Перед глазами у парня табунами бегают буквы, сливаясь воедино в предложениях на ярком экране ноутбука. Битые два часа просижены за столом во всех возможных позах, потому что ноги то затекают, то больно упираются в край стола, то мёрзнут и вообще хрен пойми, что им нужно. На столе стоит полупустая кружка чая, налитая уже в третий заход. Джисон упирает пятку в чёрную обивку стула, сгибая ногу в колене, пялится в экран.
Курсовая, заказ на которую Хан принял несколькими днями ранее, оказывается сложнее, чем он думал. Приходится полазить на всевозможных сайтах, скачать пару справочников и даже попросить сестру забежать в школьную библиотеку за книжками, чтобы работу не признали списанной с интернета. В общем, работает Джисон на совесть, словно себе курсач пишет. На правки и редактуру времени сегодня не останется, если он не хочет спать головой на клавиатуре. Комнату поглощает сумрак. Суа крутится в постели, разговаривает с плюшевым тигром и не обращает совершенно никакого внимания на пыхтящего в работе брата.
Хан отрывается от экрана и тянется руками к потолку — разминает затёкшую спину, и та глухо хрустит. С таким хрустом и до пенсии не дожить. Он поворачивает голову к сестринской кровати. Девочка держит рыжего тигра, изрядно потрёпанного временем, за лапы. Крутит его над головой, лежащей на подушке, смотрит в чёрные глаза-бусинки и вещает вечному другу о сложностях её детской жизни.
Тигра Джисон купил на свои чуть ли не самые первые заработанные деньги на какой-то ярмарке недалеко от школы. Он тогда подумал, что сестре точно понравится такой подарок и не прогадал — Суа была в восторге. Она сразу же крепко прижала тигрёнка к себе, прозвав его Сондором в честь героя одной корейской легенды, полюбившейся ей с пелёнок. Суа говорит, что её Сондор такой же отважный и добрый, как тот, что был в легенде. Джисон не спорит.
— Пора спать, — прерывает он её бурчание, и девочка косится на настольную лампу. Завтра пятница — последний учебный день и можно будет расслабиться. Конечно, у Джисона свободных дней в принципе почти не бывает. В выходные разве что вставать рано не нужно, чтобы сестру в школу не отводить.
— Хорошо, — говорит она и отворачивается к стене, оставляя за Джисоном обязанность выключить свет. Он оглядывает хрупкую спинку, спрятанную за одеялом, и копну чёрных волос в косе. Улыбается и наконец гасит свет.
Хан плетётся на кухню за новой порцией чая — от растворимого кофе уже тошнит. Он щёлкает чайник, и тот постепенно начинает шуршать нагревателями в тихой квартире. Он даже не знает, дома ли мать. Да и похер как-то, если честно. Последние три дня они вообще не контактировали — даже слова друг другу не сказали, хотя пересекались, будучи оба в квартире. Живут, как сожители.
Поначалу Джисон думал, что такое общение с матерью будет сильно сказываться на Суа. Ему очень хотелось бы, чтобы девочка росла окутанная материнской заботой и любовью, но, по неудачному стечению обстоятельств, их мать просто невыносимая сволочь, с которой говорить-то иной раз не захочется. Суа росла в такой среде чуть ли не с самого рождения, поэтому привыкла — братской любви ей вполне хватало. Она привязана к Джисону сильнее, чем к кому-либо другому в этом мире. Он заменил ей всех: от родителей до друзей. И сейчас это, вроде как, всех устраивает.
Если не можешь что-то изменить — смирись.
Пока Хан кидает в кружку новый пакетик с чаем и тянется за сахарницей, телефон на столешнице вибрирует. Засыпав в кружку одну ложку сахара, Джисон снимает блокировку и быстро пробегает по словам на присланной картинке. А потом усмехается, набирает неаккуратное «Ахахах» в строке сообщений и отсылает. Хёнджин как всегда, в своём репертуаре.
