Панацея

Дождь крупными каплями падает вниз, нарастая с каждой секундой, превращаясь в ливень. Он быстро мочит асфальт под ногами, создаёт на земле маленькие озёра, в которых отражаются новые всполохи молний. Где-то далеко и в то же время близко небо сотрясают раскаты грома, отдающиеся страхом в грудной клетке Джисона. Они с Минхо срываются с места с первыми каплями, но не успевают даже пятнадцати метров пробежать, как верхняя одежда намокает. Они прячутся под ближайший настил у какого-то незнакомого подъезда и дышат глубоко. — Зашибись, — шипит Джисон. Ему до дома идти несколько кварталов, не меньше, так что шанс не промокнуть и не заболеть можно считать равным нулю. — Как теперь до дома добраться… — он всё ещё злится. На отца, на себя, на Минхо-хёна. Эмоции переполняют его так, что хочется плакать. У Лино, стоящего рядом, ощущение не лучше. Сыро и пакостно от самого себя теперь не только на душе, но и наяву. Дождь льёт стеной, рядом Хан, шатающийся из стороны в сторону и не понимающий, как им теперь добраться до дома, чтоб молния не ёбнула. Ли не говорит, что он боится грома и дождь ненавидит, лишь мелко вздрагивает, когда слышит новый раскат по небу. Ему неприятно и горько от последних слов Джисона. Он не знает, куда вдруг подевалась вся его хладнокровность и пофигизм, и лучше бы они вернулись назад, потому что чувствовать человечность снова ему как-то не особо нравится. Он быстро осматривается сквозь водную пелену и понимает, где они находятся. Хан вздрагивает, когда молния ударяет в стоящий неподалёку автомобиль, и машинально прибивается ближе к хёну. Ему бы засунуть сейчас подальше все свои обиды, потому что есть проблема намного важнее — добраться до дома живым. — Пошли, — решительно говорит Минхо, перехватывая запястье Джисона. Тот пятится назад, противится, распахнув глаза в страхе и непонимании. — Куда? Мне до дома минут двадцать идти, не меньше. Я же по дороге сдо… — Ты доверяешь мне? — вдруг спрашивает Минхо, смотря прямо в его глаза. Хан замолкает, глупо моргая. — Доверяешь, спрашиваю? — выражение лица у него крайне серьёзное, хоть напуган Ли не меньше. Его рука медленно скользит по запястью младшего и сцепляется с чужой ладонью, крепко сжимая её. У Джисона все мысли улетучиваются, гром переносится на задний план, затмеваемый шумом собственной крови и биением сердца. Руки у Минхо тёплые, совсем как во время первой встречи, и не думать об этом невозможно. Джисон коротко кивает. Лино выдыхает и срывается с места, таща за собой парня. У обоих сердце в пятки уходит, когда на небе сверкает молния. Сквозь водную стену почти ничего не видно, ноги несутся без разбора, по лужам, одежда промокает под дождём и тяжелеет с каждой секундой, напитываясь холодной дождевой водой. Волосы на голове превращаются в сосульки, спадают на глаза, дыхание сбивается от бешеного бега, но они не останавливаются. Минхо бежит впереди, крепко держа Джисона за руку, тащит младшего за собой. У того адреналин в крови хлещет. Он не знает, хочется ему расплакаться или рассмеяться, как умалишенный, потому что всё вокруг кажется ему сном. Они бегут под дождём, разгорячённые недавней перепалкой, которая, кажется, уже вовсе забылась. Над головами тёмное небо, окрашиваемое светлыми всполохами время от времени, по шее стекает холодная вода. Хочется остановиться и прийти в себя, но слишком страшно для этого. Нет времени. Они останавливаются у длинной пятиэтажки, Хан не успевает её рассмотреть, как и запомнить дорогу обратно. Просто слепо следует за Минхо. Тот распахивает железную дверь и пропускает парня внутрь, а после заходит следом. С них стекает вода как с мокрых собак. Кроссовки хлюпают, оставляя на плитке грязные следы — они, наверное, бежали по лужам, в темноте всё равно не видно. Тяжёлая дверь за ними закрывается, и парни смотрят друг на друга. Оба глубоко дышат, оба выглядят напуганными и одновременно с этим восхищёнными. Они прыскают, смотря друг другу в глаза, прежде, чем Минхо проходит дальше, попутно