Нефритовая шпилька

Возможно, стоило попрощаться и сесть наконец в одну из лодок, нетерпеливо покачивающихся у причала. Возможно, было бы куда лучше промолчать, пропустить мимо ушей эти слова. Но все давно пошло гулем под лодочным днищем, так что вместо этого Вэй Усянь раскрыл рот и задал вопрос, которого ждал от него Лань Сичэнь. А услышав ответ, дрожащим голосом переспросил, словно надеясь, что ошибся: — То есть, она… правда принадлежала вашей матери? Но… зачем он отдал ее мне?! Разрозненные детали этой замысловатой мозаики никак не желали собираться воедино. Лань Чжань не казался ему тем, кто будет разбрасываться дорогими им с братом вещами, тем более, почти семейными реликвиями. Лань Ванцзи мало говорил о родителях, но из того, что Вэй Усянь знал, любому стало бы очевидно — память о них, неверная, призрачная, занимала особый уголок в неприступном сердце Ханьгуан-цзюня. Отдавать Вэй Усяню шпильку матери, причем не какую-нибудь обычную, каких много у любой девушки, а такую, которую сразу же узнал Лань Сичэнь — не слишком ли это неразумно и подозрительно? — Я не верил в это всерьез, — тихо признался Лань Сичэнь, словно подозревая, какую бурю эмоций и мыслей подняли его речи, и великодушно предоставляя собеседнику время для размышлений, — но возможно, Ванцзи и впрямь сбежал намеренно… — Нет. — Эта непоколебимая твердость в голосе стала неожиданностью даже для самого Вэй Усяня. С чего бы, что на него нашло?.. Он поспешил смягчить грубость объяснением, однако, не менее решительным: — Лань Чжань не мог так поступить. Я в это не верю. Лань Сичэнь улыбнулся, и на его лице, столь похожем на лицо брата и в то же время совершенно отличном, словно выглянуло солнце, прогнав прочь тени тяжелых раздумий. — Ванцзи очень повезло иметь такого друга, как вы, молодой господин Вэй, — мягко сказал он, почему-то опустив глаза на мерно бьющиеся о сваи зеленоватые воды. Озеро как будто потемнело под его взглядом. Невольно и совершенно не к месту Вэй Усянь подумал, что Два Нефрита клана Лань и впрямь несравненны — Лань Ванцзи небось сможет заморозить пламя, если захочет, а Лань Сичэнь будто способен подчинить себе любую глубину, и никто не знает, что таится за прозрачным взглядом первого, и никому не узнать, опасны ли темные тихие омуты глаз второго. — Если и так, то не меньше, чем с братом. Вэй Усянь вернул любезность главе Лань, но при этом был уверен и в правдивости своих слов. Где-то на заднем плане шумел изнывающий от жажды Юньмэнь, и простирающиеся вдаль реки да озера вторили ему незаметным для слуха смертного, знакомым лишь небожителям шипением испарений. После такой жары всегда случается дождь, когда спелые сизые тучи гроздьями срываются с небес, чтобы восполнить природный баланс на земле. Есть равновесие света и тьмы. Есть — жизни и смерти. Счастья и страха, любви и ненависти. Страсти и безразличия. Есть Лань Ванцзи и есть Вэй Усянь. Но кто на какой стороне? И так уж ли важно ее иметь? — Учитель Вэй! — позвал кто-то из юньмэнцев в грозовых фиолетовых одеждах. Вечно холодные Лани, степенно помогающие им подготовиться к отплытию, с их облаками и летящими тканями снова напомнили Вэй Усяню о летней жаре. Он махнул рукой — мол, сейчас. Неожиданно Лань Сичэнь проговорил, будто надеясь успеть, пока собеседник не отплыл от берега: — Вы, конечно, не знаете… да и откуда? Но эта шпилька была подарком отца его невесте… Вэй Усянь замер. — Я верну ее в клан Лань, как только мы… найдем Лань Чжаня, и он… Что «он», скажет, что не против, даст свое разрешение? Звучало глупо, но пока что единственным, в чем Вэй Усянь был уверен, было предположение, что если это подарок, возвращать его без ведома дарителя неправильно. — Я не об этом, — возразил Лань Сичэнь, и Вэй Усянь подумал, что никогда не видел на его лице столь горькой усмешки. — Это не лучший талисман, он может принести несчастье. Вещь мертвеца, конечно, могла нести в себе негативную энергию, но ведь госпожа Лань же не?.. — Почему? — Вэй Усянь не смог удержаться от вопроса. В своей жизни он зачаровал столько любопытных вещей, а разобрал или нейтрализовал еще больше — древние артефакты, проклятые предметы, заклинательское оружие и, конечно, вещи мертвецов, мечтавших о мести или погибших жуткой смертью. Не случайно существует поверье, предостерегающее живых от владения бренным скарбом мертвых. Но причем здесь свадебная шпилька госпожи Лань, которая достойно и со всеми почестями хранится в семействе Лань в окружении защитных печатей и очищающих мелодий? Или все дело в том, что теперь по непонятной оплошности она досталась ему, Вэй Усяню, вместо будущей госпожи Лань? Лань Сичэнь будто колебался, прежде чем наконец спросить: — Что вы знаете о наших с Ванцзи отце и матери? Вэй Усянь постарался вспомнить все, что не было досужими домыслами да слухами. А те ходили самые разные, вплоть до того, что госпожи Лань никогда не существовало, а неспособный возлечь с кем-либо на ложе Цинхэн-цзюнь заставил Лань Цижэня втайне завести наложницу, чтобы не прерывать нить наследования — что было совершенно нелогично, потому что дети учителя Ланя вполне могли стать прямыми наследниками и без подобных ухищрений, а сам он, можно сказать, исполнял обязанности главы клана, еще когда их с Цзян Чэном и Лань Ванцзи поколение училось в Гусу. Вот почему