Динка всё больше осваивалась в самолёте, совершая элементы высшего пилотажа. И вот, Травкин покачал крыльями и развернулся, что было сигналом возвращаться. Динка с досадой вздохнула и круто развернула самолёт, как вдруг услышала знакомый звук и стала крутить головой. Из-за облаков показались четыре мессера. Она покачала крыльями, пытаясь привлечь внимание. Сысоев с Травкиным их похоже тоже заметили и стали готовиться к обороне. Эффект неожиданности у немцев не сработал, и завязался воздушный бой. К Динке тут же пристал один из немцев, и она стала совершать виражи, всё больше осваивая самолёт. Он был быстрее, и только за счёт скорости она пока что не получала урона. Она вывела свой мессер под огонь Сысоеву, и тот поджёг его за милую душу. Тут она заметила, что у Травкина получилась очень опасная ситуация: пока он преследовал один мессер, второй сел ему на хвост. Нужно было его снимать. Динка, не раздумывая, открыла огонь. Мессер вышел из-под атаки и слегка задымил, но не критично. Травкин в этот же момент поджёг ещё один. Динка уже было начала преследование дымящего, но те похоже решили покинуть бой. Немцы расчётливые и не особо горят желанием сражаться с численно превосходящим противником.       Села Динка хорошо, справившись со скоростью на посадке. К ней тут же подбежал Прошка и помог ей спуститься. Вот он, первый боевой вылет, и сразу же первый бой. Динка была растеряна. Отвыкла! Отвыкла!       — Немцев встретили? — решив не утруждать Динку белорусским, спросил техник.       — Ага, — Динка медленно сняла шлем.       — Сбили кого-нибудь, товарищ командир? — выполз откуда ни попадя Зайчик.       — Нет, только повредила. Ушёл из-под атаки, гадина.       Тут уже выползли остальные желторотики. Они стали на перебой что-то спрашивать, но Динка их как будто бы не слышала. Все её мысли были заняты боем.       — Лейтенант Сысоев и капитан Травкин сбили, если вам интересно, — сказала наконец Динка и, взяв свою пилотку у Прошки, прорвалась через толпу и пошла к Сысоеву с Травкиным.       Те, оправившись видимо быстрее, уже спокойно стояли возле рукомойника и умывали свои грязные после полёта лица и руки.       — Поздравляю, — сказала Динка.       — Спасибо, Дин, за снятый мессер. Жизнью обязан, — сказал Травкин. — Смотрю ты не в себе ещё. За столько времени успела отвыкнуть?       — Похоже на то.       — Ничего, вспомнишь, Дин, — успокоил её Сысоев. — Как машинка? Скажи, зверь!       — Машина зверь. В начале даже чувствовала себя желторотиком.       — Бывает. В нормальных условиях на новые машины людей специально переучивают, а тут… Ситуация, прямо скажем критическая. Добрая часть полка желторотики, опытные лётчики на вес золота, поэтому переучивать тебя некогда. Ну ничего, ты лётчик хороший, освоишься, — присоединился к Сысоеву Травкин. — Хорошо действовала, боевую сноровку не потеряла, молодец. Отстала в начале по понятным причинам, но потом исправилась. Не кори себя. Умойся, поешь и готовься к вечеру. Начальству сам доложу. Ты же ничего там такого не заметила?       — Нет, но… Если там ничего нет, то зачем на нас тогда свалились худые? Просто мимо пролетали? И сразу четвёркой? — Динка наконец отошла от шока и стала соображать.       — Логично, но на земле ровный ландшафт, не понимаю, что им там прикрывать? — Травкин задумался. — Ладно, доложу начальству, пусть они там голову ломают.       Динка кивнула и принялась за умывания. Холодная вода вновь хорошо на неё подействовала, и она слегка успокоилась. Пошла в столовую, взяла себе причитавшуюся ей порцию с обеда, который она пропустила. После чего она вернулась в палатку, чтобы слегка привести себя в порядок перед культурным мероприятием. Девчонки занимались тем же самым, видимо, стремясь произвести впечатление на желторотиков.       