Flashback
По двору разносится смех, который тут же стараются упрятать в ладонь и заглушить как можно сильнее, чтобы не переполошить весь спящий район. Джисон болтает ногами, свесив их с «радуги». Металлические изогнутые прутья ощущаются льдом под руками. Задница проваливается между перекладин, а краска кусками отваливается, оставаясь на ладонях. Джисон, сидя сверху на «радуге», смотрит на смеющегося Хёнджина.
Парень раскачивает одиночные качели, отталкиваясь от земли носками своих белых кед. Если качнуться чуть сильнее, несмазанные подвесы заскрипят на всю округу и неприятно ударят по ушам, поэтому Принц только легонько шатается взад-вперёд, чтобы не было скучно. Именно он зажимает рот рукой, дабы случайно не оказаться громче скрипучих качелей.
Принц по-дружески увязался за Джисоном, когда все уже начали расходиться. Тот был ни разу не против. Вот и остановились в каком-то незнакомом дворике, чтобы побеседовать отдельно от остальных. Не то чтобы Джисон не доверяет парням, просто одна пара ушей иногда лучше, чем шесть. А ещё у Хвана так и чешется язык спросить про разговор с Лино-хёном, который должен был произойти уже как дней пять назад.
Весь сегодняшний вечер и часть ночи, которую парни провели на улицах, по причине нежелания тухнуть в шелтере, выглядел чем-то из разряда фантастики. По крайней мере для Джисона. Лино был намного более располагающим к себе, чем обычно, хоть и не до конца открытым. Может, Хану, конечно, только показалось, ведь теперь он видел хёна через призму собственных минимальных представлений о нём. А может, тот и правда начинает потихоньку оттаивать.
Они пару раз встретились взглядами и даже без какого-либо презрения. Просто пересеклись, как нормальные люди. А потом, Лино даже поддержал с ним диалог! Джисон тогда сразу же оживился, потому что до этого думал, что старший так и продолжит вести себя как ледник — холодно и безэмоционально. А ещё Хану довелось снова услышать мелодичный смех, похожий на звучание колокольчиков. Ночь налаживалась с каждым часом.
Остальные тоже заметили перемену в настроении Лино. Чан тепло окидывал взглядом друга и подбадривал его, завлекал в беседы. Младшие, особенно Чонин, старались рассмешить хёна, сделать его ещё более весёлым. Хёнджин предпочёл просто наблюдать со стороны и строить доводы — о чём же говорили эти двое несчастных в ту злополучную ночь. И вот, наконец настал момент, когда он сможет всё узнать.
— Ну давай, колись уже! — подгоняет он Джисона. — Всё-таки смог растопить сердце нашего хёна? Я по глазам вижу, что смог.
Сам Хан не думает, что у него получилось что-то сверхъестественное. У них ведь был обычный разговор, как у всех нормальных людей. Обычные извинения и немного коротких рассказов о себе, что в этом такого?
— Брось, — отмахивается тот, улыбаясь, и сильнее болтает ногами в воздухе. — Несёшь чушь.
— Да ладно тебе, прибедняешься, Джисон-и. — Хван хватается руками за железные прутья качели и выпячивает вперёд грудь. — Он ведь согласился на разговор.
— Всего лишь!
— Рассказывай уже, — Хёнджин как та сплетница-подружка. А если быть точнее, как подружка-сводница, которая нашла очередного мужика и хочет свести с ним свою вечно одинокую подругу.
— Ничего такого, — Джисон пожимает плечами и смотрит на землю, — мы просто встретились, я извинился, потом он извинился в ответ, мы прошлись и…
— Погоди, чего? — перебивает его парень. Брови его лезут на лоб — это заметно даже в полумраке.
— Что?
— Повтори, что ты сказал.
— Мы встретились, я извинился, он извинился в ответ, мы…
— Он извинился? — парень выглядит как громом поражённый, к тому же играет не хуже любого актёра. Королева драмы! Несите Оскар! — Но за что?
— Ну… за грубость, наверное. Мы оба друг другу дерьма наговорили, поэтому, — Джисон снова вскидывает плечи, встречаясь с ошарашенным взглядом друга. Тот делает губы буквой «о» и неверяще вытягивает шею. — Да что? — не выдерживает Хан, когда непонятное молчание с немым охуеванием затягивается.