здороваясь с охранником. — Идём, — говорит он, проходя по коридору и заворачивая на лестницу. Джисон покорно следует за ним. Парни поднимаются на второй этаж, где оказывается точно такой же коридор — сплошные одинаковые двери, как в отелях. Когда они доходят до нужной, Ли останавливается и неуверенно смотрит на замок, тянет руку в карман и достаёт ключ. Только тогда до Джисона начинает доходить, где он оказался. Успевшее восстановиться дыхание замирает, когда старший открывает дверь и перешагивает порог. Он смотрит на Хана и рукой зазывает его зайти. В комнате тесно и душно. Приглушённые раскаты грома раздаются за стенами. Ливень барабанит по небольшому окну над кроватью. Джисон духоту ненавидит, потому что дышать становится нечем, но здесь ему отчего-то нравится. В узкой комнатке места немного — большую часть занимает односпальная кровать и вешалка с одеждой. Рядом с рейлом письменный стол, а выше – полки, уставленные книгами. Несмотря на это, отсутствие пространства совсем не напрягает. Здесь чисто, все вещи лежат на своих местах, постель заправлена, а в углу, время от времени, пшикает, кряхтя, освежитель воздуха. Джисон ничего не касается — боится замарать. Руки влажные, с волос капает вода, скатывается по щекам, по шее, за шиворот и без того мокрой футболки. Одежда неприятно липнет к телу, он весь промок, но нисколько не расстроен. Его сердце странно трепещет от необъяснимого волнения. Голова будто сейчас пойдёт кругом только от одного запаха Минхо, пробирающегося в ноздри. Этот запах от и до наполняет мизерную комнатку, пропитывает её стены. Каждая вещь здесь пропахла чистым древесным ароматом. Хан готов запереться здесь и задохнуться, вдыхая его и раз за разом пьянея всё сильнее. — Оставь обувь здесь, — Минхо указывает на двухъярусную решётку, куда уже поставил свои кроссовки, — я поставлю их к обогревателю, чтобы быстрее высохли. Джисон кивает и оставляет свои вымокшие до нитки кроссы на подставке. Руки у него немного потряхивает, пальцы заледенели от холодного дождя. Пиздецки хочется в душ, под горячую воду, чтобы согреться. На секунду в его голове проскакивает мысль о том, что в объятиях Минхо могло бы быть ничуть не хуже. — Ты весь продрог, — констатирует Ли, пока Хан мнётся у входа, боится шагнуть дальше. — Да мне норм, ты промок сильнее, — глупо улыбается он, стараясь скрыть своё волнение. Минхо хрипло смеётся, копаясь в низком шкафчике. На Хана не смотрит. — Чего смеёшься? — Ты такой упёртый, — он тут же протягивает Джисону чистую футболку с каким-то рисунком в стиле девяностых, серые спортивки, полотенце и новое бельё. Наверное, догадался, что трусы у него тоже промокли. — На. Ванная по коридору и налево. — Хён, — зовёт он, аккуратно принимая вещи, — может, ты всё-таки пойдёшь первым? Сам весь дрожишь. — Ничего подобного, — отмахивается тот и подталкивает парня к выходу. — Надень тапочки, — говорит он, когда Джисон уже стоит около двери. — Там полы грязные. Он обувает тапки ровно перед тем, как оказывается выпихнут в коридор. — Кто тут ещё упёртый, — шипит Хан, поудобнее перехватывая в руках одежду, а дальше идёт по пустому коридору, как сказал Лино — прямо до тумбочки и налево. На тумбе стоит жухлый папоротник, который, Джисон уверен, поливают-то раз в неделю, и зачем он тут стоит — не понятно. В коридоре пусто и тихо, даже за остальными дверьми не слышно никаких звуков. Только посмотрев в небольшое окошко со стороны лестничного пролёта, он вспоминает, что сейчас вообще-то ночь. В ванной побитая временем и местами усеянная мелкими трещинами плитка. Он закрывает хлипенькую дверь на щеколду, вешает полотенце на крючок и смотрит на одежду в своих руках. Джисон облизывает уголок губ и сглатывает, потому что взгляда не может оторвать от несчастного тряпья. Он никогда не обращает особого внимания на одежду, которую носит, но сейчас чужие вещи не кажутся ему обычными тряпками. Он не может побороть своё сумасшедшее и до ужаса глупое желание, дурманящее разум, поэтому аккуратно подносит