Панацея

Так в помыслах моих иль во плоти Ты предо мной в мгновение любое. Не дальше мысли можешь ты уйти. Я неразлучен с ней, она — с тобою. Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце, спящее во мне*.

Пинание камней под ногами, разглядывание ботинок, трещин на асфальте и безостановочное хождение взад-вперёд нисколько не помогают сбросить напряжение и наконец успокоиться. У Джисона от чего-то на душе тревожно, пока он стоит около небольшого фонтана в парке. Солнце только-только начало заходить за горизонт, а небо окрашиваться в пастельно-розовые тона. Рядом слоняются люди, но Джисон не обращает на них внимания — всё пытается успокоить бешеное сознание. И ждёт одного единственного человека. Flashback — Джисон? — окликает его Минхо. Компания уже разошлась, и Хан шагает домой, опустив голову вниз, поэтому вздрагивает от неожиданности. Они с Минхо не говорили после того дня. Не обсуждали ни то, как спали в одной кровати, ни оставленные друг другу записки. Ровным счётом ничего. Оба будто стёрли из памяти это воспоминание, хотя на самом деле бережно продолжают хранить его в своих головах и молчать, под страхом всё испортить. Джисон уж точно боится всё испортить. Он оборачивается на звук и видит, как Ли в два шага подскакивает к нему. Он, наверное, бежал, потому что совсем немного запыхался. К тому же, Джисон не слышал, чтобы за ним кто-то шёл. Значит, всё-таки бежал. На последнем шаге у него смешно и до жути красиво подскакивают волосы, падая на глаза, из-за чего парень их сразу же убирает. Минхо останавливается и какое-то время просто смотрит на Джисона, а после выдаёт: — Я хотел предложить, — начинает он и тут же отводит взгляд, когда замечает, как пристально и заинтересованно Джисон на него смотрит. Он облизывает губы и тянется рукой к шее. — Ты говорил, что хотел бы ещё прогуляться. Ну, как в тот раз на стадионе, — Хан кивает, чтобы дать понять, что помнит об этом. Сложно о таком забыть, знаете ли, у него так сердце тогда колотилось, хотя по лицу и не было заметно. — Я свободен послезавтра. Мы можем встретиться, если ты всё ещё хочешь прогуляться. Сначала Джисон не понимает. В уши словно вату напихали, а мозг потерял способность принимать информацию. Он точно говорит с Минхо? Минхо приглашает его сделать что…? — Я… ну… — Если ты не хочешь, всё в порядке, — заверяет его Минхо, качая головой. Но Хан тут же спохватывается. — Хочу. Конечно хочу, — он кивает несколько раз, чем заставляет Ли по-доброму усмехнуться. У Джисона наверняка сейчас очень глупое и потерянное выражение лица, но всё, о чём он может думать — Минхо, который с какого-то перепугу решил позвать его прогуляться. — Хорошо. Встретимся в парке, около фонтана, — Ли пятится назад, сунув руки в карманы и не отрывая от Джисона взгляда, продолжает улыбаться. Только когда он отходит достаточно далеко и разворачивается, чтобы уйти, Хана вдруг осеняет. — Во сколько? — кричит он. — Приходи пораньше. Часам к девяти, — бросает Ли через плечо и скрывается за поворотом. Джисон только сейчас замечает, что за всё время их разговора он ни разу не вдохнул. Он трясёт головой, заставляет прийти в себя ударами по щекам и, когда трогается с места, бурчит себе под нос: — К девяти часам. End of flashback Стрелка часов только подошла к девяти, а Хан крутится здесь уже минут пятнадцать. Он так боялся опоздать, что не рассчитал время и вышел раньше положенного. Никак не получается угомонить нервы, которые ни с того ни с сего разыгрались у него внутри. Ему ведь не впервой видеться с хёном в такой обстановке, им не впервой быть только вдвоём. Должно быть полегче, чем в прошлые разы. Так почему же Джисон так волнуется, когда видит приближающуюся к нему высокую фигуру. У Минхо за спиной рюкзак, в ухе болтается уже знакомая длинная серьга, а на лице цветёт улыбка. Немного нервная, но Хан этого совсем не замечает. Походка у Минхо расслабленная, да и вообще выглядит он как-то иначе, нежели обычно. Во взгляде странный азарт, который Джисон, как всегда, не может разгадать. Он пришёл как раз вовремя. — Давно ждёшь? — Нет, я только пришёл, — улыбается Джисон и Лино делает то же самое в ответ. Они недолго смотрят друг на друга, прежде, чем Минхо молча трогается с места. Знает, что Хан пойдёт следом. — Куда на этот раз? Снова на стадион? — Нет, — у Джисона взметаются вверх брови. — Это пока что… секрет. Но тебе должно понравиться. Я даже не сомневаюсь, думает Джисон. Они идут к заднему выходу не спеша. Точнее Хан просто следует за тем, куда идёт Минхо, и старается подстроиться под его темп ходьбы, чтобы не отставать. Иногда, находясь с ним, Джисон ощущает себя очень уязвимым. Особенно после того, как рассказал правду о родителях. Он до сих пор не знает, зачем сделал это. Буквально раскрыл все карты перед соперником. Он теперь едва ли не нагой находится перед Минхо, который и без того прочитал в нём слишком много ещё, кажется, в самую первую их встречу. Некомфортно. Но Джисон не жалеет о том, что рассказал. Ему стало легче, когда получилось хоть кому-то открыться. Когда появился человек, перед которым больше не нужно корчить из себя выходца из хорошей семьи, как он делал всю свою жизнь. Перед парнями, конечно, тоже неплохо. Те вообще про семью не спрашивают, не давят на больное. Джисон им за это бесконечно благодарен. Но, всё-таки, когда хоть один человек на планете знает о тебе правду, даже если это будет просто друг или знакомый, жить становится чуточку проще. Они выходят за калитку, и у Джисона округляются глаза, когда Минхо подходит к припаркованному неподалёку старенькому белому мопеду. Он изрядно помотан жизнью, это заметно по царапинам на белой краске, по стёртым в некоторых местах шинам, но в целом, выглядит нормально. По крайней мере можно не бояться, что он развалится по дороге. — У тебя есть мопед? — выдыхает Джисон, оглядывая махину перед собой. — Это не мой. Брата, — коротко поясняет Минхо, хватаясь