***
На спине парня покачивается увесистый рюкзак сестры с одеждой, парой игрушек и предметами первой необходимости. Они шагают по скверу, через который проходят всегда, когда идут в гости к семье Кан, но сейчас Суа слишком вымотана событиями этой ночи, чтобы резвиться и прыгать. Она лишь тихонько шагает рядом со старшим братом, повесив голову, и считает плитку под ногами. — Юнми ждёт тебя, наверное, — говорит Джисон в попытке хоть немного подбодрить сестру, но та только мычит в ответ. Она устала, не выспалась и, наверняка, всё ещё ужасно расстроена. Возможно, Суа, как и он в далёком детстве, теперь задаётся вопросами «Почему это произошло?» и «Чем я это заслужила?». Она смышлёная девочка, ей не раз приходилось присутствовать при ссорах брата с матерью, поэтому она вряд ли станет искать её поведению какие-то оправдания и считать всё произошедшее случайностью. Если с Джисоном все удары были намеренными, то и с ней тоже. Хан даже не знает, хорошо это или нет. Он не позвонил нуне в этот раз. Джисон даже не уверен в том, дома ли она и можно ли им прийти. Просто потому что идти им больше некуда. Суа нигде не будет чувствовать себя спокойнее, чем в доме семьи Кан. — Джисон? — после короткого стука по двери, его встречает удивлённое лицо Чживон. Хан, кажется, впервые видит её такой: волосы уложены в высокий хвост, на губах красная помада, а на глазах немного теней. Девушка одета в юбку карандаш и белую рубашку — стандартный костюм работников офиса. — Здравствуй, — глухо отвечает он, и девушка переводит взгляд на подавленную Суа. Взгляд её с удивлённого быстро меняется на обеспокоенный, и она уже собирается спросить, что случилось, когда Хан, облизывая губы, произносит: — Нуна, нам… нам очень нужна твоя помощь, пожалуйста. У Чживон, кажется, сердце сжимается при виде этих несчастных детей. Я ведь всего лишь просила тебя быть счастливым, наверное, думает она. И пропускает их внутрь. — Прости, что прошу тебя об этом, но… я больше не знаю, к кому идти, — начинает он, собираясь с духом и проходя вместе с Суа в дом. — Мне необходимо оставить с кем-то Суа на пару дней, потому что… я не думаю, что больше смогу оставить её дома одну, — Джисон старается не смотреть в глаза девушке, которой они очевидно портят спокойное утро. Если бы она только знала, как ему стыдно за это всё, потому что Хан ни в коем случае не стал бы тревожить её без необходимости. Но сейчас он чувствует только тревогу, играющую на его нервных струнах, и пускает все силы на то, чтобы не выглядеть уж слишком жалким и не пугать этим нуну ещё сильнее. — Можно она… пока что побудет у вас? Это буквально две-три ночи, пока я не найду место, куда мы можем пойти… — Джисон, — вдруг на его плечо опускается тёплая ладонь, заставляя парня замолчать. Он поднимает взгляд на Чживон. — Случилось что-то серьёзное? Да, думает он и поджимает губы, это настолько серьёзно, что по ощущениям меня вывернет, если я снова переступлю порог той квартиры ещё хотя бы один раз. Но в ответ на вопрос нуны Джисон старается натянуть на лицо ободряющую улыбку и качает головой. — Не беспокойся. Я со всем разберусь, — слова ни сколько девушку не утешают. Она хмурится, смотря как-то недоверчиво, а после поворачивается и улыбается младшей сестре. — Юнми ещё спит, ты можешь пока что побыть в гостиной, — Чживон берёт девочку за руку и заглядывает ей в лицо. — Хочешь, я включу тебе мультики? Суа качает головой: — Я хочу спать. — Оу, хорошо, — девушка переглядывается с Джисоном. Обычно в их доме Суа всегда вела себя очень резво и легко. Странно видеть её такой подавленной. — Тогда можешь лечь у меня в комнате, хорошо? — Суа кивает и, разувшись, ступает по мягкому ковру в комнату Чживон. — Я жду, — говорит она, выпрямляясь, и смотрит строго. — Что? — Когда ты наконец расскажешь мне правду, — парень опускает глаза в пол и мысленно мешкается. Не стоит погружать её в свои проблемы, не стоило просить её помощи, Джисон вечно только и делает, что усложняет жизнь Чживон, только потому что не может справиться со своей. — Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я знаю, какой ты упрямый ребёнок, Джисон-и, но пожалуйста. Я прошу, позволь помочь вам. Хотя бы ради Суа. Ради Суа. На что Джисон только ни согласен ради Суа. — Ладно, — устало выдыхает он. Наверное, Чживон всё же заслуживает знать правду, учитывая то, как долго она была рядом. — Мать распустила руки сегодня ночью. Меня не было рядом, когда это произошло, я просто… не смог ничего сделать с этим. Нашёл Суа плачущей в квартире и с окровавленным носом и синяками на руках, и это… это было просто ужасно, нуна, — он еле как поднимает на неё взгляд и чувствует, как глаза начинают намокать сами по себе. — Ты знаешь… ну... что происходило у нас до этого. Немного. Я уже привык, было как-то всё равно. Терпимо. Но теперь… — Джисон качает головой, — я не могу позволить ей оставаться там. Я положил всю свою жизнь на то, чтобы дать