Hollywood Undead x Imanbek – Runaway
Отмотать семь дней, совершить скачок размером с пыльный ком, сдунуть его со своей руки и вбъебать двойной со льдом не по привычке, а для поддержания настроения ветра фортуны. Кан бы так и поступил, если бы не обдумывал свои действия тщательнее слов, а успехи в своей рекламе фотосъёмок не приравнивал к простой объёбанной схеме дальнейшего провала. Но Сонхва заверял его убийственным на дух парфюмом, который бы тому не мешало сменить, и своим самым жруще-довольным взглядом, что это тому причитается по праву. – Это предоставленные результаты твоих бывших связей, Сонхва, а не мой талант, – рука поверх, на локте, размытый фокус перед ним и холодный высокий стакан. Ёсан безупречно сдержан и так же безупречно подавлен. – Одно другому блять не мешает. И нехуй загон... – ...Джун снова уехал? Тяжёлый плеск шипит по краям, пару капель мажут по барной стойке, Пак гипнотизирует эту бесполезную деталь и поджимает недовольно губы. – Не замещай на мне свои проёбы, Ёсан. – Разве я так делаю? – Ты дохуя блять делаешь. Всю эту неделю, все предыдущие... – Сонхва размахивает неопределённо рукой и одновременно заливается новым двойным шотом. – И то, что у тебя есть прогресс от мёртвой суки до растущей, это заслуженно. Как бы ты в себе не копался. – Спасибо, – на выдохе благодарной улыбки, которая ползёт отчего-то слишком натянуто, но общего впечатления всё равно не портит. Зал перемещается кучками, стойка не пустеет ни на минуту, а Чхве профессионально мечется из одного конца в другой, посматривая за определённым крайне важным субъектом по их сторону. И Кан этот взгляд иногда перелавливает, а затем легко выпускает, понимая, что эта стадия межличностных отношений до него теперь весьма далека. Его личная мозоль давит на него сильнее. – Твой мачо тоже на ранчо? Ёсан вопросительно поднимает бровь, веселясь этой манерой. Язык Пака отхлёстывает рьяно дубль за дублем, а горло играет кадыком с частой периодичностью. Но Кан того в стремлении ужраться пока не останавливает. – У Юнхо – семья, а у меня только он. Расставление равнозначных приоритетов. – Нахуй их. – Другого я от тебя и не ожидал, Пак... – Тебя это блять разве не бесит? – Что именно? – Ёсан мнимо даёт слабину, опираясь локтем и склоняя чуть набок голову, позволяя Сонхва вольность допытующего. – Что с твоим мнением считаются в последнюю очередь, пиздя о том, что это маловажно. Ебучие блять границы! – распалённость зашкаливает, но Пак пытается её душит, монотонно присасываясь к стеклянным краям. – А зачем?.. – Каждый имеет право на них, Сонхва. Если тебе они ни к чему, не суди о других. Напорешься на неприятности. – Я в них блять живу. – Значит, уже влез. – А ты не собираешься? – Когда придёт время. – А когда блять оно придёт? – Я этого не знаю, Хва... Я просто живу здесь и сейчас. И дорожу тем, что имею. Без условий. – Когда всё окончательно проебётся, пиняй на себя. – Разумеется. Подвисание монотонного отстукивания пальцев по стойке. Рассеянный паковский взгляд перед собой. Внимательный в ответ на это самого Ёсана. – О чём задумался? – Да так... Хуйня. – Врёшь непрофессионально. Навыки подрастерял, – уголки губ тянутся вверх, глаза ровно прищуриваются и одаривают Сонхва чем-то уловимо смахивающим на заботу. – Это ведь благодаря Мину. Я как-то...