Taylor Momsen (The Pretty Reckless) – Panic, MOD SUN – Flames (feat. Avril Lavigne)
«Ты сводишь меня с ума, Но не сможешь изменить мои привычки... Детка, пощади себя». «Каждый раз, когда я думаю, что с меня хватит, Я становлюсь ещё более зависимым... Я всё ещё горю тобой...» Утро без подробностей личной головной боли. Она разделима на двоих, отягощена мотивами правого смысла и отдана нежности лучших моментов. В совокупности всех связующих Пак обязан повернуться на правую сторону, предоставив ракурс на сближение Киму. Киму, который всё ещё не очнулся от прошлой упойной застойки мозга. Это утро не показательно, оно равнозначно текущему положению. Сонхва как обычно помят, а Хонджун обезвожен. И чем возложено это действие на двоих – осведомлён каждый. Но приятное пробуждение скрашивало любую мелочь восприятия, и Пак осознавал это, совмещая послесонное торможение с не менее приятным сближением рук, ног, сбитого дыхания у шеи... – Хва-а-а... – М-м... – Когда ты так нежен, я насторожен вдвойне, – голос крепнет под натиском и обрамляется должным тембром. Ким смотрит прямо и не отводит своих глаз. – И сегодня съебёшься? – Это необходимо... – Твоему отцу, а не тебе. – Будем спорить? – Будем и дальше посылать моё мнение нахуй? – Хва... – Конечно, да! – хаотичный всплеск, закатывание глаз и долгое минутное молчание. Это стоило усвоить, внести на подкожном и оставить до лучшего безызвестного времени. Пак старался. Изо всех своих текущих сил. – Это не влияет на наши с тобой отношения. И ты это знаешь, – рвётся громкость по слуху, но не оправдывает этого порыва. Участие во смирение, и немного сглаживающих левых факторов. – Я тебя почти не вижу! – А кто блять к этому причастен? – Ким! Всматривайся вверх, находи разводы правды и вымывай остаточное. Сонхва ожидаемо закипает, но найти нужное среди брошенного наспех выходит гораздо сложнее. – Ты так боишься стать мне обязанным? – Я уже по горло тебе обязан. Хонджун стаскивает одеяло, лениво собирается и ожидаемо не оборачивается, спиной ограждая минутную нависшую тишину за собой. Пак откидывается назад и выдыхает громче положенного. Оба заметно напрягаются, разбавлено отхлёстывая свои же козыри «против». Но у Сонхва их переваливает чуть больше. – Это всё ни к чему, Хва... Я не стану об этом жалеть. И тем более упрекать тебя, слышишь? – оборот резкий и целенаправленный, рука перехватит расслабленную паковскую шею и будет удерживать до нужного выплеска ответных слов из поджатых. – Я знаю блять... – Сонхва не заставляет ждать себя дольше пяти секунд. – Живи, где захочешь. Закроем пока эту тему, – глубокий горячий выдох у виска, секундная фиксация и замедленное хрупкое доверие, переводимое невербально через обоих. – Джун?.. – Да? – Спасибо. Ким знает, о чём говорит ему Пак, что передаёт одним единственным словом, проблеянным не увереннее своего зажатого колена между кимовских ног, через что переступает после нервного вдоха грудных спазмов, плюя на высокую гордость и сучью выблядскую манеру «знать всё лучше всех». Ким принимает это поражение. Сдаётся в ответ, надеясь, что эта стадия минует так же, как его страх перед потерей лучшего времени его жизни на пустое чувство без взаимности. Если оно ушло безвозвратно, то мнение Сонхва ещё пластично и переменчиво. – Ты научился вежливости? – приближение к губам и заигрывающий шёпот в паре миллиметров. – И всё ещё помню, как посылать нахуй, – нота перетянута, но не переиграна. – Это в тебе будет всегда... – переход на что-то личное и внезапно замещённое незамысловатым ласкам позднего утра их багрового слияния. – Я этого и боюсь, – Сонхва не блефует, когда перехватывает в своих пальцах кимовское серьёзное лицо. В нём как будто помещено всё паковское существование в пределах комнаты на десять шагов вправо-влево. И это не задушивает грубой плёткой по шее, это не оставляет подле тебя облёванные