Нефритовая шпилька

Вэй Усянь поспешно покинул лодку, даже не подумав ее привязать. Спрыгнув на противоположный берег от залитой светом Пристани Лотоса и оставляя ее позади, он вступил под темные своды спускающихся прямо к воде лесов. Юньмэн славился и речными долинами, и озерными гладями, и конечно, природа не могла не подарить этому краю буйную растительность. Влаголюбивые древесные кроны точно короной венчали красоту юньмэнских вод. Эти леса, там, в своей глубине, разделяли Юньмэн и Гусу. Лишь на небольшом участке, совсем недолго, и его они пересекали не раз, отправляясь в путь или возвращаясь каждый в свой дом. «Вэй Ин, позволь попросить тебя об услуге, — сказал тогда Лань Ванцзи, еще более серьезный и задумчивый, чем обычно. — Не говори пока никому об этом месте. Даже главе Цзян. Сначала… я должен сам его осмотреть.» Прошел целый год. Неужели у того обещания еще не вышел срок? Тогда это казалось обычным делом. У Гусу Лань, как и у всех прочих, были свои секретные техники, включая знаменитые Смертельные Струны, с которыми Вэй Усянь был знаком не понаслышке. Кто знает, как именно предки Лань Чжаня оберегали свои тайны и какими ловушками могли оборудовать храмы, пусть и заброшенные? Тогда Вэй Усянь не задумывался, почему в такой глуши вообще мог появиться храм клана Лань, еще и в стороне от тропы. Но храм позвал его год назад, и он, как последний дурень, пришел на зов. Теперь Вэй Усяню чудилось, что он зовет его вновь. Шептались тени, танцевали стройные деревца, ветки тянулись к нему с объятиями. Лес ожил, встречая заплутавшего ночного путника, готовясь пожрать его без следа… нет, он приветствовал темного заклинателя, самого могущественного из них, прародителя, Основателя. Вэй Усянь мчался сквозь чащу, отчаянно желая не опоздать, надеясь на это всем сердцем, глотая колючий воздух горящими легкими, не останавливаясь ни на миг, и с каждым его шагом в бездне под густыми кронами тьма вокруг становилась все осязаемее и живее, повинуясь смятению его чувств. Мертвецы лесного Юньмэна встречали своего Господина, поднимаясь из-под земляных глубин, ворохов опавшей листвы, из звериных нор и грунтовых вод. Костяные руки, пустые глазницы, истлевшие ткани и плоть, — да, леса это настоящие кладбища, ежегодно хоронящие в себе новые секреты. В какой-то момент, наткнувшись на целую группу маленьких хохочущих скелетов, Вэй Усянь напомнил самому себе никогда не пускать Цзинь Лина в лес одного, хотя бы пока тот не получит взрослое имя… или, на худой конец, ему не подарят, избави духи предков, хорошо тренированного пса. Любой другой при виде подобной сцены наверняка упал бы замертво от страха, но Вэй Усянь, напротив, счел это незапланированное пополнение в отрядах Юньмэн Цзян весьма полезным. Энергия инь, которую восставшие мертвецы копили в себе годами, десятилетиями, даже веками, могла пригодиться ему, чтобы спасти Лань Чжаня. А он должен (и никаких «если»!), просто обязан это сделать! Лань Чжань так долго ждал его. Он не может заставлять его ждать дольше. «Дождись меня, Лань Чжань! — подгонял он себя, и от его шепота многие мертвецы падали наземь, дрожа от ужаса. — Я уже близко, я рядом. Я найду тебя, знаю, что найду». И неважно, что будет после. Главное, чтобы Лань Чжань оставался… Лань Чжанем. Тем, кто всегда там, где беда. Высоким молодым господином в белых одеждах с гуцинем за спиной. Сражающимся с ним плечом к плечу, сплетающим их мелодии в единое полотно заклинательской мощи и музыкальной красоты. Смотрящим на него поверх чаши с чаем против чаши с вином. Тем, кто всегда там, где и он. Чтобы он был жив и счастлив в своем проклятом небесами Гусу со стеной правил и сварливой родней. С дядей или с братом, с невестой или женой — все одно. Главное, чтобы он просто был. Иначе… зачем тогда?.. Вэй Усянь вновь задал себе прежний вопрос: кто для него Лань Ванцзи? И ответ пришел, простой, оглушающий, необратимый. «Ханьгуан-цзюнь, Лань Ванцзи, Лань Чжань, — шептал он упрямо, продираясь сквозь заросли ирги и можжевельника, повторяя как мантру. — Даже не смей умирать прежде меня!» И легко посмеивался, зная всем сердцем, что этого не случится. Он избегал людных дорог и разбросанных тут и там