«Я сниму маску со своего лица,
Выставлю все свои страхи напоказ.
Могу ли я остаться на плаву,
Когда мир хочет потопить меня?»
(c) Danny Rose – Treading Water
Квартира Кана не претерпела существенных изменений. В ней так же светло, приторно чисто и уютно. На стенах хаус декораций из фотоснимков прошлых и нынешних работ. Своих, чужих, прочих безызвестных, глянцево-дорогих и чёрно-белых. Их не объединяет ровным счётом ничего. Но их заставляет соединяться сам творец бежево-нейтральных стен. Их заставляет вживаться сюда Ёсан.
– Будем валяться? – вальяжность походки, плюхание на заправленную и, как уверен уже Пак, свежезастеленную постель. – Или ебаться? – томность голоса, приправленная остротой подъёба в самом раскованном расположении ног на краю кровати. Кан пропускает это мимо ушей, готовит камеру, пару раз щёлкает заранее подготовленный фон, на котором до безобразия эффектно развалился виновник этого нескромного факта.
– Для такой затеи тебе бы понадобился вовсе не я, Сонхва. Повернись левее. Я поймаю свет... Вот так...отлично, – тишина и методичные кадры не давят. Приятная атмосфера, пустая голова и немного кислая среда дополняли эти полчаса своими тягучими и размеренными выдохами, частыми шевелениями и наставлениями ровного, бархатистого, прерывистого голоса. Паку он всегда, по правде говоря, нравился.
Ёсан останавливается, перепроверяя камеру. Сонхва окончательно проваливается на мягкую и белоснежную простынь.
– Я так скоро усну...
– Начни с верхней одежды. Затем будешь снимать по очереди остальное, – Кан пропускает и фильтрует лишнюю паковскую заносчивость, ведя процессом в удобной и комфортной обстановке.
– Я блять не стесняюсь тебя, – рывком с кровати, макушка мелькает за воротом свитера, тот отлетает в сторону.
– А я не про себя, Хва. Расслабься и делай, что говорю.
Сонхва не понимает этой специфики. Он привык внушать трепет, недоступность и манящую искру влечения через один только взгляд. Он готов доказывать это всеми способами и теперь. Но для чего Кану понадобилась такая детальная распаковка его личного пространства – Пак не ответит. Влезать в неудобную кожу для Ёсана не кажется чем-то сложным и непостижимым. Примерять свою удавалось лишь позади кадра.
– Майку оставить?
– Пока да. Можешь забраться подальше, откинь подушку.
– Окей, босс.
Плавность движений проёбывается куда-то вслед за своими ощущениями. Кан досконально общупывает его. Не телесно. Только взглядом. Затем подходит ближе, забирается на кровать, в полный рост, придавливая Сонхва всё ниже.
– Джинсы. Сначала сними их.
Ёсан не замечает неловкости Пака, который корячится с минуту в узкости чёрного денима, комкает всё вокруг, спутывает одеяло, старается не поднимать своих глаз на проницательность и маньячную пристальность Кана. Это начинает передаваться спустя уже две минуты, после третьей фотограф опускается на колени.
– Я начну по отдельности. Каждый участок тела.
– Зачем?.. – Пак немного теряется, сжимаясь в уродливый манекен, раздетый наспех. Ёсан видит в этом лишь необъяснимую прелесть. Такую же видит в нём и Джун? Его хотелось бы однажды об этом спросить. Но мысль тает кусочком льда, размазываясь в теплоте ладоней.
– Расслабься, Сонхва, – пальцами по бедру, едва касаясь, выпрямляя одну ногу для выигрышного ракурса. – Если я буду что-то делать, значит, так надо.
– В трусы блять не лезь, – нервозность уже подначивает на колкость и привычные шутки.
– Без разрешения не стану.
– Ой, бля-я-я, началось...
– Помолчи. Просто настройся, – Кан надавливает сильнее, Пак подчиняется, передвигая корпус нижней части чуть вправо.
Когда на теле ничего не остаётся, Сонхва незаметно для себя оказывается в уязвимой ситуации. Ёсан не прекращает снимать, медленно, пошагово меняя ракурсы, иногда комментируя, насколько хорошо выходит. Пак этого сейчас не слышит. Ему хочется резко и без объяснения причин закрыться. Зарыться поглубже под одеяло, потонуть в нём, не выбраться. Его накрывает лёгкая и противная липкость дрожи. Чуть заметная по рукам, ниже пробегая по животу и пропадая в ногах, которые словно оказываются приклеены к кровати, не отодрать.