У одной зенитчицы откуда-то взялась косметика, которую теперь пользовали все девушки. Девочки бегали по всей палатке, смотрясь то в одно зеркало, то в другое, прося друг друга «оценить». Динка спокойно наблюдала за всей этой беготнёй и медленно перезаплетала косы. Слегка поддавшись настроениям в палатке, она достала духи, подаренные при вручении звания, и решила пустить их в действие. Духи, конечно же, не остались без внимания.       — Ого, — воскликнула Шура. — Откуда у тебя такие?       — Один подполковник вручил, когда лейтенанта присвоили.       — А можно их попробовать, пожалуйста, — стала тут же выпрашивать Маша.       — Только не вылей сразу всё, — пошутила Динка.       Маша с детским интересом стала рассматривать упаковку, нюхать их, и, видимо, оценив их, стала пшикаться. Духи пошли по рукам. «Хоть бы там хоть что-то осталось», — подумала Динка. Кто-то из девочек даже надел платье, привезённое с гражданки. Спустя час приготовления были закончены, и девчонки в полном составе направились в большую палатку, которая скорее всего раньше предназначалась для политсобраний и собраний перед массированным вылетом.       Там уже было всё готово. На стене висела большая стенгазета, столы были расставлены вдоль стенки, на них была всякая еда и немного выпивки. Динка даже подивилась откуда такое богатство.       Маша и Шура увязались за Динкой, которая пыталась найти среди гущи лётчиков и обслуживающих аэродром Травкина с Сысоевым. Они спокойно сидели за столом и за что-то чокались. Заметив Динку с подругами, они слегка пододвинулись, уступая им место.       — Давно я духов не нюхал, — сказал Травкин, когда Динка села рядом с ним. — С новым званием дали?       Динка кивнула. Она взяла себе кружку, налила туда немного водки, взяла закуску. В палатке было шумно, было даже плохо слышно музыку. Желторотики веселились, один из них даже пошёл в пляс. Тут полковник встал, постучал ложкой по кружке, призывая всех затихнуть.       — Товарищи, прошу внимания, — громко сказал он.       Палатка затихла, и полковник начал свою речь:       — Сегодня мы встречаем наших новобранцев, я очень надеюсь, что более опытные лётчики сумеют правильно их обучить, и тогда наши сержанты смогут достойно бить немцев. Не стану ничего выдумывать, процитирую товарища Молотова: Враг будет разбит, победа будет за нами!       — Ура, товарищи! — поднял кружку со спиртным комиссар полка.       Порыв подхватил весь полк, и в палатке прозвучало троекратное «Ура!».       — А сейчас, если не возражаете, объявляю танцы! — объявил полковник, и на граммофоне заиграло «Утомлённое солнце».       Динка заметила, как две её подружки Шура и Маша стали её больше прихорашиваться и всяческими способами заманивать к себе желторотиков. И даже война не мешает. Девчонки всегда останутся девчонками, а мальчики мальчиками. Девочек потихоньку стали разбирать, и свободное место в палатке стало наполняться танцующими парами.       Динке нравилось такое времяпровождение, оно успокаивает и появляется надежда, что вся эта война не навсегда, в душе просыпаются давно спящие ностальгические нотки по мирному времени, когда в их полку в Стригово тоже устраивались подобные вечера или когда она выпускалась из авиашколы в Каче. Невольно вспомнила она и Зарецкого, то, как они вместе танцевали, но тут же отогнала от себя эти мысли. «Нужно продолжать жить и сражаться», — сказала она себе, но что-то внутри всё равно разрывалось от воспоминаний о муже.       Тут её кто-то тронул за плечо. Динка даже слегка вздрогнула от неожиданности.       — Товарищ командир, разрешите пригласить Вас на танец, — послышался голос Зайчика.       — Экие нынче прохвосты желторотики, а! — подивился Травкин.       Динка удивлённо поглядела на него. Зайчик был настроен решительно. В итоге Динка решила, что ей неплохо бы развеяться после навеявших воспоминаний о Зарецком и добродушно сказала:       — Разрешаю, сержант Зайчик.       