поселений, и вскоре достиг цели. Форма небольшого здания, словно выползшего перед ним из нескончаемого леса, напоминала звезду или цветок. Совсем близко к Юньмэну для заклинателей или странников, на самом-то деле — рукой подать. Он и подал, потянувшись к массивным запертым дверям, на первый взгляд, не открывавшимся десятилетия. И тут же был отброшен мощным защитным полем, со всей магической мощи впечатавшись в ближайшее дерево. — Тцц… — медленно поднимаясь на ноги, Вэй Усянь задумчиво рассматривал ничем не примечательный старый храм, точно специально построенный в отдалении от тропы. — Защитное поле от людей? И кто же тебя построил, а главное, для чего? Некогда было вспоминать, как Лань Чжань сказал в тот раз, что храм мог принадлежать клану Лань. Зачем самым благовоспитанным заклинателям Поднебесной защищать свой храм не от нечисти, а от людей? Бессмыслица какая-то. Вот и нечего о ней думать — времени нет. Он обошел здание, не найдя ни единого видимого отверстия, хоть чего-то, напоминающего окно или еще один вход или выход. Для небольшой молельни, особенно если та служила усыпальницей, как изредка делали до сих пор, это не казалось подозрительным. В конце концов, зачем дневному свету беспокоить мерное мерцание свечей и покой мертвецов? А ведь и правда. Там внутри могут быть мертвые, и раз защиты от темных сил он не ощутил, возможно, они помогут войти внутрь? Вэй Усянь вновь протянул вперед руку, но теперь не подходя близко. Сосредоточившись, он снова услышал неясные голоса по ту сторону. И кто-то звал его! По имени? Никак не разобрать. Нахмурившись, он представил, как темная энергия этого мрачного места обвивается вокруг его руки подобно кнуту из чистой тьмы. Но вместо того, чтобы позволить ей сжать тиски и, чавкая и зубоскаля, затащить жертву внутрь, он крепко ухватил пламенеющую, леденящую темень в кулак и, намотав на ладонь, поводьями строптивого жеребца натянул покрепче. Темная энергия никогда не становилась предметами, если подумать. Как и светлая, она была лишь свечением, эфиром, незримой субстанцией, хоть и бьющей по всем органам чувств умелого заклинателя разом. Но вовсе не веревкой или удилищем. Однако по непонятной причине перед ним она раз за разом сдавала позиции. То ли его воображение работало слишком хорошо для смертного и меняло сущность явлений, что маловероятно, хотя и возможно, то ли такое представление помогало сконцентрироваться, но обычно это срабатывало. Именно так он и управлялся с темной энергией — впуская внутрь и собирая в даньтяне, как светлую, либо «превращая» во что-то хорошо знакомое, как Цзыдянь Цзян Чэна, щекочущий ладонь во время тренировки, или канат вроде тех, за которые он столько раз привязывал лодку у причала. Но он уже давно не впускал в себя тьму по-настоящему. Впрочем, если и стоило это сделать, то именно сейчас. Если даже тело не выдержит… возможно, именно для того и был на самом деле создан им Темный Путь. Чтобы послужить хоть раз чему-то Светлому и Истинному. Вроде спасения Ханьгуан-цзюня. Что ж, такая смерть — лучшее, что он мог бы придумать для себя в мирное время. Лучше старости и болезней. Лучше меча заклинателя или искажения ци. Его ци спала в меридианах, выжидала, но годы и годы темной энергии сделали свое. Хотя от обычного искажения ци вроде того, что преследовало клан Не, умереть ему было не суждено, Ушансе-цзунь и здесь сможет выделиться и изобрести новую его версию. Всегда достигать невозможного, быть впереди! Даже собственной жизни, верно? И некогда даже попытаться вспомнить, чем закончилась их с Лань Чжанем вылазка на самом деле, в тот раз, год назад. Тьма глухо заворчала в ответ, будто упала, не устояв на своих эфемерных ногах, и оставила после себя пустоту. Совсем немного, крохотный клочок длиною в половину стопы. Как раз достаточно, чтобы сделать шаг. Лесные мертвецы, достаточно лютые, чтобы следовать за ним, а не пасть ниц от страха, начали появляться на опушке. Цзян Чэн когда-то снисходительно называл подобное явление «всходом» — такое частенько случалось во времена Низвержения Солнца. Как будто Цзяны или Вэи когда-нибудь занимались землепашеством! Вся затаенная злоба этих людей, годами похороненных в безымянных