— Отпустил Ниэля, выродок. Быстро!
Это голос, пробирающий до мурашек. Такой жёсткий и не терпящий возражений, но вместе с тем дарующий спокойствие и защищённость. Он был похож на тёплое одеяло, в которое закутываешься и отогреваешься после проведения нескольких часов в холодную погоду на улице. Одеяло, которое не только согреет, но и защитит от различного рода… потусторонних тварей, очень уж желающих навредить. Натаниэль, как и его обидчики, резко повернулся и увидел стремительно приближающегося новенького, с лица которого не сходило спокойствие и умиротворённость. — Ох, кхм, прошу прощения. Это не должно было звучать… так, — подошедший новенький мило улыбнулся, а затем, посмотрев на Дегэйра, невинно спросил, перед этим даже, кажется, наивно хлопнув глазами: — Какие-то проблемы? — вопрос, как ни странно, звучал несколько угрожающе. — Ты кто ваще* такой? — зло спросил гроза коллежа, которому явно не понравилось, что его прервали. — О, прошу прощения за мою бестактность: я не представился, — парень сначала встрепенулся, а затем, дружелюбно протянув руку Дегэйру, сказал: — Я — Говард Филлипс Лавкрафт, одноклассник Натаниэля и его сосед по парте. А Вы, молодой человек, не изволите мне сказать своё имя? Дегэйр удивился такому дружелюбному порыву, впрочем, как и Гратин с Ашилем, а также… Натаниэль. Он думал, что вот оно, спасение в лице Говарда, но… это не так. Однако, если уж так подумать, то реакция на такого здоровяка со стороны Лавкрафта понятна: он просто испугался и решил «пойти на попятную», как и многие другие, поэтому его не за что судить. Даже сам Натаниэль, признаться, увидев то, как «святая троица» измывается над кем-то, просто прошёл бы мимо, предпочтя оставить себя в целости и сохранности. Дегэйр отпустил художника и уже хотел представиться, протянув руку в ответ, однако и в этот раз произошло то, что никто не ожидал: Говард сжал руку здоровяка до хруста и дёрнул, будто желая выдернуть её с корнем. — Ох, простите, рука дрогнула… — сказав это с кривой улыбкой, Лавкрафт, однако, повторил данный «фокус» ещё раз, после чего Дегэйр резко выдернул руку и осел на землю, скорчившись от боли и одновременно услышав поражённый возглас «Босс!» со стороны близнецов. — А вот это я уже специально, хах, — не удержался от смешка парень. — Очень больно? — с наигранным беспокойством поинтересовался тот. — Н-нет, — из вредности дал такой ответ обидчик, не поднимая взгляда. — Жаль, — покачал головой Говард, а затем сменил тему: — Если я ещё хоть раз увижу, что Вы, мистер, обижаете Ниэля, то мне придётся превратить Ваши руки в кровавое месиво, чтобы врачам ничего не оставалось кроме того, чтобы ампутировать конечности, — несмотря на то что он говорил столь жуткие вещи, его голос был спокойным и даже несколько отстранённым, а с лица не сходила снисходительная улыбка. — Прошу, не нужно меня доводить: я тогда в самом деле не смогу отказать себе в удовольствии понаблюдать за искажённым в гримасе боли лицом. Или лицами, — он перевёл взгляд на Гратина и Ашиля. Близнецы вздрогнули и посмотрели на Говарда до ужаса напуганными взглядами, а Натаниэль в тот момент успел подумать о том, что ему очень уж нравятся эти лица. Он наконец-то смог отомстить, пусть не своими руками и нежданно даже себя, но… это не играет никакой роли, ведь сам художник никогда бы не смог такого сделать. Всё, что ему остаётся, это наблюдать за тем, как вершится правосудие чужими руками. — Бу, — обойдя Дегэйра и подойдя к близнецам с ухмылкой шепнул Говард — и от Гратина и Ашиля и след простыл: они убежали так быстро, что наверняка Ким позавидовал бы их скорости. — Ну, с великим злом мы разделались. Отличная работа, напарник, — обратился к Куртцбергу Лавкрафт, и его тон наконец стал обычным, даже приобрёл нежные нотки. Натаниэль встрепенулся и посмотрел на новенького. Он сейчас… серьёзно?.. — Но… я ведь ничего не сделал… — парень опустил взгляд. Художник не был из тех людей, которые причисляли себе заслуги других, потому что считал это чертовски неправильным. Вот кто-то старается, а ты просто записываешь его достижения на своё имя, при этом ничего из себя не