***
Минхо слушает монотонный голос преподавателя, опершись подбородком на руку. По счёту идёт третья пара и он правда старается улавливать каждую мысль, но пока что получается только частично. Перед ним лежит тетрадь, в которой он обычно делает конспекты, но сегодня в ней только половина лекции по философии и парочка непонятных каракулей, потому что на середине пары он просто потерял нить повествования. Ничего страшного в этом нет, как минимум потому что Тэмин, сидящий рядом, безостановочно строчит уже третью страницу. Если что, Минхо всегда может попросить конспект у него. Сегодня он, по правде говоря, совсем не сосредоточен на учёбе, потому что каждый раз начинает думать о совершенно посторонних вещах. После этой странной ночи на утро остался не менее странный осадок, который по натуре своей немного пугает. Гора вопросов, на которые вовсе не обязательно знать ответа, поселяются в его голове. И вопросы эти адресованы не столько Джисону, сколько самому себе. Третья пара на сегодня последняя, поэтому, как только она заканчивается, Ли сразу же скидывает вещи в сумку и спешит на остановку, дабы не пропустить автобус. Сегодня смена до семи, и он уже предвкушает, как будут болеть ноги после безостановочных побегушек по залу. В автобусе, на который Минхо чудом успевает, он садится у приоткрытого окна и закрывает глаза, наслаждаясь прохладой. День сегодня кажется ему поистине хорошим, хотя чувство подкрадывающегося пиздеца как всегда не оставляет. Возможно, тому виной его бесконтрольные мысли, которые никак не хотят уходить. Он вспоминает утренние лучи солнца, слепившие глаза сегодня, потому что ночью он забыл зашторить окна. Даже будильник не понадобился, чтобы проснуться в семь утра непривычно бодрым. Будто проспал все восемь часов, а не четыре. Взгляд его тут же упал на спящего рядом, почти уткнувшегося носом в его грудь Джисона. Парень непроизвольно сжался в комок во сне, потому что в комнате было достаточно прохладно, а уснули они прямо на одеяле. Минхо не смог не улыбнуться. Наблюдать за чужим сном было чем-то новым. Последний раз он просыпался с другим человеком в одной кровати, наверное, когда они с Чаном отмечали его день рождения. Старший тогда достаточно много выпил, а потом они завалились к нему домой и тут же вырубились на небольшой кровати. Его трижды за ночь скидывали на пол, но он, ворча, всё равно поднимался обратно. Проснулись они, правда, ближе к обеду, Чан с похмельем, а Минхо с помойкой во рту и больным копчиком. Хорошая ночёвка была, и не поспоришь. Но сегодняшнее утро было совсем другим. Как минимум потому, что его ни разу не толкнули во сне и перегаром ни от кого не несло. Джисон лишь… сопел, морщась от солнечных лучей, которые Минхо тут же поспешил ликвидировать. Он помотал головой, когда уже стоял посреди комнаты, и поджал губы. Подошёл обратно к кровати и накрыл Джисона кусочком одеяла. Тот быстро натянул его на себя, бурча что-то неразборчивое, что заставило старшего улыбнуться снова. Ему пора прекратить это делать: выглядит ненормально. Позже, дописывая вторую записку и быстро зачёркивая глупую "и", добавленную в конце имени, он вновь захотел ударить себя по лицу. А может стоило её оставить? Боже, он не знает. Зачем послушал всех этих советов, пустить всё по течению… течение нахер унесло его мозг, и, как его вернуть, теперь не знает никто. Эта глупая маленькая вспышка тепла, которая разлилась у него в груди при виде того, как Хан морщил нос, и слова о родителях, сказанные сегодня ночью, тоже никак не дают ему покоя. Он выдыхает и забирается в карман, чтобы достать из него телефон. Автобус неприятно подскакивает на кочках, из-за чего Минхо едва не ударяется головой о стекло. Он быстро находит нужный контакт и печатает сообщение, пока окончательно не передумал: LeeKnow: Свободен сегодня вечером? Крис: Что-то случилось? LeeKnow: Почему это сразу… Нет. Просто нужна помощь Крис: Тогда свободен. LeeKnow: У моего дома около восьми. И возьми свой ящик с инструментами. Он вываливается из автобуса, проверяя время на ходу, и спешит в ресторан. Минхо забегает в