одной рукой за рукоятку мопеда. — Он не ездил на нём долгое время, оставил в гараже из-за небольшой поломки, а времени и средств на починку не было. Недавно мне помогли починить его, — он хлопает по кожаной сидушке, и Джисон подходит ближе. — Мы поедем на нём? — Да. — У тебя хоть права есть? — Это не имеет значения, — говорит Минхо, снимая мопед с подножки. Он перекидывает одну ногу и поудобнее садится на сидушку, держась правой рукой за руль. После снимает рюкзак и подаёт его Джисону. — Возьми. Мне будет неудобно с ним ехать, — тот принимает рюкзак и закидывает лямки на плечи. Джисон мнётся на месте, пока Минхо заводит мопед парой простых движений и смотрит на него. — Садись. Хан осторожно размещается за спиной у Минхо, поправляя лямки рюкзака на плечах. Он никогда раньше не ездил ни на мопедах, ни на мотоциклах, поэтому немного мандражирует. Обычно, если в фильмах два человека едут на байке, то второй обязательно обнимает первого. К щекам подкатывает краснота, как только Джисон об этом вспоминает. — Держись крепко, — предупреждает Минхо и ждёт, пока Хан обхватит руками его талию. Джисон медленно протягивает руки вперёд, скользя холодными ладонями по бокам Лино и чувствует, как по собственной спине бегут мурашки. Дальше себе пробраться не разрешает, поэтому лишь мягко хватается за бока футболки под тонкой летней ветровкой. Приходится придвинуться ближе, едва ли не упереться носом Минхо в спину. Джисону однозначно хотелось бы это сделать. Интересно, от Минхо пахнет так же, как несколько дней назад? Ли выруливает на дорогу и, как только начинает чувствовать себя более уверенно, газует. Он старается вести мопед аккуратно, потому что ездок из него совсем не опытный. Брат учил его ездить несколько лет назад, но это было так давно. С последнего раза прошло уже около двух с половиной лет, если не больше, поэтому сидеть сейчас за рулём, без прав, да ещё и с пассажиром за спиной ему откровенно страшно. Но Минхо старается этого не показывать. Он внимательно следит за дорогой и регулирует скорость, чтоб не потерять управление. Джисон за его спиной расслабляется спустя двадцать минут поездки, когда они только начинают подъезжать к окраине города и выезжают на длинную трассу. Он уже не так боязно цепляется за талию Минхо, держится более уверенно и крепко. Небо над их головами уже вовсю горит красноватым закатом. Многоэтажки сменяются на частные одноэтажные деревянные домики, а асфальтированные дорожки теперь заменяют раскидистые поля, вдалеке которых виднеются леса. Джисон крутит головой и никак не может насмотреться на эту красоту. Он так давно не был за городом и даже не представлял, как всё это время скучал по природе. Все эти бескрайние зелёные просторы, сливающиеся на горизонте с небом, выглядят просто потрясающе. Чем дальше они отъезжают от города, тем легче становится дышать. Здесь тебе ни заводов, ни машин, воздух чистый, приятный. Джисон не помнит, когда видел и чувствовал что-то подобное в последний раз. Машин рядом становится всё меньше и вскоре они остаются совсем одни на широкой и длинной дороге, которой не видно конца. От ветра волосы разлетаются в разные стороны и слезятся глаза, но Джисон всё равно продолжает крепко стискивать ладонями бока Минхо и глазеть по сторонам, наслаждаясь видом. Рычащий звук мопеда заглушает все остальные, и Джисон не уверен, что его услышат, если что-то сказать. Тем не менее, в один момент он резко отрывает руку и тычет в поле указательным пальцем. — Там овечки, смотри! — восклицает он подобно маленькому ребёнку, и Минхо, бросив короткий взгляд на поле, усмехается. Джисон конфузится, кусая нижнюю губу и возвращая руку на место, но глаз от овец не отводит. Их на поле немного и похожи они на бежевые облачка, потому что ещё нестриженные. Когда животные остаются позади, Джисон замечает, что закат за время их поездки успел перегореть и теперь на землю опускаются сумерки. А они так и едут, без остановки. В тревожном и бесконечно тупом сознании Джисона возникает мысль, что Минхо везёт его куда-то в чащу леса, чтобы там убить и закопать тело. Никто ведь не знает, что они поехали вместе за город… — Почти на месте, — громко говорит Минхо, чтобы младший расслышал его сквозь рёв мотора. Он сворачивает с трассы и едет по узкой тропинке сквозь высокую траву мимо кустов. Вскоре, когда кусты редеют, а трава становится ниже, Джисон замечает тусклый блеск воды вдалеке. Минхо подъезжает ближе и останавливается на холме, внизу которого начинается берег реки. Он глушит двигатель и ждёт, пока Джисон слезет с мопеда. Тот двигаться не спешит. После громкого тарахтения мотора непривычно слышать вокруг себя природную тишину, наполненную журчанием воды в реке и стрекотом кузнечиков в высокой траве за их спинами. Место, куда привёз его Лино неописуемо спокойное, тихое и живое. Оно выглядит девственно чистым, будто здесь не ступала нога человека, который непременно испортил бы такую красоту. — Приехали, — говорит Минхо, приводя Джисона в чувства. Тот отлепляет свои ладони от чужих боков и слезает с мопеда. Минхо делает то же самое, оставляя мопед на подножке около раскидистого дерева, и подходит к краю холма. — Здесь так красиво, — выдыхает Джисон, вставая рядом. Он смотрит на воду, рассекающую выступающие местами камни. Она тёмная в сгустившихся сумерках, волшебно поблёскивает в свете проступающей на небе луны. — И тихо. — Да, — Лино тянет носом прохладный чистый воздух и прикрывает глаза. Наслаждается. Открыв глаза, он тянется к Джисону за рюкзаком и, когда тот отдаёт его, достаёт оттуда полосатый плед. Минхо расстилает его на траве и садится сверху. Джисон наблюдает за его действиями и, когда Ли, смотря на него, хлопает по месту около себя, опускается рядом. Это странно — сидеть ночью за городом с человеком, с которым ещё пару недель назад отношения не ладились от слова совсем. Но Джисону, как ни странно, нравится. Он уже давно