Вэй Усянь никогда не доверял чужим россказням и не расстраивался, услышав новые истории о себе самом. — Только то, что мне говорил Лань Чжань. Что ваша матушка скончалась, когда вы оба были еще детьми, а отец, убитый горем, с тех пор ушел в добровольное уединение, отрешившись от мира и его суеты. Лань Сичэнь коротко кивнул. Он по-прежнему избегал смотреть Вэй Усяню в глаза, предпочитая водную гладь и дальний берег, словно выискивая затаившихся там врагов: — Такова официальная версия. — И подарок Цинхэн-цзюня на брачную церемонию действительно демонстрирует всю глубину его чувств, — ободряюще улыбнулся Вэй Усянь, вспомнив изысканность отделки и богатую инкрустацию нефритовой шпильки. Ему казалось, что эти слова порадуют Лань Сичэня, хоть немного поднимут ему настроение. И без несчастной шпильки и призраков прошлого ему, должно быть, нелегко — если бы пропал Цзян Чэн, Вэй Усянь бы не знал, куда ему деться, а ведь они лишь братья по духу, не по крови, что бы там ни говорили за спиной. И потом, разве отметить то, как сильно родители любили друг друга, не приятная похвала для любого ребенка, невзирая на его возраст и статус? Однако глава Лань, вопреки его ожиданиям, вновь оказался во власти необъяснимой печали: — Отец действительно был убит горем до последнего дня. Именно таким его помню и я, и Ванцзи. Но по правде сказать… по словам дяди и старейшин… — помялся глава Лань, прежде чем продолжить, — наша мать не разделяла его чувств в полной мере. «Возможно, таким дорогим и изысканным подарком он стремился вызвать ее расположение», так и повисло в воздухе предположение, невысказанное обоими. Каково расти прославленными Нефритами клана и при этом слышать подобное о покойной матери и вечно отсутствующем отце? — Пора отправляться, — их и без того замершую беседу прервал мягкий голос. Это был Сяо Синчэнь, он подошел на почтительное расстояние, но Вэй Усянь все равно вздрогнул, и опасение, что кто-то мог услышать хотя бы часть столь откровенного не только для Ланей, но даже для юньмэньца разговора, на миг заставило его похолодеть. — Д-да, конечно, — он с трудом отстранился от перил, окаймляющих пристань, и Лань Сичэнь глянул ему вслед, немедленно превращаясь в того главу Ланя, какого знали все, добросердечного и открытого с виду. В того, кому совершенно нечего скрывать. — Желаю вам удачи в поисках, — чинно поклонился Лань Сичэнь, провожая юньмэнцев и Сяо Синчэня в путь. Вэй Усянь в ответ пробормотал что-то в том же духе и спрыгнул в ближайшую лодку. На таких они с Цзян Чэном и их шицзе охотились за лотосами в детстве — маневренные и небольшие, такие суденышки казались уделом неудачливых рыбаков, однако по многим параметрам опережали более грузоподъемные, но неповоротливые джонки или украшенные флагами сампаны. Хотелось поскорее оказаться прямо посреди озера, там, где со всех сторон тебя защищает от наступающей невыносимой суши надежная изменчивая толща воды. Там, где он, Вэй Усянь, возможно, наконец найдет того, кого ищет. Где, вероятно, ждет его Лань Чжань. — Отчаливаем, — послышалось со всех сторон, и лодки всех видов и форм, известных берегам Юньмэна, под пристальным задумчивым взглядом главы Лань в окружении подчиненных устремились прочь. Вэй Усяня охватило лихорадочное возбуждение погони, но сам не зная, почему, он был в полнейшем смятении. Ведь Лань Сичэнь не рассказал ему ничего, что способно было бы бросить тень на клан Лань. Супруга главы клана не была влюблена в своего мужа без памяти — ну так подобное вовсе не было исключением из правил. И сам Вэй Усянь вырос бок о бок с детьми такого договорного брака, который тем не менее был исполнен уважения и привязанности, пусть и лишен любви. А брак Цинхэн-цзюня и госпожи Лань хотя бы расцветили вспышки искренних чувств — пусть лишь со стороны супруга, пусть мимолетно, но зато столь ярко… Вэй Усянь вспомнил подаренное (скорее, украденное?) украшение, то, как оно лежало в его руках, как смотрелось в волосах, переливаясь на солнце, отражая восторг смотрящего. Разве этот вариант не лучше как минимум в половину? И все-таки он понимал, что Лань Сичэнь был на удивление откровенен с ним. Знал ли историю невзаимной любви и потери бывшего главы клана Лань кто-то из чужаков до сего дня? Если подумать, шпилька была слишком изящна и даже роскошна для мужской — и как ему не пришло это в голову раньше? С другой стороны, так мог сказать лишь тот, кто знаком с аскетизмом мужчин клана Лань — а вот какой-нибудь молодой щеголь Цзинь легко посчитал бы такую шпильку невзрачной и слишком простой. И все же, все же! Досадуя на себя, Вэй Усянь отобрал у ученика весло, приказав глядеть в оба, а сам сел править лодкой, надеясь отвлечься от тяжелых дум. Пару раз он порывался поднять руку и запустить ее в прическу — подаренная Лань Ванцзи шпилька будто все еще была в волосах, кололась, напоминая о себе, возмущенно и требовательно осуждая выбор и своего новоиспеченного владельца. И все же, мог ли Лань Чжань подарить подобную вещь ему, Вэй Усяню, случайно или по незнанию? Нет, говорило ему неверное отражение на воде. Образ кого-то с тяжелым взглядом, откликающегося на «учитель Вэй», приказывающего проверить тот берег или эти заросли камыша, направляющего искателей ци и изредка попадающихся на пути речных гулей вперед: искателей с хорошим