раздевалку, здоровается со сменщиком и переодевается в форму. Он уже повязывает свой белый фартук на поясе, когда в раздевалку заходит босс и сверяет его добродушным взглядом. — Лино, моё золото, ты сегодня вовремя, — улыбается Хэчан и подходит ближе, когда Минхо заканчивает возиться с завязками. — Готов трудиться, — усмехается парень и закидывает в кармашек блокнот с ручкой. — Я вижу. Ты сегодня выспался что ли, наконец? Даже улыбаешься ярче, — Минхо снова усмехается и пожимает плечами. — Но это тебе сегодня не понадобится, — мужчина указывает на карман с блокнотом, и Ли непонимающе хмурит брови. — Простите? — На сегодня я снимаю тебя с должности официанта. Кванмин, наш бармен, приболел, а ты ловко управляешься с бутылками, я знаю, поэтому постоишь сегодня за барной стойкой. Посетителей всё равно не так много, так что не беспокойся. — Но я не умею мешать коктейли. — Не думаю, что тебе это понадобится. Но если что, под стойкой лежит рецептурная книжка. Там всё понятно написано. Обычно в это время дня у нас больше заказывают чай или некрепкий алкоголь, — объясняет Хэчан, пока они выходят из раздевалки в зал. Он ведёт Минхо за барную стойку и показывает, как разливать напитки. — Понял? — Ли кивает. — Молодец. Я отпущу тебя сегодня пораньше, если не накосячишь, — усмехается мужчина и исчезает из поля зрения где-то за дверьми кухни. Минхо сроду за стойкой не стоял — только в качестве официанта, когда они с прошлым барменом, до Кванмина, разговаривали во время отсутствия посетителей. Он и к алкоголю-то как к таковому не прикасается. Опьянение его… не особо манит. Он считает, что можно хорошо проводить время и без капли спиртного. Раньше он мог выпить бокальчик шампанского по праздникам, но сейчас даже эта идея его не привлекает. Он осматривает полки с алкоголем, стеклянные сосуды: рюмки, фужеры, бокалы, чашки — и громко вздыхает. Затем снимает фартук и кидает его под стойку. Хоть один плюс в этом всём есть: его отпустят домой пораньше. Начинается смена весьма неплохо. Людей сегодня, как и сказал Хэчан, немного. В основном заказывают кофе или чай. Мужчины постарше ехидно просят плеснуть коньячку, и Минхо, почти быстро и ровно надев на бутылку дозатор, выполняет их просьбы. Он подаёт уже пятнадцатую по счёту кружку кофе, когда дверь ресторана распахивается, пропуская внутрь высокую крепкую фигуру. Минхо лишь кидает на парня незаинтересованный взгляд и берётся за натирание винного бокала, несмотря на то, что мышцы его заметно напрягаются, когда парень подходит к стойке. — Ром со льдом, — холодно звучит его голос. Минхо ставит натёртый до блеска бокал на место и с нечитаемым выражением лица смотрит в лицо посетителя. Он цепляется взглядом за татуировку под глазом и говорит: — Ром не подаём, меню слева. Мужчина щурит глаза и еле заметно усмехается, кидая взгляд на меню. После чего возвращается к Ли. — Виски. Чистый, — парень ставит перед ним стакан и плескает туда алкоголя. Весь сегодняшний день он добродушно улыбался клиентам и пододвигал их напитки, когда закончит разливать, но в этот раз он лишь ставит бутылку на место и опирается на стойку ладонями. Таким тварям только плюнуть в стакан и ничего более. — Из тебя такой грубый бармен, Лино, — ухмыляется тот и делает пару глотков. — Извините, а мы разве знакомы? — говорит Минхо, и парень сжимает челюсти. — Я с радостью могу напомнить тебе. Как больше нравится? По лицу или куда-нибудь в живот? — скалится он. — Если ты пришёл запугивать меня, Убин, то спешу тебя огорчить. Не на того напал. Убин секундно усмехается, в то время как лицо Минхо остаётся всё таким же непоколебимым. Несмотря на то, что этого уёбка он нисколько не боится, раздражение при взгляде на его тупую рожу только нарастает. Тот опустошает наконец несчастный стакан с виски. — Ты мне нахер не сдался, Лино. Ты, я, мы оба лишь посредники в этом деле, — он выдерживает паузу, пока Минхо всем видом сообщает ему о том, как же ему на самом деле похер. — Передай Крису, что Чёрный сокол ждёт извинений. — Извинений? — выдыхает Минхо с усмешкой. — Извинений? Какие нахуй могут быть извинения? — Нарушение