футболку к лицу и вдыхает аромат. Вдыхает глубоко, чтобы тот забрался в лёгкие, чтобы запомнить, поселить его в себе. Хлопок пахнет свежестью, сандалом и мужскими духами. Хан чувствует, будто творит что-то запретное, смущается сам с себя, но продолжает нюхать чужую футболку. Наверное, сам Минхо пахнет в разы приятнее, думает он, а после складывает одежду на полку рядом и включает воду. В то же время в комнате с противоположной стороны двери Лино громко вздыхает. Руки у него немного подрагивают, и он всеми силами уверяет себя, что это из-за холода. Совсем не важно, что он уже успел согреться. В мокрой одежде находиться противно, поэтому душа он не дожидается, быстро стягивает с себя прилипающие к телу и застревающие на ступнях джинсы, а затем футболку. Кидает мокрое в корзину для грязного белья, а на себя надевает висящую на стуле домашнюю одежду, в которой ходил вчера и усаживается на постель. Разглаживает складки на покрывале, которое вдруг кажется ему слишком измятым. Когда взгляд его падает на зеркало, парень встаёт и начинает мучительно поправлять свои еле подсохшие волосы, которые всё никак не ложатся нормально. Минхо раздражается и снова меняет пробор на другую сторону, перед тем как дверь за его спиной открывается. Полотенце висит у Хана на шее и одним его концом он продолжает вытирать мокрые волосы. Минхо проходится взглядом по парню. Его собственные вещи на Джисоне смотрятся совсем по-другому. Висят мешком, несмотря на то, что размер одежды у них одинаковый. Из-за того, что Джисон ниже и уже в плечах, кажется, что он буквально тонет в одежде старшего. Щёки его покрылись приятным румянцем от горячей воды, и кожа вновь стала привычно мягкой на вид. На другой руке у него висят мокрые вещи. — Давай я повешу их сушиться, — протягивает руку он, и Хан уже собирается отдать одежду, когда вспоминает, что там вообще-то его нижнее бельё. Он резко прижимает вещи к себе и смотрит на старшего. — Покажи где, я сам повешу. — Справа выход на балкон, там есть сушилка, можешь развесить на ней, — говорит он. Младший пулей вылетает из комнаты и возвращается через две минуты уже с пустыми руками. Минхо усаживается на кровать и двигается в сторону, чтобы освободить место для Джисона. Он старается не думать о том, что впустил парня к себе, потому что это уже не то что слишком близко. Непозволительно. Он решает, что позже обязательно обдумает всё это, обязательно будет корить себя за глупые поступки, за излишнюю открытость, но пока что совесть его чиста по крайней мере перед Джисоном. А то, что будет потом… будет потом. — Садись, — он хлопает рукой по кровати, и младший мелкими шажками проходит до постели, а после снимает тапочки и забирается на неё, садясь в позе лотоса. В стекло продолжает барабанить дождь, а между парнями снова знакомое молчание. Правда, совсем не такое, как прежде. Джисон боится спросить, что сподвигло хёна привести его к себе домой. Нахождение здесь вовсе кажется ему настолько нереальным, что кружит голову. А может это всё-таки из-за запаха Минхо — он здесь повсюду. Хан обводит глазами помещение, рассматривая его детальнее. В целом, комната выглядит прилично, намного лучше, чем его квартира. На подоконнике стоит небольшое прямоугольное зеркало, кружка с недопитым чаем, и лежит множество различных бумаг, тетрадей, конспектов. На окнах белые жалюзи, через которые иногда видно, как вспыхивает во время молний небо. На письменном столе почти ничего не стоит, кроме банки с канцелярией, пары книг из библиотеки и рамки, фотографию в которой Джисон не может рассмотреть. На полках помимо литературы стоят свечки и коробочки с неизвестным содержимым. Слева от стола вешалка, на которой Джисон задерживает взгляд. Одежды у хёна много и среди той, что висит перед ним, легко можно найти вещи, в которых Хан его уже видел. В глаза сразу же бросается фланелевая рубашка в клетку. — Так много одежды, — тихо говорит он, кивая на вешалку. Минхо следит за его взглядом и усмехается. — Она почти вся из