понял, что, если они с Минхо не ругаются и не стараются обидеть друг друга, то находиться с ним рядом вполне приятно. Он спокойный, понимающий, а ещё, как оказалось сегодня, умеет удивлять. С ним Джисону хочется ценить каждую минуту проведённого вместе времени. Ему после той ночи уже не страшно выглядеть перед хёном глупым или слабым. Хан уже знает, что Минхо не будет его за это презирать, смеяться над ним, злиться за проявление эмоций. И сейчас от мысли, что они в очередной раз находятся с Минхо так близко — ближе, чем обычно бывает, хотя на пледе много места, но ни один из них не двигается — у Джисона, кажется, трепещет сердце. Он точно не уверен, потому что раньше такого никогда не было. Ни с кем. — Я взял горячий чай, поэтому если захочешь… — Минхо тянется к рюкзаку за термосом, но Джисон прерывает его: — Может попозже, — Ли останавливается и смотрит неопределённо, после чего застёгивает рюкзак и откладывает его в сторону. — Наверное, стоило взять кофе, — говорит он негромко, смотря на свои вытянутые ноги. — Что? Нет-нет, чай тоже хорошо, — машет руками Хан, когда до него доходит смысл слов Минхо. — Просто сейчас и так нормально. Может, когда замёрзнем, попьём, — в ответ кивок. Джисон бегает взглядом по траве, боясь, что уже успел всё испортить. — Так… зачем мы здесь? — Закрой глаза и ляг на спину, — говорит Минхо. Он, вообще-то думал, что Джисон давно обо всём догадался, но тот, как оказалось, даже не подозревает, зачем они здесь. Хан делает то, что сказано, и уже лёжа слышит тихий шелест одежды. Минхо ложится рядом с ним. Это достаточно близко, чтобы их руки соприкасались и не придавать этому значения, почему-то, не получается. Джисон чувствует тепло, исходящее от Минхо даже через одежду и останавливает себя от того, чтобы придвинуться ближе. Наоборот. Ему бы сбежать куда подальше и ударить себя по голове за такие мысли. Привести в чувства, так сказать. Но он продолжает покорно лежать на месте и ждать. Прислушивается к звукам, окружающим его сегодня. Шум травы и листвы высокого дерева рядом с ними. Вдалеке слышны негромкие трели ночных птиц. У подножия холма плещется вода. Но как ни крути, главным звуком, от которого Джисон не может оторвать внимания, остаётся равномерное дыхание. Сконцентрироваться на чём-то другом просто не получается. — Открывай, — внезапно говорит Минхо, и Джисон распахивает глаза. Всё, что он видит перед собой — огромное чёрное полотно, усеянное белыми сияющими крапинками. Этих светлячков у него над головой, кажется, миллионы и миллиарды, и все они настолько далеко, что рукой до них не дотянуться. Одни тусклые, другие неимоверно яркие, но, находясь на небосводе, они формируют потрясающее зрелище, в которое Джисону сложно поверить. — Это… — выдыхает он, жадно бегая глазами по небу. — Звёзды. Да, — заканчивает за него Минхо. Он тоже смотрит в небо и, наверное, впервые в жизни понимает, как же на самом деле красив этот мерцающий ночной потолок. Он впервые жалеет, что никогда не обращал на это внимание. Хан не знает, за что ему ухватиться, потому что хочется запомнить, отпечатать в своей памяти навсегда всё и сразу. Вплоть до самой маленькой и незначительной звезды. — Потрясающе, — он не может найти других слов, чтобы описать свои чувства. Джисон чувствует себя заворожённым, введённым в какой-то волшебный транс, из которого не хочется выходить. Звёзды. Он так давно не видел звёзд. — Спасибо тебе. Правда, Лино, спасибо, — за всё. Он бы сказал это ещё сотню раз, но боится, что фраза просто потеряет смысл. — Джисон, — говорит Ли и слышит вопросительное мычание в ответ. — Зови меня Минхо. Хан на несколько секунд задерживает дыхание и старается не отрывать взгляда от звёзд, что сделать вдруг становится достаточно сложно. У него в голове моментально всплывает миллион вопросов: почему? Только он? Чем он это заслужил? — и ещё много-много вытекающих. — Это необязательно. Если тебе так некомфортно, то не нужно. — Я бы не стал просить тебя о таком, будь мне некомфортно, — отрезает Минхо. — А как же причины? Джисон поворачивает голову и рассматривает профиль Ли. Тот продолжает сосредоточенно смотреть в небо, громко выдыхая. — Я не люблю своё имя, потому что оно напоминает мне о детстве. Об отце, в частности, о начальной школе и много о чём ещё. Мне не нравится предаваться этим воспоминаниям, поэтому я прошу всех вокруг себя звать меня Лино, — говорит он, и Джисон слушает внимательно, потому что чувствует в его словах огромную важность. Вряд ли Минхо много с кем делится таким, поэтому необходимо показать, что ему, Хану, можно довериться. — Но от тебя… не знаю, от тебя оно звучит совсем по-другому… — Что оно означает? Твоё прозвище, — парень поворачивает голову обратно, чтобы не пялиться на Лино слишком откровенно. — Мама звала меня так. В детстве я был очень любознательным, постоянно задавал много вопросов, совал нос, куда не просят, — он усмехается, неглубоко погружаясь в свои мысли. — Мама увлекалась изучением английского на досуге. Говорила, что это язык будущего, который все обязательно должны знать, поэтому дала мне прозвище «Лино». Flashback — Мам, а это правда, что до нас на Земле жили динозавры? — интересуется мальчик, тыкая ложкой кашу в тарелке. — Правда, сынок, — женщина заваривает чай, стоя у плиты. На столе, рядом с маленьким Минхо, стоит ещё одна тарелка с кашей, только пока что нетронутая. — А то, что они умерли от метеорита? — Учёные говорят, что да, — будничным тоном отвечает она и ставит две чашки на стол — одну рядом с младшим сыном, а вторую рядом с тарелкой для старшего. — Хёнсок, завтрак! — Сейчас, мам! — доносится из спальни голос мальчика, который никак не может подняться с постели. — Но как же так? Если динозавры жили на всей-всей планете, а метеорит ударил только в одно место, как же они все могли умереть? — Минхо поднимает голову от тарелки, непонимающе смотря на маму. — Может, это был один большой метеорит? — улыбается