правил. Пересечение границ вашим пацанёнком, — поясняет Убин. — Не надо пиздеть. Йен никогда не нарушал границ. — Я говорю не о нём, — Минхо склоняет голову набок. — Гантэ, — мозг у него лихорадочно соображает, потому что Ли не припомнит в их компании никакого Гантэ. — Вы сами взяли ответственность за него, так что вам платить за мальчишку. Иначе ему несдобровать. Сокол словами не разбрасывается, и ты это прекрасно знаешь, Лино. И, о, как же он жалеет о том, что знает. Но Чёрного Сокола, некогда звавшегося и навеки запомнившегося парням как Дэккер, он вряд ли сможет когда-нибудь выкинуть из своей памяти. Минхо сжимает руки в кулаки, наблюдая, как Убин поднимается со своего места и идёт к двери. Ему повезло уйти раньше, чем Минхо окончательно вышел из себя и поплёлся в туалет, чтобы умыть пылающее лицо. Он ненавидит. Их всех ненавидит. За все былые эмоции, за раненые воспоминания и постоянные проблемы, которые уже надоело решать. Они с Чаном уже много раз пытались разобраться по-хорошему, они много терпели, но когда-то их терпению просто придёт конец и сейчас остаётся только ждать события, которое станет спусковым крючком. Ли возвращается за стойку всё ещё не в настроении, дорабатывает свою смену без происшествий, и Хэчан, как и обещал, отпускает его на час раньше. Но вместо того, чтобы благополучно прийти домой и отдохнуть, он заглядывает к охраннику. Минхо почему-то совсем немного надеется на то, чтобы ключей у охранника не оказалось, потому что это значило бы, что Джисон ещё не ушёл. Настроение от этой мысли чутка улучшается. Но пожилой мужчина всё же протягивает парню связку ключей, на что тот кивает и выходит обратно на улицу. Он недолго стоит на месте, вдыхая прохладный вечерний воздух, а после всё же шагает в направлении дома, дорогу к которому надеялся больше никогда не вспоминать.***
Минхо стоит у старого замызганного подъезда, выпуская из двери удачно вышедшую старушку. Он придерживает для неё железную дверь, на которой давно сломался магнит — когда он съезжал, тот уже не работал — и заходит внутрь. В подъезде пахнет отвратительно: сыростью и помойкой. И что ещё хуже — запах напоминает ему о детстве. Подниматься до нужного этажа приходится по лестнице, потому что лифт не работает, и Минхо старается не смотреть по сторонам. Он здесь ненадолго, от силы минут пятнадцать. Но даже эти пятнадцать минут могут с лёгкостью опустить его моральное состояние ниже плинтуса. Не смотреть вокруг не получается. Ли морщит нос от неприятных запахов и останавливается на лестничном пролёте, глядя на цифру этажа, выведенную голубой краской, а после невольно поворачивает голову. Старые обшарпанные, облеванные и обоссаные стены, краска с которых постоянно сыплется на бетонные лестницы. Местами на площадке валяется мусор: бычки, коробки из-под сигарет, различные упаковки и частенько можно найти даже парочку шприцов. На узеньких выступах, которые язык не повернётся назвать подоконниками, столетний слой пыли и сигаретного пепла, превратившийся в грязь. Сами окна, неизвестно чем измазанные, все в каких-то разводах, выходят на бетонные балконы. Если выйти на такой балкон, то можно подумать, что держатся они на соплях, потому что, то там, то тут, в углах через дыры будет видно балкон этажом ниже. На обратных сторонах лестниц, как и на стенах, где те побелены извёсткой, "красуются" матерные стишки, рисунки и всем знакомые надписи, которые есть в каждом среднестатистическом падике, по типу "Сону чмо". Кто такой этот Сону и почему он чмо мы, конечно же, никогда не узнаем. Минхо выдыхает и пихает руки в карманы, раздражённо шагая выше. Приспичило же ему припереться сюда. А ведь день так хорошо начинался. Приятный осадок от утра стёрся без следа ещё на работе во время разговора с этим уёбком Убином, поэтому терять уже нечего. Он подходит к чёрной железной двери и находит в связке ключ, который порывался давным-давно выкинуть. Вставляет его в замочную скважину и поворачивает, закрывая глаза и твердя себе в голове лишь одни и те же слова «Это всего на пару минут». Он выдыхает и заходит внутрь. В старой