— Пиздец.
Ничего личного, просто констатация факта.
— Лино обычно не извиняется, — поясняет наконец Хван. Джисон не понимает. — Я имею в виду, да, он признаёт неправоту, улаживает конфликты и всё такое. Но он не извиняется, особенно перед младшими. Только один раз при мне и то перед Чан-хёном. Но та ситуация уже давно забыта.
Хёнджин, конечно, ожидаемо утрирует, только вот Хан об этом не знает. Лино-хён, как и говорилось ранее, достаточно закрытый человек, уважающий и всеми силами оберегающий своё личное пространство. Он не то чтобы часто вступает в конфликты или злится, но в своих высказываниях бывает жёстким, отчего его легко принять за грубияна. Джисон изначально так и сделал.
Лино не то чтобы не извиняется, ему этого делать почти не приходится. По-настоящему виноватым он бывает очень редко. Это вовсе не гордыня – он умеет признавать свои ошибки и уж точно не станет сваливать вину на младших. Хотя из уст Принца такое описание хёна звучит, будто тот вообще мега бэд-бой, который ставит на колени всех, кто ему не понравится, и заставляет обувь вылизывать.
Джисон даже не может понять того, что чувствует в этот момент. Вроде как, извинения, произнесённые Лино, в таком случае, делают его несколько особенным среди остальных, а с другой стороны это немного… странно. Конечно, по старшему и не скажешь, что он человек контактный, но, чтобы так прямо и не извиняется. И только с Джисоном себе такое позволил… ну что-то совсем уж странно. Может, он правда испытывал сильную вину за свои слова? Хотя, вроде, ничего такого и не сказал, обидного…
— В любом случае, — Хан ведёт плечами, отмахиваясь от слов друга, как от назойливых мух, — мы всё решили. Теперь всё нормально.
Хван кивает, не желая больше нагружать бедного друга расспросами. Он и так отчего-то уверен, что при любой ситуации с Лино в будущем Хан побежит именно к нему. Он уже становится к Принцу чуть ближе, чем к остальным парням. Не хочется, конечно, никого обделять, но в жизни так выходит, что кому-то достаётся больше внимания. Хёнджин же просто притягивает к себе своей зажигательностью и открытостью.
Он словно находка для Джисона, потому что таких друзей ему хотелось иметь с самого детства. Он сам был очень резвым ребёнком, до поры до времени. В любом дворовом кипише участвовал. Поэтому и в своём кругу хотелось иметь таких же на голову двинутых, задористых ребят, с которыми постоянно будет о чём побазарить. Хван именно такой.
Ему что ни скажи, из всего разговор выведет, обо всём, о чём надо узнает, успокоит, поможет, пошутит, поржёт. В общем, всё что захочешь, любыми эмоциями обеспечит и зажжёт. Поэтому Хёнджин стал тем человеком, которому Хан осмелился рассказать о Лино. И, наверное, если тот будет готов слушать, прожужжит ему все уши.
— А почему… в компании такие правила? Почему нельзя знать друг о друге всё? — интересуется наконец Джисон.
Принц останавливает качели и смотрит на друга снизу вверх (обычно у них наоборот). Не он совсем должен рассказывать правила новоприбывшим в компанию — этим Крис обычно занимается. Но в этот раз лидер вообще что-то не спешит с посвящением Джисона в их порядки, хотя видно же, что полностью доверяет. Опять оставляют всю работу ловкому языку Хвана.
— Вообще, никто не говорит, что нельзя, — начинает он, — можно. Но только если человек сам про себя расскажет. Мы просто ничего не выпытываем друг у друга. Не хочешь — не говори. Такие дела.
— И много ты знаешь о других?
— Достаточно, — качает головой Принц, обдумывая слова Джисона. Он в компании уже достаточное количество времени, многого наслушался и навидался. Порой кажется, что даже слишком многого. — Но тебе не скажу. Это только от парней узнать можно.