она. — Но мама! Если бы большой метеорит ударился о нашу Землю столько лет назад, нас бы здесь не было. Он бы расколол её на части! Как же тогда умерли все динозавры, если от метеорита должна была умереть только часть? — Не знаю, сынок. И как в твоей детской головке только рождаются такие вопросы? — женщина треплет сына по волосам. — Может станешь учёным, когда вырастешь, и узнаешь ответ на свой вопрос. Как тебе такая идея, мой маленький Лино? Минхо видит в маминой улыбке безграничное количество тепла и любви, в котором хочется захлебнуться и утонуть. Она всегда удивляется, когда сын задаёт ей такие вопросы, а потом ещё и умудряется спорить. Ему ведь всего пять лет, а она уже не знает, что ему отвечать. Мальчик кивает, а после слышит с её стороны негромкое: — А теперь ешь кашу. И принимается за свой завтрак, думая над тем, что когда-нибудь всё же узнает, как же умерли динозавры и обязательно расскажет об этом маме. Даже станет учёным, если это понадобится. Она ведь должна удостовериться, что её сын на самом деле самый-самый умный. End of flashback Учёным, Минхо, конечно же, не стал. И так и не узнал, как же на самом деле умерли динозавры. Зато навсегда запомнил первый раз, когда мама назвала его нынешним прозвищем. — «Но» — это сокращение от английского know, что переводится как «знать», — поясняет он, сложив руки на животе. — А Ли — моя фамилия. Вот и получается. Ли, который знает. Или хочет всё знать, не знаю, как она интерпретировала это для себя. — У тебя замечательная мама, — улыбается Джисон. — Я вот свою просто терпеть не могу. Даже воспоминаний с ней никаких хороших нет. Постоянные драки да крики. Прости, что тебе пришлось это слушать той ночью. И что сейчас приходится, — он закусывает губу. — У тебя в семье всё наверняка лучше, чем у меня, а таким людям обычно неприятно слушать подобное. Я знаю. У Минхо сердце пропускает удар — настолько становится больно. Он не знает, от чего конкретно. От образа, которым он является в глазах Джисона? Он ведь всегда хотел быть таким человеком: счастливым, с хорошей дружной семьёй, самодостаточным — всегда стремился так выглядеть. Так почему же сейчас его так удивляет, что это именно тот образ, который Джисон в нём разглядел? Больно становится от наплывших воспоминаний, от неожиданных флэшбэков, без которых, к сожалению, не получается нормально жить. Потому что без этого прошлого он никто. — Джисон, — тихо зовёт он, пугаясь собственного голоса. Тот поворачивается на звук, и Минхо закрывает глаза, потому что боится, что те вдруг начнут слезиться, — моя мама, она… Flashback В больнице пахнет просто отвратительно: медикаментами, хлоркой и, кажется, чужой кровью. Минхо терпеть не может больницы и поликлиники. С недавнего времени ненавидит их ещё сильнее. Отец только что забрал его с последнего урока, что было очень внезапно, и привёз его сюда. Мальчик до сих пор не знает, что происходит и почему папа так спешит по длинному коридору больницы, таща его за собой как тряпичную куклу. Минхо быстро ворочает ногами, чтобы поспевать за ним. Рюкзак за спиной трясётся и лямки спадают с плеч, поэтому приходится постоянно их поправлять. Он был в этой больнице уже не один раз — приходил навещать маму. Врач сказал ему, что она скоро поправится, просто нужно немного дольше полежать здесь, обследоваться и её состояние совсем быстро придёт в норму. Это было два месяца назад. У мальчика внутри неприятно скручивает живот, как перед какими-то страшными или волнующими событиями. Его пугает поведение отца, несвойственная ему торопливость. Пугает то, что, чем ближе они подходят, тем сильнее в груди у Минхо сжимается сердце. Будто оно уже знает, что сейчас должно произойти, пока мозг всё ещё находится в неведении. Они останавливаются у одиночной палаты, в которой лежит мама. Отец смотрит на него глазами полными жалости и сожаления. В них заметно, будто он уже сдался, будто всё, чем он жил раньше, потухло и там не осталось жизни. Будто рухнули даже самые крепкие надежды на будущее. И от этого становится только сложнее. Мужчина не говорит ни слова — ему нечего сказать — лишь открывает дверь в палату и пропускает сына вперёд. У маминой кровати уже сидит брат. Он, склонив голову ей на плечо, крепко держит её за руку. На голове у мамы голубой платок, лицо уставшее и худое, совсем не такое как обычно. Под глазами синяки, будто она не спала несколько суток. Она всё ещё выглядит больной. Даже хуже, чем в прошлый раз, хотя врачи сказали Минхо, что она непременно должна пойти на поправку. Мама улыбается ему, когда видит, как Минхо входит в двери и сразу же кидается к её постели. У неё, кажется, почти не осталось сил на то, чтобы даже держать глаза открытыми, не то, чтобы улыбаться. Мальчик улыбается ей, не без боли. Вид неутешительный и уж тем более не для улыбок. — Привет, солнышко, — хрипло говорит она. Аппарата, к которому она раньше была подключена, теперь почему-то рядом нет. — Как дела в школе? — Хорошо, мам. Как ты себя чувствуешь? — он часто моргает, садясь на стул по другую сторону от брата. Тот молчит и лишь упирается лбом в её плечо. Его спина заметно вздымается время от времени, он глубоко дышит, но Минхо не видит его лица. — Всё в порядке, сынок. Дверь в очередной раз распахивается и в палату заходит врач. Отец переговаривается с ним негромко, но Минхо легко удаётся расслышать их разговор, пока мама аккуратно берёт его за руку. Её запястья непривычно худые, а руки холодные. Минхо не помнит, когда они были такими холодными в последний раз, потому что всю его жизнь мамины руки ощущались как самое теплое и нежное, что есть на этом свете. — Сколько у нас ещё времени? — не справляется со своим голосом отец, смотря на врача. Тот отвечает с глубоким сожалением: — Около двадцати минут, не больше. У неё почти не осталось сил, — отец кивает, и, если присмотреться, то можно рассмотреть, как в его глазах блестят слёзы. — Простите. — Вы