ей хорошее детство и надежду на не менее хорошее будущее. Я не могу позволить этому всему разрушиться из-за матери. Опять. Он видит, как на глазах Чживон тоже проступают слёзы, но она быстро смаргивает их. — Сейчас с ней всё в порядке? — Хотелось бы мне знать, — выдыхает Хан. За всю их дорогу Суа ни словом не обмолвилась, а это лишь сильнее пугает. — В любом случае, мне срочно нужно найти жильё, потому что привести её туда снова я уже не смогу. Да и не хочу этого делать. — Ты ведь понимаешь, что оформить документы на аренду так быстро невозможно? Да и найти что-то стоящее в этом районе, — девушка заметно кривится. Это правда. Хан уже не раз искал квартиры или хотя бы комнаты в их городе, но всё, что более менее подходит для проживания, стоит заоблачных денег, которых в его кармане не водится. Те квартиры, что подешевле, для жилья просто не пригодны, ибо не знаешь, в какой момент тебе на голову обрушится потолок. — Понимаю. Это так сложно, думает Джисон. Ему всего восемнадцать, чёрт возьми, почему он должен волноваться о том, как бы не оказаться на улице, вместо того, чтобы сидеть за учебниками? Ответа, правда, не требуется. Джисон слышал его уже миллиард раз. — А ты… уверен, что хочешь оставаться здесь? — настороженно интересуется нуна, опираясь о тумбочку позади себя. — Я имею в виду в этом городе. — А разве у меня есть выбор? Хан наблюдает, как она закусывает нижнюю губу и смотрит на него, почему-то, немного виноватым взглядом. А после вздыхает и произносит: — Мой знакомый срочно ищет жильца в комнату. Она небольшая, но довольно уютная, в тихом районе и всё такое. Думаю, для вас двоих подошла бы просто идеально. — Ну так, а в чём проблема? В цене? — Нет, цена тоже нормальная, это ведь не центр, просто… Джисон, — Чживон выдерживает паузу и будто колеблется между тем, сказать или всё-таки нет. Хан скоро готов будет шагнуть в окно от постоянного волнения, и вот эта пауза нисколько его не успокаивает. — Она находится в Тэгу. — Что? — Джисон хлопает глазами несколько раз и надеется, что ему послышалось. — Но Тэгу это же буквально… — Да, другой город, — кивает Кан. — Это трудно, я понимаю, но… Джисон-и, пойми меня правильно. Тебе ведь совсем нечего терять. Её голос звучит действительно ласково, но не помогает совсем. Уехать отсюда — это то, чего Хан хотел очень долго. Это то, что он на полном серьёзе намеревался сделать. Когда-нибудь, но не сейчас. Он ни разу не был в Тэгу, хоть и много про этот город читал и слышал. Там намного чище и наверняка безопаснее, там легче найти работу, потому что умелые руки нужны на каждом шагу, и шанс на то, чтобы выбиться в люди там уж точно побольше, чем здесь, но… В груди будто что-то назойливо зудит, не давая Хану принять решение. Несмотря на то, что по ощущениям, это единственный утешительный исход в его ситуации. — Ты ведь сейчас не учишься, так? У Суа начались каникулы. Ваша мама… ты и сам всё сказал на этот счёт. Я помогу деньгами, если понадобится. Так почему бы не попробовать? — девушка кладёт руку ему на плечо и дружески сжимает. Этот жест Джисону что-то очень сильно напоминает. — Это ваш шанс наконец вырваться отсюда, милый. — Чживон-нуна, я… я подумаю, хорошо? — он заглядывает ей прямо в глаза. Черепная коробка тарахтит, будто ещё немного и треснет на части. Ему нужно время. Такие решения не рубят с плеча. Особенно с девятилетним ребёнком за спиной. — Разумеется, Джисон. Я не буду тебя торопить. Просто пытаюсь помочь, — Хан кивает в ответ. — В рюкзаке вещи Суа. Позвони, если вдруг что-то понадобится. — Я ухожу на работу через двадцать минут, но мама будет дома, она присмотрит за ними, не волнуйся, — она забирает из рук Джисона рюкзак. — Надеюсь, мы вам не сильно помешаем. — Всё нормально, ты же знаешь, — кажется, она повторяет это уже в сотый раз, но легче Хану не становится. Он вообще не знает, что нужно сделать, чтобы сейчас ему стало хоть немного полегче. — Я пойду. Не буду тебя больше задерживать, — парень разворачивается и ступает к двери. — Спасибо огромное ещё раз. Я в вечном долгу перед вашей семьёй. — Я надеюсь, ты помнишь, — говорит вдруг она, когда Хан уже открывает дверь. — Помнишь, о чём я просила, да? Стать счастливым, конечно он помнит. Джисон и сам неимоверно хотел бы того же. Ему только в радость спокойная жизнь, стабильный доход, полноценная счастливая семья. Вот только в его жизни, кажется, ничего и никогда не будет идти по плану. Пора бы смириться. — Помню, — выдыхает он, встречаясь с нуной взглядами. — И я постараюсь сделать всё для этого. А затем выходит за порог, закрывая за собой дверь. Джисон действительно постарается. Хотя бы ради Суа.***