— Да понял я, — немного грустно звучит от Хана. Такое ощущение, что он вообще навсегда останется в неведении, потому что никто из парней не спешит о себе что-то рассказывать. Будто ещё не до конца верят. — А как вы все нашли друг друга, это-то ты можешь сказать?
Хёнджин думает. История их компании тоже достаточно важная часть повествования и здесь уж точно нужно тщательно фильтровать, что можно сказать, а что нет. Он и сам до сих пор не знает, насколько много можно рассказать Джисону. Сам-то хоть всё мог бы выложить подчистую, ему нечего скрывать, но вот другие парни… Тут уже ситуация посложнее. У каждого из них есть скелеты в шкафу и не всем хочется их показывать. Тут уж Хвану лучше не рисковать.
— Про всех сказать не могу, — Хан заметно сникает после этих слов, поэтому Хёнджин бодро добавляет. — Но могу про себя.
Джисон поднимает на него глаза и кивает, показывая, что готов слушать. Принц вдыхает поглубже и начинает свой рассказ с самого начала.
Хван Хёнджин — парень из обычной среднестатистической семьи. Родители его работают на предприятии и получают не то чтобы большие деньги. На жизнь хватает и ладно, как они постоянно говорят. Родился он в соседнем городе — примерно пятьсот-шестьсот километров отсюда, а в их Залупинск приехал учиться.
Мама его весь последний год старшей школы травила душу, говорила про обязательное высшее образование. Потом, ближе к выпуску, подключился и отец. Они твердили, что очень долго откладывали деньги, что без образования его не возьмут ни на одну приличную работу и вообще, экономист — прекрасная специальность. Работников с руками отрывают — так твердила мама.
А Хёнджин что? Хёнджин танцы любит. Настолько, что жить без них не может, да и не мог никогда. Он танцует с самого детства, сколько себя помнит. Будучи учеником средней школы, он постоянно искал бесплатные курсы, ходил в школьные кружки по танцам, учился дома по видео-урокам. А когда начало получаться всё лучше и лучше, загорелся этим по полной. Мать это занятие более-менее одобряла, но лишь как хобби. Какие деньги заработаешь этими дрыгалками под музыку? А вот экономист — то, что нужно.
Хван сначала долго упирался, не хотел поступать на экономику, да и не интересно это было, но потом, в один из таких дней полных маминых уговоров, у неё случился нервный срыв. Прибежал отец, напоили маму успокоительным, сделали ей чай, и сыну, с камнем на душе, пришлось пообещать, что он поступит туда, куда она хочет. Больно мать расстраивать.
Когда школа уже была наконец окончена, диплом получен, а университет выбран, пришлось собирать вещи. Родители сказали, что в родном городе перспектив просто ноль, а вот в соседнем гораздо больше, хоть он и не супер-большой. Не Сеул, но тоже хорошо. Поэтому решено было ехать туда. Хван только радовался — новые знакомства, полная свобода, живи не хочу. Думал даже, что учёбу перетерпеть сможет такими темпами. Но не тут-то было.
Факультет экономики оказался его худшим кошмаром. На половине предметов нихуя не понятно, другие скучные до жути. Единственная отрада — физра, и та два раза в неделю. В общем, через месяц от учёбы затошнило не на шутку. Хёнджин уже готов был отчислиться, потому что помимо постоянного занятия учёбой, ещё и танцы пришлось на время оставить. Он сходил с ума.
В один день Принца заебало всё: учителя, предметы, домашка, давящие родители. Он оставил дома недоделанный проект (на который в итоге вообще хуй забил, получил удовлетворительно и со спокойной душой выкинул в мусорку), в ночь выбежал на улицу и пошёл к главной улице города. Там он был впервые — до этого не успел прогуляться по округе — а соседи постоянно твердили, что в этот вечер намечается очередная движуха на улице Самиль-дэйро.
