You'll Be Mine: Despite All the Hardships between Us / Ты будешь моим: несмотря на все трудности между нами

      Постель не тронута, но разворошена. Это настораживает сильнее, чем обыденный беспорядок в шмотках Пака. Утро переросло в полдень, а за ним проблема – забытый телефон по пути в бар, о котором Хонджун вспоминает лишь тогда, когда не обнаруживает сонную и привычную физиономию Сонхва в их кровати.       Проёбанное утро по определению случается нечасто. Оно, по правде говоря, ещё вот так не случалось. И Ким начинает нервно сминать часы на правой, а затем прочёсывать свой затылок, остервенело пиная куртку, упавшую с барного стула. Делать ровным счётом всё то, что по определению он не делает, когда не чувствует себя виноватым. Но проблема в том, что он это чувствует со вчерашней пятницы. И такое, если не считать, как он объёбывался с Паком по частоте за десять, свершилось впервые. Тотальный пиздец, по существу и без оговорок.       – Лачугу не разъеби, я пока что здесь живу, если не забыл, – летит недовольным и самым сладко-тягучим тембром. На деле это произносится с пиздастически сдерживаемым раздражением, но Пак старался этого не показать так явно.       – Хва...       – Он самый, не лыбся, – полотенце в обороте на бёдрах, оголённый впалый живот, мокрые в беспорядке волосы и немного сучьего аромата. Его исключительно выделяют при необходимости надрать задницу по особенным случаям. И этот случай вроде как намечался с незапамятных дней.       – Ты не ночевал?       – Нет. Пришёл полчаса назад перед тобой.       – Где же ты...       – ...Ебался блять! Серьёзно, Ким? – Сонхва без скованности размахивает снятым полотенцем, роется в открытом заваленном шкафу, который бесит с первых въездных сюда дней, создавая бардак на месте прежнего.       – Сонхва.       – Что?       – Проехали.       Ким распластывается на неубранной, подминая одеяло за головой. Слышит трёхэтажные, напрягает зрение, которое бессовестно озирает открытые и самые пикантные ракурсы, но дальше взгляда ничего не предпринимает. В голове оседает заёбанность, дышит буквально в затылок, перетирает кости с полосами багряно-алых, прямо как над ним.       Пак не говорит ни слова, пока натягивает боксеры и затасканную майку из всех его существовавших. Он ни разу не надевал вещи Кима. Джуну не обидно. Дело абсолютно не в этом. Но это кажется чем-то ранее не обсуждаемым и похороненным в недрах всех скомканных вещей в их неудобном и мало просторном шкафу. Но он хотя бы есть, и так считал бывший гонщик.       – Я ночевал у Ёсана, если ты всё ещё напрягаешь бошку. И я блять скоро уебу этого кобеля, если он решит сунуться к его хате!       – Юнхо?       – Да.       – Он тут при чём?       – При всём он блять! И всегда он был при всём, говна кусок! – Пака выкручивает от переизбытка эмоций, он раскидывает высушенные вещи так, как привык, но ещё с большим усердием, бросает свирепый взгляд на Джуна, прорезает каждую щель в его радужке, чтобы доказать свою сучью правоту и должную приятельскую солидарность. – Кан его слишком вылизывал, чтобы не замечать главного. Этот говнюк – не пидорас, а хуйло последнее.       – Уверен, что так всё на самом деле?       – Ким, тебе тоже въебать?       – Может быть. Я ведь это заслужил.       – Несомненно.       Сонхва останавливается посреди комнаты, нервно и часто дышит, стараясь не опускать взгляда ниже, чем хочется. Ким слишком притягателен, когда расслаблен, когда вся забитая до отказа неделя выкачивает из него концентрированные соки и давит на психику, когда он становится мягче, чем самая разработанная... А дальше, пожалуй, не стоит характеризовать, потому что Пак знает, к чему это приведёт. И постоянно приводило, если не спиздеть. И к чему, по правде говоря, хотелось бы прийти на регулярной и желанной основе. Выдержка у обоих достаточно проработана, но в разных областях. Ни для кого не секрет, что Сонхва умеет делать приятное без обратного требования. Он умеет делать многое, за что Ким бывает ему безмерно благодарен. Но, видимо, не сегодня...       – Хва... давай...не сейчас, – Ким размазывается в просьбах, переходя на шёпот. Так кажется безопаснее и честнее.       – Ты издеваешься блять? Тебе даже переворачиваться нахуй не надо, – рука массирует требовательно и с нажимом, но перехватывается кимовской.       – И всё же. Не сейчас... Прости.       – Сука.       Сонхва откидывается на постель, аккурат рядом. Дыхание выбешивается, кулак елозит за смятым. И в этот момент кажется, что надрывается главное в их тандеме устоявшихся лиц: так трещит доверие. И здесь не произносят больше ничего, кроме как: «Мне нужно уйти...» Только уходит не Ким, а собирает оставшуюся гордость и ущемлённое самолюбие сам Пак. И Джун его сейчас не останавливает.