сделали всё, что смогли. Врач кивает и оставляет семью наедине друг с другом. Ему не впервой говорить такое, но каждый раз ничуть не легче предыдущего. Несмотря на то, что он врач, в первую очередь, он всё ещё человек. И ему тоже больно. — Что это значит, пап? Про какие двадцать минут он говорил? — почти панически спрашивает Минхо, крутя головой то к отцу, то обратно к матери. Женщина грустно смотрит на младшего сына и еле-еле поднимает руку, чтобы провести пальцами по его мягкой щеке. — Не беспокойся, сынок, — как и всегда мягко говорит она. В глазах её тоже застывает вселенская печаль, когда она видит, как к сыну приходит наконец осознание происходящего. — Мам, нет, — он часто мотает головой и старается сморгнуть накатившие на глаза слёзы. — Пожалуйста, скажи, что это неправда. — Послушай меня, Минхо, — мама облизывает сухие губы, но это не помогает. Сил у организма почти не осталось. Дышит она тяжело, говорит тоже еле-еле. Минхо чувствует, как внутри него что-то начинает постепенно обрываться. Будто пилят тугой канат и обрезают последние ниточки одна за одной. — Ты ведь знаешь, так бывает. Всем нам однажды предстоит уйти, просто кому-то это приходится делать чуть раньше, — мальчик продолжает мотать головой. Он не хочет слышать этого. Просто не может принять мамины слова. Это всё не может быть правдой. Не сейчас. Не так рано. — Мне так жаль, малыш. Мы с вами ещё столько не успели сделать. Но ничего страшного, слышишь? У тебя всё обязательно будет хорошо, и у Хёнсока тоже. Вы же мои мальчики. Самые сильные, самые смелые и самые любимые. У вас всё получится, — она останавливается, чтобы сделать передышку. Минхо громко шмыгает носом и не может оторвать от неё взгляда. Он старается запомнить в ней каждую деталь: цвет глаз, родинки на лице, её голос. Он не может забыть что-то, что связано с ней. Просто непростительно. — Они сказали, что помогут тебе. Сказали, что тебе уже лучше, — шепчет Минхо, пока по его щеке скатывается первая несдержанная слеза. — Они сделали всё, что смогли. Не вини никого. Просто жизнь иногда идёт совсем не так, как мы хотим, малыш. Тебе нужно понимать это, — он понимает это прямо сейчас. Жизнь буквально заставляет его попрощаться с самым важным для него человеком. — Пообещай мне, что ты сделаешь всё возможное, чтобы стать самым счастливым, хорошо? Обещаешь? — он кивает несколько раз и плачет уже бесконтрольно. Слёзы сами стекают по его лицу, и он не в силах это остановить. Брат тоже тихо всхлипывает, и только теперь Минхо понимает, что тот на самом деле плачет. — Хорошо. Ты должен стать счастливым ради меня. Учиться, путешествовать, заводить друзей, найти себе родственную душу, может, рассказать этому человеку обо мне, — она горько усмехается. — Ты должен жить дальше, мой маленький Лино. Цени то, что у тебя есть, и то, что у тебя будет в будущем. И помни. Всегда помни, солнышко, что я очень, очень сильно люблю тебя, хорошо? — женщина и сама не замечает, как начинает плакать. Для неё это тоже тяжело — прощаться с собственной семьёй, зная, что твоё будущее больше не в твоих руках. Если бы она только могла что-то изменить, могла как-то повлиять на болезнь, то она бы отдала всё что угодно, лишь бы остаться со своей семьёй. Но, к сожалению, она не может этого сделать. Уже слишком поздно. — Я тоже люблю тебя, мам, — всхлипывает Минхо, подаваясь вперёд, чтобы приобнять маму за шею. Наверное, в последний раз, проскакивает в его голове. — Я верю в тебя, сынок. Ты со всем справишься, — выдыхает она перед тем, как закрыть глаза. По палате разносится жалобный детский всхлип, и последняя ниточка на канате рвётся. End of flashback —… умерла. Глаза Джисона тут же округляются, он приподнимается на локте, чтобы заглянуть Минхо в лицо. Сколько бы он не притворялся, смерть мамы всё ещё ранит его, поэтому он держит глаза закрытыми до самого конца. — Рак молочной железы, — говорит он. — Самый распространённый среди женщин. У нас не было денег на дорогие лекарства, а обнаружили его уже на второй стадии. Он быстро развился, поэтому… всё так закончилось, — в голосе слышится горечь от воспоминаний и Джисону становится не по себе от того, что он заставил Минхо рассказать это всё. — Мне было десять. И после её смерти всё пошло наперекосяк. — Минхо, мне… боже, мне так жаль. Я не хотел, чтобы ты вспоминал это, — Джисон совсем не знает, что ему стоит сказать. Людям, потерявшим близких, обычно всё равно на эти «Мне жаль» и «Прими мои соболезнования», потому что чужая жалость никогда не станет должным бальзамом на душу. Эти слова никак не помогут и не воскресят потерянного человека. — Всё в порядке, — грустно усмехается Минхо и бросает на Хана короткий взгляд, прежде, чем вернуться к небу и продолжить уже более расслаблено: — После смерти мамы мой отец вовсе слетел с катушек. Было ощущение, что он потерял последнее, что удерживало его в более-менее трезвом виде, — трезвом во всех смыслах. — Он никогда не был отцом мечты, часто выпивал, бывало бил нас с братом. Для профилактики, как он говорил. Мама, конечно, вступалась за нас. Она вообще была против насилия. Но когда её не стало, нас было больше некому защищать. Хёнсок, который старше меня на четыре года, старался дать отцу отпор каждый раз, как тот снова напивался и пытался ударить меня. Ему нехило доставалось тогда, — Джисон чувствует, как грудную клетку сдавливает и дышать становится тяжелее. — Когда брату удалось твёрдо встать на ноги, мы съехали. Я тогда только поступил в старшую школу. Пришлось устраиваться на подработки, чтобы помогать ему платить за еду и квартиру. Так и жили, в однушке, учились и работали. Всяко лучше, чем с отцом алкоголиком, — Минхо вздыхает. — Сейчас ничего не изменилось. Он всё так же беспробудно пьёт, и я не думаю, что ему уже можно чем-то помочь. Да и не хочется. Был бы он хорошим отцом, я бы может и согласился, но не в этом случае. Некоторых людей только могила