владением духовными силами — ощутить поблизости другого заклинателя, а гулей — на поиски живой и притягательной энергии ян. Он давно не использовал темную энергию, но нечисть достойного уровня повиновалась ему и безо всяких дополнительных усилий — другое дело, что наткнуться на такую случайно бывало непросто, особенно на суше. Если вспомнить, реакция на него мертвецов очень настораживала праведных Ланей, с которыми он отправлялся на поиски раньше… Но юньмэнские заклинатели давно его знали и не раз сражались бок о бок с «тем самым» основателем Темного Пути. Не будь они столь же сосредоточены и напряжены сейчас, как он сам, гулям бы уже досталось — кто-то со смехом бросился бы наперегонки, чуть не опрокинув лодку, кто-то наверняка поставил бы на товарищей или на нечисть, и нашелся бы хоть один, кто на спор принялся ловить гуля голыми руками, прыгнув в воду под пение брызг и скрип весел. В Пристани Лотоса его не боялись и не осуждали, по крайней мере, в открытую, а со многими он считал себя дружным. А в Облачных Глубинах? Там его, должно быть, ненавидели, пусть даже правила запрещают обсуждать других людей за глаза. Разве такие, как он, достойны называться «людьми», а не темными тварями? И как же часто Лань Ванцзи, должно быть, приходилось выслушивать нравоучения или сплетни о порочной натуре Вэй Усяня, о его нечистых помыслах, о замаранной душе?.. — Вэй Ин, — позвал тихий невесомый голос, ласковый, точно ветер. Небо ненадолго вновь появилось перед его затуманенным думами взглядом. На нем не было туч, оно не хмурилось, глядя вниз на недостойного Вэй Усяня. — Шишу, — послушно отозвался он, вздохнув так, будто с плеч упал и скрылся на дне какой-то тяжкий груз. Хотя бы одной своей частью. — Что-то нашел? Легкий на подъем Сяо Синчэнь оказался почти во главе процессии утлых лодочек, тогда как Вэй Усянь ее замыкал — чтобы точно не упустить ни одной кувшинки, ни единого куста позади. Но сейчас даочжан как бы между прочим поравнялся с последней из лодок, видимо, решив проведать его, и Вэй Усянь был благодарен за это. — Как ты? — с видимым сожалением в каждом своем движении и жесте спросил Сяо Синчэнь, как отвечая вопросом на вопрос, чтобы не произносить болезненное, пусть и очевидное «нет». Вэй Усянь всегда любил чуточку преувеличить и немножко пострадать напоказ. Ему нравилось ощущать чужую заботу и внимание, он отдавал себе в том отчет, но ничего не мог с собой поделать. Однако он поступал так лишь в обычных бытовых ситуациях — промок до нитки и не захватил греющего талисмана, не нашлось желаемого фрукта на рынке, отшила хорошенькая девушка, или как тогда, когда на ночной охоте в Юньпине они с Сун Ланем вместо ожидающего их в винной лавке Сяо Синчэня наткнулись на яогуая в облике гигантского пса, и пришлось удирать со всех ног, забаррикадировавшись в местном храме. В серьезных же случаях… Вэй Усянь поступал как все перед своим страхом. Прятался, запираясь на все замки, и убегал. Не хотел чувствовать себя жалким, наверное. Пытался показать самому себе, что способен справиться с чем угодно — или хотя бы с этим. Что может обойтись без чужой помощи, которую так приятно было принимать не всерьез! — Нормально, — ровно сказал он, глядя прямо перед собой — там птица пряталась в высокой осоке. И почему все пристают к нему, не он же пропал! И не его брат или сват — кстати, исчезни на пару-тройку дней павлин, он был бы совсем не против, да только шицзе была бы опечалена. Или… неужели по нему так сильно заметно, что он взволнован, что не находит себе места? Что Лань Чжань небезразличен ему больше, чем должно? Вздохнув, Сяо Синчэнь неспеша принялся искать что-то в рукаве и наконец протянул какой-то сверток. Вэй Усянь широко распахнул глаза: — Не верю, шишу! — В его руках оказалась лепешка, любимое уличное лакомство. Такие готовили и продавали прямо на юньмэнском причале. Правда, их отряд отплывал в Пристани Лотоса, а не в городе. Но лепешка все еще хранила тепло печи. — Неужели ты… В горле почему-то встал комок, Вэй Усяню вдруг показалось, что ему нечем дышать, но он не мог понять, отчего так. Он просто смотрел на лепешку в промасленной бумаге, не находя слов. Ему было ясно как день: шишу не ходил в свои покои перед отбытием, а завернул в город и купил это. Хоть они и поели, пока обменивались новостями в тени под навесом. Хоть и не стоило. А Сяо Синчэнь неуверенно пояснил, катая в пальцах любимую подвеску на шее: — Я подумал, мы проголодаемся, а на пустой желудок все кажется мрачнее, чем есть. Нам всем нужны силы, не так ли? Он сказал «мы» и «всем», но значило это «тебе». Вэй Усянь с трудом оторвал взгляд от свертка и без слов предложил своему шишу разделить трапезу, но тот ласково покачал головой. «Это же для тебя, тупица», — пробурчал внутренний голос, подозрительно похожий на злого с голодухи Цзян Чэна. Вэй Усянь понимающе кивнул, но есть не стал, а спрятал подарок в рукав. — Если найдем Лань Чжаня, силы понадобятся ему… — неловко признался он, чувствуя, что краснеет. Правда, Сяо Синчэню никогда не нужно было ничего объяснять, он лишь улыбнулся и легко оттолкнулся от борта его лодки веслом. — Когда мы найдем Лань Ванцзи, мне придется рассказать ему об этом. Он будет рад, и даже ты меня не остановишь, — пригрозил Сяо Синчэнь, стремительно вырываясь вперед вместе со