***

«Видишь ли, у меня были проблемы с тем, чтобы помочь самому себе. И я действительно думаю, Что предназначен для чего-то лучшего. Скажи мне, почему это называется любовью, Если это чертовски больно?» (с) Chiodos – I Am Everything That's Normal       Ему нужна была неделя и капля гордости. Но ничего из этого не потребовалось сильнее, чем собственная ломка увидеть его. Уён игнорировал все сообщения Чхве, до единого. Но последнее, полученное вчера ночью, перевернуло его представление об их отношениях на грани вылета за дверь. Она переступлена, но не перечёркнута. Это следовало учесть, когда звонок Юнхо сбрасывался дважды, а затем тот ответил, едва шевеля языком. Эта суббота предстояла быть жаркой...       На месте привычной локации кислая и опухшая морда действующего гонщика, за отполированной стойкой всеми известный и горячо любимый бармен, но в ожиданиях не хватало парочки наглых лиц, которых Уён не узрел в толпе. Это насторожило.       – Эй, бро, где же дамочки?       – Ёсан не придёт сегодня. Забей.       – Вот как.       – Вот так.       – Но я-то пришёл. Как по заказу, – взгляд обмазывает неважно выглядящего Чона, перескакивает на Чхве, тот его закрепляет на себе, потому что ожидал. Уён опускает глаза.       – Твой заказ перед тобой, сверлит уже пять минут, не моргая, – Юнхо не удивлён, не раздражён и даже не зол. Его перемололо со вчера, не оставило шанса на иной исход текущих событий ночи, но тем не менее вывело на новый и скользкий уровень. Благодарность выразится позже. Она чешется на языке, но до неё пока что рано раскрывать свой рот. Чон понимает.       – Вижу.       – Не поговоришь с ним?       – Не сейчас, я ещё трезв. А несу хуйню я только нажратым, бро.       – Тогда надо бы уже выполнять условия.       – Хули я ещё без выпивки?       – Сан! – Юнхо знает, что переговорная функция возложена на него по умолчанию сегодняшнего вечера. Это не напрягает. Он вроде как торчит Сану за его психологические трюки. И что самое важное из всего этого – за уместное молчание. – Нам по двойному. Ему, – голова указывает на вжатый и театрально отстранённый субъект, – ещё потом сверху. Главное, смотрите друг на друга почаще. Это чертовски мило.       – Будет сделано, Юнхо, – ямочка режет по влюблённому и потерянному, по самому открыто-закрытому. Уён не выдерживает напряжения на градусах без нуля. Нужно выше и горячее. Нужно прямо сейчас, потому что иначе он пересилит себя, сорвётся и не удержит.       – Ты бля засранец!       – Да вы оба такие, если не ковыряться, – гонщик растягивается по стойке, опираясь одной рукой. Это чувство не напрягает. Оно сыпучее и легко подавляемое, но не дающее сбоев. Отвлекаться оказывается несложно, как Юнхо себе представлял. Чхве иногда окидывает их несколькими секундами, затем удаляется к боковым, но ни разу не вступает в открытый диалог, оставляя двоих для их личного разговора.       – Он рассказал предкам, что порвал с Мэй... Я не знаю, как на это реагировать.       – Ты ведь этого хотел?       Уён замирает. Голова резко оборачивается на причину его перепадов температур и невъебически колотящегося сердца. Чхве кивает ему, продолжая свою работу, не требуя ничего объяснять, извиняться или оправдываться. Чон не мог такого предугадать, но он может это ощутить прямо сейчас. Он может кивнуть в ответ и улыбнуться до рези во влажных глазах. Он может наслаждаться тем, как Сан снова одаривает его лисьим взглядом, а затем отворачивается. И Уён издохнет пересчитывать грудные пробои. Он не станет этого делать вовсе. Ведь Юнхо, сидящий около него на вытянутой руке, всё итак поймёт. Очевиднее некуда.       – Бля я не перестану удивляться, как тебя торкает с него.       – И я...       – Слюни подтери, придурок.       – Твои тоже ещё не обсохли, засранец, – Уён слишком рассеян, чтобы подметить состояние своего друга, но Юнхо это умело пока что скрывает.       Обоих разбрасывает ритмом ненавязчивой и уже знакомой подачи в этом баре. По условиям двойной нахлёбанности их бы давно вышвырнуло на танцевальную зону, но те еле передвигали даже руками, изредка похлопывая друг друга по плечу. Чхве продолжал подливать, но уменьшая порцию Уёна, а для Юнхо оставил короткое послание на салфетке: поезжай к Ёсану... Сан успел заметить, как та скомкалась в кулаке, но утвердительный кивок был всё-таки ему получен. А о большем здесь кроптеть бы не пришлось. I swear I’m different now...