Ноги шаркают по ступеням подъездной лестницы, глаза опущены в пол, а в груди ощутимая тяжесть бытия. Неприятный запах сигарет и пыли свербит в носу, от чего парень неохотно морщится. От одного только взгляда на окружающие его стены хочется закрыть глаза, и такое чувство, что, как только он войдёт в квартиру, в которой провёл буквально всю свою жизнь, его неминуемо вывернет прямо на обувь возле коврика. Джисон никогда не чувствовал настолько дикого отвращения к этому месту. За этим адресом всегда было закреплено звание Дома, которое он так и не решился убрать из своей головы. Здесь некогда жили оба его родителя, здесь жил и живёт он сам, здесь его прописка, это место должно называться Домом. Однако теперь же Хан желает, чтобы оно сгорело дотла к чертям и унесло вместе с разъярённым огнём весь тот гнев, ту боль, слёзы и воспоминания, некогда тут оставленные. Он терпел столько, сколько мог, и терпению его пришёл конец. Очевидно, на большее Джисона не хватит. Он пережил здесь развод родителей, пережил их ссоры, рождение Суа, первую подработку, слёзы, школу, синяки, крики. Пережил здесь всё, что было только возможно, кроме того, что каждый человек должен ощущать по приходе домой. Любовь и спокойствие. В детстве его здесь держала нетрудоспособность и наивная надежда на исправление и хороший исход, в средней школе недееспособность и некоторая финансовая зависимость — денег на проживание без матери на двоих ему бы в те времена не хватило — но теперь… Его не держит ничего. Джисон заходит в квартиру, погружённый полностью в свои мысли, и начинает раздражаться от одного только запаха затхлости, исходящего, кажется, от всех вещей в этом месте. Теперь всё здесь терпеть становится намного сложнее. Это как кабинет врача, которого ты всей душой ненавидишь, но приходишь только из-за того, что без этого немедленно помрёшь. Вот только Джисон отныне совсем здоров. Он не чувствует прежней тяги сюда, как было всего пару месяцев назад. Ещё тогда Хан ощущал на своих плечах огромную ответственность за всё происходящее в этом мире, ему казалось, что вся его жизнь есть и всегда будет сосредоточена на том, чтобы полностью посвящать себя заработку денег и обеспечению Суа. Это, наверное, продолжалось бы и до сих пор, если бы Джисон не вкусил настоящей свободной жизни. Жизни, которую ты живёшь для себя. Это многое в нём изменило. Он растерял многие ориентиры, поменял приоритеты, хоть и вышло это совсем не осознанно. Но его неосторожность и гиперфиксация, так или иначе, сыграли с ним и самым дорогим его сердцу человеком злую шутку. И этого Джисон никогда не сможет себе простить. Он возвращается в реальность, только когда находит себя стоящим у порога и бездумно пялящимся на неизвестную ему обувь, и с трудом вспоминает, что вообще-то, видел эту же обувь ночью, когда только прошёл. Мужскую обувь. «— Она была с каким-то мужчиной. Я услышала, как они говорили, поэтому вышла из комнаты.» Не может этого быть, подумал бы Джисон, если бы не знал, с чем имеет дело. Зная его мать, может быть абсолютно всё, даже самые абсурдные миру вещи, которые сложно представить, поэтому то, что после долгих запретов и ультиматума, поставленного сыном, она таки пошла наперекор всем его просьбам нисколько не удивляет. Это раздражает. Бесит до побелевших костяшек и сжатых что есть мочи зубов, и у Хана, кажется, вот-вот взорвётся голова от такого перенапряжения. На кухне слышится ясное копошение и приглушённые, хриплые голоса, которые Джисон не разбирает. Он старается дышать, чтобы хоть немного успокоить колотящееся сердце, когда ноги сами несут его в сторону кухни. И прямо с порога его взгляд утыкается в профиль незнакомого мужчины. У Джисона ощущение, что всё в этом доме пахнет гнилью, когда он хватает незнакомца за ткань футболки и с силой вздёргивает вверх. Ему бы ударить по этой нахальной и — потрясающе — напуганной морде, но он только к стене его прижимает, нехило ударяя о стену затылком. Хан всегда был против насилия как такового, но здесь… здесь его довели до ручки. Ему бы посмотреть в глаза матери прямо сейчас, вот только пелена гнева глаза застилает. Что он увидел бы в них? Страх? Может, волнение? Или непонимание? К чёрту. Нахер всё это от начала и до конца. Хан дёргает мужчину от стены и, заламывая за спину руку, под громкое кряхтение и возмущённые крики где-то со стороны, ведёт его прямиком к входной двери. Он бы, наверное, избил этого убогого до потери сознания, если бы окончательно растерял самоконтроль, вот только в голове звучат голоса десятков людей, в глазах которых он слишком гуманен для подобного. Джисон дёргает ручку и через каких-то пару секунд мужчина оказывается на лестничной площадке, а вслед за ним летит его обувь, и дверь с громким отзвуком захлопывается. — Какого хрена ты творишь? — надрывает голос мать, округлив глаза, когда Джисон возвращается на кухню. — Какого хрена я творю? Какого хрена творишь ты?! — он тыкает указательным пальцем в её сторону и чувствует, как по шее поднимается краснота. — Опять нажралась хер пойми где, пришла посреди ночи с каким-то ублюдком в дом. Ты помнишь блять хоть что-нибудь из того, что сделала сегодня ночью?! — Джисон кричит чуть ли не ей в лицо и плевать он