***
Минхо до сих пор не понимает, что делает. Ноги просто сами идут в направлении шелтера, а мозг всё твердит, что всё в порядке и ничем плохим это не закончится. Он будто не в себе. Это состояние аффекта. Невменяемость. Оправдайте по всем статьям. На улице прохладно. Он даже не заметил, что нацепил на себя, выходя из квартиры. Ничего необычного — толстовка с домашней белой футболкой под низом и джинсы. Потому что нечего наряжаться для этого паренька. Минхо вообще придет всего на час, обсудит, что надо, и вернётся домой. Делов-то! Зато, может, вытолкнет Хана из своей головы, наконец. Он стоит под окнами старого здания, рядом шелестят пластиковые полоски штор. Хотелось бы, конечно, пафосно опоздать, но пришёл он, как назло, вовремя. И вот теперь непринужденно достаёт из кармана пачку сигарет, со спрятанной в ней зажигалкой. Закуривает. Спустя пару минут решение прийти сюда начинает казаться ещё большей глупостью. Настолько, что хочется плюнуть на всё, развернуться и уйти. Ещё и первый пришёл, ждёт стоит будто больше всех надо. Ну что за придурок! Минхо закрывает глаза. От сигарет во рту неприятно горчит. Втягивает через нос прохладный воздух, смешанный с дымом. Успокаивает, совсем немного. Ему уже начинает казаться, что Джисон просто посмеялся над ним. А ведь он даже не опаздывает... Просто Минхо выводит своя слабость, само решение прийти сюда. Я ничем ему не обязан. Всё, считаю до трёх, если не объявится, ухожу. Один. Сигарета тлеет в руках и он затягивается ещё раз. Два. Запрокидывает голову к небу и выпускает дым. Три. — Ты пришёл, — выдыхает кто-то у него за спиной. Минхо поворачивается, встречаясь взглядом с Джисоном. Взгляд у парнишки несколько виноватый, он почти сразу же его отводит. Смотрит себе под ноги. Ли устало вздыхает. — Что ты хочешь? Хан мнется на месте. Сначала вообще ничего не отвечает. Ли его не понимает и раздражается от этого. Раз позвал, так говори, мать твою! Я что, просто так сюда припёрся? — Ты завис или как? — Подгоняет парень. Джисон начинает идти вперёд, проходя мимо него. — Давай пройдёмся, — говорит он. Пройдёмся? Это ещё что за прогулочка под луной такая? Он точно издевается. Сколько бы Минхо не возмущался про себя, он идёт за Джисоном, равняется с ним. Больше ничего не говорит. Не он назначал эту встречу, значит и говорить ничего не будет. Пусть Хан сам как-нибудь выкручивается. Минуты три идут молча, перед тем, как младший всё-таки собирается с силами и открывает рот: — Куда пойдём? Ли чувствует себя девчонкой на первом свидании с парнем недоумком. Откуда он блять знает, куда они пойдут? У него что, маршрут должен быть построен специально для этого дня? И зачем он только согласился... Джисон нервничает. Ему так же сложно подобрать слова, как поднять стокилограммовый кусок бетона. Ему тоже, как и Лино, некомфортно и, может, даже хуже. Хан не умеет общаться с людьми, ему это никогда не пригождалось, потому что друзей не было. Все его связи ограничиваются семьёй и друзьями Суа, а общение с клиентами и то по сети. Он не вёл разговоры дальше «Привет, как дела?». И теперь, когда нужно вроде как извиниться, выразить свои чувства, сказать хотя бы что-то, он просто… не в силах это сделать. Он не умеет. — Мне плевать. Просто скажи, что хотел, и я уйду домой, — холодно отвечает Минхо. Они идут по тротуару совсем рядом, но ощущение, что между ними бездонная пропасть. Джисону эту пропасть нужно перепрыгнуть. Поэтому он разбегается посильнее. — Поговорить, — отвечает он тоном Хёнджина. Поговорить — самое очевидное, что может быть в этом мире. — Ладно, если не знаешь, пошли, куда глаза глядят. Он старается звучать максимально непринужденно и расслаблено. Не хочет показывать Минхо своего беспокойства, ведь сам выступает инициатором этой встречи. Это Джисон должен что-то говорить, но на деле он чувствует себя так же, как Лино. Ему кажется, что парень и так знает о нём слишком много. На Джисоне вчерашняя одежда. Тоже особо не запаривался над выбором, будто вовсе не собирался приходить. Только не потому что не хотел, а просто думал, что старшего здесь не будет. Молчание снова затягивается и Хан показушно выдыхает – не знает, что стоит сказать в первую очередь. А «Извини» почему-то застревает костью в горле. Минхо кашляет, когда понимает, что