Как оказалось, здесь, в этом квартале, часто тусила молодёжь. Они устраивали мирные пьянки, фестивали, концерты, но самое интересное, что как раз завлекло сюда Хёнджина — уличные танцы. Иногда тут проходили и баттлы между танцорами, но чаще всего простые ребята приносили колонки и устраивали небольшое шоу-выступление со своими номерами или каверами на чужие песни. Выглядело это бомбически.
Побывав в этом квартале однажды, Хван увяз раз и навсегда. Он нашёл там парочку хороших ребят, с которыми потом поставил вместе несколько танцев, а со временем, ребята, тусившие на этих улицах постоянно, начали узнавать его. А потом и вовсе дали ему прозвище — Принц. Потому что в танцах с ним могли потягаться только лучшие, и выглядел он всегда как моделька с обложки журнала. Так они утверждали.
В один из дней, когда Хёнджин после очередного выступления весь разгорячённый и довольный уже сгребал мелочь, которую люди кидали в старый кейс от гитары во время его танцев, к нему подошёл незнакомый парень с блондинистыми волосами. Миловидный такой, приятной наружности. Он тепло улыбнулся Принцу и протянул восемь тысяч вон со словами:
— Ты классно танцевал сегодня, — а когда Хёнджин принял деньги и неглубоко поклонился в знак благодарности, указал себе за спину, где стояла небольшая компашка парней. — Хочешь… прогуляться с нами?
И Хван от нечего делать согласился. Потом они с Феликсом — именно он был тем, кто протянул парню деньги в ту ночь — сдружились и изредка стали выступать дуэтом. Как говорил сам Хёнджин — тело у Ликса хорошее и гибкое, идеально для танцев подходит и грех терять такую возможность. Феликс верил. Смущался, но верил. Так и началась весёлая ночная жизнь Хёнджина в компании этих нелюдимых пацанов.
— Вот это да, — выдыхает Джисон, когда Хёнджин заканчивает со своим повествованием. Он точно не ждал такой истории. — А с универом что? Отчислился?
— Нет, терплю пока, — морщится парень. — Но бросить пиздец хочу. Только ради родаков учусь.
Джисон лишь хмыкает в ответ. Ему такого не понять, он в универе не учится, да и вряд ли когда-нибудь будет. Ни денег, ни времени, какая тут учёба?
— Спасибо, что рассказал мне, — говорит он. Хан чувствует, что этот разговор и правда много значит для их дружбы. Хёнджин поведал ему об огромной части своей жизни и показал, что совсем не боится и верит ему. Это правда важно. — Знаешь, мне всегда не хватало таких друзей.
— Таких?
— Разговорчивых, весёлых. Немного ебанутых, понимаешь? — Хван прыскает на слова друга и смотрит в сторону. Что правда, то правда. Джисон тоже улыбается.
Они ещё немного сидят в тишине. Хёнджин смотрит себе под ноги, размышляя непонятно о чём, а Джисон думает, о чём ещё хотел бы его спросить. Он смотрит вниз, на землю, и считает камушки под «радугой». Принц начинает первым:
— Дай свой телефон.
Хан сначала не понимает, о чём это он. Ребята вообще про телефоны вспоминают редко, по ночам их почти никто не использует. В принципе, Хван уже объяснял с чем это связано, поэтому лишних вопросов Джисон никому не задавал. Ему самому этот гаджет не особо был нужен во время их прогулок.
— Чего?
— Телефон дай, говорю, — парень встаёт с качели и подходит к железкам, на которых сидит Хан. Тот суёт руку в карман кофты, а потом протягивает ему смартфон в прозрачном силиконовом чехле.
Хван парой движений его разблокирует — пароля нет — роется в приложениях, а когда находит нужное, быстро вбивает ник и вручает телефон обратно парню. Тот смотрит с непониманием, поэтому Принц кивает, поднимая брови и как бы говоря «кнопочку вон ту нажми». Джисон нажимает. Раздаётся звук уведомления на чужом телефоне. Хёнджин принимает заявку.
— Подожди, я думал, нам нельзя общаться днём и знать номеров и соцсетей друг друга, — говорит Хан и смотрит на открытый диалог с пользователем D-PrinceHwang — Такие правила, ведь.