лесных могилах, кто с проломленным черепом, кто от лап и клыков, кто просто заплутав в веренице тропинок, вся их боль и горечь теперь были во власти темного заклинателя. И он сделал именно то, что должен был сделать любой сосуд зла — подчинил и направил против сияющего своей белизной в ночной мгле храма. Защищенного от людей храма. Кто вообще ставит ловушки на людей?! И когда под его натиском под мычание и скрежет зубов мертвецов двери поддались и Вэй Усянь скользнул внутрь, он понял: ловушка! А затем дверь захлопнулась, и на миг все погрузилось во мрак. *** …Тишина. Спокойствие. Словно в холодном источнике, в забытом давно сне. Нет ни волнений, ни тревог. Умирать так легко! Хочется, чтобы это чувство не прекращалось. Жаль, что раз за разом именно в этот момент он вспоминал о незаконченном деле. О том, что оставил среди живых, что потеряет, если уйдет сейчас. Он видит голос и узнает его; слышит взгляд, слегка издевательский, цепкий; целует вторящий взгляду смех. Нет, неправильно, он что-то напутал. Не целует. Скорее, касается дыханием, переплетая свои мысли с чужой лентой. Алой в темных волосах. Кажется, при жизни он так часто хотел дотронуться до нее. Так часто смотрел ему вслед… У всех людей есть семьи и друзья. Лица смотрят на него, точно с картин на стене, тёплые, родные — их покидать тоже не хочется, но покидать нормально. Люди постоянно уходят и приходят, сменяются, как пейзажи за окном на все той же стене. Люди умирают, даже заклинатели. Ничего особенного, пусть и чуточку грустно. У всех есть кто-то. Те, кого вспоминает твой разум, по кому тоскует душа. Однако ему повезло больше. Он. У него есть он. Он спешил к кому-то. Мчался изо всех сил. Был рядом, когда мог. Пока еще мог. Ощущал его, искал его, проливал кровь и слезы за него. Жизнь Лань Чжаня, Лань Ванцзи, Ханьгуан-цзюня не была напрасной. Он помогал, когда была нужна помощь. Защищал, когда кто-то искал защиты. Сражался, когда того требовал долг или желала совесть. Но не только. В его жизни было столько прекрасного. Мамины объятия. Наставления дяди. Братские узы. Крики восхищения, крики ненависти. И любовь, так много, что не выдержать в одиночку. Так много всего пережил один-единственный, сравнительно молодой заклинатель! А теперь он так глупо цепляется за надежду, свою слепую извечную веру, так отчаянно хочет, чтобы пришли и спасли его. Чтобы руки обняли его, губы коснулись губ, запуская поток ци по меридианам, вторгаясь в него жизнью и светом. Чтобы его наставили на истинный путь, подальше от смерти и круговорота перерождений, чтобы связали и заставили кричать. Чтобы до хрипоты, и смотреть, не сводя глаз, и вновь проливать слезы, проливать кровь и пот, пускать в полет меч, пить вино, драться и мириться, делиться знаниями, прятаться ото всех на причале, чтобы сбегать из Облачных Глубин в никуда, искать достойных соперников, изгонять из мира зло и скверну, слушать чужие крики, чтобы жить, любить, любить, любить! Ему рано умирать здесь! Он еще не сделал… еще не… Чего он еще не сделал?.. …Тишина. *** Вэй Усянь огляделся. Внутри храм был таким же маленьким, как и снаружи — алтарь да курильницы для благовоний, от которой поднимается тонкая струйка дыма. Он сразу же заметил Лань Чжаня — в центре помещения, на полу, совсем без сознания. Бледный в окружающем его еле теплющемся свечении хитромудрой печати Лань Чжань. Лань Чжань с еле теплящейся в нем жизнью. И эту жизнь нужно сохранить, сохранить во что бы то ни стало. Он бросился к нему, не раздумывая, и поле вокруг него, недовольно сверкнув, все-таки впустило незваного гостя с легким хлопком, мерцая по краям, будто угрожающе скалясь. Оказавшись на коленях подле наконец найденного, Вэй Усянь от всей души поблагодарил предков за проявленное великодушие. Конечно, они совсем не обязательно переживут эту ночь, а может, и не одну ночь — но хотя бы он успел, он добрался вовремя, и он вновь увидел его во плоти. Но что бы он ни делал, как бы ни звал, Лань Чжань оставался тих и неподвижен до жути. В конце концов Вэй Усянь уставился на него, бесчувственного, с полупрозрачными ресницами, с кажущимися синеватыми полными губами, сейчас сухими и потрескавшимися. И понял, что