пора что-то делать, иначе они вообще не сдвинутся с мёртвой точки. Да и молчание начинает действовать на нервы. — Вижу, твоя губа уже зажила, — он суёт руки в карманы. Джисон поднимает голову и мягким взглядом окидывает профиль идущего рядом парня. Хочется перенять хоть частичку его спокойствия себе, потому что сам Хан, кажется, скоро на части разорвётся от волнения. — Да-а, она… — лёгкий ветер встречается с его лицом и приятно щекочет. Джисон не может подобрать нужного слова. Опять. — Ей уже лучше. Ну я имею в виду… зажила, да. — Понятно. Отлично, диалог, хоть немного подающий надежды на существование, снова умер. Ну и зачем они оба всё так усложняют? Никто ведь не пострадает, если кто-то из них скажет больше трёх слов подряд. Минхо больше ничего не говорит — идёт, смотря себе под ноги. Сюда только звука сверчка не хватает. А что Джисон думал, позовёт хёна поговорить и тот сразу же растает? Превратится в попугая и станет трещать без умолку? Ли не из таких, его расположение не так просто заполучить. Когда молчание уже откровенно начинает действовать на нервы — Джисон решается наконец открыть рот. — Хён, я… — произносит он, останавливаясь. Справа от него жужжит магазинная вывеска. Она окрашивает лицо младшего красным цветом, хотя, оно, наверное, и без того пылает. Лино устремляет свой взгляд на парня, от чего уверенность, которую Хан так долго в себе строил на протяжении последних десяти минут, начинает осыпаться. — Помнишь, мы, ну… поругались типа… блять, нет, — он сжимает пальцами переносицу и проклинает свой язык и тупость. Слова превращаются в кашу, особенно когда хён так пристально на него смотрит. Он ничего не говорит — терпеливо ждёт, пока Джисон соберётся с мыслями. Минхо вовсе не нравится играть на его чувствах и сейчас, когда он видит такого взволнованного и смущающегося Джисона, то потешаться над ним и прерывать вообще не хочется. Потому что Ли в какой-то мере понимает его. Снова. — Короче, — выдыхает наконец Хан и теперь смотрит себе на кроссовки, — я хотел извиниться за всё, но не знаю, как сделать это правильно, поэтому веду себя так тупо. Я не собирался тогда говорить ничего обидного или как-то тебя задевать, оно само получилось… И типа… Прости меня, хён, если я обидел тебя. Просто я не подумал, как всегда, короче, — младший касается рукой шеи, — я не хочу ругаться с тобой и как-то рушить вашу идиллию в компании. Но пойми, — Джисон поднимает голову и осторожно глядит в глаза, — уходить от вас я тоже не хочу. Минхо смотрит молча — глаза у Джисона невинные и взгляд такой искренний, что ему тут же становится не по себе. Поджимает губы, потому что сказать-то ему особо нечего. Он тоже думал об их ссоре всё это время и пришёл к выводу, что виноваты оба. Они вывели друг друга из себя, надавили на больное и в итоге разругались. Ребячество, ей богу. — Прости меня, хён, — ещё раз повторяет младший, но уже смотря парню в лицо. — Ладно? Ладно-то оно ладно, вот только Ли лучше себя от этих извинений не чувствует. Он будто заставил Джисона извиниться. Да, он холоден по отношению к младшему, но на это и правда есть свои причины. Он имеет полное право грубить людям, которые вторгаются в его личное пространство, тем, кто не следит за языком. Имеет полное право злиться на Хана прямо сейчас. Мало того, Лино прекрасно об этом знает. Так почему же он чувствует себя так паршиво после этих извинений. — И… ты тоже, — еле слышно прибавляет Минхо. Ему нужно было это сделать, хотя бы для того, чтобы снять груз ответственности с собственных плеч. — Мы оба погорячились. — Но ведь… — Всё, давай просто закроем эту тему, — Минхо трогается с места, оставляя за спиной красное неоновое свечение вывески. Джисон стоит и смотрит парню в спину. Разговор окончен — Лино уходит. Всё так, как должно быть. Хан опускает взгляд обратно к своим кроссовкам и готовится двинуться в обратную сторону, когда старший оборачивается и непринуждённо бросает: — Чего встал? Я думал, мы прогуливаемся. Джисон часто моргает, перед тем как нагнать старшего с глупой улыбкой на лице. Может, всё не так плохо, как он думал? Может, у них с Лино всё ещё есть шанс построить нормальное общение. — Куда идём? — немного погодя спрашивает Хан. После извинений и правда стало полегче. Напряжение, витавшее между