— Знаешь, Джисон-и, — начинает тот заговорщически и ухмыляется, смотря прямо ему в глаза, — иногда правила созданы для того, чтобы их нарушать, — Джисон молчит. Ему сказать-то нечего. В душе что-то ликует, а что-то кричит в страхе, боится, что остальные узнают об их проделках. Хёнджин хлопает парня по коленке, восклицая: — Ладно, мы что-то засиделись. Пора.
Джисон кивает, спрыгивает с «радуги» и идёт за другом прочь с незнакомого двора. Они очень скоро расходятся каждый своей дорогой, а как только Хан подходит к подъезду, его телефон загорается в уведомлениях коротким «У вас одно новое сообщение». Джисон улыбается. Как же давно он не видел этих слов.
End of flashback
Чайник громко щёлкает, выключаясь. Джисон выключает телефон, наливает кипяток в кружку и помешивает, чтобы сахар быстрее растворился. Глаза немного отдохнули от экрана, и парень чувствует, что вроде как даже сможет закончить редактировать курсовую сегодня. Завтра её уже нужно отдать заказчику.
Он садится за стол и снова усмехается, вспоминая скинутый Хваном мем. Сегодня спать он ляжет поздно.
***
На утро Джисон, собираясь, чтобы отвести сестру в школу, прихватывает с собой флешку. Вчера он скинул на неё все нужные документы и сегодня остаётся лишь распечатать, а после вручить готовый курсач бедному студенту. Уже на пути обратно домой Хан заходит в магазин недалеко от дома, где всегда делают распечатки, фото на документы и прочую дребедень. Он часто печатал здесь всякое для школы, потому что быстро и недорого.
Джисон подаёт уже знакомому мужчине флешку и тот обещает, что всё будет готово минут через десять. Парень кивает и отходит в сторону, осматривая уже знакомый магазин. Здесь ничего не меняется со временем, сколько бы Джисон не приходил сюда — всё одно и то же. Воздушные шарики, которые мало кто покупает, брелоки, статуэтки, ароматические свечи. В общем, разная, почти никому не нужная мелочь.
Десять обещанных минут протекают незаметно, Джисон забирает уже готовую курсовую, кидает её в рюкзак и сразу же шурует на остановку, с которой поедет к нужному университету. Стенки у неё привычно помятые, все увешаны выцветшими и частично ободранными объявлениями. Черными надписями на серой краске жирно выведены слова «FAT» и «FUCK». Удивительно, что по углам мусор не валяется и не воняет мочой, как на половине городских остановок.
Хан обычно не ездит к центру города – ему это без надобности, делать там нечего, как и в остальном городе в принципе. Да и деньги на проезд тратить не хочется. Но в этот раз приходится пожертвовать парой сотен вон, потому что университет находится не так уж близко. Джисону даже карты открывать не надо: он знает, как туда добраться.
Университет, в который направляется Хан, стоит на окраине центра города, как раз на пересечении, где относительно высокие дома сменяются пятиэтажками и частными одноэтажными домишками. Год назад, когда Джисон окончил школу и сдал последние экзамены, этот универ стал первым, куда он хотел подать документы. И последним, потому что документы Хан не подал ни в один. Надежды на учёбу на музыкальном факультете развалились почти сразу же, не успели и стены возвести. Словно карточный домик, унесли за собой и мысли о каком-либо другом профессиональном развитии и музыкальной карьере.
В автобусе душно. Хан приоткрывает окно, чтобы не дышать затхлым воздухом и вонью от выхлопов, которыми, по какой-то причине, провонял весь салон. Спустя полчаса за окном наконец показывается белая вершина нужного здания, и Джисон выходит. Он переходит улицу и направляется к большим стеклянным дверям, за которыми скрываются многочисленные коридоры и аудитории. Где-то там сейчас сидят на парах студенты. Возможно, на открытом поле проходит тренировка местной спортивной команды, а в музыкальной аудитории виолончелисты играют сонаты Грига. Хан, к сожалению, никогда не узнает.