не знает как быть дальше. Любой заклинатель первым делом принялся бы передавать пострадавшему живительную ци. Любой заклинатель, способный отдать свою ци без вреда для себя. Кто-то вроде Ханьгуан-цзюня. Но Вэй Усянь не мог вытеснить темную энергию из его тела своей светлой. Его собственной ци, даже найди он способ ее отдать, не хватило бы и чтобы окрасить эти нефритовые щеки румянцем. Стоило не быть таким самоуверенным, а подождать Цзян Чэна… или взять с собой кого-нибудь другого… кого-нибудь, кто может… кто не лишен… — Злость на себя сейчас тебе не поможет, — прошипел он сквозь зубы, торопливо снимая с Лань Ванцзи расшитые верхние одежды с сильным запахом. От него исходил тонкий аромат сандала, умиротворяющий и знакомый, и Вэй Усянь, взяв себя в руки, невольно вспомнил. Нечто подобное когда-то уже происходило, и тоже в темноте и опасности. Он пытался раздеть чопорного Лань Ванцзи, который только что спас его жизнь и был спасен в ответ, а тот укусил его — тоже в ответку. Если честно, Вэй Усянь заслужил, возможно даже и того, и другого. Но и тогда, и сейчас Вэй Усянь вовсе не преследовал личных целей. Он лишь пытался помочь, пусть и в своеобразной манере. Как известно даже детворе Юньпина, заклинатели не таскают с собой ни мешков, ни сундуков. Все, что нужно, они хранят в зачарованных рукавах да мешочках цянькунь. Конечно, это при условии, что их клан достаточно богат, чтобы хотя бы пошить клановую одежду — одинаковую, зато с добротной нитью и плетением особого заклинания. А клановая одежда в цветах тех, кто достаточно для всего этого богат и влиятелен — это само по себе почетно. В общем, безумцев вроде Вэй Усяня, не носящих клановые цвета, если они у них были, во все времена лишь единицы. У заклинателей вроде Ханьгуан-цзюня, второго молодого господина Лань, рукава к тому же наверняка не впускают в себя чужих. Вэй Усянь не стал и пытаться, а просто стащил одежду целиком и отбросил куда подальше от них. Ведь где-то там, под шелковой защитой, должен храниться талисман, что вот-вот могут активировать Лани, оставаясь в неведении насчет состояния своего Ханьгуан-цзюня. Так что прочь, проклятый талисман! Вэй Усянь наконец кое-как устроил Лань Ванцзи на своих коленях, поправил тяжелые волосы и съехавшую налобную ленту, затем коснулся шеи — ци еле-еле двигалось по телу, точно загустев в меридианах. Да что за дьявольщина здесь творится? Вэй Усянь принялся перебирать в уме возможные опасности. Никакой яогуай из известных ему не был способен на подобное расточительство. Портить ци вместо того, чтобы выпить досуха? Хули-цзин, и те не тратили силы на мучения жертвы вне цветочного ложа. …за время бесплодных поисков Вэй Усянь успел нафантазировать себе разные варианты случившегося с Лань Чжанем, и признаться, стоический образ заклинателя в одной только белой ленте, исступленно бьющегося в объятиях жадного до янских корней оборотня, нет-нет, да и появлялся на задворках сознания, как ни отгоняй, ни красней, ни облизывай губы во влажной ночной темноте. Может, виной тому — видения, приходившие к нему раз за разом и становившиеся все более и более несдержанными, не похожими на оригинал? Первым делом нужно было привести его в чувства. Но Лань Чжань не открыл глаз, даже когда его тормошили изо всех сил, переворачивали туда-сюда и, возможно, слегка приложили головой о холодный пол, раздевая и лишая достойного вида. Вэй Усянь вовсе не хотел быть таким и думать так, но, глупо гипнотизируя взглядом замогильно спокойное лицо у себя на коленях, он ощутил, как горит лицо и саднит в горле. В льдисто голубой темноте таинственного храма, где сами стены холодили воздух, а ночной прохладе приходилось сражаться с тенями под кронами вековых деревьев за право воцариться в лесных просторах, ему пришла в голову одна идея, и вновь стало жарко, как в летних юньмэнских заводях. Ведь, как почти наверняка не было известно юньпинской ребятне (и пусть пока так и остается!), самым простым и быстродействующим способом поделиться с кем-то энергией ян или инь всегда было парное совершенствование. Только вот… Задумчиво теребя конец белоснежной ленты, Вэй Усянь осознал, что в данном случае выступает в роли «инь» (как