…Не путай любовь с похотью и опьянение с голосом разума…*
Селена возвращается в свой привычный ритм жизни, стараясь забыть о ночах, проведённых в лабиринте. Но каждый раз лунный свет и звёзды, что россыпью выступают на ночном небе, напоминают ей об Алдосе. Наверное, для того, чтобы идти дальше, нужно сделать шаг назад. Эльфийка настолько отдалилась, что даже порой не чувствует этого притяжения к тому, что в миллиарде шагов от неё. Но каждый раз ночь так и манит своим мраком вернуться обратно. Присев на окно, она купается в лучах бледнолицей Луны, чей свет ей всегда казался таким тёплым, и не может перестать думать об Алдосе. Интересно, а он тоже о ней думает? Хотя бы вспоминает?***
— Ты бы сходил куда, развеялся, — говорит Минотавр, — Не всё же сидеть тут, тем более, стражей хватает. — Меня как-то не тянет на воздух. — А зря, в таверне, за несколько миль отсюда варят неплохой эль и гонят односолодовый виски. Минотавр выуживает из своего мешка две бутылки того самого эля и бросает одну наёмнику. Тот ловит её в воздухе и откупоривает крышку, принюхиваясь к содержимому. Минотавр присаживается рядом и, глотком осушая почти всю свою бутылку, продолжает говорить. — Мда, как всё изменилось. Или нет? Я уже и не помню, что было раньше. Но одно я не забуду точно — это мерзкое лицо той старухи. Ух, проклятая ведьма! Рассматривая свою бутылку, Алдос вертит её в руках, словно не решаясь отпить, слушая своего старого друга. — А так, всё тот же ветер дует, всё те же звёзды. Да, я тоже чувствую, незримое наступление какой-то неизбежности, но так и раньше было. Наёмник, наконец, отпивает из своей бутылки, смакуя каждый глоток, а потом отвечает. — Мир изменился, Мино, он уже не тот, что прежде. Он смотрит куда-то вдаль, словно сквозь эти стены лабиринта. Выцветшее и блеклое лицо той женщины, до сих пор, иногда преследует Алдоса в воспоминаниях. Всё случилось практически сразу после того, как Люнокс — хрупкая эльфийка, в чьём теле объединились свет и тьма, ушла из лабиринта на помощь своей расе. Изящная и легкая, она являла собой полубогиню равновесия, сошедшую на землю, дабы охранять тех, кто сторожит нефрит от пагубного его влияния. Но когда мир эльфов раскололся на свет и тьму, а братья начали резать друг другу глотки, Люнокс не смогла оставаться в стороне. Тогда она решила уйти из лабиринта на помощь своим собратьям, уравновесив в них свет и тьму, чтобы те снова жили в гармонии. Однако, спустя некоторое время, эльфийка вновь появилась в строении древних. Немного удивившись, Алдос сначала обрадовался, что та вернулась. Всё такая же изящная, Люнокс вела себя немного иначе. — Мы с тобой на одной стороне, я тебе не враг, Алдос. — Конечно. Но к чему ты всё это говоришь? — Мир изменился, он уже не тот, что прежде. Им уже правят иные боги. — Я слышал. К счастью, не довелось это видеть лично. — Если хочешь, — эльфийка провела тонкими пальцами по его запястью и, плавно скользя к плечу, спустилась к груди, нежно поглаживая его, — Я могу рассказать тебе о мире, об этом новом мире. — Предпочту ограничиться рассказами тех, кто тут уже побывал. Она пересела к наёмнику на колени, продолжая свои ласки. — Разве тебе не интересно узнать о далеких лесах эльфов и зелёных полях Монии? О бескрайних снегах Севера и бесплодных землях Юга? О таинственных островах на Востоке или о том, что происходит у нас, на Западе? — Не особо, — ответил страж, гладя её точёную талию. За всё время, что Люнокс жила в лабиринте, между ними никогда ничего не было, каждый из них лишь выполнял свою часть работы. Алдос и минотавры никому не давали украсть нефрит, а эльфийка долгое время защищала их от пагубного влияния артефакта. Но сейчас они оба поддавались искушению, позволяя животным инстинктам взять верх над