– Не сдерживай эмоций, Сонхва. Я знаю, что сейчас тебе некомфортно. Покажи мне это.
– Блять... Ты чёртов манипулятор...
– Я не делаю ничего особенного. Я попросил тебя раздеться так, если бы перед тобой был не я, а любимый человек. Теперь эта разница ощутима?
Пак зависает на последних словах Ёсана, жадно прихлёбывая воздуха из перекрытых лёгких. Коварная идея, сучья правда, холодная пощёчина. Отрезвляет похлеще шота с красным. Повторить вовсе бы не хотелось. Такого достаточно с один единственный раз...
***
– Этому ублюдку знать необязательно, что я тут ныл, как конченая сука.
– Поверь, он не узнает. Но кто именно?
– Ты блять прикалываешься? – Сонхва кое-как натягивает свои джинсы, попутно заправляя в них майку.
– Я уточняю. Связывался с Минги?
– Нет.
– С Кимом?
– Он пришёл в понедельник под утро. Валялся рядом. Смылся раньше.
– Вы так и не поговорили?
– О чём блять тут разговаривать, Ёсан?!
– Ясно. Пока не о чем, я вижу.
– Разбирайся со своим дерьмом, в моё не лезь.
– Ауч! Как грубо, мой дорогой. Платок принести?
– Нахуй иди.
Кан усмехается, снимая ремешок с шеи. Пак топчется по комнате, но озвучивать свои мысли не торопится. Ёсан его опережает.
– Вышло ахуенно. Не парься. Но скину позже, нужно отобрать лучшие.
– Да я там везде блять лучший.
– Не хвались без меры. Сглазишь весь талант.
– К пятнице успеешь?
– Думаю, что да...
– Приводи своего пиздюка. Ты без него кислее Сана за барной. Тот уже давно такой ходит.
– Я спрошу Юнхо. Он обещал приехать послезавтра. Сразу с учёбы.
– Ну вот и славненько блять. А я побежал.
– Давай...
Хлопок входной еле слышно, стены молча внимают кановское размеренное дыхание, у которого по лицу катятся не без причины те же слёзы. Но о них лучше никому не знать. Тонуть в одиночку и по привычке закалённой стати совсем несложно. Что же может быть паршивее?
***
«Просто поделись со мной тем, во что я поверю,
Вцеплюсь зубами, до глубины ебучего смысла.
Чертовски устал теряться в чувствах, сложа руки.
Во мне играет капля безрассудства.
Дай мне причину продолжать дышать,
Ты знаешь, что мне это нужно...»*
(c) Danny Rose – Treading Water
*Интерпретированный перевод.
Пройдёт неделя, и она ничего не изменит. Чхве уверен в этом. Пройдёт ещё одна, и скрашенное недосыпом и выматывающим графиком лицо осунется сильнее. Пройдёт месяц, и от бармена нечего будет собирать после этого внезапного и невыносимого разрыва на импульсивном желании сделать побольнее. Уён не учился этому, Сану хочется так думать. Но выводы обозначаются прозаичным молчанием, стойкостью несгибаемого подонка и двадцатью пропущенными от самого Чхве.
«Не питай больших надежд, Уён. Я умею их рушить...»** Ирония великолепна отыграна на нём самом. Рушить нечего, когда не возводили. Отличительная особенность заключалась в том, что выдержка трещала не от бездействия, а от собственных страхов и сомнений. Сан удостоверялся и проводил параллели, позорно лгал самому себе, что сможет принять любую правду. Он её не перенесёт, если она окажется обратной. И с этим придётся жить. И с этим придётся мириться. Даже самому Чону.
Родительское воспитание строгого формата, завышенные ожидания, поощрительная система успехов. Так и должно было быть всю сознательную жизнь Чхве. Не подвести, не свернуть, не утопиться в чём-то постыдном и безответственном. Серьёзный взвешенный союз на брак, семейное благополучие, удачная карьера... Ступеньки правильные, ровные, серые. Кажется, они тонут под ногами. Их неверно спроектировали. Их примяло тяжестью сердечных порывов. Их примяло правдой.
Их примяло...
– Уён, прошу, ответь мне. Нам нужно поговорить, – очередное скинутое на чоновский номер остаётся без внимания. Сан тонет в этом безграничном времени, с которым не знает, что делать. Сан в нём, кажется, уже давно пропал...
**Фраза Чхве из первой части YBM, когда у них с Уёном была условленная встреча у гей-бара.