девица! стыд-то какой)! Он не мог дать живительную ян, забери ее Преисподняя, но и делиться темной инь с Лань Ванцзи, от нее страдающим, тоже смысла не было. Получается, даже парное совершенствование и то было бессильным. Выдохнув и вернув ровное дыхание, он прошептал: — Ну что же, и славно. Это даже к лучшему. Вэй Усянь, думай еще. А вокруг только голые стены да запертая дверь. Хоть бы барельеф какой добавили, скукотища! Лаконичные Лани в своем репертуаре. Но все же чувствовалось, что это место строили добротно, на совесть, и материалы были выбраны совсем не абы какие. Должно быть, этот храм предназначался для кого важного, возможно, из главной семьи? Взгляд Вэй Усяня упал на благовония у алтаря. Одна палочка уже истлела, остальные томились в ожидании — и кто догадался жечь здесь сандал? Эх, была бы тут та забавная штука, которую подарил Лань Чжань, курильница, — он бы смог попасть в сны Лань Чжаня и поговорить с ним, узнать, что случилось и как ему помочь. Две головы лучше, чем одна, и та все еще тяжелая после первого знакомства с необычным артефактом. Но он не захватил курильницу с собой… да и как он сделал бы это под взглядами Вэней? В закрытом помещении совсем не ощущалось время, и Вэй Усянь принялся читать печать под ними с Лань Чжанем. Это совершенно точно было творение мастера — каждый элемент на своем месте, и заклинание было сотворено с безошибочной уверенностью в каждой линии и символе. Он вспомнил, как юные Лани ходили и перепроверяли свою печать раз за разом, ища ошибки. Человек, который сотворил это защитное поле, не сомневался в себе ни секунды, от его решимости веяло льдом. Только вот у поля был нечитаемый отрывок под ними, в самом центре. Уязвимость, которую Вэй Усянь и искал. Что-то про условия, при которых границы защиты бессильны. Казалось, это и был «глаз» заклинания — если его разрушить… К сожалению, Вэй Усянь не мог поручиться, что это разрушение приведет именно к уничтожению поля, а не к его схлопыванию вместе с застрявшими в нем заклинателями. Защитное поле от других заклинателей… Кто-то всерьез озаботился тем, чтобы изменить заклинание, ограждающее от нечисти, и заменить в нем противостояние темной энергии на светлую. И хорошенько спрятал это место от посторонних глаз всеми возможными способами… наверняка перенеся тропу в более безопасную сторону. Вэй Усянь не был уверен, что рядовой заклинатель, даже пройдя в двух шагах от белоснежной стены, смог бы найти ее. Как кокон, вернее, наброшенная вуаль, защитное поле не давало никому извне заметить неладное. Никому, кроме Вэй Усяня, чувствительного к концентрации инь, и Лань Ванцзи, последовавшего за ним. Вэй Усянь схватился за голову. Выходит, не услышь он тогда зов храма, ничего бы этого не было! — Эх, Лань Чжань, Лань Чжань, — запричитал он вполголоса, пригладив нефритовую подвеску у пояса, сейчас лежащую на холодных камнях, — ты бы наверняка не стал ждать целый год, верно? Должно быть, ты долго искал его, это место, на которое мы тогда наткнулись. Вот и зачем тебе это, ответь наконец? И почему ты нашел его именно сейчас? …Если бы ничего этого не было и все оставалось как раньше, он мог бы спокойно жить себе в Пристани Лотоса и ходить с помолвленным, а затем и женатым Ханьгуан-цзюнем на ночные охоты — с каждым годом все реже и реже, ведь порядочный семьянин не должен бросать супругу и клан надолго, а Лань Ванцзи, понятное дело, просто не бывает не образцовым во всем, что делает. Он мог бы пить с ним вино, играть с его детьми и спорить с Вэнь Цин о каких-нибудь травах. Он бы приезжал в гости в Илин, ходил на стрельбище с Вэнь Нином, издалека смотрел бы на высокопоставленного второго господина клана Лань на больших мероприятиях, и все это — безо всяких задних мыслей. Просто дружба, взаимная симпатия, как с тем же Цзян Чэном. Не более. Какая ужасная у него была бы жизнь, если подумать. Лань Чжань всегда был таким сдержанным и пристойным! Вэй Усяню порой недоставало этого в себе самом. Красивые люди, красивые лица. Танцующие девушки, парни в богато убранных седлах на норовистых жеребцах. Вкусная еда, музыка, смех, тонкие руки, длинные ноги. Высокий гуань в строгой прическе. Широкие плечи, статная