квартире уже с прихожей в лицо бьёт запах гнили, будто мусор не выносили неделю. Наверное, оно так и есть. Минхо думает, что хорошо хоть трупами не пахнет. Он, не разуваясь, идёт по узкому коридору. Обои на стенах старые, местами, у плинтусов, оборванные и за ними виднеется серый бетон. В прихожей у входа кинуты потёртые чёрные ботинки, заношенные до дыр, а на вешалке одиноко висят пара курток и кофта. Полы грязные — не удивительно, вряд ли тут кто-то убирался последний год. Парень заглядывает на кухню. Пусто. В раковине гора тарелок, мусорное ведро переполнено, на старом кухонном столе разбросаны бутылки из-под различного, в основном самого дешёвого, алкоголя. Он осторожно заходит внутрь, проходясь взглядом по навесным шкафчикам, за которыми почти пусто. Раньше там хранилось много вещей. В том, что висит прямо над раковиной, Минхо чётко помнит белый фарфоровый сервиз, привезённый из Китая и расписанный голубыми узорами. Мамин любимый. Сейчас же за дверками этого шкафчика не осталось ничего кроме подставок, на которых некогда стояли прекрасные фарфоровые тарелки. Он грустно выдыхает и возвращается в коридор. В глаза как назло бросается белая приоткрытая дверь в самом конце коридора. Минхо прикусывает щёку и идёт мимо закрытых дверей гостиной вперёд. На двери некогда висел постер какого-то волейболиста, от которого сейчас остались только куски скотча. Парень медленно переступает порог, будто отматывает время на несколько лет назад, заходя внутрь комнаты, в которой жил когда-то. Здесь ничего не изменилось. Почти. Все поверхности покрыл слой пыли, зеркало на шкафу разбито, бежевый палас под ногами усеян окурками, непонятными листьями и прочим мусором. Справа от окна, зашторенного рваным тюлем, стоит двухъярусная кровать. Когда-то на ней валялось много подушек и одежды, которую мама всегда заставляла прибирать. Минхо слушался, в отличие от брата. На изголовье кровати он замечает остатки от ободранных наклеек. Подходит ближе и проводит по ним рукой, ощущая, как от каждой веет странным теплом. Он наклеил эти дурацкие машинки в свой девятый день рождения и не убрал бы их даже под дулом пистолета. Когда-то вся детская радость хранилась в этих наклейках, но сейчас от неё остались лишь почти невидимые следы. Такие же, как на изголовье кровати. Над вторым ярусом кровати всё ещё висят постеры. Хёнсок любил развешивать на стенах подобное, особенно фото своих любимых волейболистов и картинки из разных аниме. Сейчас на их кроватях остались лишь голые матрасы. На полках письменного стола стоят диски — странно, что они всё ещё здесь. На подоконнике засохший цветок и пепельница, заполненная доверху. Минхо на секунду представляет это место таким, каким помнил его в последний раз: светлым, более-менее чистым. Все ещё родным. Сейчас же от прежнего тепла здесь ничего не осталось. Но он знает, что если закрыть глаза всего на пару минут и как следует прислушаться, то он обязательно сможет услышать смех брата, который поселился в стенах их комнаты. Он так по нему скучает… Когда находиться в комнате становится слишком тоскливо, Минхо вспоминает, за чем пришёл сюда. Он прикрывает за собой дверь и плавно перемещается к дверям гостиной. Он помнит это место, как одно из самых любимых во всей квартире. Когда ему было пять, по праздникам к ним приходило огромное количество человек: друзья родителей, родственники, коллеги. Дома всегда было весело и уютно, и он ценил эту атмосферу как никогда. Минхо понимает, что не хочет видеть то, во что превратилось место, которое он раньше называл своим домом. Ему неприятно и обидно уже от того, что он увидел, но разлом детских воспоминаний неизбежен. Мы все это прекрасно знаем. Он открывает дверь и заходит внутрь. И тут же встаёт столбом, замечая лежащее на диване тело. Мужчина отвёрнут лицом к стене и негромко похрапывает. Взгляд Минхо тут же приковывается к нему. Отросшие волосы, на щеках виднеется слегка поседевшая щетина, старые серые спортивки с парой дырок и голый торс, местами заросший волосами. У парня едва не срабатывает рвотный рефлекс, когда он чувствует резкий