своим напарником-юньмэнцем, усердно притворяющимся, будто не слышал их разговор. А Сяо Синчэня словно что-то жутко рассмешило, и он изо всех сил старался сдержать смех. Вэй Усянь подумал, что сейчас эта его веселость совсем некстати. И что значило «он будет рад»? Окликать шишу он не стал — вот еще, обращать внимание на его загадки значило потворствовать его настроению, а у самого Вэй Усяня оно было ни рыба, ни… В небе засияли чьи-то мечи — трое заклинателей в желтых точно солнечные лучи одеждах летели, судя по всему, в Ланьлин, и Вэй Усянь подумал о Вэнь Цин, тоже отправившейся на поиски. Если хочешь разобраться в случившемся, нужно восстановить цепь событий — об этом знал любой заклинатель, когда-либо работавший «в полях», помогающий людям разбираться с нечистью, упокаивающий особо опасных для живых тварей по чьему-то заказу или просьбе. Вэй Усяню казалось, что он не может больше думать, сознание перегрузило, как дырявую плоскодонку под весом улова во время нереста: вот-вот жидкость затопит борта, и все пойдет ко дну. К счастью, плеск воды словно думал за него, нежно направляя течение мыслей в нужное русло. Успокаивая разум, помогая размышлять неудержимым потоком без каких-либо подводных камней. Вот Лань Ванцзи узнает, что ему сосватали невесту (а может, это невеста сосватала его? С Вэнь Цин станется!). Вот встает и уходит — он не согласен на подобный брак. Что случилось потом, не ясно, но затем он оказывается в Пристани Лотоса — и говорит Вэй Усяню, что скоро женится. Значит, смирился с судьбой? Готов подчиниться воле дяди и уважаемых родственников? Оказывается в Юньмэне с любопытной курильницей и нефритовой шпилькой в бездонном рукаве… и не простой шпилькой. Той, что по всем признакам должна была достаться его невесте — как первой госпоже Лань нового поколения, раз уж Лань Сичэнь пока не думает о свадьбе. Глава Вэнь была достойной партией, обладала прославленной родословной, да и сама заслужила славу не намного худшую, чем Ханьгуан-цзюнь. Он всегда был там, где требовалась помощь — а за помощью к ней стекались со всех сторон Поднебесной, и пожалуй, даже небожители не гнушались обратиться к знаменитой Вэнь Цин. Вэй Усянь мог лишь недоумевать, почему Лань Ванцзи столь уверенно не посчитал ее той, с кем его должна связать судьба, — разве что в приступе свойственной Ланям сдержанности решил, что ее недостоин? А вот с этим смириться точно было невозможно, и Вэй Усянь от негодования пребольно пнул деревянную дощечку напротив себя, служившую скамьей — ведь Лань Чжань, он… самый лучший! И добрый, и честный, самоотверженный! Он умен и талантлив, невообразимо прекрасен, он… Эпитеты сами собой толкались в нёбо, пытаясь заполучить себе устную форму, и Вэй Усянь не сразу осознал, что совершенно бесстыдно нахваливает Лань Ванцзи перед самим же собой — к счастью, не вслух. Услышь кто-нибудь подобное, и его без того спорной репутации грозило бы новое звание «отрезанного рукава». Которым он, кажется, не был… а может, и был… Вэй Усянь ощутил, как щеки заливает краска, и не мог понять, что это — стыд при воспоминании о его странных снах или же жгучее желание увидеть их снова. Если бы только Лань Чжань и в реальности разделял его чувства, а не сбежал после того злосчастного поцелуя и не пропал неизвестно где, словно Ушансе-цзунь проклял его одним только прикосновением… Прикосновения Лань Чжаня, бережные, обжигающие. Его тяжелые густые волосы, закрывающие лицо. Его губы, то осторожные, то неумолимые. Его скулы, его кожа, его руки, его глаза. Какие у него глаза — внимательные, холодные, палящие, затуманенные чужим дыханием! Никто и никогда не сможет смотреть так же, и Вэй Усянь не позволит никому смотреть так на себя. Похоже, что ни одной живой душе не сравниться с Ханьгуан-цзюнем. И если тот женится, Вэй Усяню придется принять обет безбрачия и стать даосом, а затем обрести мучительное бессмертие, не иначе. Невозможно так же любить кого-то другого. Разве что перевернув тело наизнанку или заключив союз с хули-цзин. Кто сможет касаться так же, как Лань Чжань? Целовать так же, как Лань Чжань? Ласкать так же, любить, шептать его имя? Пусть тот Лань Чжань и не был реальным. Пусть почти ничего из этого никогда и не произойдет — Вэй Усянь-то будет помнить, будто оно было, и он не сможет забыть. Боги, подумал Вэй Усянь, пожалуйста, укажите мне дорогу к нему. Лань Чжань, прошу тебя, найдись, вернись, не ко мне, так к кому-нибудь другому — это неважно. Отныне все неважно, кроме этого знания. Знания о том, как сильно… — Учитель Вэй, — послышалось вдруг, и Вэй Усянь встрепенулся, открывая глаза. Он что, умудрился задремать, убаюканный качкой, и кто-то даже посмел накрыть его походным плащом?! — Учитель Вэй, Лань Цзинъи сказал, что нам стоит вернуться до заката, если ничего не найдем. У Ланей есть какой-то новый план. Мы… Говорящий осекся, и Вэй Усянь вскочил, ошалело оглядывая лодки. Все верно. Они ничего не нашли. Ни зацепки, ни обрывка налобной ленты, ни призрачного следа духовной энергии. И теперь все смотрели на него в ожидании. Как будто он знает, что делать! — Возвращаемся в Пристань Лотоса, — сухо согласился он наконец, всматриваясь в покрытый дымкой горизонт. Он знал это место, здесь совсем недолго проходила водная граница между Юньмэном и Гусу. Дальше плыть было