секонд хендов, — коротко отвечает Минхо, прикусывая губу. — Та, что на тебе, кстати, тоже. — Да? — удивляется Джисон. Он сам в секондах никогда не закупался — если нужно что-то купить, то он скорее подкопит и выберет что-то качественное. Поэтому всей его нынешней одежде в гардеробе уже не меньше двух лет. — А так и не скажешь. — А по-твоему одежда из секондов это заношенные тряпки? — спрашивает Лино без толики укора в голосе, но Джисон всё равно немного подвисает и мысленно корит себя словами «Боже, ну что за придурок?» — Нет. Нет, конечно. Я так совсем не думаю, вообще-то… Минхо усмехается, наблюдая, как Хан рассеянно бегает глазами то к его лицу, то к вешалке с одеждой и теребит в руках кончик его футболки. Он просто не может не отметить, что его одежда сидит на парне лучше, чем должна. А ведь это всего лишь грёбаная оверсайз футболка и спортивки. — На самом деле, качественные вещи там и правда сложно найти. Приходится потратить часы на поиски, но мне нравится винтаж и низкие цены, поэтому я хожу по секондам, — Джисон давно заметил, что Минхо любит винтаж, и все эти вещи, будто из другого измерения, смотрятся на молодом подтянутом теле в разы лучше, чем выглядят сами по себе. Как же хорошо, что прошлые хозяева решили от них избавиться. — Мне… нравится твой стиль, хён. — О, правда? — Минхо удивлённо моргает, улыбаясь. — Да. Особенно вот эта рубашка, — он указывает пальцем на фланелевую рубашку в клетку, но не говорит, почему именно она нравится ему больше всего. Он и сам не особо понимает почему. — Я купил её, когда только поступил в университет, — Минхо улыбается, разглядывая рукава изношенной им, но всё такой же идеальной рубашки. В этом куске ткани хранится достаточно его воспоминаний. — Хороший был день, — он не замечает повисшей на миг тишины, смотря в одну точку и приподнимая уголки губ. Джисон следит за его спокойным выражением лица и прикусывает губу. Внутри у него тихим отзвуком продолжает биться буря обиды, которую он так никуда и не выплеснул. Настоящая буря успела притупить эмоции, но сейчас, в спокойной и разряженной обстановке, когда Хану всеми силами хочется расслабиться и провести время с Минхо в его доме (между прочим блять, а такое не каждый день случается!). Но он не может заглушить то, что творится у него внутри, не может просто проигнорировать это или забыть. Минхо сидит перед ним, согнувшись не хуже его самого, теперь тоже в позе лотоса и легонько улыбается. Руки его перебирают складки на домашних штанах и, когда Джисону на секунду становится страшно от своих собственных мыслей, ему кажется, что взяться за эти руки было бы не такой плохой идеей. — Хён, — зовёт он, и Минхо глухо мычит в ответ. Старший поднимает на него голову, но Джисон взглянуть не решается. Только сильнее теребит ткань в руках. Если он не прекратит, то точно проделает дыру в футболке. — Могу ли я кое-что рассказать тебе? Минхо сначала с опаской смотрит на него, но, когда Джисон поднимает на него чуть ли не до краёв полные умело скрываемой печали глаза, кивает в ответ. — Я помню про правила и всё такое, — начинает он, а мысленно добавляет «Хотя мы всё равно уже к чертям всё нарушили.», — но Хёнджин сказал, что, если сам захочешь, можно рассказать, — выдыхает он. Минхо ничего не говорит, лишь придвигается немного ближе и всем видом старается показать, что он готов выслушать. Джисон лихорадочно старается придумать с чего начать свою историю. Выложить всё подчистую с самого рождения или рассказать лишь какие-то отдельные факты? Минхо в глазах Джисона выглядит человеком, который вполне мог бы осудить его и его семью, но почему-то именно ему парень готов открыться. Возможно потом он сильно пожалеет об этом. Но это будет потом. — У меня небольшие… Вообще-то большие, на самом деле, проблемы в семье, — Хан придвигается ближе к стене и приваливается к ней спиной, стараясь не смотреть в глаза старшего. Он решает начать с самого сложного, чтобы резко и по-больному, как пластырь сорвать. — Моя мать та ещё