Он хорошо помнит, как заходил в двери этого университета впервые. Это был «День открытых дверей», на который он пришёл вообще просто по-приколу. На первый взгляд показалось, что здесь довольно уютно, а после лекции и рассказов местных преподавателей, Джисон и вовсе задумался, не подать ли ему сюда документы. Видимо, всё же не подать.
Они договорились со студентом, что тот встретит Джисона на первом этаже левого крыла. Хан кивает охраннику в знак приветствия и двигается по коридору из холла в левое крыло. Здесь, недалеко от лестницы, где стоит автомат с едой и напитками, он останавливается. Проверяет свой телефон на наличие сообщений, но в уведомлениях пустота. Хан гасит экран и смотрит себе под ноги. Заказчик должен подойти с минуты на минуту.
Ожидание, отчего-то, вовсе не угнетает. Даже наоборот. Находиться в университете приятно, будто сам становишься одним из этих вечно спешащих голодных студентов, наблюдая за ними. Джисон, если честно, не против поменяться ролями с кем-нибудь из них и прожить один день обычной студенческой жизнью, без всех своих заморочек. Он бы писал курсовые, ходил на студенческие вечеринки, заводил бы друзей, возможно, начал бы с кем-то встречаться. У него могла бы быть именно такая жизнь. Могла бы. Но увы и ах.
Проходит пять минут. Мимо Джисона слоняются студенты один за одним: у кого-то окно, кто-то только пришёл, кто-то идёт перекусить. Хан рассматривает шнурки на своих кроссовках, когда незнакомый парень трогает его за плечо:
— Привет, ты Джисон? — спрашивает он и немного устало улыбается. Хан лишь кивает в ответ. Не любит он с незнакомцами разговаривать. — Это я заказывал у тебя курсовую. Принёс?
Джисон копается в рюкзаке и достаёт оттуда стопку листов, а после протягивает её парню. Тот пролистывает бумаги, проверяя, всё ли в порядке, на ту ли тему написана курсовая, хотя по факту, ему всё равно. Он ни на что не надеялся, заказывая курсач у Джисона, лишь бы на тройку наскрести, и нормально будет. Паренёк протягивает Хану деньги, которые тот сразу же пересчитывает и пихает в карман. И правда больше заплатил.
— Спасибо тебе. Пока, — парень улыбается ему в последний раз, перед тем, как помахать рукой и скрыться в коридоре, потерявшись меж других незнакомых лиц. Отлично, даже говорить ничего не пришлось.
Хан ещё недолго решает постоять, наслаждаясь незнакомым шумом учебного заведения. Кто-то это место наверняка терпеть не может, усмехается про себя он и поворачивается к автомату, разглядывая снэки за стеклом. Он уже собирается пойти обратно, когда за спиной раздаётся басистый мужской голос, который заставляет Джисона машинально обернуться:
— Ли Минхо! — кричит полненький мужчина в возрасте, пытаясь догнать одного из своих студентов. — Ли Минхо! Стой. Подойди ко мне.
***
Лино шагает по университетскому коридору рядом с одногруппником, с которым они вместе должны сделать проект к следующей среде. День сегодня весьма напряжённый, половина преподов на взводе не пойми от чего, вот и срываются на студентах. А они-то просто на пары пришли, никого не трогали. Препод по теоретической грамматике вообще загрузил заданиями на неделю вперёд, так что сегодня без передышек.
— Давай встретимся в библиотеке сегодня, хоть инфу раскидаем? — предлагает Тэмин. Они проходят мимо кафетерия и дальше по коридору до лестницы. — У тебя сколько пар сегодня?
— Четыре, — выдыхает Минхо и перехватывает покрепче рюкзак на плече. Завтра у него смена — встретиться не получится, поэтому придётся просиживать задницу сегодня после всех пар за грёбаным проектом.
— У меня три, я подожду тебя. Может найду что-нибудь к твоему приходу, — пожимает плечами одногруппник, и Лино кивает, ступая одной ногой на лестницу.