бессмысленно — посты заметили бы, спустись что вниз по течению… — Но по пути так же смотрим в оба, — приказал он. Кто знает, вдруг они что-то упустили? Или что-то появится уже следом за ними? Заклинатели достали талисманы ускорения из рукавов, прикрепили на лодки, намочив киноварные знаки, и вот за деревьями мелькнули скалы, безымянные строения, затем и деревушки, лотосовые озера, тут и там — медленно разгорающиеся огни. — Уже темнеет. — Вэй Усянь так старался не моргать, вглядываясь в песчаные берега, что в глазах и впрямь словно тушили лампы, а затем зажигали вновь. — Лани не станут ничего делать без нас, — уверенно проговорил всегда жизнерадостный Дун Сянь, один из талантливых молодых юньмэнцев, оказавшийся в соседней лодке после того, как его собственная загорелась от неверного талисмана — он отвлекся на оклик и перепутал ускоряющий со взрывающим. Но обычно он был не так уж плох. — Не станут ведь? — подумав, переспросил он уже не так твердо. — Мы успеем, — Вэй Усяню хотелось, чтобы голос его не подводил, но нигде не было ни единого признака Лань Чжаня, и скоро — новая ночь, с которой он не справится… А сам Лань Чжань? Закусив губу с досады, Вэй Усянь в сердцах решил, что Лань Ванцзи даст знак, если он в порядке. Если даже его брат полагает, что он мог сбежать сам и с ним все хорошо — Лань Ванцзи обязательно не оставит Вэй Усяня в неведении надолго. Но если он все-таки рискнет подать этот самый знак, Вэй Усянь лично его выследит и изобьет пуще горного цзяго в период гона — в отместку за эти безумные дни, а народная молва утверждает, что мстить Ушансе-цзунь умеет. Как ни крути, ситуация патовая. Подгонял не только страх, но и надежда. Что сейчас они пристанут к берегу, и навстречу им с лучезарными улыбками, освежающим арбузом на блюде и в роскошных брачных одеждах выйдет вся честная компания во главе с виновником торжества собственной персоной — потрепанным, возможно даже, раненным Лань Ванцзи — что, в первый раз, что ли? — но живым. И тот глянет на Вэй Усяня так, что защемит сердце, а затем вскочит на Бичэнь и улетит на свою свадьбу в ближайший Илин, так сильно молодым будет невтерпеж опробовать уроки Ушансе-цзуня на практике. А Вэй Усянь, конечно, уступит дорогу, ни словом не заикнется и будет счастлив за них, таких хороших, наконец заслуживших счастье (а уж в том, что Лань Ванцзи составит счастье кому угодно, Вэй Усянь почему-то не сомневался ни секунды). И да, это было бы проще, чем… всё прочее. Чем врать себе и другим. Чем сказать правду. Он наврался за свою жизнь порядочно, скрывал, обманывал, недоговаривал, строил несбыточные иллюзии. Но так и не научился верить в свою ложь сам. И когда они оказались достаточно близко к Пристани Лотоса, чтобы заглянуть на юньмэнские улочки, в сияющие окна домов, в груди у Вэй Усяня отчаянно забилось в грудную клетку — площадка у воды, выходящая к мосткам одним своим боком, а другим упираясь в заводь прямо у окон Озерного павильона, та, на которой частенько устраивали традиционные посиделки по поводам и без, сияла отнюдь не обычными фонарями. Фигурки в белом и фиолетовом что-то устраивали — загорались печати, чертились магические поля, устанавливались флаги на длинных остроконечных деревяшках. Что-то происходило на том берегу. — Наконец-то нашелся! — не сдержался Вэй Усянь, кивнув на необычную суету. Похоже, Вэнь Цин-таки выследила своего будущего супруга. — Лань Чжань, гуй тебя подери! Ха, я выпью все запасы вина во всем Юньмэне в честь такого праздника — это надо отметить! — Это… должно быть, Лани готовят свой запасной план, — извиняющимся тоном проговорил Ли Сяолун, герой сражения за Юньпин, который обычно относился к личным помощникам (считай, страже) Цзян Чэна, но сегодня почему-то отсиживал массивный круп напротив Вэй Усяня, держа в руках весло. Остаток пути — всего ничего — провели молча. Должно быть, и в могиле бывает оживленнее — уж Вэй Усяню-то не знать. *** Течение не позволило пристать к тому самому берегу, а на знакомом причале их уже ждали ученики из числа тех, кто остался в Пристани Лотоса — поделившись последними новостями, дав полчаса на то, чтобы привести себя в порядок, и не дав возможности выбора. Кланы Лань и Вэнь совместными усилиями изучили весь путь из Юньмэна в Гусу — вдоль и поперек. У целителей Вэней были свои методики отслеживания духовной энергии по похожему образцу. Изучив течение ци в меридианах Лань Сичэня, они принялись за работу, но в процессе выяснилось, что это требовало использования сложных и трудоемких печатей. Так что сейчас Вэнь Цин находилась в медитации для восстановления сил — Вэни приложили все свое мастерство, но Лань Ванцзи словно провалился сквозь землю. Кроме того, днем глава Цзинь прислал лучших заклинательских псов, способных учуять, что подают на завтрак в Башне Кои, сидя на юньмэнской псарне, так что глава Цзян тоже не сидел сложа руки и до самого вечера исследовал оба берега и окрестности — стало понятно только, что Лань Ванцзи действительно летел на мече, но почему-то собаки никак не желали брать след. Хорошим во всем этом было то, что его не могли отыскать не только живым, но и мертвым. — Я впервые за долгое время вижу, чтобы сестра была в таком… тупике, — одним из тех, кто вызвался встретить отряд Вэй Усяня, был Вэнь Нин. Несмотря на навалившуюся внезапно