хотел на то, как это выглядит. Она заслуживает такого спустя столько лет терпения. — Не разговаривай так со мной! — Ты разбила своей дочери нос! Ты оставила ей огромные синяки на руках просто потому что мозгов на подумать у тебя блять никогда не хватает, — но она, кажется, совсем его не слушает. Джисон уже в миллионный раз пробует донести до матери хоть крупицу своих мыслей, но вновь встречается лишь с непробиваемым упрямством и похуизмом. Спасибо, было очень вкусно. — Не смей орать на мать! — истерит она, бегая глазами по кухне. Наверняка ищет, что бы такое в него кинуть. — Ты мне не мать, ясно? — выкрикивает вдруг он, и между ними виснет тишина. Оба дышат глубоко после криков, у Джисона неприятно режет в горле от сухости и надрыва, но мать ничего не отвечает. Она замирает в одной позе, будто поражённая током. — И никогда не была ей. Мне плевать, что говорится в документах, но матери у меня никогда не было, — он выпрямляется, смотря ей прямо в глаза. — Лучше бы я и правда остался сиротой. От тебя всегда были только одни проблемы, — последние слова он едва ли не шепчет и, не намеренный больше продолжать эту бессмысленную перепалку, выходит из кухни. Джисон почти уверен, что его слова никак не повлияют на мать. В их ссорах уже много раз было сказано подобное, а потом всё повторялось вновь и вновь. Вот только в этот раз всё выглядит действительно законченным. Будто он наконец ставит долгожданную точку в этой линии своей бесконечно печальной истории. Он закрывает дверь в комнату на замок и слышит грохот на кухне. Плевать, думает он, больше меня это не волнует. Джисон достаёт из-под кровати пыльный чемодан, которым не пользовались, кажется, с самой его покупки, и осматривает некогда бывшую ему родной комнату. Здесь теперь холоднее, чем обычно. Не из-за открытого окна, вовсе нет, а просто от стен тянет холодом. Вся мебель, на вид пережившая войну, вызывает лишь отвращение. Не хочется оставлять в этой комнате ни грамма себя, похоронив заживо все связанные с ней воспоминания. Следующие два часа проходят за спокойным складыванием вещей как можно компактнее. Джисон собирает самое необходимое: свою технику, одежду, некоторые оставшиеся вещи сестры. Он не хочет забирать с собой много — только тащить за собой лишние воспоминания. Но где-то на середине останавливается, слыша, как, кажется, захлопывается входная дверь. Так даже лучше, думает он, если он не увидит больше мать. Ему больше нечего ей сказать. Хан садится на кровать, тяжело вздыхая. Он никогда не думал, что его освобождение от прежних оков станет таким резким, потому что времени нет элементарно. Даже на то, чтобы всё тщательно обдумать. У него всего пара дней, чтобы найти место, куда можно заселиться. Предложение о Тэгу крутится в мыслях как юла и действительно выглядит самым логичным из всех возможных. В любой другой, возможно менее стрессовой ситуации, он бы согласился не раздумывая. Джисон ведь так долго хотел покинуть этот богом забытый город, но его вечно что-то держало. Школа, квартира, семья. Теперь он лишился всего этого, но мысли о переезде не становятся слаще. Даже наоборот, просто потому что… Парни. Он напрочь забыл об этом, пока был погружён в разгребание всех этих нескончаемых на вид проблем, и не понимает, как это могло произойти. Ведь теперь они являются единственным, что держит его в этом городе. Буквально единственным. Словно последняя ниточка на распускающемся свитере, последняя несущая колонна, без которой обрушится всё здание. Это чувствуется именно так и никак иначе. Одна мысль о том, что их придётся оставить так скоро, причиняет боль. Он ведь только-только нашёл тех, кто его по-настоящему понимает и ценит. Тех, с кем не стыдно было быть самим собой, кто видел его самую искреннюю улыбку и подарил столько эмоций, сколько у Джисона не было за всю свою жизнь. Он ведь только-только нашёл своего человека… Всё просто не может закончиться так быстро. Он просто не может потерять Минхо прямо сейчас. Не может оставить и остальных парней, которые ему открылись, доверили свои души, стали как родные братья. Почему ему нужно уезжать именно тогда, когда он наконец нашёл людей, которые заменили ему родных? Которые стали его новой семьёй. Джисон просто не может поступить так с ними. Не может просто уехать сейчас. Он не хочет этого делать. Не тогда, когда впервые почувствовал, что значит это ваше настоящее счастье. Взгляд его упирается в полусобранный чемодан, а в груди внезапно тяжелеет камень. Что ему делать со всем этим? Как принять, кажется, самое сложное решение в своей чёртовой жизни? Он не знает. Хан уже ничего нахрен не знает. Он ложится головой на подушку и ненадолго прикрывает глаза. Ну почему. Почему, почему именно он и именно сейчас? Телефон отзывается уведомлением где-то у его ног, и Хан сгибается в три погибели, чтобы до него дотянуться. И после того, как экран бьёт в лицо ярким светом, губы дрогают в лёгкой улыбке. D-PrinceHwang: Ты придёшь сегодня? Надеюсь, да Очень хочу похвастаться новой панамкой и тем, что только что сдал экзамен на «хорошо», зная только буквы алфавита Улыбка Джисона становится только шире и глупее, когда к сообщениям прибавляется смешная картинка с попугаем. Хёнджин, наверное, даже после смерти продолжит присылать ему эти странные и до ужаса смешные мемы. Джисон будет не против. HanJi: Приду Твоё «хорошо» надо обязательно отметить D-PrinceHwang: Понял, принял Жду ночи))) Парень сверлит глазами обычное «Жду ночи», а к горлу ком подступает, и рука свободная сжимает одеяло почти до треска ткани. Новое уведомление всплывает над диалогом. Чживон: [вложение] Мама отправила фото. Сказала, они поели и теперь собирают пазлы, так что всё хорошо. На фотографии Юнми и Суа, немного растрёпанные и чересчур домашние, лежат на полу и собирают какой-то непонятный пазл. Джисон открывает фотографию и максимально приближает лицо сестры. Он видит, как на мягких детских губах наконец за последние сутки проскакивает лёгкая улыбка. Он шмыгает носом и часто моргает, стараясь не пустить слезы. А когда чиркает нуне быстрое «Спасибо» и возвращает взгляд на чемодан, его будто бьют в грудину. На одной чаше весов компания, по сути, совершенно левых парней, которые появились в самый подходящий момент его жизни, подарили ему крылья, показали, что значит быть свободным и каково это, иметь настоящую подростковую жизнь, которая у него могла бы быть. На другой младшая сестра, которая была его вечным двигателем, ради которой он работал не покладая рук и которой поклялся всегда быть рядом и давать ей только самое лучшее, на что будет способен. Что из этого перевешивает? Джисон хотел бы, чтобы ответ на этот вопрос был простым и безболезненным. Поэтому он планирует не отвечать. Лишь нажимает на значок главного экрана и тяжело вздыхает. «Билеты до Тэгу» — гугл запрос.***
Джисон бредёт по улицам почти слепо, смотря только себе под ноги, около двадцати минут. Только начинает темнеть, и небо с каждой секундой всё сильнее приобретает сине-фиолетовый дымчатый оттенок. Сегодня он вышел за два часа — они с Минхо условились встретиться чуть раньше всех остальных. Это выглядело бы до дрожи в коленях романтично, если бы на электронную почту десятком минут ранее не пришло сообщение «Электронный билет оформлен». Парень останавливается у пластикового столика. Фургончик справа от него уже давно закрыт, а фонтан вдали аллеи отключен на ночь. Он приваливается к столику бедром и задумчиво кусает губу. Мысль о том, что придётся уезжать маячит где-то на периферии сознания, но в полной мере всё ещё не доходит. Поэтому Джисон пытается просто оставить это до определённого момента и развлечься в кругу парней, как это было на протяжении нескольких месяцев. — Эй, ты чего? — на плечо вдруг опускается чужая ладонь, и Хан мелко вздрагивает. Рядом с ним стоит Минхо и, хмурясь, склоняет голову набок. — Я тебя дважды позвал, а ты молчишь. — Задумался просто, — выпрямляется парень, смотря Минхо в глаза и легко улыбается. С ним Джисону не нужно натягивать уголки губ, потому что все улыбки, которые он дарит Ли — искренние. — О чём? — его голос полон энтузиазма, чего нельзя сказать о Джисоне. Минхо сегодня прямо-таки словно от счастья светится, и это определённо греет его израненную душу, заставляя затворить в подсобке все свои мысли о будущем и думать только о нём. Только о Минхо, рука которого всё ещё ласково потирает напряжённое плечо младшего, а глаза заинтересованно бегают по его лицу. О том, как же сильно я по тебе скучал, думает Джисон. Но вместо ответа перехватывает вторую руку Ли и раскачивает их ладони в воздухе, вызывая у старшего несдержанную улыбку. Он наверняка думает о том, как же это слащаво и глупо, но Хану сейчас именно этого и хочется. Чего-то слащавого, глупого, тёплого и незабываемо долгого. — Ничего интересного, — отмахивается он. — Идём? Они пускаются по направлению к шелтеру, несмотря на то, что до встречи ещё целых полтора часа. Джисон держит руку Минхо на протяжении всего пути и ловит смущённые взгляды и немного покрасневшие уши старшего. Его взгляд как бы спрашивает «Это не слишком для нас?» и «Разве так не делают только парочки?», и Джисон смотрит в ответ словно «Плевать, кто так делает, если мы оба хотим этого», а ещё «С тобой у меня всегда слишком». Они разговаривают о чём-то будничном, как говорили бы по вечерам, по телефону или в живую, после тяжёлых дней. Минхо говорит про учёбу, про своё вымученное «отлично» за курсовую для хорошей стипендии, а Джисон слушает внимательно и несказанно радуется его широкой улыбке. Он говорит про нового непутёвого коллегу на работе, за которым начальник попросил присмотреть, а тот совсем не справляется: — Даже поднос нормально не может удержать, представляешь? — усмехается. Джисон, наверное, тоже не смог бы, но вслух об этом не говорит. С Минхо пространство и время не имеют смысла. Хан не