исправит, знаешь. Он смотрит на Джисона и поджимает губы. Хан внезапно осознаёт, что Минхо только что рассказал ему всё про свою семью. Открылся, как он в ту ночь у него дома. И сейчас, наверное, чувствует себя таким же голым и уязвимым, полностью раскрытым. Джисону ли не знать, каково это. Хочется податься вперёд и обнять его. Прижать к себе и сказать, что всё в порядке, что он не один, кого жизнь заставила так потрепать нервы, но Джисон продолжает сидеть на месте, не в силах сдвинуться и смотрит в глаза парня напротив. — Но сейчас ты ведь живёшь один? С твоим братом всё…? — осторожно начинает он, боясь услышать правду. — Да, он живой, если ты об этом, — буднично отвечает Минхо. — Просто около года назад мы с ним сильно поругались. С тех пор мы не разговаривали. Я даже не знаю, как он там, но надеюсь, что у него всё хорошо. — Оу, — выдаёт Хан и тут же мысленно отвешивает себе оплеуху. Ты что дебил? Человек перед тобой только что душу наизнанку вывернул, и всё, что ты можешь сказать это грёбанное «Оу»? Какой же придурок. — Ага, ещё какой «оу», — голос парня звучит нисколько не обиженно. Ему ведь знакомо, когда ты не знаешь, что отвечать на такое откровение. Он думал, что будет очень сильно жалеть, после того, как расскажет всё это, но всё оказывается совсем наоборот. Он рад, что поделился этим с Джисоном, потому что… больше невозможно отрицать, что они стали намного ближе, чем задумывалось. Минхо больше не может противиться тому, что его чем-то тянет к этому некогда несносному парню. А ещё его несколько дней очень сильно гложило осознание, что в ответ на признание Джисона он тоже хотел бы открыться. Чтобы они были равны друг перед другом, чтобы никто не чувствовал себя обделённым. Он наконец понимает, что Хан действительно искренен с ним, что он не вставит нож ему меж лопаток и не превратится в те самые грабли, на которые Минхо так отчаянно боялся наступить вновь. — Прости, я не это хотел сказать, — жмурится Джисон, собираясь с мыслями. — Ты правда очень сильный, раз выдержал всё это, — он осторожно находит своей рукой чужую ладонь и кладёт её сверху — старается выразить хотя бы минимум поддержки, на который он способен. — Твоя мама гордилась бы тобой. Минхо поджимает губы, закрывает глаза и кивает, переворачивая ладонь тыльной стороной вниз, чтобы сцепить их с Джисоном пальцы. Он шмыгает носом и младший искренне надеется, что это лишь из-за прохлады, которая вдруг окутала их с наступлением ночи, а не из-за того, что Минхо сейчас заплачет. Этого он точно не вынесет. Ему явно стоит посмотреть видеоуроки по общению с людьми. Хан возвращается обратно на спину, утыкаясь взглядом в звёздный потолок. Сегодняшняя ночь кажется ему максимально интимной для них обоих. Слишком много между ними раскрывается, слишком много происходит. Но обоим это "слишком", кажется, совсем не мешает. Наблюдая за слабой пульсацией ночных огней, он вдруг вспоминает один из их разговоров, даже не подозревая, что в этот момент Ли делает то же самое. «А ещё… я звёзды люблю.» «За что?» «Просто, благодаря им я верю, что не один, — выдыхает он, шаря глазами по дымке. — Знаешь, говорят, что в звёздах скрыты наши предки, жизни всех тех, кто когда-то был здесь до нас. И они наблюдают за нами, как… как будто присматривают, оберегают.» Наверняка мама Минхо наблюдает за ним прямо сейчас и, может быть, даже радуется тому, что её сын находится здесь с Джисоном и впервые так откровенно делится с кем-то своими переживаниями. Возможно, это она направляла его всё это время, шептала на ухо, как стоит правильно поступить и что стоит сказать. Минхо неосознанно задумывается об этом и мысленно шепчет ей «Спасибо». «Но для меня звёзды — это немного другое.» «Просто они… всегда сияют, понимаешь?» «Сколько бы времени ни прошло, звёзды каждый день остаются на небе, несмотря на то, что мы их не видим. А вместе с этим приходит ощущение, что в этом тёмном пространстве, где они находятся, в этом космосе, в огромном количестве других вселенных, есть люди, которые… которые в состоянии понять. Тебя, меня… каждого из нас.» Джисон вдруг чувствует, как приятно лежит его собственная рука в ладони Ли, с какой нежностью переплетаются их пальцы и лишь от одного этого осознания все мысли сбиваются в кучу. Это что-то необъяснимо странное. Будто они связаны куда крепче, чем обычным держанием за руку. Странное ощущение того, что Джисон так долго искал и никак не мог найти. Именно то, что он потерял в людях уже очень давно и не надеялся когда-то снова почувствовать подобного. От этих мыслей становится дурно. «Создаётся ощущение, что ты вовсе не один, и возможно, в этом бесконечном количестве вселенных, существующих где-то там, нам всем однажды удастся найти такого человека.» Сердце Джисона бьётся часто, дыхание становится сбивчивым, словно он только что был на пробежке. Парень резко садится, смотря прямо на Минхо, и тот, ничего не понимая, поднимается следом. — Что случилось? — спрашивает он, склоняя голову набок. Хотелось бы и Джисону знать, что с ним сейчас происходит, потому что всё, что он ощущает, эту непонятную ядерную смесь где-то в левой части груди и внизу желудка. Ему кажется, что он вот-вот начнёт блевать цветами или разревётся на месте от переизбытка эмоций, в которых попросту не может разобраться. Одно единственное он знает точно. Минхо тот, кого он всё это время искал. — Я думал, что среди звёзд, в огромном количестве вселенных, что только там я смогу найти человека, который сможет по-настоящему понять меня, который будет знать, каково мне было всё это время и не отвернётся от меня, а просто обнимет и поддержит в трудную минуту. Я думал, что такого человека не существует и настолько отчаялся, что начал представлять, что он есть лишь где-то далеко от меня и я никогда в жизни его не встречу, — Джисон переводит дыхание, хватая Минхо за вторую руку. — Но это неправда. Лино глупо моргает, когда младший