фигура. Неторопливая речь, глубокий голос, от которого что-то переворачивается внутри. Снисходительный взгляд, сменяющийся на предупреждающий. Пальцы на рукояти хорошего меча. Выверенные движения искусного фехтовальщика. Шелковые ленты и невесомые облака, и те, и другие — столь податливые под порывами ветра. Лань Чжань всегда был для него таким. И как он не видел этого раньше? Ему нравились девушки, но если подумать, кого он мог бы назвать своей избранной, «ту девицу с локвами на рынке, чье имя я даже не знаю и никогда не пытался выяснить»? Ты идиот, Вэй Усянь, но не настолько же! Возможно, ему на роду написано всегда смотреть на второго молодого господина Ланя издалека, кусая губы, и пусть. Сейчас Лань Чжань лежал у него на коленях, и сонная тяжесть его тела мешала сосредоточиться. В голову лезли всякие безумства, вроде «а что, если взорвать вон ту стену?» (почти наверняка на них упала бы крыша, к тому же, удерживали их внутри вовсе не стены) или «а может, поцеловать его?». Вэй Усянь сглотнул. Сейчас не время и не место, он и так уже украл один поцелуй целомудренного и сдержанного Ханьгуан-цзюня, но тогда у него хотя бы было пьянство в качестве оправдания, а… — Стой, — вдруг осознал он. Иногда мысли не поспевали за идеями, вот как сейчас. А ведь идеи порой были гениальные. Вэй Усянь не мог передать Лань Чжаню светлую энергию, сам будучи наполнен темной по самое горлышко. Но он мог хотя бы вытянуть из него темную, помочь его собственной ци очиститься самой. Деревянными руками повернув голову Лань Чжаня к себе, Вэй Усянь медленно склонился над ним. Он мог бы посчитать волоски над губой — «и чему удивляться, что у взрослого мужчины бывает растительность на лице, если долго не бриться?». Мог бы попробовать на язык воздух, мизеры которого выдыхало тело, работающее на пределе своих сил. Похоже, поначалу Лань Чжань использовал инедию, но потом заклинание высосало из него основные силы, подпитав себя, поэтому символы на полу так уверенно сияли во мраке, когда приветствовали Вэй Усяня. Чтобы сотворить заклинание подобного уровня, нужно быть могущественным заклинателем. А любой печати необходима подпитка… Раньше Вэй Усянь не задумывался об этом, ведь он никогда не видел защитных полей, созданных против человека, но похоже, со временем достаточно мощное заклинание может стать хищником, питающимся ци своих жертв. «Надо будет проверить эту теорию по возвращению», — промелькнуло в сознании Вэй Усяня, прежде чем он сделал глубокий вдох и накрыл своими губами приоткрытый рот Лань Чжаня. *** …Что за шум? — Вэй… Ин?.. Лань Ванцзи схватил своего спасителя за рукав, точно собираясь его оторвать. — Вэй Ин, Вэй Ин! — бессвязно повторял он, то ли зовя к себе, то ли предостерегая. Наконец его взгляд сфокусировался на взволнованном Вэй Усяне. — Прости. Я должен был… должен сказать тебе… напоследок… — Ну уж нет, — решительно возразил Вэй Усянь в затуманенное мороком лицо. — Я не прощаю и не позволяю. Никаких «напоследок». Видимо, Лань Ванцзи не ожидал получить отпор. Он застыл, нелепо вцепившись в руку Вэй Ина. Что-то в его взгляде изменилось — он пытался вернуться в чувства. — Как ты? — Вэй Усянь деловито начал поверхностный осмотр, всем своим видом показывая, что не примет никаких возражений. Верхний даньтянь, солнечное сплетение, запястья… Он, конечно, не какая-нибудь Вэнь Цин, но тоже кое-что может. Хотя бы так, для личного спокойствия. Лань Ванцзи покорно давал себя трогать, щупать и исследовать, не сводя немигающего взгляда со своего «лекаря». — Вэй Ин, — осторожно начал он, — что произошло? Вэй Усянь, только было облегченно вздохнув (осмотр не показал никаких необратимых повреждений), поднял на него глаза и неожиданно расхохотался. — …Я сказал что-то не то? — неуверенно уточнил Лань Ванцзи, напрягая осипшее горло. Когда он успел так устать? И неужели кричал до хрипоты? Казалось, прошлое подернуто неясной дымкой, как горные вершины скрываются в облаках. Отсмеявшись, Вэй Усянь ответил, смахивая выступившие слезы уголками белой ленты: — Я как раз надеялся, что ты мне расскажешь, что же случилось. Но вот мы здесь, в непонятном храме в неизвестном направлении, к тому же, не можем выбраться, — он