замечает, как они оказываются у шелтера и даже не помнит, сколько они сюда шли. Ли протискивается меж стен первым и, подцепляя пальцами доски, отодвигает их в сторону. Джисон проходит внутрь и жадно осматривается, словно в первый раз, пока за спиной дерево шаркает по асфальту. Он не помнит, когда шелтер успел стать для него домом. Буквально. Здесь он чувствовал себя в разы безопаснее, чем в собственной квартире или вообще где-либо ещё. Место спасения, уюта и любви. Для Суа таким местом всегда был дом семьи Кан. Для Джисона же — шелтер вместе с его обитателями. Но ведь всем однажды приходится покинуть такое место, чтобы обрести что-то лучше, верно? Хану хочется в это верить. Он подходит к одному из диванов и хлопает себя по бёдрам, поворачиваясь к подошедшему Лино. Не может удержаться от того, чтобы не рассмотреть его сегодня — да и всегда вообще-то, если признаться. Минхо красивый — Джисон признаёт это окончательно. Самый красивый человек, которого он видел в своей жизни, наверное. Настолько, что сердце болит. На нём сегодня хлопковая рубашка в тонкую голубую полоску, какие обычно носят в офис или в универ — Джисону даже становится интересно, почему он выбрал именно её сегодня — и светло-голубые джинсы в цвет. Хан садится на подлокотник старого дивана и молится, чтобы тот не отвалился под его весом. — Что? — хихикает Ли и проводит рукой против роста волос, ероша их, когда замечает на себе пристальный взгляд. — Что, — передразнивает Джисон и тянет его за руку ближе. — Любуешься? — Определённо, — Хан аккуратно приглаживает рукой вставшие прядки русых волос. Минхо от такого жеста застывает, смотря младшему в глаза, а в собственных искорки играют. Джисон никогда не видел его таким по-волшебному открытым и будто очарованным. Минхо открывался ему с болью, с тревогой и волнением, но теперь он совершенно другой. Он лучится теплом и мягкостью, у него блестят глаза и это совершенно не от слёз или гнева. Это от чего-то другого, более важного и глубокого, чего Джисон сейчас страшится больше всего на свете. Потому что с этим чем-то ему совсем скоро придётся расстаться. Нет. Не думай об этом. Не сейчас. — Поцелуешь меня? — вдруг шепчет Минхо с некоторой надеждой. Будто Джисон может ему в этом отказать. — Как раз собирался, — Джисон заправляет последнюю прядку ему за ухо и сцеловывает улыбку с его губ. На его плечи опускаются тёплые ладони, когда Минхо подходит ближе. Лёгкие напитываются ароматом сандала как тогда, в первый раз, когда Джисон жадно нюхал чужую футболку. И губы у Минхо такие же мягкие и тёплые как в их первый поцелуй, вспоминать который сейчас слишком болезненно. Всего несколько недель назад они были так невинны и робки друг перед другом, а теперь… А теперь они просто друг у друга есть, и это уже лучше, чем Джисон мог себе представить. Минхо гладит своими пальцами его шею, цепляется за ворот футболки, сминает своими губами губы Джисона и понимает, что ни о чём не жалеет. Ни об их ссорах, ни о том, что привёл его тогда к себе домой, ни о том, что открылся ему целиком и полностью. Ни о чём. — Знаешь, о чём я подумал, когда впервые тебя увидел? — спрашивает Джисон, когда они разваливаются по дивану полулёжа. — О чём? — Минхо приподнимает голову с его плеча и всматривается в лицо так, что младший на секунду забывает, что хотел сказать. Он улыбается немного игриво и становится совсем не похожим на себя. Где холодность? Агрессия? Где та ледяная маска, с которой Джисон сталкивался с самого начала? Перед ним ведь самый настоящий… — Чеширский кот. Я подумал, что ты похож на него. — Что? Ну и ужас, — он усмехается. — Почему это? — Он же страшилище натуральное. У него улыбка до ушей и взгляд какой-то бешеный, — Ли хмурится и кладёт руку Джисону на грудь. — Да ладно тебе, нормальная улыбка, — говорит Хан прямо перед тем, как за досками у входа начинают слышаться чужие голоса. Минхо тут же поднимается, немного отодвигаясь. За знакомым басом раздаётся заливистый смех Хёнджина, и через пару секунд компания парней появляется в проходе. — О, вы уже здесь, — удивляется Крис, проходя внутрь. — И тебе привет, — говорит Ли, бросая взгляд на всех младших за спиной друга. Шелтер мгновенно наполняется чужими голосами и смехом. — А чего так рано? — спрашивает Принц, падая на диван прямо рядом с Джисоном. На голове у него, как и было написано в сообщении, новая белая панамка с кактусом по середине. Иногда Хван такой ребёнок… Феликс проносится сзади них с упаковкой кока-колы, на которую уламывал всю остальную компанию минут десять, и забавно ерошит Джисону волосы. — Да просто. Последним, за кем Чан задвигает «дверь», заходит Чонин, держа в руках пакет, и одаряет всех присутствующих улыбкой. Он кидает пакет Минхо на колени, говоря: — Вот, пососите, — старший сначала глаза округляет от шока, а потом заглядывает в пакет и находит там горстку чупа-чупсов. У самого у него изо рта выглядывает пластиковая палочка от