представляя? Это ли не злодейство в самом ужасном из своих обличий? — Ты — моя мотивация сражаться со злом и бороться за справедливость, Ниэль, — очаровательно улыбнувшись, Говард подошёл к Куртцбергу и нежно прикоснулся ладонью к его лицу. — Был бы на твоём месте кто-то другой — и я бы даже не обратил на это внимание. Но ты… такой прекрасный и непорочный ангел, которому ни в коем случае нельзя вредить, понимаешь? Я переломаю руки и вырву язык любому, кто посмеет «как-то не так» прикоснуться к тебе или сказать что-то нелестное в твой адрес. Натаниэль почувствовал, как кровь приливает к щекам. Почему-то он внимал каждому слову, исходящему из уст Говарда, и верил этому, по сути, незнакомцу. Он говорил так, словно был знаком с ним, но это ведь не так? Если бы Лавкрафт жил в Париже, то Куртцберг ещё мог бы подумать о том, что они где-то встречались, но ведь новенький всю свою сознательную жизнь провёл в Америке. Да и если бы он жил в Париже, то разве могла бы какая-то мимолётная встреча повлиять так на человека? Только длительное общение. Но Натаниэль был готов поклясться, что видел этого парня впервые. Это очень странно и запутанно, а оттого и непонятно, верно? — «Ниэль»? Т-ты меня так назвал? — тихо спросил художник, не разрывая зрительного контакта с обладателем прекрасных, как у Ма… как безоблачное небо, глаз. — А, да. Верно, — не стал отрицать Говард. — Тебе не нравится? — Н-нет, просто… Почему? «Нат» — вот моё сокращённое имя, — Куртцберг позволил себе искренне улыбнуться, и, заметив, что щёки Лавкрафта начали приобретать розоватый оттенок, мысленно умилился этому очень уж очаровательному явлению. — Мне не нравится это сокращение, — сразу ответил Говард, даже чуть поморщившись. — «Ниэль» звучит более нежно и возвышенно, что очень хорошо характеризует самого тебя, — объяснил парень, вновь заставив Ната сильно покраснеть. — Прости, я не должен был этого говорить? — Н-нет, всё нормально, — отмахнулся Куртцберг, а затем неуверенно спросил: — Тогда… мне тоже стоит дать тебе сокращённое прозвище? Говарда заинтересовала эта затея, а поэтому он с усмешкой ответил: — Если ты этого хочешь. Натаниэль задумался, и его лицо впервые за долгое время стало серьёзным. Обычно он был таким только в те моменты, когда рисовал, сосредоточенно выводя на белоснежном листе простым карандашом идеально ровные линии будущего шедевра. Сейчас же Куртцберг хотел придумать какое-то необычное сокращённое прозвище, чтобы только он мог называть так Говарда. — …Фил? — предположил Куртцберг и зажмурился, будто ожидая удара. Но реакция была прямо противоположной: — Прекрасно. С этого момента я для тебя Фил, — Говард одобрительно улыбнулся. — Правда? — с недоверием переспросил Натаниэль. Это казалось прекрасным сном. — Правдивее не бывает, — уверил парня Лавкрафт с усмешкой. Натаниэль, что называется, «засиял». Он был из разряда тех людей, которые тихо что-то делали «в стол», не решаясь показать публике даже малейшее своё творение, боясь осуждения со стороны. Даже сейчас Куртцберг не был уверен в том, что новенький не засмеётся от нелепого (по скромному мнению художника) прозвища и не назовёт того глупцом. Но совершенно противоположная реакция приятно удивила Натаниэля. — М-мне пора… Спасибо тебе за помощь ещё раз, — парень был настолько смущён, что решил пойти домой, спрятаться там и хорошенько обдумать произошедшее. — Я тебя проведу: не хочется, чтобы ты попал в беду ещё раз, — сказал Говард с улыбкой, а затем, поняв, что он до сих пор держит ладонь на щеке Ната, поспешил её убрать под ещё более понимающий и оттого смущённый взгляд художника. Натаниэль привык ходить в коллеж и выходить из него в одиночестве, потому что друзей у него в силу характера и образа жизни не было. Он очень редко ходил с кем-то куда-то, предпочитая одиночество, и наверняка вежливо отказался, не желая нарушать эту традицию, будь на месте Фила кто-то другой. Но этого «другого» не было. — Я-я… — Натаниэль сделал вдох-выдох, пытаясь унять дрожь во всём теле, которая маленькими вспышками раздавалась в разных его частях одновременно. — …Х-хорошо. Я живу совсем недалеко…To be continued…