запах алкоголя, исходящий от мужчины. Он и не надеялся больше увидеть своего отца. Думал, может он сдох где-то в кустах от остановки печени или от отказанных почек. Но нет, вот он, живёхонький, храпит прямо на диване в гостиной. В комнате не осталось ничего прежнего: телевизор давно продан, как и большая часть техники — нужно ведь брать где-то деньги на бухло — кресла изодраны в хлам, дверки шкафа держатся на соплях. Минхо сомневается, что отца ещё не попёрли с работы, поэтому удивлён, что дома вообще хоть что-то осталось. Думал, он уже давно сдал всё в ломбард или продал за гроши. Он осторожно подходит к тумбочке возле дивана и открывает самый нижний ящик. Шарит рукой между каких-то бумаг и на самом дне всё же находит потёртый чёрный мешочек. Внутри него лежат разные батарейки, шурупы и гайки, но Минхо нащупывает железный ключ, выуживает его и кладёт себе в карман. Тело рядом начинает шевелиться, когда он задвигает ящик. — Чё за… — поднимает голову отец и, щурясь, смотрит на сына опухшими глазами. Вряд ли он его узнаёт или хотя бы понимает, что перед ним кто-то стоит. Они не виделись уже очень давно. — Ты… — Я уже ухожу, — бросает Минхо и поднимается на ноги. Он смотрит в лицо отца, покрытое разными болячками и вспоминает его на несколько лет моложе. К горлу его подкатывает ком, но парень быстро берёт себя в руки и идёт к двери. Пора уходить из этой проклятой квартиры. — Минхо? Это ты? — сиплым голосом зовёт отец. — Не зови меня так. Не смей вообще произносить моего имени, — скалится парень. Собственное имя из уст отца снова неприятно режет по ушам. — Ты не имеешь больше права называть меня так, — мужчина усмехается в ответ. Как же хорошо, что улыбкой Минхо пошёл в мать. — В любом случае, я ухожу. Представь, будто меня здесь не было. Хотя… тебе не привыкать. — Всё ещё дуешься на меня? Ты совсем не вырос, сынок, — Лино останавливается у самой двери и прикусывает щёку. Внутри неприятно жжётся гнев. Дуется? Действительно, наверное, ему стоит упасть отцу в ноги и благодарить его за счастливое детство, он ведь такой замечательный папа. Правда, единственное, что Минхо может сказать ему это… — Пошёл нахер, — он медленно поворачивается к отцу лицом. — Достаточно взросло звучит? — Ты осмелел что ли? — ухмылка испаряется с его лица, и мужчина поднимается на ноги. Стоит он, покачиваясь — ноги совсем не держат. Минхо это вовсе не удивляет. Отец беспробудно пьёт уже который год, так что странно, что ноги его вообще ещё функционируют. — Утри сопли для начала. — Мне кажется, ты забыл, что мне уже давно не десять. Я не боюсь тебя, так что по-хорошему прошу. Завали ебальник и дай мне спокойно уйти, — Ли младший скрипит зубами, наблюдая, как отец подходит ближе и наставляет на него указательный палец. — Ты взял у меня что-то? Украл? Мелкий ты пиздюк, — он щурится и еле ворочает языком, пока надвигается на сына. Минхо его совсем не боится, его лишь раздражает вся эта ситуация. Боже, он просто хотел забрать грёбаный ключ и уйти. За что ему опять всё это дерьмо. Отец давно перестал быть авторитетом в глазах сына. Лино не знает, были ли их отношения вообще когда-нибудь хорошими, потому что, несмотря на то, что жили они всегда вместе, внимания от отца всегда было очень мало. Им с братом было не привыкать с самого детства, поэтому, когда с отцом приключилось это, они не особо расстроились. Будто всегда только этого и ждали. — Можно подумать, что здесь ещё что-то осталось, — хмыкает парень. — Признавайся, что ты украл! — мужчина плюётся слюной, кидается на него и хватает за грудки. Минхо мгновенно приходит в себя и смотрит в красные отцовские глаза. — Что ты взял?! — Да ничего я… отъе… бись, — кряхтит тот и отталкивает от себя тяжёлую тушу, которая успела вдавить его в фанерную дверь. Минхо тяжело дышит от накатившего адреналина, пока отец падает на пятую точку. — Детство мне отравил и ещё захотелось, да?! Мужчина медленно поднимается на ноги. Он будто не слышит сына, лишь рычит и бросается вперёд, целясь кулаком в лицо Минхо. Тот отходит в сторону, из-за чего отец вылетает через открытую дверь в коридор