надежды и сокрушённые мечты. Это выжигает до внутренностей и собирает пепельные ошмётки в одно целое заново. Сонхва не привык к этому сложному понятию иной завязки своих интересов. Интересов своего нового существования имени Кима Хонджуна. Пафоса в этом – на кончике солёного ножа, крепости – в одной стопке, вкуса – величиной с ошпаренное горечью горло. Тебе доведётся ощутить это вновь, пробуя на изученность раннего взросления и вступления в эту жарящую тебя лихорадку в недалёкие семнадцать. Тебе придётся считаться не только с самим собой. И Паку на это тяжелее опираться, таща за собой груз сеульской развратной грязи, в которой самому измараться так и не довелось, но пропитаться, едва задев кончиком пальца, вышло с лихвой. – Хва... Хва? – Сонхва вытаскивает из утопии мыслей кимовский мягкий голос. – У тебя телефон под подушкой бренчит, – Хонджун отстраняется, выбираясь из паковской хватки. – Похуй. – Не ответишь? – Это... – «мать». Сонхва не бросается громким и ненужным. Излишне. Взгляд пустеет, а пот прошибает моментально. Ким этого не успевает подметить, разворачиваясь к нему спиной. – ...Я пока в душ. Не буду мешать, – пара шагов вас отделят и скроют бывшего гонщика за захлопнувшейся дверью. – А здесь блять и нечему... – остаётся одиночным. Багровые стены это впитают и оставят на лучшее. На то, что ещё не угасло. На то, что ещё будет гореть, пока прошлое окончательно не сгинет... И Пак поставит всё своё время на эту пассивную бойню, опрокидываясь до беспамятства этой субботней ночью.***
Утро в совершенно другой локационной перспективе. Более трепетное, сложившееся под образец равновесия минутных ленивых подтягиваний, а затем суетливо-небрежное, когда Кан выползает на свою кухню только на запах сваренного кофе. Чон знает. И оба наслаждаются этим вот уже более трёх месяцев. – Меня сегодня не жди на гонках, – летит между делом, проскальзывает сахаром мимо, оставляя рассыпку. – Как и в баре? – Ёсан любит горечь, что само по себе не портит вкус кофе по его сформированному мнению. – Я постараюсь вырв... – Не нужно, Юн~и. Я понял, – одним коленом под себя, устраиваясь по привычке кривой и самой утончённой кучей на барном табурете, единственном и унесённом из кимовской обетовальни с год назад. – У нас будет ещё день... – полутрансовое бормотание вдобавок к неокрепшему функционированию сонного мозга. – В конце концов, у нас их будет много... – Ёсан~и... – Прекрати. Я не обижаюсь. – Я знаю... Ты так никогда не делал. – Заночую с Паком. Скорее всего, он снова будет в гордом одиночестве сегодня. – Хонджуну пора давить чуть сильнее, не думаешь? – С Сонхва такое не прокатит... Уже метали ножи по цели, ни один не зацепился, Юн~и. – Тогда что же...? – Ты подался в душевные советники? – флёр иронии и тонкой линии кановской улыбки. – Куда мне до тебя. – Я поговорю с ним. А ты... – взгляд Кана сужается в прорезь, рука не отстукивает по столу, а замирает на пару секунд, – разберёшься сегодня с тем, что тебя беспокоит уже неделю... – ...Ёсан. – Я по-прежнему в тени. И меня это устраивает, Юнхо, – голос обрамляется в сухие доводы, которые никому из двоих не кажутся честными. – Но это не значит, что мне это нравится... Понимаешь? – Не хочу тебя ввязывать, пот... – ...меня это не касается, – обрыв с полированным ударом, мелкие брызги по поверхности и ни грамма лишнего. Кан поглощает остаточность, поднимаясь с места. – Ёсан~и... – Кофе остыл... Пойду собираться. Мне ещё отснять два пробных сегодня. Сонхва обещал помочь. Надеюсь, заявится, – губами мимо щеки, не по привычке. Ёсан редко промахивался, а сейчас Юнхо чувствует в этом особую необходимость. «...Надеюсь, заявится...» – Надеюсь, что нет... – Чон оставляет это для себя, после минуты долгого выдерживания своей вытухшей злости. Как и две чашки кофе, опустошённые наспех. День не обещает ничего. И Юнхо не обещает ему того же...