тяжким грузом усталость — словно сейчас колени подогнутся, и он упадет на землю совсем без сил, — и неистовое желание, чтобы поиски увенчались успехом, Вэй Усянь вдруг ощутил подленькое злорадство от мысли, что «даже» всесильная Старейшина Илина Вэнь Цин не знает ответа на загадку, в разгадке которой пока терпел сокрушительное поражение этот недостойный Ушансе-цзунь. Ощутил и мысленно отвесил себе пощечину — это надо же так испортиться, износиться душой и телом всего за несколько дней! — Тогда давай ее навестим, — сказал он, радуясь, как озарилось лицо Вэнь Нина. Вэнь Цин не была ни всесильной, ни ненавистной ему. Ее сосредоточенные черты казались острее, как будто можно осунуться за полдня, тем более, будучи талантливой целительницей. Она и еще несколько Вэней сидели в кругу замысловатых печатей в дальнем павильоне, не зажигая огней и почти не дыша. Вэй Усянь, разглядывая вязь сияющих в вечерних сумерках символов, невольно им посочувствовал. — Вместе вы наверняка что-нибудь придумаете, — неуверенно проговорил ее брат. Тут ресницы Вэнь Цин дрогнули, и она невозмутимо подняла глаза на вошедших — так, что столкнулась со взглядом Вэй Усяня. Она изучающе глянула, помолчала, а затем спросила: — Вы уже отдохнули, молодой господин Вэй? Да от чего ему отдыхать — он же ничего не сделал! Вэй Усянь мотнул головой — Вэнь Нин тоже пытался заставить его хоть ненадолго зайти к себе, что-то говоря про опасность перетруждаться и нарушенном течении ци, но что он там у себя не видел, незаправленную кровать или валяющийся под нею Суйбянь?.. От мыслей про кровать Вэй Усяня точно опалила жаровня — днем ему точно не сменяли постель, без спроса никому не разрешалось входить в спальню Ушансе-цзуня. Интересно, пахли ли одеяла Лань Чжанем так, как казалось вчера? И сможет ли он уснуть на грязных простынях? Вспомнив, в чем они были, он чуть не заскулил в голос. Еще одна невыносимая ночь в жарком Юньмэне — и он попросту сойдет с ума. — Как чувствуют себя целители и глава Вэнь? — Лань Сичэнь подошел к ним незаметно, а может, единственным, кто не почувствовал его приближения, был встревоженный Вэй Усянь. Да, он явно не в форме. И что с того? Присутствующие, помимо медитирующих точно статуи недвижимо Вэней, обменялись беглыми приветствиями — в конце концов, теперь не до формальностей. — Благодарю за беспокойство, глава Лань, — кивнула Вэнь Цин, резко поднимаясь на ноги. Вслед за ней еще парочка заклинателей Вэней открыли глаза. — Неужели ничего не обнаружили? — Вэй Усянь наконец-то смог высказать мучающий его с момента возвращения в Пристань Лотоса вопрос, переводя мятущийся взгляд с нахмуренной Вэнь Цин на непривычно бесстрастного Лань Сичэня. Таким он казался еще больше похожим на брата и его знаменитое ледяное спокойствие. Нет, Лань Чжань не позволил бы ничему с собой случиться… не позволил бы, повторил про себя Вэй Усянь, глотая тревогу. И Лань Сичэнь, и Вэнь Цин промолчали. Вэй Усянь безотчетно сжал кулаки, не видя перед собой ни клановых одежд, ни извиняющейся улыбки Вэнь Нина. В павильон неожиданно залетел ветер, взъерошил длинные волосы, приподнял расшитые юньмэнским узором занавеси и вновь растворился в мягком вечернем воздухе, оставив его густым, вязким, неподвижным. Безжизненным. — И в чем заключается ваш запасной план, глава Лань? — голос прозвучал незнакомо, будто издалека, но Вэй Усянь его все-таки узнал — говорил он сам. Плечо словно объяло пламя, но он не сразу понял: кажется, Вэнь Нин коснулся его горячей ладонью. Лань Сичэнь переглянулся с Вэнь Цин, та хотела что-то сказать, но глава Лань начал первым: — Когда приготовления будут завершены, мы вас позовем. Приходите к воде, молодой господин Вэй. — А пока что я настоятельно рекомендую вам отдохнуть, — перехватила инициативу Вэнь Цин, вызвав тень улыбки у главы Лань. — Ночью нам всем будет не до сна, так что можно даже немного поспать… А-Нин проводит вас к себе. — И кивнула брату. Этот повелительный лекарский тон совершенно не терпел возражений, так что Вэй Усянь невольно опешил. И только когда Лань Сичэнь скрылся за ближайшим поворотом у распахнутых дверей, он нашел в себе решимость возразить. Однако его не стали слушать: — Ну хоть умыться да переодеться вам не помешает? — Вэнь Цин вновь критически оглядела его с головы до ног, и Вэй Усянь почти что с ужасом осознал, что выглядит, должно быть, неважно. А рядом с ней, по-прежнему собранной, стройной, притягивающей взгляд, он с досадой ощутил себя отчитанным за глупую шалость ребенком. — Сегодня так жарко, — встрял невесомо поддерживающий его под локоть Вэнь Нин. — А вы наверняка устали за день. Я попрошу кого-нибудь принести вам воды, чтобы принять ванну. Пойдемте. И Вэй Усянь сдался. Ему показалось, что все вокруг относятся к нему слишком осторожно. Неужели он похож на того, кто вот-вот сорвется, кто может закатить сцену? Конечно, разгадка была в другом. Вэнь Цин и Вэнь Нин знали, что он — обычный человек, не заклинатель в полной мере. Темная энергия давала ему возможность сражаться и побеждать, но она не могла поддерживать тело и дух так, как светлая. К счастью для себя, он всегда был выносливее прочих, и видимо, это не зависело от золотого ядра. Но у всех бывает предел. Особенно у не совершенствующихся. Заботливые горячие ладони Вэнь Нина, бережно