леденца. — Сегодня сосут все. Да уж, умеет мелкий слова подбирать. В любой другой ситуации Джисон посмеялся бы, но он просто прыскает себе в кулак и переводит взгляд с пакета на Йена. — Спасибо, но я не хочу, — он пожимает плечами на вопросительный взгляд младшего. — Не голоден, — и отбрасывает леденцы на кофейный столик, куда сразу же тянется рука Феликса. — Что у нас сегодня по программе? — интересуется Чан, выкладывая на стол несколько упаковок чипсов и несколько бутылок с пивом в добавок к коле. — Есть, смеяться и нихрена не делать, — Сынмин падает в кресло, сразу же закидывая ноги на подлокотник. Джисон невольно вспоминает его родителей. Кажется, парни и правда помогли Киму справиться с его зажатостью и ограничением свободы хотя бы по ночам. Хотя одевается он всё так же с иголочки и на первый взгляд выглядит как типичный маменькин сынок. — Я взял карты, — улыбается Хёнджин и кидает на стол коробочку с колодой. Обстановка быстро разряжается. Парни привычно рассказывают друг другу всё, что взбредёт в голову, прогоняют один кон в дурака, на этот раз без желания, привычно хохочут, да и вообще ведут себя как всегда. Джисон, хоть и сидит почти в самом центре, наблюдает немного со стороны. Всё сегодня какое-то… особенное. Он не может описать это чувство. Просто смотрит на сидящего рядом Минхо, увлечённого каким-то нелепым спором с Чаном и облокотившегося на его плечо. С другой стороны, уложив на бёдра Джисона голову, развалился Принц. Напротив диван занимает Феликс, мирно потягивающий колу и закусывая шоколадным батончиком, рядом с ним мелкий, метающий заинтересованный взгляд между самыми старшими — Хан даже не понимает, о чём спор. Сынмин выбирает новую песню на фон и никак не может определиться между Мелани Мартинез и Джесси. Немного позже Феликс вещает всем о недавних разговорах с бывшими одноклассницами: — Прикиньте короче. Суён третью пересдачу провалил на прошлой неделе. Его на второй год оставляют, представляете?! И радости его нет предела. Джисон смотрит на них всех взглядом полным тепла и чистой благодарности. Он даже представить не может, где бы был сейчас, не появись эти ребята тогда в тёмном переулке и не спаси его задницу от Дэккера. Не было бы всех этих воспоминаний, не было бы ночей, фотографий, танцев, смеха, видео на память. Вместо этого он продолжал бы гнить в своей квартире сутки напролёт, мечтать о нормальной жизни и уверять себя в том, что в одиночестве ему тоже хорошо. Парни сделали для него столько, сколько не делал никто на свете. Они буквально вдохнули в него новую жизнь, когда от старой лёгкие слипались. Они стали частью его самого. Его новой семьёй. И, наверное, даже роднее. — Давайте зажжём костёр, а то совсем уже нихера не видно, — возмущается Чонин, и старшие соглашаются. Минхо поднимается с места и идёт к бочке. Джисон невольно следит за ним, когда тот копается в куче хлама в поисках спичек и пары дровишек, и натыкается на торчащий гриф гитары. Когда-нибудь потом, подумал Джисон в прошлый раз, и ведь если не сейчас, то это потом уже никогда не настанет. Пока Лино возится с огнём, Хан быстро вскакивает с места, выуживает инструмент из груды хлама и возвращается, позволяя надувшемуся Хвану снова улечься на него, только в этот раз на плечо. — Намечается концерт? — Йен поднимается и шагает к разгорающемуся костру, чтобы погреть руки. Странно, ведь на улице не так уж и холодно для ночи. — Не уверен, что помню, как играть, — Джисон осматривает гитару на повреждения, а после кладёт себе на колени и проводит по струнам несколько раз. — Где вы её взяли? — Сосед по комнате в общаге отдал, — отзывается Хван, наблюдая, как друг разогревает пальцы. — Мне она даром была не нужна, вот и принёс сюда. Сыграешь нам? Джисон задумчиво смотрит на инструмент. Он давно не брал в руки гитару и сейчас в голову приходит лишь одна мелодия, заученная наизусть вместе с текстом около двух лет назад. Струны немного дребезжат или это Хан разучился играть — неважно. Он настраивает верхнюю и нижнюю на слух, а после перебирая пальцами аккорды, начинает играть. Даже если звучит это слишком плохо, парням, кажется, всё равно нравится. В ожидании знака, выброшенного с берегов, Я всегда буду нести этот крест, но ещё не всё потеряно. Чужие взгляды на себе не чувствуются липко и грязно, как это бывает обычно. Они тёплые и мягкие. Родные. Парни наблюдают тихо и слушают внимательно, даже если слова на ломанном английском Джисона понимает только Минхо. Мелодия льётся из-под его пальцев самостоятельно и идёт словно из самой души, потому что каждая нота и последующее слово песни отзываются в груди слишком болезненно для обычной музыки. Джисон вспоминает всё неосознанно. Flashback — Спасибо вам ещё раз за то, что помогли мне тогда. А то я даже не поблагодарил нормально, — говорит он, когда Феликс отлипает и даёт поравняться с Крисом. — Не бери в голову, сказал же. Это пустяки. — Так вы типа… местные