ними двумя, начало понемногу спадать, и Джисон больше не чувствует себя так скованно, как раньше. — Я вспомнил об одном месте, — снова говорит загадками. Джисон кивает в ответ, мол, понял, принял, обработал. Он уже сделал себе пометку фильтровать всё, что говорит при Лино — больше конфликтов разводить не хочется. Минхо сворачивает во дворы, и Джисон, по ощущениям, начинает узнавать, где находится. Здесь почти нет освещения, невысокие дома пропадают в ночной темноте, утыкаясь поблескивающей черепицей крыш в тёмно-синее полотно. Над дверьми навешаны неработающие лампы, растительность, приятно зеленевшая в солнечном свете, сейчас сливается в огромные тёмно-зелёные пятна. В какой-то момент может показаться, что тебя вот-вот поглотит эта темнота. Вдалеке еле различимо мерцает фонарь, привычно освещающий баскетбольную «коробку». У Джисона это место полностью ассоциируется с их недавней ссорой, и зачем Лино ведёт его сюда снова – неясно. Возможно, у него, конечно, есть приятные воспоминания об этом месте, в которые вдруг захотелось окунуться, но, не сейчас же, мать твою. Но парень сворачивает, не доходя до площадки. Лезет в редкие кусты, и Джисону остаётся только молиться, что ему не приспичило отлить. Он немного выжидает, на всякий пожарный, а потом, когда видит блеск глаз сквозь листву и манящую за собой руку, за которой следует тихий шепот «Давай за мной», шагает вперёд. Ветки неприятно втыкаются в тело, листья лезут в лицо и приходится выставить руки вперёд, чтобы не выколоть себе глаза по чистой случайности. Кроссовки путаются в траве и корнях, вылезших из земли. Совсем скоро Джисон замечает, как фигура, за которой он следовал, останавливается, держась руками за зелёную стальную ограду. Краска на железяках со временем потрескалась, обнажив местами ржавые раны. Меж прутьев зияет дыра. Достаточно большая, чтобы туда смог протиснуться человек. Лино перекидывает ногу через перекладину внизу и, сгибаясь, пролезает через ограду. Джисон делает то же самое. — Это типа взлом с проникновением? — спрашивает он. — Это типа задний вход. Мы ничего не взламывали, — усмехается (усмехается!!!) Минхо, оглядываясь вокруг. Джисон оценивает его чувство юмора, но всё равно немного ссыкует, если они пробрались, куда не стоило. Перед ними большое пустое футбольное поле. На концах, где заканчивается искусственное зелёное покрытие, стоят высокие выключенные прожекторы. Со стороны центрального входа, по бокам, установлены помотанные временем трибуны. Даже знать не хочется, сколько всего они повидали. Минхо расслаблено шагает вперёд по асфальту, а потом на сделанное под газон покрытие. Он будто не на частную территорию вломился, а к себе домой пришёл. Джисон ступает за ним, озираясь по сторонам в поисках охранников, но никого не находит. Они здесь одни. — Зачем ты привёл меня на стадион? — Спрашивает парень, усаживаясь напротив Минхо на холодной искусственной траве. Если провести по ней пальцами, то черная резина, которой усыпано всё поле, весело подскочит вверх. На ощупь трава немного жесткая, но в остальном мало отличима от настоящего газона. Ли вытягивает перед собой ноги, в то время как сам Джисон садится в позу лотоса. — Здесь спокойно, — отвечает Минхо и смотрит вдаль. Сейчас он выглядит таким безмятежным. Не как обычно, а в хорошем смысле, будто его ничего не тревожит. Джисон не может знать, правда это или нет, но тоже поддаётся чувству и отпускает напряжение, которое и так держится на ниточке. — Хён, давай сыграем? — предлагает он, ковыряя резину у себя под ногами. Парень немного ссутуливается, пока ждёт ответа. Лино поджимает губы. — Во что? — как бы ненароком интересуется, чтобы не согласиться на какую-нибудь авантюру, которая потом ещё и боком выйдет. Они, конечно, не дети, чтобы играть во всякую фигню, но делать-то нечего. Не помирать же со скуки, сидя в тишине. Джисон робко поднимает голову и слегка прищуривает глаза. — Правила такие, — он кладёт ладони себе на колени, а в голосе слышится ясная надежда на согласие, — мы… говорим какие-то факты о себе. Кто назовёт больше интересных фактов, тот выиграл. Проигравший получает щелбан. Плечи собеседника заметно напрягаются. Он отворачивает голову, теперь смотря куда-то на крыши домов и какое-то время молчит. Джисон постепенно