блять... – Я знаю, Сонхва. Поэтому всё складывается слишком хорошо. И поэтому я насторожен, – кановская рука кладётся на обтянутое чёрное колено Пака и немного надавливает. – Он не стал бы заморачиваться, чтобы гасить меня. Даже кредитка ещё активна. Долбаёб... – Между вами окончены только партнёрские отношения. Но не то, что вас связывало помимо этого. Минги об этом знает. Но вот ты, кажется, уравнял всё под ноль. – Мин ничего блять не ждёт от меня. Он дал мне выбор. Я его сделал. Разошлись. – А ты? – А я? – передразниванием с ехидной ухмылкой, взгляд дёргается, стараясь не обращать на Кана большего внимания, чем на алкоголь. – Тебе его не хватает... – Мне на него похуй. – Я вижу, что нет. – Проверь блять зрение. – Твоя рука дрожит, – Ёсан мягко перемещает свою ладонь на сжимающиеся пальцы Сонхва, стопку отпускают медленно, отодвигая на край со стороны бармена, а затем Кан перехватывает эту холодную дрожь в свою теплоту, массируя лениво и успокаивающе. – Сожалеть о чём-то нормально. – Я не жалею. – Я не об этом. – Ебёшь мне мозги, так еби до конца блять! – Выйди с ним на связь. Первым. – Ахуел? – Подумай об этом, Сонхва. Возможно, тебе станет легче. – Мне сегодня станет легче, только когда я вырублюсь. – Ты от этой перспективы недалёк... Голова запрокидывается вновь, Кан отпускает паковскую руку, не мешая тому в его незамысловатой цели, чуть позже волоча полусонного и бурчащего на трёхэтажном блондина до их с Кимом комнаты наверху. Ёсан замечает высвеченные сообщения с телефона Сонхва, когда убирает тот на прикроватную тумбу, и не может сдержать мимолётную ухмылку, видя там тёплые слова Джуна о сладких снах. Какие же они дураки...***
Бег по краевой, из угла в угол, лёд кончается чаще, чем наполняется очередной бокал, а руки механически переливают десятки жидкостей, обновляя запотевшие стёкла. Сан не устал. Совсем нет. Это монотонное слежение идёт ему во благо, эта невозможность урывка нити разговора дарит ему шанс. Уён тихо и скромно наседает без посторонней помощи, сразу заказав бутылку и стакан, чтобы не гонять Чхве. Бармен на это замерительно осматривается, скользя мимо лиц из толпы, определённо выслеживая только свою главную цель. Эту цель, по-видимому, придётся везти по окончанию этой пятницы к себе, если частота осушения спиртного не снизится хотя бы на два залпа в полчаса. Чон к экономии не стремился, Сан этого ожидал. – Уён, давай потише. Ты уже набрался, – одурением изученного запаха, перегибом через стойку и лисьим внимательным фокусом, от которого Уён даже трезвеет. Мнимо. И всего на пару секунд. – Я завтра пропущу лекции, поэтому могу продолжить. – С какой стати? – Личные причины. – Которые касаются меня. Уён, я серьёзно, остановись... ...На часах перед глазами, если задрать свою голову до болезненного хруста выше, около трёх. Чон не понимает, куда пролетели монотонные два часа. Не понимает, куда пролетел целый месяц, прошлые недели, первый день их встречи... Уён начинает глупо улыбаться, соскальзывая локтями с краёв барной стойки, сбоку ему летит предупредительное: «Эй, блять, полегче, парень!» Чона шатает в сторону, едва не промазывая мимо стула вниз, крепкая хватка перенаправляет его вес, и тот замирает, обдумывая, что было из последнего, о чём, его просил Чхве. – Уён! – Че-го так ора-а-ать?.. – растягивая пьяные звуки. – Пошли в подсобное, ты уже вырубаешься, – Сан мягко его обхватывает, переваливает часть обмягшего желе через себя, дотаскивая Уёна через весь заполненный зал до маленького неудобного дивана в комнату без посторонних. Чон запоздало обращает внимание на то, что оказывается здесь уже дважды. Голова полнится и давит, перед мутными веками плывёт горсть звёзд, а в ушах глушит своё же звукоизлияние, когда он пытается что-то проговорить. Почти членораздельно, почти внятно. – Мне же сю-да нель-зя-я-я... – смех глупо вырывается, голос хрипит, а руки пытаются ухватить что-то осязаемое перед собой, но у тех не удаётся. – Лежи здесь, заберу после смены. – Са-а-а-ан... Ты ку-да? – Работать! Дверь громко хлопает, прорезая слух неприятным эхом вибрации, в голове всё также вакуумно и относительно чисто. Уён проваливается куда-то в темноту, считывая под закрытыми глазами новые стадии вспышек, которые спиралью закручиваются в бездонный центр. Руки свешиваются с дивана, шея выгибается под заломанным углом, дыхание часто долбится из груди, оставляя счастливчика этой долгой ночи в лучшем времени забытия.