придерживающие его за руку, говорили сами за себя. И Вэй Усяня затопила вина, соленая, как пот и слезы, жгущая глаза и наполняющая собой рот — просто за то, что его приходится упрашивать. Что беспокоятся теперь о нем, а не о том, о ком действительно стоит. Неужели он так жалок? Он сам взял купель — не заставлять же служанок таскать ее через полпавильона. Вэнь Нин оставил его около спальни, пожелав приятного вечера, а затем попрощался и ушел обратно к сестре: — Постарайтесь отдохнуть и немного поспать, молодой господин Вэй. Вэй Усянь не сводил глаз с его фигуры, пока та не исчезла из виду, а затем тщательно прикрыл за собой дверь. Оглядев комнату, он вздохнул. Перспектива оказаться в хлипкой бочке, точно рыба в сети, совсем не радовала. Подождав немного, Вэй Усянь выскользнул на улицу. Пристань Лотоса бурлила жизнью, словно горячий источник, но как настоящий юньмэнец, он знал все лазейки и переходы, все узкие тропки, заканчивающиеся одинокими причалами. Быстро стащив с себя все, кроме нижних штанов, даже ленту в волосах, Вэй Усянь нырнул в озерную гладь. Вода оказалась теплой как парное молоко, а еще она ждала его. Весь день она впитывала его страхи, отражала сомнения на лице, питалась приглушенными голосами и шепотом за спиной. И вынырнув, по обыкновению не сразу, а лишь когда воздуха в легких совсем не осталось, а ци подтолкнула к поверхности, он наконец ощутил спокойствие, которого так не хватало с самого утра — нет, в этой воде его не было, она бы не утаила такого секрета теперь, только не от него. Лань Ванцзи был где угодно, но не в юньмэнских озерах, теперь Вэй Усянь почему-то был в этом абсолютно уверен. Вдохнув полной грудью, он тихонько засмеялся, держась на воде широкими, уверенными движениями рук — сил сдерживать радость не было. Вода очищает. Вода лечит. Обратитесь к воде в трудную пору — она поможет вам, своим детям. Так говорил дядя Цзян. Госпожа Юй не любила такие разговоры — в самом деле, ей повиновалась молния, умещающаяся в ладони, а ее супруг меж тем разглагольствует о какой-то мифической силе воды. В народе ходили всякие легенды, сказки — о них Цзян Чэн и Вэй Усянь наслушались во время Низвержения Солнца, потому что выходцы из Юньмэна порой заговорщицки спрашивали, не владеет ли случаем молодой глава Цзян какими-нибудь особыми способностями, — но никто из реальных, невымышленных Цзянов не умел приручать озера. Управление стихиями в этой семье целиком и полностью лежало на узких угловатых плечах госпожи Юй. Теперь Вэй Усянь отчего-то понял слова дяди Цзяна, наконец-то понял. Мягкая журчащая речь, плавная поступь, глубокие мысли. Покуда в Юньмэне есть Цзян, земли не страдали от наводнений, солнце стояло над лотосовыми угодьями, прогревая воду, и в небесах появлялись тучи, а с ними и молнии, а затем — ливни, а затем — озера, и так по кругу от Ланьлина до Гусу, от Гусу до Илина, от Илина до Цишаня, и до Мэйшаня, и до Цинхэ, и еще дальше. Вновь возвращаясь в Юньмэн. Да вот только он-то, Вэй Усянь, никакой не Цзян… Мокрые ступни оставляли следы на досках. Старый заброшенный причал, ряска у свай, поросшая травой тропа — столько приятных моментов прошлого случилось здесь. Третий шиди однажды подговорил всех сбежать собирать лотосы ночью, отчалили именно отсюда. А госпожа Юй после такого чуть не использовала Цзыдянь прямо на воде, будто та виновата, — шиди-то, может быть, и не прошибло бы, а вот что с рыбами и другими подводными гадами, непонятно. Теперь сокровищница воспоминаний об этом месте пополнилась еще на один такой момент, по-настоящему бесценный. Коснувшись причала рукой, склонившись так, что мокрые волосы мазнули по деревянным перекладинам, Вэй Усянь от всего сердца пожелал, чтобы все оставалось по-прежнему. Чтобы ругаться по пустякам с Цзян Чэном, пышно встречать домой и провожать — тоже домой — улыбчивую шицзе, учить Цзинь Лина кидать камни в воду, чтобы иногда выпивать с глупыми учениками, иногда задирать умных. Чтобы иногда ждать странников в белом, приходящих вместе посидеть в беседке у озера, всегда с трепетом и нетерпением, — особенно того, кто не приходился ему шишу. Если он не может сохранить рядом с собой, удержать, спасти дорогих сердцу людей, на что вообще он годится — разбирать старый заклинательский хлам да тревожить мертвых? Вэй Усянь, с которым когда-то познакомился Лань Ванцзи в Облачных Глубинах, давно исчез, погиб на войне, потерялся в лесах и пустошах. Теперь вместо него был мстительный дух, который свершил месть, но вернуться в адский Диюй не пожелал. Он притворился живым, вновь подружился с Лань Ванцзи, вновь помогал Цзян Чэну, снова смешил свою шицзе, обрел шишу, друзей, обычную жизнь. Но любая душа чувствует себя потерянной, вернувшись после смерти в бренный мир. Возможно, ему снова стоило побывать на могильниках Илина. Обрести там покой после Низвержения Солнца, закончив земные дела и выплатив кровавую дань. Тогда ничего этого бы не случилось. В Пристани Лотоса не взрывались бы лодки и экспериментальные талисманы. В Облачных Глубинах чинно играл бы на гуцине Ханьгуан-цзюнь, Цзэу-цзюнь улыбался бы ему, поглаживая сяо Лебин за поясом, а их дядюшка Лань Цижэнь был бы доволен своими Нефритами. А в Башне Кои за Цзян Яньли теперь присматривал супруг. И все были бы счастливы. Наверное. Вэй Усянь поднял голову и