и сталкивается со стеной. Парень наблюдает, как он стонет, потирая ушибленный лоб и скатываясь на пол, и подходит ближе. — Ты так жалок, — качает головой Минхо, сидя на корточках и смотря прямо в затуманенные отцовские глаза. Он многое бы отдал за то, чтобы никогда не знать своего отца, не носить его фамилии, не быть его сыном вовсе. Ему нечего сказать этому человеку. Не хватит столько слов, чтобы выразить всё презрение по отношению к нему, которое Минхо испытывал на протяжении большей части своей жизни и испытывает до сих пор. Раны, нанесённые родителями — самые страшные раны. Они кровоточат сильнее остальных и никогда по-настоящему не заживают. Они лепят из нас тех, кем мы являемся. Ему хочется в лучших традициях ссор плюнуть отцу в лицо, показать этим плевком всё, что он к нему чувствует. К человеку, у которого было всё. И это всё он очень успешно потерял. Пропил, если быть честными. Минхо давно жаждал высказать ему всё, что о нём думает, но сейчас понимает, что от этого ничего не изменится. Легче от этого уже не станет. Уже поздно что-то менять и говорить. Поэтому он ещё недолго смотрит в его изуродованное временем лицо, на котором уже давно не осталось ничего родного, и поднимается на ноги. Он не ударит человека, который не в состоянии за себя постоять. Он не плюнет ему в лицо из личных соображений, которые, как назло, достались ему от матери и сейчас так некстати. Он не будет так унижаться. Минхо никогда в жизни не опустится до уровня своего отца. Мама ему такого не простит. Он сам себе не простит. Поэтому он оставляет на тумбочке ключ от входной двери, окидывает отца последним — надеется, что последним за всю свою жизнь — взглядом и, гордо подняв подбородок, пересекает порог квартиры. Квартиры, в которой он вырос, в которой хранилось так много воспоминаний, что грудь невольно стискивало и спирало дыхание. Он вряд ли когда-то сможет забыть это место, вряд ли найдёт ещё одно похожее… но оно и к лучшему. Прошлому нужно оставаться в прошлом. Особенно если это прошлое приносит тебе нестерпимую боль. Такую, что ком в горле и глаза щиплет, пока парень бегом спускается по лестнице. А когда он наконец выходит на улицу, выбивая подъездную дверь, потому что в помещении стало ужасно душно, и глотает свежий воздух, то вместе с приятной пустотой в груди приходит осознание. Он наконец оставил позади это. Перешагнул через своё прошлое. Поставил завершающую точку. На губах его расцветает лёгкая улыбка. Мама бы гордилась им. Определённо гордилась бы.***
Минхо изо всех ног спешит до своего дома, потому что уже на пятнадцать минут опаздывает на встречу с Крисом, а тот, как известно, ждать не особо любит. Но он всё равно слишком большой добряк, чтобы жаловаться на ожидание. Старший уже стоит на крыльце, когда Ли трусцой подбегает к нему и останавливается, чтобы отдышаться. Чан держит в руке чёрный ящик с инструментами, который обычно использует дома и таскает на практику. Он дорожит этим чемоданчиком, кажется, больше чем собственной жизнью. Минхо этого не понимает — для него машины, как и вся остальная механика, это всего лишь железяки. Для Чана же это настоящее золото. Просто немного с другим химическим составом. Он дожидается, пока Минхо отдышится и спрашивает: — Ну? — Ну, — выдыхает тот и хлопает руками по коленкам, выпрямляясь. — Ваш личный механик на месте, — Чан улыбается и трясёт чемоданчиком в руке. — С чем помочь-то? — Идём. Он в гараже, — кивает Ли в сторону, и они трогаются с места. Гараж, про который сказал Минхо, давно превратился в склад ненужных вещей, потому что машину родители продали ещё лет пятнадцать назад. Туда просто свозили разные мешки с одеждой, мелкую старую мебель и ещё много всего, чем в семье больше не пользовались, чтобы не захламлять квартиру. — Как день прошёл? — Бывало и лучше, — Минхо пожимает плечами. Не хочет грузить Чана рассказами об отце, потому что знает, что он, как и сам Минхо, терпеть его просто не может. Крис, так уж получилось, едва ли не с самого знакомства был в курсе всех семейных разборок в семье Ли. Он в принципе знает Минхо лучше кого-либо