Зайчик галантно подал ей руку, и она встала. Он повёл её в центр, аккуратно положил ей руку на талию, а второй взял её за руку. Так они и начали медленно двигаться в ритме танца. Зайчик пристально рассматривал её лицо, даже как будто бы не стесняясь. Динка тоже некоторое время смотрела на него, но потом решила ещё раз оглядеть всех. Травкин с Сысоевым пристально за ними наблюдали, улыбаясь и временами посмеиваясь. Шуру и Машу, видимо, уже разобрали на танцы.       — Товарищ командир, а Вы не замужем? — вдруг решил спросить Зайчик.       — Муж погиб в первый день, — ответила Динка.       «Развеялась, блин», — подумала она.       — Зайчик, уберите ногу с моей ноги, пожалуйста.       — Ой, простите, товарищ командир, — он слегка стушевался.       — Ничего, Зайчик, — Динка улыбнулась.       Зайчик улыбнулся в ответ, и они слегка засмеялись.       Как вдруг зазвучала сирена, и в палатку вбежал руководитель полётов майор Михайлов.       — Наземные наблюдатели заметили движение группы лаптёжников к аэродрому.       — По машинам! — скомандовал полковник.       — Вот тебе и спокойный вечерок… — вздохнул Травкин.       — Чего им не ужинается-то? Тоже бы себе культурный вечер устроили, — сказала Динка.       Все ломанулись из палатки, по пути сбивая друг друга, скамейки и всё что попадётся. Убегая, Динка услышала несколько звуков разбившихся бутылок. «Вот же сволочи, спиртного нас лишили», — подумала она.       Когда Динка подбежала к своему МиГу, Прошка был уже там. Он подал ей шлем и начал одевать ей парашют. К ней же подбежал и Травкин.       — Держись пока нас с Лёхой, потом уж другие звенья…       Он убежал к своему самолёту.       Динка взобралась на самолёт, отдала честь Прошке и крутанула пальцем, говоря крутануть винт. Самолёт начал набирать скорость и вскоре взлетел.       Мясорубка была страшная. Юнкерсы, прикрываемые мессершмиттами, прорывались к аэродрому, бомбили взлётную полосу, склады с горючим, зенитки… Истребители пытались от них отбиваться, старики действовали решительно и умело, желторотики же имели в своём арсенале только решительность и неумение вести воздушный бой, поэтому они часто становились жертвой не только немецких истребителей, но и даже задних стрелков бомбардировщиков. Динка, видя эти падающие самолёты и нескольких парашютистов, злилась и атаковала немецкие самолёты ещё яростней.       И эта ярость принесла свои плоды. Один лаптёжник так достал её своим огнём стрелка сзади, что она решила пойти в ва-банк. Она отвернула от прямой атаки сзади вправо, затем развернулась, и бомбардировщик оказался перед ней своим бортом. Юнкерс — довольно медлительная машина, поэтому уйти из-под атаки ему было довольно сложно. Динка со всей силы рванула вперёд на бомбардировщик и нажала на гашетку, рискуя просто протаранить фрица, но всё прошло удачно и лаптёжник взорвался раньше, чем динин МиГ протаранил бы его. Третий сбитый.       Садиться на довольно повреждённую полосу было довольно непросто. Но полк предусмотрительно включил подсветку полосы, даже несмотря на то, что было ещё довольно светло. Весь в грязи и копоти Прошка подбежал к её самолёту и помог ей спуститься.       — Яшче адин сбитый! Можа, не надо так рисковать?       — Да достал уже. Чёрт проклятый, — Динка с силой ударила по самолёту. — Много наших побило?       — Мноха як… — Прошка достал из кармана портсигар и закурил.       — И желторотых много… Поучить даже не успели…       Динке стало очень обидно за юных пареньков, которых она самолично доставила на аэродром. Почему-то из-за этого она чувствовала на себе ответственность за них, за их жизни. А сколько ещё будет пополнений, и сколько вот таких юных пареньков поляжет ещё до победы? И тут её взгляд упал на прошкин портсигар.       — Можно и мне тоже? — сказала она.       — Дык вы же не курите, — удивился Прошка.       — Теперь может быть да, — сказала она и затянулась выданной ей Прошкой папиросой, с непривычки закашлявшись.