хитро прищурился: — И почему я вечно оказываюсь в подобных ситуациях вместе с тобой? Бледное лицо Лань Ванцзи постепенно начало розоветь, стремясь вернуть себе краски жизни. Наверное, поэтому показалось, что он вспыхнул от этого простого намека и возмущенно отвернулся — вот-вот скажет «вздор!» и подожмет губы, как когда-то в Гусу. — Аналогично, — вместо этого произнес он, неопределенно сверкнув своими светлыми как хрусталь глазами. Из-за голубоватого свечения вокруг, отчего-то не угасшего после его пробуждения, а даже будто бы ставшего ярче, взгляд этот казался раздвоенным — прозрачным снизу, подкрашенным солнечным светом поверху. Чуть заостренные после пережитого черты делали Лань Ванцзи еще более похожим на статую из ледяного камня. Ничего, он скоро «оттает» — энергия ян, бушующая в нем, могла бы посоперничать с водами Желтой реки. Вэй Усянь невольно прыснул. В юношестве Не Хуайсан рассказал им с Цзян Чэном, что высокий уровень энергии ян означает успех на цветочном поле боя. И еще размер ног. У Вэй Усяня были миниатюрные ноги по сравнению с лапами Цзян Чэна, и потом они грызлись да препирались на эту тему не один день. Вэй Усянь предлагал «сравнить вживую» и «поспорить» (разумеется, просто чтобы позлить своего шисюна), Цзян Чэн — «подраться насмерть» и «прекратить его мучения». Все благополучно разрешилось на горячих источниках, когда они принимали ванну вместе — Цзян Чэн был удовлетворен победой в сравнении размеров (всего-то на какое-то ничего!), а Вэй Усяню те не казались таким уж важным делом. В конце концов, Не-сюн сказал «успех», а не «длина». — И когда это Ханьгуан-цзюнь научился язвить? — вздохнул Вэй Усянь с притворным разочарованием, поднимаясь на ноги. — Раньше дразнить тебя было куда забавнее. «А сейчас я то и дело попадаю впросак», — закончил он мысль уже про себя. Самое худшее позади, он выполнил обещание и нашел Лань Чжаня. Теперь осталось всего ничего — спасти его. Вэй Усянь протянул ему руку, но поднялся Лань Ванцзи все равно с трудом. — Храм моей семьи, — задумчиво сказал он, с шумом переводя дыхание. Он почти целиком оперся о Вэй Усяня, и почему-то такое доверие от несгибаемого Ханьгуан-цзюня показалось Вэй Усяню очень… трогательным. — А? Правда? — он в очередной раз удивился, хотя должен был уже привыкнуть воспринимать все на веру. — А зачем в храме твоей семьи такая штука, скажи на милость? Вэй Усянь указал на печать, на которой они стояли. «Глаз» защитного поля слегка заискрился под их взглядами — может, тоже смутился, как и положено чопорному Ланю? Лань Ванцзи моргнул, еще раз осмотрелся: алтарь, благовония, высокие своды, дверь. — Хотел бы я знать, — наконец ответил он. — Очень… странное место. Вэй Усянь энергично выразил свое согласие с этим суждением: — Это мягко сказано! Это место пыталось тебя убить. А ну как не успей я вовремя? Знаешь, Лань Чжань, ты до смерти всех перепугал. Твой дядюшка приехал в Юньмэн, и как давай меня отчитывать. А глава Лань… Он так увлекся жестикуляцией, что Лань Ванцзи чуть не упал. Пришлось подставить ладонь, приобняв за затянутую широким поясом талию. Вэй Усянь затаил дыхание. В последний раз, когда они виделись до этого, он сидел у Лань Чжаня на коленях, вылизывая его рот, а затем тот встал и ушел в ночь, не сказав ни слова. Что же теперь? Он оттолкнет его, скажет, как сильно Вэй Усянь ему противен? Скажет «Вэй Ин, я не обрезанный рукав» и отвернется навсегда? Или будет терпеть его присутствие, как обычно? Притворится, что не против начать сначала и забыть о случившемся? Что будет более жалким? Вэй Усянь даже не был уверен в том, что сам является обрезанным рукавом, но лелеял горькую надежду, что Лань Ванцзи попросту не помнит подробностей того вечера. Хотелось бы, чтобы помнил, однако при отсутствии альтернатив… Но Лань Чжань не отшатнулся от протянутой руки. Они стояли так близко, что наклони голову, и услышишь чужое сердцебиение, а Лань Чжань не проявлял никаких признаков неловкости или смятения, будто так и должно. Будто поддержка Вэй Усяня важна для него. Кажется, он даже незаметно придвинулся ближе! По всей видимости, и вправду лишился памяти, решил Вэй Усянь. — Дядя приехал в Юньмэн? — даже лишенный