сволочь. Она никогда не была хорошей родительницей, да и любви как таковой никогда от неё не было. Я до сих пор не понимаю, для чего она рожала детей, — он старается держать голос ровным. Минхо слушает молча, за что Хан ему бесконечно признателен, потому что на вопросы он отвечать совсем не готов. — Я всегда был для неё лишь грушей для битья, а не сыном. Постоянные ссоры, крики, которые продолжаются до сих пор. Это тяжело, — Джисон делает паузу. Недавно полученный синяк на плече жжётся, буквально просит, чтобы его показали в доказательство, но Хан знает, что Минхо и без того ему верит. Он не видит, но на лице старшего искажается еле заметная гримаса боли. Он чувствует старую, забытую и стёртую временем черноту внутри себя, которая от слов Хана пробуждается. Он помнит, как эта плесень пожирала его, оставляя следы на всех событиях его жизни, помнит, как он тонул в ней и как по сей день старается не возвращаться даже мысленно к её отвратительному вкусу. Вкусу, которым пропитаны воспоминания о всей средней и старшей школе. — Отец был почти таким же. Он ушёл от нас очень давно. Сейчас я рад этому, но тогда, — Джисон грустно усмехается, — будучи ребёнком, это было больно. Видеть разрыв родителей, ощущать пустоту, когда в доме стало на одного человека меньше. Я скучал по нему, — у Минхо щемит сердце, когда парень замолкает, чтобы собрать в кучу остальные мысли. Он чувствует, как глаза начинает печь и тут же отворачивается, быстро моргая. Не может быть, думает Ли, не может быть, чтобы эти глаза в первый день выдали всю правду подчистую. С одного лишь, самого первого взгляда. — Но потом, со временем, это прошло. Я заботился о сестре, работал и всё более-менее наладилось, кроме отношений с матерью. И теперь, спустя столько лет, он вернулся. Позвонил мне и сказал, что в городе и хочет увидеться. И теперь я… запутался, — он прикрывает глаза. — Я совсем не знаю, что мне делать. И я так ненавижу его. Его и свою мать, потому что они не сделали ничего для меня с сестрой, кроме как испортили нам жизни, — Минхо хочется расплакаться. На полном серьёзе. У него болит внутри, вскрывая личные раны чужим ножом, которые до сих пор остаются свежи. Он как никто другой понимает Джисона. Ему знакома каждая частичка пережитой им боли. — Я не прошу у тебя совета или что-то в этом роде. Просто это невыносимо — держать всё в себе. И прости, что нагрузил тебя… — Нет, нет, ты… не извиняйся, я… О чёрт, я не знаю, что сказать, — теряется Минхо, двигаясь ближе. — Ничего не говори, — поднимает на него глаза Джисон, и тогда Ли ощущает на себе все те беды, что лежат на столь юных плечах. Он чувствует, какой груз Хан тащит за собой всю жизнь, знает, как ему тяжело, но он так чертовски плох в поддержке, что все буквы в голове разом забываются. Минхо кладёт руку ему на плечо. Джисон пару секунд смотрит в его глаза, кусая и без того красную нижнюю губу, а после вдыхает и подаётся вперёд, обвивая руками тело старшего. Лино застывает, как каменное изваяние, боится пошевелиться и какое-то время держит руки на весу, прежде, чем положить их на чужую спину и погладить её через ткань футболки. Его мышцы расслабляются, становятся податливыми, когда он понимает, что младший пока не намерен его отпускать. Джисон сам старается не пустить слезу, прикрывая глаза. Тепло тел расслабляет обоих, Хан прижимается носом к плечу старшего, непозволительно глубоко вбирая в свои лёгкие аромат сандала. Внутри у него становится так спокойно. Капли дождя, разбивающиеся о стекло, успокаивают, пока они вдвоём, легко покачиваясь из стороны в сторону, обнимаются, сидя на кровати. Если бы кто-то сказал Джисону, что такое произойдёт, он не поверил бы этому человеку. Даже если бы ему сказали об этом вчера. Когда Минхо отстраняется, то замечает, насколько уставшим теперь выглядит Джисон, и от этого он чувствует себя ещё хуже. Даже подбодрить не может, что он за человек такой? — Хочешь, я могу заварить чай или кофе? У меня есть молоко, — предлагает он, но Хан качает