садится на колени и подползает ближе. Он смотрит внимательно, чуть ли не изучает лицо Хана, оказавшегося вдруг всего в паре десятков сантиметров. У него внутри такой же раздрай. Ураган из чувств и эмоций, сносящий всё на своём пути. Здравый смысл в первую очередь. — Я так ошибался, хён, потому что… — Джисон закусывает нижнюю губу, захлёбываясь в осознании происходящего, — потому что ты тот человек. Это тебя я вечно искал среди звёзд. А ты оказался так близко, — последние слова он произносит уже шёпотом на выдохе. Хан чувствует, как дрожат его губы, поэтому поджимает их, но не может закрыть глаз. Он рвано вдыхает и выдыхает, пока они оба непрерывно смотрят друг на друга. Они сейчас так близко друг к другу, что Джисон улавливает аромат его духов. Такой же приятный древесный, как в ту ночь. Ещё немного и они непременно столкнутся носами, и Хан понимает, что совсем не против. — Прости меня, хён. — За что? — За это… И Джисон подаётся вперёд. Их губы неуклюже сталкиваются, Минхо даже не успевает понять, что произошло. Он всё ещё находится в трансе от глубоких джисоновых глаз, которыми тот его заманил. У Ли губы мягкие и тёплые, Джисон чувствует как от них по всему телу идёт разряд неведомого тока. У него самого губы обветренные, шершавые от постоянного кусания, но Минхо не отстраняется из-за этого. Наоборот, когда приходит в себя, тоже осторожно двигается ближе, хватаясь рукой Хану за плечо. Рука младшего ложится на раскрасневшуюся щёку и невесомо оглаживает линию челюсти. Ли вдыхает рвано. Воздух вдруг смешивается с запахом чужой кожи. Он опирается одной рукой на плед, пока вторая рука Джисона скользит по затылку, утопая в русых прядях. Они целуются неумело, прерываются редко и дышат глубоко, потому что воздуха не хватает обоим. Опаляют кожу друг друга горячими потоками и припадают снова. Стараются, как могут, и в то же время боятся всё испортить. Минхо отрывается первым. В груди жжётся, а губы странно, но сладко саднит. Он смотрит на Джисона, который выглядит изрядно растрёпанным и, почему-то, до ужаса напуганным. Тот отлетает едва ли не на самый край пледа, чтобы оказаться как можно дальше. — Блять, — он трогает свои губы и сглатывает. На языке всё ещё чувствуется чужой вкус. Вкус. Джисон никогда ни с кем не целовался и даже не знал каково это, ощущать губы другого человека прямо на своих. Это оказалось куда приятнее, чем можно было себе представить, но он точно не знает, было так из-за самого поцелуя или потому что этот поцелуй был с Минхо. — Я не должен был… это так глупо, прости, я… Ли ничего не отвечает, только облизывает слегка покрасневшие губы и кладёт руку младшему на коленку, которая вот-вот должна была задрожать от перенапряжения. Он одним своим взглядом старается передать простое «Всё хорошо», потому что в панике осознаёт, что ему, вообще-то, понравилось. А сердце, как оказалось, в некоторые моменты соображает намного быстрее мозга, поэтому Минхо подползает ближе и, положив руки на щёки Джисона, оставляет на его губах целомудренный поцелуй. Хан смотрит растерянно. Ему не верится в то, что сейчас происходит и в то, что произошло парой секунд ранее. Всё это: поле, звёзды, Ли Минхо — кажется ему сюрреалистичным. Будто он попал в параллельную реальность или спит на самом деле, потому что в жизни такого не бывает. Не было, до этого момента. Третий поцелуй выходит более спокойным, размеренным. Они уже не задыхаются друг другом, тянут воздух через нос, двигаются плавно. Непонятно, правильно ли они всё делают, потому что опыта у них в подобном меньше, чем у собаки в балете, но думается, раз обоим вроде как приятно, значит всё в порядке. — Что мы делаем? — усмехается Джисон, отрываясь и закидывая голову назад. Минхо замечает, как дёргается его кадык и испытывает странное желание поцеловать и шею Джисона тоже, но сдерживает себя. Между ними и так происходит непонятно что. — То, что хотим, очевидно, — пожимает плечами он. Хан просто не может этого отрицать. — Я… нравлюсь тебе? — достаточно неожиданный вопрос человеку, общение с которым началось едва ли не с посылания нахер, но ему жизненно необходимо знать ответ. Потому что если нет… Джисон не хочет, чтобы его и без того покалеченное родителями сердце снова страдало. — Я не знаю, — честно отвечает Лино, отодвигаясь. Ему, как и Джисону, трудно разобраться в этой неизвестности. Ему чуждо проявление эмоций, он тоже никогда не был влюблён по-настоящему. — А ты? — Тоже, — так и остаются сидеть друг напротив друга, тонущие в этом безграничном непонимании, попытках привести всё к логике и разобраться в себе. Джисону, если честно, это уже осточертело. Сколько можно думать о том, что правильно, а что нет? Почему, если он хочет поцеловать Минхо, то на это должна быть какая-то причина? И даже если эта причина всё-таки есть, зачем ему её искать? Кому это нужно? — О чём задумался? — О том, что не хочу портить этот вечер тупыми попытками разобраться в своих мыслях, — Минхо кивает в знак понимания, потому что он тоже. Тоже устал от этого всего. — Тогда не порть, — он хватает младшего за руку и тащит на себя, падая обратно на спину. Джисон смеётся, когда они валятся на плед и приземляется головой на твёрдую грудь Минхо. Приходится поднять голову, чтобы посмотреть в его глаза, в которых, как и в его собственных, можно разобрать искорки наслаждения. И им просто… комфортно друг с другом. Прямо сейчас, когда Хан лежит подбородком на груди старшего, а рука того выводит на его спине различные узоры, которые ясно ощущаются даже сквозь ткань толстовки, они понимают, насколько сильно, оказывается, ментально близки. Им ещё очень много предстоит узнать друг о друге, многое нужно будет обдумать уже с наступлением рассвета, пока мысли не сожрали их с потрохами, но сейчас желание отпустить всю свою тревожность и просто провести остаток ночи здесь друг с другом пересиливает. Они, как самые глупые романтики, поддаются этому