Он в последнее время стал плохо спать, поэтому и на парах чувствует себя, как амёба — не может собраться с мыслями. После их с Джисоном разговора всё вроде как пришло в норму. По крайней мере, не было того напряжения, что раньше. Они могли относительно спокойно разговаривать, сидеть недалеко друг от друга, но Минхо продолжает держать дистанцию. Он всё ещё думает, что сможет сохранить расстояние между ними, не даст Джисону слишком приблизиться, залезть ему в душу. Не позволит вновь подкосить свою уверенность в близких людях. Не даст Хану стать ближе.
Ему, по-хорошему, хотелось бы выкинуть из головы ту ночь. И футбольное поле, и звёзды, и слова Хана. Не потому что неприятно или плохо, а потому что непонятно. Не время сейчас разбираться с этим, не должны Минхо волновать чужие мысли и чужая жизнь, когда своя всё ещё катится в пизду. У него совсем другие заботы, у него учёба, да и в опекуны он не нанимался. Тогда почему же слова Джисона про «нужного человека», о котором он с таким упоением размышлял, глядя в небо, всё ещё сидят у него в голове? Будто кнопки на магнитоле залипли и приходится слушать одну и ту же песню на повторе уже трёхсотый раз.
Парни начинают подниматься по лестнице на второй этаж, где Ли через десять минут будет ждать очередная пара по языкознанию, когда голос за спиной выкрикивает его имя:
— Ли Минхо! — зовёт преподаватель. — Ли Минхо! Стой. Подойди ко мне.
Лино нехотя останавливается. Он ненавидит, когда преподы зовут его по имени в документах. Ощущение, что у них язык отсохнет, если они назовут его по-другому. На деле же это элементарная баранья упертость и нежелание «подстраиваться под прихоти» учащихся, как однажды выразился один из них. Таких людей, конечно, единицы. Некоторые даже и не знают его настоящего имени, зовут как попросили, вот и всё. А другие просто редкостные гадюки, которым нравится наблюдать, как парень морщится, когда слышит собственное имя. Пошли вы нахуй, хочется сказать ему, но доучиться в универе всё-таки нужно. Поэтому он покорно разворачивается и смотрит на преподавателя.
— Вы что-то хотели? — холодно спрашивает Ли, сходя обратно вниз по лестнице. Он думает, что в следующий раз, когда этот мерзкий мужчина с пивным животиком, который по совместительству является одним из самых ненавистных преподов, позовёт его по имени, он просто проигнорирует.
— Тот доклад на тему лингвокультурологии британского английского, который ты мне вчера отдал, неверно оформлен на титульном листе, — начинает тараторить мужчина, а Минхо едва глаза не закатывает.
Он эти доклады с седьмого класса строчит так, что уже до автоматизма это дело довёл, а этот старый хрыч из раза в раз продолжает придираться. То отступы там неверные, то информация недостоверная.
Боже, да скажи уже прямым языком, что хочешь завалить меня, а то постоянно искать какие-то оплошности в моих вылизанных до блеска работах уже выглядит как полный абсурд, стонет про себя Ли и глубоко вдыхает.
Минхо продолжает слушать замечания в сторону своего доклада, отводя взгляд в сторону. Студентов сегодня на первом этаже немного, поэтому он ненароком пробегается по помещению глазами. А потом… глотка его едва не сжимается, когда он встречается с распахнутыми карими глазами, направленными прямо на него. Твою мать.
Профессор продолжает что-то тараторить ему под ухом, Тэмин ждёт его на лестнице, наблюдая за этой сценой свысока и тоже что-то говорит, но у Минхо в ушах словно беруши. Все звуки приглушенные, как под водой. Он сконцентрирован лишь на одном — на рушащихся внутри стенах, которые он так тщательно возводил вокруг хрупкой правды своей жизни, вокруг собственной личности, на бешеном страхе. Весь его маленький секретный мир словно под угрозой сильнейшего наводнения, потому что он чувствует, как дамба дала трещину.
Минхо сконцентрирован сейчас только на одном. На Джисоне, который смотрит прямо в его глаза. А по коридорам будто громким эхом всё ещё разносится ненавистное «Ли Минхо!»