другого в этом мире. Иногда даже кажется, что лучше его самого. — Сегодня кое-что произошло в ресторане. Минхо вовсе не хотел рассказывать Чану про Убина. Он знает, что эта тема не менее больная, особенно для них двоих, но, если держать всё в секрете, ситуация может только ухудшиться, так что лучше уж пусть узнает всё от человека, которому он действительно доверяет, чем потом случится что-то непоправимое. — Неужели Хэчан повысил тебя? Знаешь, было бы неплохо. Ты так много пашешь, а платят сущие копейки, — возмущается старший. — Это лучшее, что могло бы со мной случиться, — к сожалению, везунчик из меня крайне херовый, думает Минхо. Безусловно, ему хотелось бы зарабатывать больше, но он не смеет просить у Хэчана повышение. Он и так слишком много для него делает: прощает все проступки, платит зарплату раньше, относится как к сыну. Минхо не может просить большего. — Но нет. И новости, вообще-то, неутешительные. Чан тут же настораживается, смотря на друга. Идти им осталось совсем немного и Минхо искренне надеется, что эта тема не затянется надолго. Он, как и Крис, не любит ворошить прошлое. Хотя оба ведь понимают, что однажды его придётся не просто разворошить. Придётся взять лопату и разрыть могилу, обнажая гниющий под землёй скелет. Никто этого не хочет. Но жизнь, как Минхо не понаслышке знает, вообще мало ебёт кто и что хочет. — Слушаю. — Убин приходил сегодня, — на этих словах плечи Чана заметно напрягаются. — Он сказал, что Дэккер ждёт от нас извинений. — Извинений? — тот искривляет губы в несколько болезненной усмешке, когда Минхо кивает в ответ. — Бред какой-то. За что извинений? — Он сказал, за нарушение границ одним из наших. Назвал имя какого-то Гантэ, но у нас ведь нет таких. Чан на пару секунд задумывается, а после выдаёт: — Да они издеваются. — Что? — Я назвал так Джисона в нашу первую встречу. Гантэ — это Джисон, — говорит Крис, и внутри у Минхо что-то обрывается уже который раз за день. «Вы сами взяли ответственность за него, так что вам платить за мальчишку. Иначе ему несдобровать. Сокол словами не разбрасывается и ты это прекрасно знаешь, Лино.» — Мы разберёмся с этим как только сможем, хорошо? Не кипишуй так сразу, — говорит Бан Чан, но руки Минхо всё равно непроизвольно сжимаются в кулаки. Он не замечает, как они наконец доходят до ничем не примечательного серого гаража, который стоит в ряду других с небольшой цифрой «156», выведенной зелёной краской в правом верхнем углу. — Ну, показывай, — кивает он, пока Минхо выуживает из кармана ключ. А после отворяет дверь.***
Они заканчивают работу ближе к десяти часам, и Ли возвращается домой, когда на улице уже почти стемнело. Руки у него измазаны в мотосмазке и пыли, поэтому первым делом он забегает в туалет на втором этаже и тщательно их промывает. Помогает не особо, кожа всё равно неприятно пахнет железом и всякими химикатами: чёрт её знает, что содержится в той мотосмазке. Он устало бредёт к себе в комнату. Вещи тоже пропахли гаражом и по́том. Именно поэтому Минхо не любит копаться в железяках. Он заходит внутрь и почти сразу же валится на кровать. Все силы в нём на сегодня иссякли и всё, что он может сделать — уснуть без задних ног. Сказочно повезло, что завтра у него выходной. Минхо легко мог бы уснуть прямо так — в уличной одежде и даже не помывшись. Если бы от него не несло так сильно, как сейчас. Он просто не может этого выносить, поэтому заставляет себя, если уж не идти в душ, то элементарно сменить одежду, чтобы ещё и постель этой дрянью не пропахла. Парень еле-как разлепляет глаза и скидывает с себя одежду, быстро меняя её на домашнюю, более удобную и вкусно пахнущую. Он уже садится обратно на кровать, когда замечает приклеенный к столу голубой стикер. Подходит, берёт его в руки и читает начирканное небрежным почерком: «Спасибо тебе. За всё спасибо.» «P.S Сэндвич был очень вкусным» И такое же неаккуратное «Ханни» в уголке листка. Сегодня ночью Минхо впервые за долгое время засыпает с улыбкой на лице. А последним словом в сонном бреду перед отключкой становится прямо на выдохе и еле слышное, но такое приятное: Ханни.