искушению. — Почему ты привёз меня именно сюда? — бурчит Джисон, когда старший поднимает руку и зарывается пальцами в его волосы, как в прошлый раз. — Потому что хотел показать тебе звёзды, — Минхо вздыхает. — Мы нашли это место с мамой и братом, когда ездили за грибами в лес. Блуждали меж деревьев и вышли сюда. Маме всегда нравились тихие места, как это. — Наверное, это у тебя от неё, — улыбается Джисон. «Зачем ты привёл меня на стадион?» «Здесь спокойно» — Да, наверное. Лето, сменившее весну всего пару дней назад, успело сильно разыграться. Время только переваливает за три часа, и парни, кажется, даже не успевают насладиться темнотой, как начинает светлеть. Они бы с радостью пролежали так ещё добрые три-четыре часа, возможно даже уснули и проснулись бы вместе, всё так же не заморачиваясь над тем, что между ними происходит, но оба знают, что это невозможно. Хёнджин был прав, ночь уносит за собой всё. В этой ночи останутся их поцелуи, все сказанные слова, вздохи и взгляды. И ни один из них не знает, повторится ли это когда-нибудь снова. Джисона это пугает. Как пугает и осознание того, что повторения он желает и очень сильно. На самом деле ему не обязательно целовать Минхо. Достаточно лишь быть вместе, в нескольких сантиметрах друг от друга. Достаточно лёгких касаний и неоднозначных, но почему-то понятных только им двоим взглядов. Достаточно просто быть рядом, чтобы он чувствовал себя хорошо. Хан никак не может найти момент, когда всё пошло по пизде. Когда их взаимоотношения перешли от «Заткнись, не хочу тебя слушать» к «Поцелуй меня ещё раз». И это, наверное, неправильно. Он никогда не представлял себя с парнем, ни целующимся, ни тем более в отношениях, поэтому всё становится только в разы сложнее. Интересно, у Хёнджина с Феликсом тоже происходит что-то подобное? Они ведь постоянно липнут друг к другу, мило переговариваются, и может даже проводят время отдельно от остальных, кто же знает. Не то чтобы Джисон гомофоб, вовсе нет, он достаточно толерантен и… да вашу мать, он пару минут назад поцеловался с парнем, к которому у него неопределённые чувства, о какой гомофобии вообще может идти речь? Просто всё это для него в новинку, и он так теряется, потому что попросту не знает, что нужно делать. Ему определённо нужна инструкция ко всему в этой жизни, потому что самостоятельно разобраться не получается. Такая, знаете, для чайников, желательно. Минхо приподнимается на локтях и тянется к рюкзаку. Достаёт оттуда термос с уже наверняка остывшим чаем и делает несколько глотков. — Будешь? — протягивает он напиток Джисону, и тот с благодарностью принимает, пока Минхо тянется к телефону, чтобы посмотреть время. Хан отпивает из термоса чай и едва ли не морщится. С лимоном. Он заставляет себя быстро проглотить его, и теперь просто греет руки о едва тёплый металл. — Вкусно? — Угу, — улыбается он уголком губ, после чего возвращает термос парню. — Нам уже пора выдвигаться, — он закручивает жестянку, кидая её вместе с телефоном обратно в рюкзак. На часах полчетвёртого утра, а у них сна ни в одном глазу. Оно и хорошо, ведь ещё обратно ехать, так что спать по дороге ни в коем случае нельзя ни одному из них. Джисон немного разочарованно выдыхает, поднимаясь с пледа вслед за Лино. Им бы ещё немного здесь побыть, ещё чуть-чуть полюбоваться природой и, в тайне, друг другом. Минхо сворачивает плед и складывает его в рюкзак, отдавая его Джисону, а сам идёт к мопеду. Хан плетётся за ним, провожая взглядом это прекрасное место, реку, стрекочущих кузнечиков, которых больше не будет слышно, как только заведётся мотор мопеда, и незабываемый небосвод. Они оба останавливаются под раскидистыми ветками дерева и чувствуют, как буквально ускользает из рук то, что они так недавно поймали. Парни смотрят друг на друга, пока Минхо вертит в руках ключ зажигания. А после он неожиданно для Джисона немного наклоняется и целует его в последний раз за сегодняшнюю ночь. Джисон не хочет упускать этого, не хочет снова притворяться, делать вид, что всё в порядке, будто между ними совсем ничего нет. Он не хочет больше себя сдерживать, потому что теперь знает, каково это — целовать Минхо. И ему это, к великому сожалению, дьявольски нравится. — Нужно ехать, — говорит старший, отстраняясь, и Хан кивает в ответ. Он заводит мотор, усаживается на сидение и ждёт Джисона, который на этот раз ведёт себя намного смелее. Он сразу же обхватывает руками талию Минхо и придвигается ближе. Тот совсем без стеснения довольно ухмыляется. Выезжают всё тем же путём — через кусты и высокую траву на пустую трассу. Они будто поставили этот день на перемотку, потому что, когда они только заезжали сюда, сумерки начинали сгущаться. Сейчас же они наоборот рассеиваются, являя миру новый день. Минхо уверенно смотрит на дорогу на протяжении всего пути, но не может не обратить внимания на скрещенные у него на животе руки. Ему самому, если честно, не особо верится в происходящее. Наверное, Минхо из прошлого точно дал бы ему подзатыльник, если бы узнал об этом. Спиной он чувствует, как Джисон прижимается к нему щекой, наблюдая за мелькающими у него перед глазами полями. Ближе к горизонту, к тому самому, где несколько часов назад он наблюдал закат, теперь разгорается рассвет. Из нежно розового он переходит в красно-оранжевый и сливается в градиенте с голубизной остального неба. Это завораживает. Ли тоже ненадолго отвлекается от пустой дороги и наблюдает за пылающим рассветом. Он никогда не встречал рассвет в городе, даже если гулял с парнями до самого утра — из-за высоких домов и деревьев нельзя было разглядеть его в полной красе. Сейчас же ему это под силу. И Минхо чувствует тепло где-то в районе левой стороны груди, когда понимает, что свой первый рассвет он встречает вместе с Джисоном. Джисон чувствует то же самое. Это что-то невообразимое, что-то из ряда вон выходящее, что-то, что не описать словами. Они чувствуют себя в моменте.