головой, слабо улыбаясь. — Не нужно. Я и так в твоей одежде, у тебя дома. Это слишком. Он понимает, что это слишком. Они оба это понимают, но Минхо по какой-то причине больше не испытывает желания отстраниться. Не в тот момент, когда Джисон перед ним буквально душу наизнанку вывернул. — Я сам привёл тебя сюда, так что, — он пожимает плечами и садится ближе к стене. Хан изображает слабую улыбку, но внутренне осознаёт, что рассказ о семье выпил из него последние соки. Он слишком сильно устал за сегодня для продолжительных разговоров. Минхо скользит взглядом по своей же комнате. У него внутри неприятно сжимается, когда он прокручивает в голове слова младшего и сплетает их с другими событиями, выстраивая более-менее цельную цепочку. Он чувствует себя полным идиотом из-за всего этого. Настолько, что хочется пробить лоб ладонью, а потом долго извиняться. Как хорошо, что гордость ему этого не позволяет. — Я хочу тебе кое-что показать, — говорит он, решаясь. Джисон смотрит вопросительно, когда Минхо поднимается с кровати и идёт к старенькому проигрывателю, спрятанному под столом. Он берёт с полки флэшку и вставляет в разъём. — У меня нет ноутбука, — поясняет парень, — поэтому Крис скачал на флэшку мою любимую музыку. А проигрыватель от брата. Он так легко раскрывает, кажется, совсем незначительные для него события своей жизни, не догадываясь, что Хан собирает по крупицам каждое из них. Он помнит всё, что когда-либо сказал ему Минхо о своём прошлом, настоящем и будущем. Потому что для Джисона этот парень всё ещё остаётся самой интересной, самой манящей и самой сложной головоломкой в мире.

Not Alone - Red

Минхо тыкает пальцами по кнопкам и через пару секунд, когда приятная музыка начинает литься из колонок, возвращается в кровать. Он садится в прежнюю позу, свесив ноги к полу. Хан смотрит в его глаза, которые в очередной раз отвлечены на рассматривание стены напротив. И ему так хочется, чтобы в этот момент Минхо посмотрел на него. — Это, — вдыхает он, — моя любимая песня. Джисон прислушивается к приятной мелодии и совсем незнакомым словам. Она, наверное, так много для него значит, думает он. Такая чувственная, пробирающая до мурашек. Ему нравится, как звучит гитара. Нравится голос исполнителя — чистый, сдержанный, приятный. Почти как у самого Минхо. Нравится наблюдать, как Ли закрывает глаза и, откидывая назад голову, шепчет слова одними губами. — Красиво, — Джисон сам не понимает, о чём конкретно говорит. Он всё ещё не может оторваться от созерцания парня напротив. Сердце внутри тихо ёкает, когда Минхо открывает глаза и смотрит в его карие омуты. Хан взгляда не отводит. Ему не жаль, ему не стыдно. Да, он пялится, и что с того? Как тут не пялиться, когда перед тобой сидит Минхо? В этот момент Джисон снова чувствует это. Ощущение скользящего внутрь и так открытой души взора, который считывает каждую его мысль, каждую эмоцию, будто пробирается в память, чтобы узнать, выудить как можно больше. Но теперь это ощущение не отдаёт холодом. Оно не несёт за собой зла. Оно тёплое и успокаивающие. Какое-то родственное. Он разрывает зрительный контакт, когда ставит руки на мягкий матрац и подаётся вперёд. У Хана бешено колотится сердце, но он уже решает — горит сарай, гори и хата. Поэтому робко укладывает тяжёлую перегруженную голову старшему на колени, слыша, как тот задерживает дыхание. Зажмуривается — готовится к худшему, но, когда Лино вдыхает, а потом медленно выдыхает и за этим не следует ни ударов, ни криков, Джисон немного расслабляет плечи. Он прижимает к груди свои руки и подтягивает колени, сжимаясь в своеобразный клубок. Ему страшно даже пошевелиться. Ты так потерян и напуган. Где же надежда в этом бездушном мире? Глаза остаются зажмуренными ровно до тех пор, пока чужие пальцы не касаются его волос. Некоторые пряди ещё не до конца высохли, и Минхо аккуратно начинает перебирать их. Джисон рвано выдыхает и поддаётся его рукам. Он не может сдержаться, поэтому осторожно поворачивает голову, стараясь