увидел звездное небо, выглядывающее тут и там за пеленой облаков. Все-таки далеко не вся его жизнь была беспросветной, как грозовая ночь. Отнюдь. И Цзян Чэну было бы трудно без него, он точно это знал. Цзян Яньли, госпоже Цзинь, пришлось бы слишком много плакать — а ведь Вэй Усянь ненавидел смотреть на ее слезы, даже когда они были радостными, как на первом дне рождения Цзинь Лина. Вот Цзинь Цзысюань и Лань Цижэнь, пожалуй, не стали бы скучать, но если честно, это он скучал бы по ним. А Сяо Синчэнь, как можно добровольно отказаться от знакомства и приятельства с ним? Не было никого столь же чистого сердцем и верного слову. Сяо Синчэнь, возможно, вполне прожил бы и без Вэй Усяня, но Вэй Усянь не дал ему такого выбора и не собирался менять решение. И еще был Лань Ванцзи, Ханьгуан-цзюнь. Его Лань Чжань. В груди потеплело от этих простых слов, будто спустя столько лет новое золотое ядро забилось под сердцем, разогнало в меридианах ци. Он чувствовал себя живым рядом со всеми этими людьми. А с Лань Чжанем он таковым словно становился. Сердце несдержанно выстукивало безумный ритм, точно никогда не слышало о музыкальном искусстве. Глаза увлажнялись от нежности, губы двигались без мертвецкой скованности. И как он не подмечал этих деталей прежде? Даже просто сопровождая Вэй Усяня, Лань Ванцзи делал мир вокруг осмысленнее, даря ему свежие краски. Просто существуя где-то в горном Гусу, выращивая кроликов и выдавая юным Ланям наказания за нарушение правил клана. Вот почему Вэй Усянь всегда так спешил на совместные ночные охоты. Вот почему он так боялся сближаться с ним, называя товарищем, даже не другом. И пока все не стало серым и безжизненным, не утратило огня, согревающего его душу, надо было сделать первый шаг и спасти Лань Чжаня, как тот спасал его самого каждый день, проведенный вместе. Пусть даже душа развеется от боли, когда тот поблагодарит за заботу, вежливо кивнет и умчится к кому-нибудь на помощь сам. И когда это Ушансе-цзунь, единоличный господин тысячедевого гарема невинных красавиц и полновластный хозяин ужасающей армии нежити (или наоборот?), стал таким чувствительным?.. Выбраться из покоев было несложно, а вот пробраться обратно оказалось тяжелее. Он знал, что за ним еще не посылали, и знал, что никто не заметил отсутствия. Быстро сполоснув волосы в купели с душистым мыльным корнем, взял в руки гребень и вдруг понял, что забыл ленту на берегу. Конечно, можно было взять другую, но мысли сами собой вернулись к шпильке, окутанной множеством гусуланьских тайн, словно выточенной злыми языками, а может даже, украшенной не самоцветами, а слезами прекрасной невесты — впрочем, хоть от счастья, хоть от печали, а слезы всегда остаются лишь соленой водой. Вэй Усянь подошел к столику, за которым целую вечность назад позволил себе невозможное по отношению к Лань Чжаню, и обратил свое внимание на оставленные там подарки. Теперь шпилька в его глазах стала чем-то вроде Чэньцин, не просто предметом или соратником, даже не артефактом, но символом, полным особого значения, и он бережно воткнул ее в прическу, затаив дыхание — будто что-то может случиться от одного только касания. А вот резная коробочка рядом напомнила совсем о другом. Он ведь собирался заняться любопытной вещицей, что таилась в ней в ожидании его открытий, — планировал сделать это сразу, как только Лань Ванцзи покинет Пристань Лотоса. Обычно дорогой гость не задерживался в Юньмэне дольше пары дней — либо он звал отправиться за зовом молвы на то или иное происшествие (буйные духи, лютые мертвецы, загадочные убийства, всякие наглые штуки, досовершенствовавшиеся до чудищ да тварей, даже божественные звери), либо Вэй Усянь в свою очередь утаскивал за собой на ночную охоту его самого, либо Ханьгуан-цзюнь попросту возвращался в Гусу, будто исчерпав свой лимит на жару, болтовню и надоедливую мошкару. В этой коробочке лежала курильница тонкой работы. Кажется, на ней были то ли узоры, то ли символы — Вэй Усянь не смог разобрать. Сейчас ему лишь нужно было чем-то занять руки, пока Лани не закончат свои ритуалы — заснуть все равно было выше его сил. Конечно, стоило бы сначала провести тесты. И конечно, нельзя полагаться на случай, исследуя древние таинственные вещицы. Но ничего плохого же не случится, если всего лишь попробовать использовать курильницу по назначению? Одним прикосновением он активировал защитное поле, начертанное на полу по всей комнате «просто на всякий случай», и поставил курильницу на столик, вооружившись проявляющими талисманами и специальными инструментами для ковки духовных артефактов — если придется срочно разбираться с заключенными в тонком металле узорами заклинаний. Если в предмете есть скрытая темная энергия, талисман тут же ее покажет — а не скрытую темный заклинатель его уровня мог ощутить и сам. С полчаса повертев артефакт в руках и так, и эдак, он вообще не разглядел ничего опасного. На вид, на ощупь, даже (а что?) на вкус — самая обычная курильница, каких полно повсюду. Разве что форма невиданного зверя казалась странной, но в лавках старьевщиков бывают и не такие поделки. Неужели Лань Чжань просто над ним подшутил? А потому, напоследок оглядевшись на дверь и удостоверившись, что все тихо, Вэй Усянь взял палочку благовоний, поднес к огню и осторожно поставил ее в курильницу. ***