***
Бой шёл уже 40 часов. Затишье, и вправду, было перед бурей. Немцы всей своей массой танков, самолётов и артиллерии давили на фланги и тыловые части, намереваясь окружить всю Вяземскую группировку Красной Армии. Битва была изначально неравная, но полк Комарова стоял из последнего. Танков не было, артиллерию выкашивало со скоростью света, а гранаты кончались. Жорка и Сухомлин дрались наравне со своими бойцами, батальон уже иссякал. Но как отступить? Москва же рядом… Как пустить врага в самое сердце страны? — Комаров говорит, что если немцы прорвутся на шоссе на Юхнов, то окружат все основные части перед Москвой, дальше частей просто нет! — в сердцах сказал Сухомлин, готовя гранату. — Но нам их не сдержать, Миша!.. — Но и отступать нельзя, Гоша… Казалось, что немецкие танки бесконечные, и сколько их не уничтожай, их количество будто не уменьшается. Жорка с отчаянием наблюдал, как уже с десяток танков просто переехали через их траншеи и продолжили свой путь на Юхнов. Гранаты заканчивались. Сухомлин послал шустрого Быстрякова оббежать все траншеи и найти хотя бы несколько штучек, а по пути и собрать весь батальон в левой траншее, но надежда на то, что он найдёт хотя бы парочку гранат, была минимальной. Батальон погибал. Полк, судя по звукам боёв, тоже. Связи с полком уже давно не было. Провод оборвался, а посылать человека Сухомлин не хотел, так как и так осталось мало, «нечего разбазариваться». В левой траншее, что ближе к лесу, собралось где-то около двух десятков человек. Взвод. Когда-то он был батальоном. Из командиров остались только Жорка, Сухомлин и командир 3-ей роты Акимов. Все трое собрались в отдельном окопчике подальше от рядового состава. — Давайте будем реалистами, батальон разгромлен. Надо спасать оставшихся, — временами прерываемый разрывами бомб, высказал свою точку зрения Акимов. — И что ты предлагаешь? Бежать в лес? — Они всё равно уже прорвались, — сухо сделал вывод Акимов. — Было бы неплохо установить связь с полком, — сказал Хорышев. — У нас людей раз, два и обчёлся, — продолжал отстаивать свою точку зрения Сухомлин. — А ты мне ещё предлагаешь их отправить чинить провод. Пусть полк связь устанавливает. — Да что-то они не торопятся. — Да потому что полк в таком же состоянии, — отрезал Сухомлин. — Мы не можем тут долго сидеть, нужно выдавать решение, Миш, — сказал Хорышев. — Я хочу сохранить людей. Правда. Но приказа об отступлении не было, как мы потом будем отчитываться? Посадят всех за дезертирство. — Чтобы получить приказ об отступлении, нужно связь иметь. А у нас её нет. — Отступим, зато потом можем и дальше Родине служить, а тут что мы можем сделать? — вернулся в разговор Акимов. — Акимов прав, — согласился с товарищем Хорышев. — Мы даже если все тут поляжем, немцев не остановим. — Если что ссылаемся на отсутствие связи, — сказал Сухомлин, как бы утверждая предложение Акимова. — Людей выводим постепенно. Рота Хорышева, рота Акимова, я замыкающий. Хорышев тут же помчался к остаткам своей роты. Ему было больно, что он не смог сохранить людей, его кратковременное руководство ротой привело к её полному уничтожению. Да, может быть не по его вине, но он всё равно ощущал в себе весь этот груз ответственности за погибших бойцов. Он прорывался по траншеям к своим выжившим подчинённым, временами пригибаясь от разрывов бомб. — Ребята!!! — кричал он. — Перебежками в лес!!! И тут его оглушило мощным разрывом снаряда, выпущенного, наверное, из ближайшего танка, который, увидев командира, решил таким образом обезглавить сражающийся батальон, и потерял сознание.ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
23 февраля 2024 г. в 12:00
Горчанова убило дня два назад. В тот день Сухомлин рассказывал Хорышеву, что комбат в хорошем расположении духа, так как ему пришло письмо из дома, что у него родился сынок, и Горчанов, естественно, был этому несказанно рад. Даже когда он навещал взвод Хорышева, он счёл нужным рассказать взводному эту новость.