не спугнуть старшего. Минхо вниз не смотрит, в то время как Джисон всеми силами старается не скользить по венериным кольцам на шее, по подбородку, не разглядывать родинки Ли. И у него почти получается (соврите ему). Рука Лино пробирается между прядями очень медленно, немного расчёсывает их, ерошит и приглаживает обратно. Волосы у Джисона мягкие, натурально чёрные. Минхо помнит, как красиво они переливаются в свете ночных огней, как отливают синим при серебристом свечении луны. Они пахнут его шампунем — он это чувствует. И почему-то ему до боли в животе хочется прижаться носом к смоляной макушке и вдохнуть поглубже. Джисон задерживает дыхание. У него лёгкие перестают работать, когда Минхо играет с его волосами. Он закрывает глаза, в надежде скрыть своё беспокойство и глубоко вдыхает. В груди сводит. Ли тоже закрывает глаза. Они растворяются, прямо здесь и сейчас, подобно безе на языке, тают. Музыка вновь проникает глубоко в сердце, где она уже давно поселилась. Минхо не знает, о чём он сейчас жалеет больше — о том, что знает английский или что Джисон его не знает. Потому что он понимает каждое слово в песне. Мало того, он заучил их наизусть. Твоё сердце полно осколков мечтаний, Воспоминания тускнеют. Всё проходит, но боль остаётся. И ты потерянный стоишь под дождём: «Когда же это уже закончится?» Джисон готов отдать последнее, чтобы продлить этот момент. Чтобы прирасти головой к чужим тёплым бёдрам, чтобы остаться подольше в этой маленькой комнате с Минхо вдвоём. Он искренне благодарит дождь, который уже почти стих, но парни этого совсем не замечают. Хан согласился бы промокнуть хоть миллион раз, если каждый из них приведёт его сюда. Он заостряет внимание на крохотной родинке на кончике носа Ли, когда их глаза встречаются. — Мне нравится, — хрипло говорит Джисон, и Минхо немного теряется с его слов. — Ну… я о песне в смысле. Песня нравится, — старший кивает, мол понял, и Хан сглатывает. Во рту сухо. Конечно же он говорит о песне. О чём же ещё он может говорить? — Мне тоже, — глухо отвечает Ли, когда Джисон отводит взгляд. У последнего уже глаза от усталости слипаются, но никто не говорил, что он может остаться. Ливня на улице уже нет, хотя, вряд ли Минхо это замечает. Он тоже чертовски устал за сегодня, поэтому совсем не против отключиться прямо сейчас. Песня заканчивается незаметно, и её сменяет другая, спокойная и тихая. Обстановка разряжается сильнее с каждой секундой. Джисон закрывает глаза и ощущает, что вот-вот отключится, лёжа на чужих ногах. Он пытается не представлять, как это выглядит со стороны — боится, что понравится. Старший начинает копошиться, опускаясь на заправленную постель и ложится головой на подушку, так что Джисону нехотя, но приходится подняться. Сам он недолго думает и осторожно опускается на подушку рядом, ближе к краю и лицом прямо к Минхо. Надо бы спросить разрешения остаться, думает он, но продолжает молчать. Ему кажется, что любое неверное слово сломает эту хрупкую реальность, и она рассыплется подобно битому хрусталю прямо к его ногам. У Джисона усталость словно рукой снимает, когда он видит хёна так близко. Он жадно рассматривает выточенные черты лица, складывая руки себе под щёку, как делают маленькие дети. Он пытается сжаться посильнее, отодвинуться подальше. Пытается игнорировать желание придвинуться ближе и почувствовать чужое тепло, которое так и отдаётся в голове пульсацией, а в сердце громким ритмом. У Джисона мозг уже отключается, но засыпать так не хочется, не хочется заканчивать этот момент. — Минхо, — зовёт он и тут же распахивает глаза, в страхе уставившись на старшего. Он прикрывает рот ладошкой и поднимается на локте, отодвигаясь, когда хён неоднозначно смотрит на него. Он только что сказал что? — Блять, прости! Прости, пожалуйста, Лино-хён, я не хотел. Я просто уже не ду… — его окутывает страх и желание треснуть себя по голове. Вот оно, то слово, которое прямо сейчас ломает реальность. — Скажи ещё, — неожиданно тихо произносит Ли. Джисон глупо