супергерои получается? — Крис усмехается в ответ. — Ну если для тебя супергерои — это кучка подростков, которые изредка подпизживают местных хуил, то да. Мы местные супергерои. End of flashback Осознание того, что через двое суток он лишится всего этого бьёт без предупреждения. Джисон не хотел думать об этом. Он просто хотел провести эту последнюю ночь так же счастливо, как остальные, будто чемодан с вещами уже не стоит собранный в его комнате и билеты ещё не куплены. Ему до боли в лёгких хочется притвориться, что всё хорошо, что это всё шутка и он никуда, совсем никуда не уезжает. Что не оставляет людей, которые спасли ему жизнь и доверили свою, что не сбегает вот так трусливо. Он не хотел думать об этом, но внутри словно огромную дамбу прорывает, и вода затапливает весь его мир, оставляя после себя целое ничего. Flashback — Хан, чё стоишь? Иди сюда. — Да, ты чего там? Фотку же делаем, — Хёнджин поднимает одну бровь, косясь на Джисона. А он лишь смотрит на Чана. Ждёт ответа от лидера. — Пойдём, — старший кивает в их сторону и Джисон, неуверенно улыбаясь, присоединяется к ним. Чан вытягивает руку с телефоном как можно выше, чтобы все уместились в кадр. Сынмин встаёт рядом с ним, Феликс подходит сзади Принца и кладёт голову ему на плечо, Джисона утягивают к середине, а Минхо встаёт с краю, за спиной Мин-мина. Тесно и жарко, но слишком классно и по-родному, чтобы отстраняться. — Итак, раз, два, три, — и все дружно улыбаются, смотря в камеру телефона. End of flashback Это наказание за мои грехи? Я отдал всё за эту фантомную конечность. Святой боже, ничего не длится вечно. Оно поглощает его сиюминутно. Оно — чувство несправедливости и непрекращающейся тяжести, которое стягивается железным обручем вокруг рёбер и ломаетломаетломает. Согласился бы Джисон заводить друзей, если бы знал, что расставаться с ними однажды будет так больно? Да. Однозначное и бесповоротное. «Бродячие дети» стоят всего на этом свете, думает Джисон, и я готов заплатить любую цену. Вот только судьба не примет от него ни гроша. Теперь осталось либо тонуть, либо плыть дальше Но у меня нет ничего, кроме этой несчастной песни Господи, ведь ничего не длится вечно. Хан не замечает, как первая горячая слеза скатывается по его щеке, а голос становится более ломким. В шелтере стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь мелодией песни, хрипловатым голосом парня и редким шмыганьем носа. Никто не решается что-либо сказать, пока Джисон неосознанно льёт слёзы. А ведь они даже не знают об этом. Не знают, что он уезжает. Чувствуешь ли ты пустоту? Чувствуешь ли пламя у врат? Можешь ли ты прожить жизнь, достойную смерти? — Джисон… — шёпотом произносит Минхо, когда стихают последние слова песни. Он стоит у горящей бочки в оцепенении и не знает, что стоит сделать. Собственное сердце на куски разрывается при виде вдруг плачущего Хана. Тот медленно откладывает гитару и встаёт на ноги, направляясь к костру. — Джисон, почему ты плачешь? — спрашивает, когда парень подходит к нему и качает головой. Под пристальными и не на шутку взволнованными взглядами парней неуютно, когда Джисон обвивает его плечи руками и прижимается. От тепла чужого тела и поглаживаний по спине легче не становится. Хан несдержанно всхлипывает. — Хей, ну ты чего? — Да, Джисон-и, ты чего так растрогался? — без усмешки спрашивает Хван, поднимаясь с дивана. Он подходит ближе и осторожно приобнимает друга со спины. — Ну ребята, блин, — пищит где-то рядом Чонин, перед тем как присоединиться к ним троим. У самого на глазах тоже слёзы наворачиваются. Один за одним парни прижимаются друг к другу, образовывая большую обнимающуюся кучку, в центре которой Джисон, отчаянно хватающийся за плечи Ли. Он чувствует тепло, окружающее его со всех сторон, чувствует дыхание парней, шмыганье растроганных носов, и от этого хочется только сильнее залиться слезами. Они все к нему так близко — так близко к его сердцу и душе, что это просто невозможно. Хан буквально утопает в том количестве поддержки, которую ему посылают именно в эту секунду и думает, что лучше этих ребят он никого и никогда в своей жизни больше не встретит. Они навсегда останутся в его сердце. Джисон отрывается от шеи хёна, чтобы немного ослабить хватку. Глаза его раскраснелись, а нос всё ещё шмыгает, но кое-что заставляет парня застыть на месте. Мягкое прикосновение чужих губ чётко ощущается на лбу, и Хан задерживает дыхание. Минхо целует его незаметно, всё ещё в тайне ото всех, оставляя такие моменты только между ними двумя. И этот поцелуй в лоб совсем не ощущается как что-то несерьёзное. Наоборот. Джисон чувствует, как он говорит этим «Я здесь, я с тобой, я рядом, и нам вместе всё по силам». Джисону хватает этого сполна, чтобы отдать Минхо своё сердце безвозвратно. И заплакать вновь. Теперь осталось либо тонуть, либо плыть дальше Но у меня нет ничего, кроме этой несчастной песни Господи, ведь ничего не длится вечно…