— Хорошо у тебя всё во взводе, Хорышев! А у меня тоже хорошо: сынок родился! Митькой назвали! — сказал тогда он.
— Поздравляю, товарищ капитан, — слегка растеряно сказал Хорышев.
А когда он возвращался в свой блиндаж, начался миномётный обстрел. Был он довольно непродолжительным, батальон почти не понёс потерь. Всеми этими потерями были командир батальона и его адъютант Шишкин. На его похороны приехал даже комполка. Полковника Хорышев видел всего второй раз и уже было начал забывать, как он выглядит. Сухомлин, как и Комаров, стоял, понуро опустив голову. Для комбата вырыли отдельную яму, опустили туда тело и закопали. Не обошлось и без винтовочного залпа.
— Запомните, друзья, здесь похоронен один из лучших сынов нашего с вами Отечества, — сказал Комаров, когда опускали тело.
Хорышеву нравился комбат. Справедливый, в меру страшный в гневе, храбрый. Да, от Горчанова Хорышеву несколько раз прилетало по самое не хочу, но всегда заслуженно. Комбат некогда не ругался за зря. Хорышев видел, что Горчанов довольно хорошо разбирается в тактике и стратегии, в военном деле, даже пытался у него учиться. И эта немного нелепая смерть потрясла его. Такие люди не должны так умирать.
Как только церемония завершилась, энергичный полковник тут же объявил собрание ротных, чтобы выбрать нового комбата.
Сухомлин вернулся с этого собрания очень радостным. Когда Хорышев пришёл к нему к окопчик, он вовсю собирал вещи.
— Меня назначили комбатом, — объявил он.
— А рота? — спросил Хорышев.
— А ротным будешь ты. Поздравляю, — Сухомлин пожал ему руку.
— А со взводом что делать?
— Можешь объединить его с кем-то, можешь поставить кого-нибудь. Кто у тебя помкомвзвода был?
— Старшина Фуга.
— Ну вот его. Временно или нет, решишь сам. А сейчас занимай этот окопчик. У меня теперь новый штаб.
Хорышев не очень-то и радовался новой должности, он понимал, что чем выше должность, тем больше ответственности. Раньше он нёс ответственность только за свои 20 человек, а теперь у него в подчинении в четыре раза больше, да и задачи возросли во столько же.
Стояло затишье. Неужто, перед бурей? Эта тишина (тишина по-Хорышеву включала в себя совсем уж редкие артиллерийские и миномётные выстрелы с одной из другой стороны, раздающиеся как будто бы где-то вдалеке), напрягала Жорку. Не могли же немцы просто взять и остановиться. Значит, у них какой-то план. И этот план пугал, ведь Москва совсем недалеко.
Решив отвлечься от страшных мыслей, Жорка решил написать письмо Динке. Это будет уже второе отосланное письмо, ответное письмо от Динки Жорка получил совсем недавно и с огромным интересом залпом прочитал. Динка писала, что устроилась на аэродроме, встретила там своих старых знакомых, и уже сделала пять боевых вылетов за день. Было видно, что письмо было написано наскоро, уставшей рукой, и Жорке только и осталось размышлять, как тяжело для такой хрупкой девушки пять боевых вылетов в день со всеми возможными перегрузками. Жорка, будто хвастаясь, сообщил, что теперь он ротный, и, вспомнив фразу Динки при их расставании, сказал, что теперь-то проживёт больше, чем три дня. Написал, что он хорошо питается, каждый день читает присланные в часть газеты и ищет там подвиги наших лётчиков, надеясь увидеть там Динку. Грузить её своими тревогами насчёт долгого затишья он не стал, да и цензура может не пропустить, поэтому Жорка быстро завернул письмо треугольником и отнёс в почту.