начинает терять надежду и бояться, что снова сказал что-то не так, но мысли эти моментально отбрасывает. Разве он не имеет права расспрашивать Лино о чём-то? Он ведь не творит ничего противозаконного, да и не уточняет, что нужно рассказывать. Да хоть про двоюродную сестру бабушки его мамы пусть расскажет, какая разница? — Мы не должны знать ничего личного друг о друге. Такие пра… — начинает было Минхо и голос у него снова холодный. Он подтягивает к себе ноги и словно сжимается в размере. Джисон ступает на запретную территорию и Ли, как ему свойственно, выпускает когти. — Да-да, политика конфиденциальности, все дела. Принц рассказал мне, — перебивает его Хан. Парень хмыкает. Ну конечно, Принц, кто же ещё. Язык бы ему вырвать. — Я ведь… совсем не прошу говорить о чём-то серьёзном или личном, — он продолжает стоять на своём, потому что не хочет терять шанса узнать Лино получше. Пусть даже что-то незначительное, но это окрасит его в глазах Джисона хотя бы в какой-то цвет. А то как большая серая туча. — Я не хочу, — говорит тот почти обиженно. Отнекивается, как маленький ребёнок. Джисон поджимает губы. Ему очень не хочется этого делать, но кажется придётся. — Если ты не забыл, то проиграл мне в карты на желание вчера, — осторожно напоминает он. Лино замирает, словно каменное изваяние. Джисон на секунду думает, что с такими чертами, с него вполне могли бы слепить скульптуру, но мысль убегает так же быстро как появляется. — Вот моё желание. Сыграй со мной. Минхо выдыхает. Этот мальчишка ведь никогда не оставит его в покое? Но винить тут некого — сам привёл его сюда, вместо того, чтобы пойти домой. И чем он только думал двадцать минут назад? Надо было бежать, чтоб только пятки сверкали. — Тебе не обязательно говорить что-то личное, хорошо? — Хан всеми силами старается сгладить углы разговора и не наткнуться на выпущенные шипы Лино. — Вот я, например, люблю кофе с молоком. Правда, пью только растворимый, — то, что на хороший кофе из кофеен или банальную турку домой денег у него нет, парень, конечно же, умалчивает. Они ведь не на детекторе лжи. — Ненавижу растворимый, — слегка корчится парень, но потом добавляет, — но иногда приходится пить. Джисон не замечает, как начинает улыбаться. Он вытягивает вперёд ноги, сильнее поворачиваясь к парню. Неужели у него правда получилось? Сам король Лино спустился до него с небес и соизволил рассказать что-то о себе? Но язвить сейчас совсем не хочется. Хочется только говорить и слушать. — А так вообще какой больше любишь? — если честно, Джисон не разбирается ни в сортах, ни в техниках приготовления. Он пил кофе из кофейни всего раза два и то было очень давно, поэтому сравнивать ему не приходилось. — Американо. Иногда с карамельным сиропом, если хочется послаще, — Минхо не говорит, что тоже в кофейнях бывает нечасто, но порадовать себя хорошим кофе раз-два в месяц давно стало его привычкой. — Оу, ладно. Эм… давай дальше, — Джисон смотрит на свои кроссовки, а потом, облизывая губы, вскидывает голову. — Придумал. Я в началке спиздил чей-то велик во дворе, — о том, что потом велосипед пришлось вернуть, он тоже умалчивает. — Малолетний преступник, — прыскает Минхо. — Ага, ещё какой, — усмехается Джисон и заводит руки себе за спину. — Твоя очередь. Ли молчит, задумавшись. Он редко копается в своих воспоминаниях, потому что приятного в них, откровенно говоря, мало. Но сейчас, когда Джисон заводит тему начальной школы, в памяти приятным теплом всплывает один интересный момент. — Мы с друзьями расписали стену магазина баллончиками. Тоже в началке. Нам было лет по двенадцать. Минхо улыбается собственным воспоминаниям, которые, немного странно, но греют душу. Приятно знать, что в какие-то моменты своей жизни ему всё-таки удалось побыть ребёнком и немного пошалить. К тому же, ребята, с которыми они разрисовывали баллончиками стену, за что потом изрядно получили люлей, действительно считали его другом на тот момент. Но потом, как бывает у всех детей — они выросли. Интересы изменились, ребята стали чаще ссориться и в конце концов вовсе разошлись. Старый сценарий. — Я так и знал, что ты вандал, — восклицает Джисон, потому что, смотря на улыбающегося Лино (он видит его таким впервые), тоже не может сдержать эмоций. — У тебя это в крови. И оба