моргает несколько раз, прежде, чем прийти в себя. — Что..? — выдыхает он, когда Минхо затыкает его. Взгляд у него немного затуманенный из-за накатывающей сонной пелены, но голос ровный, от чего Джисон нервничает ещё сильнее. — Скажи моё имя ещё раз, — почти шёпотом повторяет тот, будто сам в свою просьбу не верит. Джисон поджимает губы и сжимает в руке кусок подушки. Это что, шутка какая-то? Проверка? — М-Минхо? — парень выдыхает, закрывая глаза, когда слышит своё имя, и ложится обратно на подушку. Джисон пристально наблюдает за его действиями и тоже кладёт голову обратно, когда понимает, что его, кажется, не собираются выгонять. — Ещё. — Зачем? — Я хочу послушать, — невозмутимо отвечает он и открывает глаза. В них нет и намёка на злость или нечто подобное. Вряд ли он сам может разобрать, что чувствует. Просто в очередной раз поддаётся принципу «Слушай своё сердце, а не мозг» и надеется, что из этого выйдет хоть что-то путное. И, наверное, если сердце ускоряет свой ритм — это что-то да значит. Джисон смотрит ему прямо в глаза, вжимая щёку в подушку, и шепчет на выдохе: — Минхо, Минхо, Минхо, — как в своей голове в самый первый раз. Он называл парня по имени в мыслях с тех пор, когда это имя узнал, и теперь просто не может отказаться от него. Старший довольно хмыкает и легко улыбается. Он робко тянется рукой к лицу Хана, от чего тот моментально напрягается всем телом. Он в очередной раз совсем не понимает, что у парня на уме, поэтому лишь трепетно выжидает. Минхо касается пальцами прядки волос, спавшей на лицо младшего, и убирает её, стараясь заправить за ухо. Его тёплая ладонь всего на долю секунды прикасается к ушной раковине, но Джисон тут же чувствует волну мурашек по спине. — Ложись спать, Джисон. Сегодня был долгий день, — хрипит Минхо и сам уже отключается. Хан ещё недолго просто наблюдает за ним (любуется): за подрагивающими ресницами, ровным дыханием и растрёпанными волосами. Ли впервые выглядит таким домашним и таким безобидным, что невозможно закрыть глаза. Джисон не хочет расставаться с этим его образом, не хочет засыпать и видеть перед глазами темноту вместо этой картины. Он не хочет возвращать всё назад, когда проснётся. Может быть, я тебя выдумал, думает Джисон. Может быть это всё одна сплошная иллюзия, игра пространства и времени, издевательство надо мной. Потому что, смотря назад, трудно представить, что каждое пережитое событие привело меня именно сюда. Именно в эту комнату, именно в эту постель. Именно к Минхо. Джисон позволяет себе придвинуться немного ближе, чтобы не упасть с кровати во время сна, и в конечном итоге усталость всё же берёт своё. Глаза Хана неумолимо закрываются под тяжестью век, и сознание отключается. Но вместо ожидаемой темноты он видит перед собой всё тот же образ спящего Минхо, который уже успел записать в памяти досконально и думает, что это, наверное, лучше всех самых красочных снов в его жизни. Минхо открывает глаза немногим позже, когда уже слышит мирное сопение младшего у себя под боком. Во сне Джисон двигается ближе, чем обычно, но к его телу всё равно не прижимается. Он невольно рассматривает расслабленные черты лица, не подозревая, что до этого Хан делал с ним то же самое. Он всё ещё думает о Джисоновых словах, о его жизни, которую тот решился доверить ему. Только ему, потому что для остальных Джисон всё ещё остаётся обычным жизнерадостным мальчиком, который много смеётся, говорит, не подумав, и иногда суёт нос не в своё дело. Минхо впервые за очень долгое время чувствует настоящую жалость и несправедливость жизни по отношению к кому-то. Такую же, как когда-то чувствовал по отношению к себе. Песня, которую он до этого включал, начинается заново. В этот момент у Минхо замирает сердце. Он рвано вдыхает перед тем, как прошептать выученные наизусть строчки: — Я с тобой. Я проведу тебя через всё. Я не оставлю тебя. Я подхвачу тебя, когда ты захочешь всё отпустить, — он аккуратно накрывает ладонь младшего своей. — Потому что ты не… Ты не один.