эмоций голос Лань Ванцзи, и тот не выдержал такого удивления и дрогнул. Вэй Усянь вгляделся в лицо со сведенными бровями и идеально ровной лентой на лбу. Этот человек никогда не лгал, но даже когда пытался недоговаривать, лицо выдавало его с головой. Сейчас он выглядел обеспокоенным и уставшим. — Что последнее ты помнишь? — наконец спросил он. Лань Ванцзи попытался сконцентрироваться: — Я… пришел в обнаруженный по пути храм, но… — он поднял взгляд на Вэй Усяня, — когда я вошел в круг печати, та активировалась, и больше… Он покачал головой — это было последнее из обрывистых воспоминаний. Вернее, было еще кое-что, больше похожее на сны. Разумеется, это и были сны. А как иначе? В них он почему-то приходил по ночам к Вэй Ину, в просоленном потом, влажном Юньмэне… и они… даже… — Что с тобой, что-то болит? — забеспокоился Вэй Усянь, когда Лань Ванцзи зажмурился и вцепился в его плечо, будто голова закружилась. — Я в порядке, — глухо прозвучал ответ. Что тут еще скажешь? Светлые глаза скользнули взглядом по алым губам, но Вэй Усянь этого не заметил. — Ах, да, — припомнил он, запрокинув голову, чтобы внимательно осмотреть потолок. — Ты же хотел что-то мне сказать? Тишина. Вэй Усянь не мог поверить, чтобы в помещении, буквально созданном для воскуривания благовоний, не было никаких отверстий, хотя бы дымовых. В конце концов, от чего защищаться хрупким камнем, имея такую искусную ловушку? — Ну, тогда, когда только очнулся. Предупредить, что ли… — Вэй Усянь рассеянно облизнул сухие губы. — Об этом? — Он опять кивнул на печать, до ряби в глазах мерно горящую под их ногами. Куда ни глянь, повсюду она. Раздражающая, неминуемая. Вэй Усяня передернуло. Неожиданно Лань Ванцзи вдруг отшатнулся и решительно, хоть это действие явно и отняло у него добрую часть сил, встал на ноги и даже сделал шаг. Шаг от Вэй Усяня. А у того земля ушла из-под ног — неужели вернулась память? Или ему просто стало лучше? Выпрямившись и думать забыв о потолке, Вэй Усянь увидел, как Лань Ванцзи подошел к алтарю. Протянул руку, взял палочку благовоний и бездумно попытался залезть в зачарованный рукав, чтобы разжечь ее — сейчас оба рукава вместе с воротом, и спинкой, и полами лежали почти на самой границе печати и пропитывались пылью. Лань Ванцзи молчаливо обернулся на Вэй Усяня, и тот виновато улыбнулся. — Давай я, — он достал свое огниво и поднес к пропитанной сандаловым маслом палочке в пальцах Лань Ванцзи. — Вот так. — Недолго полюбовавшись на результат своих трудов, Вэй Усянь на всякий случай уточнил, едва усмиряя подступающее в груди раздражение человека, не привыкшего объясняться: — Мне пришлось снять с тебя верхние одеяния, чтобы клан Лань ненароком тебя не прикончил. После всех моих попыток тебя спасти это было бы крайне неразумно с их стороны. Лань Ванцзи отчего-то не проронил ни звука. Тонкая струйка дыма поднялась вверх, извиваясь по пути. Вэй Усянь глянул на сосредоточенно наблюдающего за нею Лань Чжаня, на потолок, снова на дым, и понял. — Лань Чжань, — прошептал он, будто боясь вспугнуть удачу, — ты гений. Рядом наконец послышалось сдержанное: — Мгм. Дым едва заметно дрожал, повинуясь движениям воздуха. Значит, отсюда все-таки есть выход, раз есть отверстие, впускающее ветерок. Нужно лишь… разрушить это поле, а дальше уж… Не успев воспрять духом, Вэй Усянь тут же поник. — Но Лань Чжань, что нам это дает? — вздохнул он. — Сначала нужно заняться этой… Неожиданно для него Лань Ванцзи опустился на колени перед алтарем и поставил палочку в курильницу. Вэй Усянь дернулся было ловить его, решив, что силы отказали Ханьгуан-цзюню, но тот был собран и спокоен, как обычно, пусть и несколько бледен и чуть ли не полураздет. Поразмыслив, Вэй Усянь присел рядом, тоже взял сандаловую палочку, принял самую пристойную из своего арсенала позу для сидения. Казалось, Лань Ванцзи то ли посылает молитвы богам, то ли впал в глубокую медитацию. Наконец он приоткрыл глаза, поймал взгляд Вэй Усяня и сказал: — Это храм, в котором отбивали брачные поклоны наши с братом родители. И если перед этим Вэй Усянь пообещал себе не удивляться, то теперь он решил, что до этого момента своей жизни ему не доводилось удивляться вовсе. ***