они про себя думают, что, родившись в таком районе, удивительно, что они не стали кем-то похуже вандала и угонщика великов. Джисон ликует где-то внутри, потому что Лино снова улыбается, теперь уже в ответ на его слова. Улыбка у него приятная, вовсе не поддельная, и это радует ещё сильнее. Знал бы Хан, что когда-то будет так рад одной только улыбке человека, сидящего напротив, ни за что не поверил бы. Такие как Лино — холодные, закрытые люди — обычно не привлекают других. Джисон уверяет себя в том же. Просто ему, как человеку, привыкшему видеть людей насквозь, интересно, как у этого парня получается так хорошо скрывать свои эмоции. Что это за такая Белла Свон на минималках? Но сейчас Хан отбрасывает в сторону все сомнения, все мысли и концентрируется на тишине. Они одни на закрытом стадионе, под открытым небом, разговаривают об обычных повседневных вещах и даже не стараются перегрызть друг другу глотки. Остаётся надеяться, что такое общение у них сохранится и для последующих встреч. Минхо достаёт из кармана кофты полупустую пачку сигарет. На измятой красно-белой упаковке чертовски ироничная надпись «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ». Выуживает оттуда одну палочку вместе с фиолетовой зажигалкой, чиркает колёсиком и поджигает сигарету, зажатую в зубах. Он помнит, как начал курить — это произошло в один из самых сложных периодов его жизни, когда нервы были ни к черту и приходилось сбивать тревогу дозой никотина. Сейчас просто осталась привычка, а вкус табака на языке стал уже почти родным, хоть Ли и стал курить в разы меньше — одна-три сигареты в день. Джисон смотрит на него пристально – следит за движениями старшего. Минхо это сразу же замечает и, затянувшись, спрашивает: — Хочешь? Хан смотрит на тлеющий в ночи кончик табачной палочки и ощущает на языке неприятный осадок, будто курит сам. В нос проникает неприятный запах и струится по глотке, вызывая горечь воспоминаний вновь. Джисон едва не плюётся. — Не переношу сигареты, — он воротит нос, но Лино ничего не отвечает. Не усмехается, не язвит. — Почему? — Вопрос, который не на шутку удивляет Джисона. Парень никогда ничего не спрашивает, потому что, как сам Джисон, так и его жизнь, ему мало интересны. Так думает сам Хан. — Есть причины, — флегматично отвечает тот. Историю своей матери куряги и их неблагополучной семьи со всеми вытекающими лучше попридержать за зубами. Минхо озадаченно хмыкает. Вряд ли он ещё задумается о словах Джисона. Вряд ли ему есть хоть какое-то дело. Он просто выдыхает дым в другую сторону, чтобы не попасть младшему в лицо. Помогает не сильно, правда, ветер всё равно доносит до него едкий запах курева. Быстро докуривает, тушит бычок о резину и щелчком выкидывает его куда-то вперёд. — В детском саду на утреннике я играл телёнка, это считается за факт? — Ли смотрит на парня с несколько серьёзным лицом — правда не знает, считается или нет. Ровно до того момента, как Хан не начинает смеяться, представляя себе маленького Лино в костюме телёнка с мягкими рожками и нацепленной на детский нос картонной мордочкой. — Не смейся! — Говорит тот, хотя сам начинает улыбаться. — У меня почти не было реплик, одно сплошное мычание. — А я не ходил в детский сад, — немного поникше, но с лёгкой улыбкой говорит Хан. Ему хотелось бы, правда. Многие из сверстников в школе шутили про то, как хотят вернуться в беззаботное детсадовское время. Джисон их не понимал. Он много упустил в детстве, но время уже не вернуть назад. Лино смотрит на затихшего парня и, подавляя в себе ни с того ни с сего проснувшийся интерес, спрашивает только: — Есть причины? Джисон лишь согласно кивает. Больше детство они не обсуждают. Хорошо, оказывается всё-таки, не лезть друг к другу в душу. Но это не отменяет интерес Хана к скрытному Лино. Его всё ещё хочется раскусить. Расщёлкнуть зубами, как орех, который никак не поддаётся. Всё ещё хочется многое узнать, но ни на один вопрос в лоб ответа он не получит. Придётся немного поиграть в шпиона, и Хану это даже нравится, в какой-то мере. Парень ложится на спину, утыкаясь взглядом в ночной небесный потолок. Сегодня облачно, поэтому звёзд снова не видно, но Хан может поклясться — стоит только разогнать эти дымчатые комки ваты и можно будет увидеть россыпь светлячков. Он ловит поблёскивающую точку, где-то среди рассеявшихся облаков, но потом понимает, что это простой спутник, который сияет то ярче, то тусклее. Люди часто принимают спутники за звёзды. Хан складывает руки на животе и чувствует на себе взгляд Минхо. Он ничего не говорит, просто отворачивает голову и снова смотрит на крыши домов, выглядывающие из-за деревьев. Джисон глубоко вдыхает, перед тем, как осторожно сказать: — А ещё… я звёзды люблю. Он знает, что возможно из его уст такие слова звучат слишком по-детски. Знает, что любовь к звёздам есть ещё у целых, наверное, трёх миллиардов людей, но это не мешает ему следовать такому простому клише. Джисон ожидает, что Лино усмехнётся на это, возможно как-то пошутит и выставит его малолетним дурачком и фантазёром, но тот лишь устраивается рядом на холодной траве. Минхо ложится так, что их головы оказываются примерно в полуметре друг от друга, а ноги ещё дальше. Хан не смотрит — слышит только шуршание одежды недалеко от уха. — За что? Люди привыкли любить какие-то вещи за выдуманные ими самими качества, придавать ценность бесполезным вещам. Они будто не могут любить что-то за просто так. За простое существование. — Просто, благодаря им я верю, что не один, — выдыхает он, шаря глазами по дымке. — Знаешь, говорят, что в звёздах скрыты наши предки, жизни всех тех, кто когда-то был здесь до нас. И они наблюдают за нами, как… как будто присматривают, оберегают. «Посмотри на звёзды. Великие короли прошлого там смотрят на нас с этих звёзд. И если тебе будет очень одиноко — помни, они всегда будут там, чтобы указать тебе путь.» — Звучит, как какая-то религиозная херня, — перебивает его Минхо. Он тоже смотрит в небо, положив под голову руки. Пытается высмотреть звёзды, про которые с таким упоением вещает Джисон. — Ага, наверное, — усмехается тот. — Это из «Короля льва». — Любимый мультик детства? — Типа того, — Джисон отмахивается, прежде, чем продолжить свою мысль. — Но для меня звёзды — это немного другое. Он медлит, потому что внутри начинает зарождаться ощущение, будто сейчас язык сболтнёт что-то ненужное. Ночные разговоры всегда самые опасные — мы их почти не контролируем. Откровения приходят сами собой. — Просто они… всегда сияют, понимаешь? — Минхо не особо понимает. Он небом не интересуется, потому что времени не всегда хватает даже для того, чтобы под ноги взглянуть, не то что вверх. — Сколько бы времени ни прошло, звёзды каждый день остаются на небе, несмотря на то, что мы их не видим. А вместе с этим приходит ощущение, что в этом тёмном пространстве, где они находятся, в этом космосе, в огромном количестве других вселенных, есть люди, которые… — Джисон ненадолго задерживает дыхание, — которые в состоянии понять. Тебя, меня… каждого из нас. Создаётся ощущение, что ты вовсе не один, и возможно, в этом бесконечном количестве вселенных, существующих где-то там, — он указывает пальцем на небо, — нам всем однажды удастся найти такого человека. Минхо слушает внимательно, но не знает, что сказать. Джисон вслух и прямо ничего не говорит, но в словах его остаются завуалированы такие щепетильные, трогающие душу темы, что часть него странно сжимается внутри. Это пугает, поэтому Минхо вдыхает поглубже, дабы поскорее отогнать это паршивое чувство. Хан и сам не подозревает, насколько много себя вложил в эти слова. Ему плевать, что подумает об этом Лино, потому что мысли его чистые и настоящие. Он дорожит своим представлением о звёздах, дорожит этой идеей и часто думает об описанном ранее человеке. Который смог бы полностью понять его, которому Джисон смог бы наконец довериться, утопая в нём безвозвратно. О человеке, который мог бы быть рядом. Всего один такой человек: больше ему не надо. Звучит ужасно и по-книжному романтично, но Хану, возле которого люди никогда не держались, который всё детство чувствовал себя обузой, ненужным ребёнком, это необходимо — иметь кого-то рядом. Но потом, обычно, после таких ночных размышлений, приходит здравый смысл, нашёптывающий на ухо то, что любые близкие знакомства обязательно обернутся потерей и, может даже, болью. Поэтому Хан обычно хранит все такие мысли в себе, не давая им выхода. А сейчас всё неожиданно сошлось и язык сам по себе развязался. Джисон даже не вспоминает о том, что Лино оказывается единственным человеком, услышавшим его звёздную теорию. — Несмотря на то, что звёзды всегда сияют, они уже давно мертвы, — и возможно нет в них никакой надежды, хочет добавить Минхо, но не делает этого. Джисон недолго молчит, продолжая хвататься взглядом за мерцающий в небе спутник. Он уж точно живой, по крайней мере пока. — Разве… это значит, что их нельзя любить? Мы продолжаем любить людей даже после их смерти. Они живут в нас самих, — Минхо обращает взгляд на Джисона. Глаза у него начинает предательски щипать, в груди неумолимо сдавливает, и парень быстро-быстро моргает. Послать бы сейчас этого Хана к чертям собачьим и не слушать больше его детский лепет. Но Ли продолжает лежать. — Так и звёзды живут где-то внутри… в воспоминаниях даже. Я слишком давно не видел их на небе. Минхо больше ничего не говорит. Ему не хочется рушить теорий младшего своими домыслами, как-либо их опровергать. Джисону больше сказать нечего. Оба забывают про игру и про щелбан, который должен был получить проигравший. Джисон, наверное, проигрывает, потому что его россказни кажутся ему совершенно неинтересными. Лежат так достаточно долго. Минхо выкуривает ещё одну сигарету. Облака над головами изредка рассеиваются, а потом сгущаются снова. Деревья за оградой шуршат листвой. Джисон шмыгает носом. Становится холоднее или это только кажется? — Я… — хочет было начать Джисон, чтобы разрушить начинающую надоедать тишину, как вдруг прожекторы зажигаются ярким, бьющим в глаза светом. Они заливают всё поле холодными лучами, похожими на лунные, но на сравнение времени у них не остаётся. Парни тут же подлетают, принимая сидячее положение. — Что происходит? — на автомате спрашивает Джисон и метает взгляды то на настороженного Лино, то на центральный выход из стадиона. Сердце его бешено колотится, пока Минхо, такой же ослеплённый, выискивает вдалеке людей, включивших свет. Если это произошло, тут и дураку понятно — их засекли. Парень вскакивает на ноги, Джисон за ним. Когда глаза чуть привыкают, у дверей центрального выхода начинают вырисовываться две высокие тёмные фигуры. — Эй, шпана, — кричит один из мужиков, которые по всей видимости оказываются охранниками. Где они были последние полтора-два часа, пока парни здесь тусовались, конечно, не понятно, но сейчас явно не до этого. Лино пропускает мимо ушей тот факт, что из возраста шпаны он вырос уже давным-давно и ощущает, как Джисон вцепляется в рукав его толстовки. Глаза младшего блестят от страха, хоть тот и не показывает бушующей внутри паники. Негоже это, перед старшими раскисать. Хан старается контролировать свои эмоции, чтобы не выглядеть совсем уж ребёнком. Он вовсе не боится. Подумаешь, в ментовку могут попасть. Всего-то. — Бежим, — в раз командует Минхо. — Куда? — Джисон стартует прямо за парнем в сторону ограды, всё к тому же "заднему входу". Охранники начинают надвигаться быстрее, чем Ли ожидает. Они угрожающе кричат, что сейчас же вызовут полицию и им не скрыться от лап правосудия. Но молодые и шустрые ноги, подгоняемые бушующим в груди адреналином, несут их, словно гоночные автомобили по пустой трассе на самом отборном топливе. Хан и представить не мог, что безобидная прогулка обернётся погоней и угрозами ментовки. Его стариковская часть, привыкшая просиживать дома жопу, твердит, что затея оказалась хуже некуда. В то время как бушующий подросток ликует, что жизнь наконец принимает интересные обороты. Джисон задыхаться начинает быстро, уже стоя у зелёной ограды, пока Лино перелезает через дыру и как можно скорее тянет младшего за собой. Крики остолопов в форме становятся всё приглушённее — они только перебегают покрытие, когда молодые с треском пробираются через кусты. Выбравшись из зарослей, они заворачивают обратно во дворы, мимо подъездов, пробегают туда, где света меньше всего. Наконец останавливаются. Младший тяжело дышит. В груди горят лёгкие от нехуёвой такой пробежечки, а колени подрагивают. Это даёт серьёзный повод задуматься наконец над своей физической формой. Минхо упирает руки в колени — тоже вдыхает часто и через нос. Давно у него такого не было — страх в перемешку со смехом, нарушение правил, сверкающие пятки. Он разгибается и негромко смеётся, запрокидывая назад голову, так, что чёлка слетает со лба, и громко выдыхает в конце. — Чё ты смеёшься, нас чуть не поймали, блять, — Джисон смотрит на старшего, который по-видимому вообще не парится и только кайф ловит от всей ситуации. Нет, ему, конечно, стало страхово, когда мужики только появились, но Ли понимал, что сбежать от них можно в два счёта, если дать драпу в нужный момент. Джисон вот испугался не на шутку и скрыть это, походу, не получилось. Для него такие догонялки не каждодневная практика, а с хилым тельцем так вообще, пиши пропало. Но приятное покалывание в ногах и плеснувший в кровь адреналин сглаживают ситуацию. — Да эти громилы бы нас не догнали, — Хан вообще не успел разглядеть ни одного из охранников, поэтому верит Лино на слово. — Мы ж сиганули, как косули. Ты бы глаза свои видел, так испугался, — снова усмехается старший. — Ничего я не испугался! Просто неожиданно было, — Джисон старается звучать обиженно, но изо рта тут же вылетает смешок. Вот чёрт, не получилось. — Как скажешь, храбрец. Придя, наконец, в себя, парни двигаются вперёд. Из дворов они выходят к главной улице, недалеко от проезжей части. Впервые за ночь Джисон проверяет время. Половина четвёртого, а казалось, будто от встречи прошло всего ничего. Сегодня вечером он снова отвёл сестру в гости к Юнми. Снова пообещал забрать в обед, но для этого нужно будет проснуться в девять, чего Джисон не обещает от слова совсем. Даже со своим постоянно беспокойным сном, поднять голову с подушки раньше десяти ему вряд ли удастся. Суа ведь не расстроится, если побудет у подруги чуть больше назначенного, верно? Они идут вместе по тротуару, наслаждаясь мёртвыми улицами и приобретёнными сегодня воспоминаниями. Джисон думает, что эту ночь можно вполне считать маленькой личной победой как над несокрушимым и ужасно скупым на эмоции Лино, так и над самим собой. Хан увидел его улыбку, и даже если больше Лино никогда не посмотрит в его сторону, никогда не заговорит с ним так, как сегодня, и не улыбнётся, то он хотя бы будет знать, что парень умеет это делать. Может, Хёнджин не обманул, и он правда хороший хён? По первым (по-настоящему первым после полноценного общения) впечатлениям судить трудно. — Спасибо… за разговор, — говорит младший, стоя напротив Лино где-то рядом с очередным поворотом. Не город, а лабиринт какой-то. — И за ночь в целом. — Да… И тебе тоже, — возвращается прежняя неловкость. Обычно за ночь людей благодарят немного в другом случае, но мы опустим это. Прощание после долгих разговоров всегда получается глупым, потому что прощаться приходится через не хочу. А дальше они расходятся каждый своей дорогой, не говоря привычных «пока» и даже рук не пожимая. Джисон теперь идёт по тротуару один и тишина вокруг становится совершенно другой. Хоть они с Лино и не говорили без остановки, когда рядом кто-то есть, ощущения совсем другие. Он кашляет, прочищая горло от недавнего смеха и хлопает по карманам в поисках наушников. Держит путь домой.***
Кровать в пустой комнате холодная и заправленная. Хан падает на неё, почти не раздеваясь, только штаны стаскивает вместе с носками, меняя их на шорты и бросая где-то у бортика кровати. Он валится, зарывается в одеяло, которое скользит по коже прохладой, но быстро нагревается от теплоты тела. В комнате дубак от незакрытого ранее окна, но Джисона это вообще не волнует. Голова поплыла сразу же, как он переступил порог квартиры. Начало клонить в сон. Давно такого не было. Джисон утыкается носом в подушку, которая сегодня пахнет странно приятно. В мыслях отдаётся чужой смех, похожий на звон колокольчиков в музыкальном классе — тёплое воспоминание детства, погребённое под осколками счастья. Они всегда звучали мелодично, приятно громко, особенно если с ними управлялись умелые руки. Они поблёскивали на солнце, как, наверняка, поблёскивают глаза у обладателя смеха. Он улыбается этим воспоминаниям. Глаза закрываются под тяжестью век. Хан неумолимо быстро проваливается в сон. Весь остаток ночи, начавшей плавно перетекать в утро к тому времени, как он вернулся домой, он просыпает без единого шороха. Ни разу не просыпается, не ворочается. Ему вроде даже что-то снится. Среди затуманенных картинок он различает бледные руки, клетки на фланелевой рубашке и яркий красно-оранжевый огонёк, тлеющий на кончике сигареты в ночной темноте.