разумом. Люнокс целовала его в губы, эротично скользя язычком по шее к плечам, а наёмник, снимая с неё платье, ласкал её грудь. Он исследовал руками её тело, задерживаясь на бёдрах, а эльфийка изящно извивалась в его руках, призывая к действию. И страж охотно исполнил немую просьбу Люнокс, вызывая у неё яростные стоны, что разносились по коридорам лабиринта. Не стоит винить или осуждать Алдоса, ведь живя в постоянном искушении, похоть — это единственный порок, которому он мог поддаться. После лицо эльфийки наполнилось вселенской болью, а сухие щеки орошали слёзы. Она прижалась к груди наёмника и расплакалась. — Что случилось? — Моя раса убивают друг друга, а я не могу ничем им помочь. — Ты была там? — Да и видела, как брат убивает брата из-за цвета кожи. Темные эльфы, словно взбесились и не щадят никого. Они не понимают, что, несмотря на влияние Бездны, они — всё те же эльфы, как раньше. И их кожа сияет в свете Луны. Он погладил Люнокс по волосам, пытаясь утешить, его голос звучал спокойно и умиротворяюще. — Я уверен, что ты найдёшь выход. Ты всегда его находила. — Я уже нашла его, но… — она отстраняется с тем же печальным видом, — Я знаю, что нельзя. Но, у меня нет выбора. Ты меня понимаешь? Страж недоуменно пожимает плечами. — О чем ты? — Нефрит. Их может спасти лишь нефрит, отдай его мне. Эльфийка была одна из очень немногих, кто знал, что сила священного артефакта древних будет подчиняться лишь его хранителям до тех пор, пока те добровольно его не отдадут. — Нет, Люнокс. Нефрит должен оставаться тут, однажды он уже навлёк гибель на всё живое. — Но живое итак уже гибнет! Она тянется руками к свету артефакта, но Алдос останавливает её, отталкивая от реликвии. И тогда эльфийка атакует магией. — Отдай мне нефрит! Люнокс практически шипит, а её всегда милое лицо приобретает хищный вид, являя собой истинную тьму. Она снова предпринимает попытку украсть артефакт, но наёмник защищает его от рук разбушевавшийся эльфийки. Та рычит и шипит, пытаясь вырываться. Сейчас Люнокс похожа на кого угодно, но только не на ту, что он знал. — Что ты с ней сделала? Алдос бросает легкое тело эльфийки к стене и, походя, хватает за волосы. Сплёвывая кровь, она отвечает вопросом на вопрос. — О чем ты? — Где Люнокс? В порыве злости, наёмник снова бьет самозванку, повторяя свои вопросы снова и снова, пока не выбивает из неё ответ. — Я не знаю, где она. Но она жива, ушла спасать своих эльфов. Так же яростно Алдос, глядя ей в глаза, повторяет то, что что говорил уже бессчетное количество раз. — Никто не заберёт отсюда нефрит, пока я жив. Самозванка разражается диким смехом, рассыпаясь на миллионы молекул, что задевая, осколочно ранят. Но этот смех не стихает, он всё больше напоминает смех старой ведьмы, чьё лицо появляется в воздухе. Оно бледное до безумия, не истерзано морщинами и лишь смех выдаёт её возраст. Глаза ведьмы горят мёртво-зелёным светом, когда она начинает говорить. — Я проклинаю тебя, Алдос! — Ты опоздала, ведьма, — усмехается тот, — я уже проклят. И это проклятие будет посильнее твоего. — Да, но только однажды ты отдашь нефрит в женские руки. И отдашь сам, добровольно. — Я учту и буду держаться подальше от ведьм, которые меня околдуют. Старуху эти слова лишь забавляют и её хохот вновь разносится по лабиринту, привлекая внимание Минотавра. — Есть сила, что посильнее любой магии и для неё вовсе не обязательно смешивать мутные зелья и бормотать заклинания. Достаточно просто родиться женщиной. Теперь уже Алдос усмехается, глядя в лицо ведьме. Женщин у него было так много, что всех не упомнишь, но всем им нужно было только одно — забрать себе реликвию древних. Они пускали в ход всё, чем наградила их природа: плакали, угрожали, шантажировать дрались, клялись в любви, обещали ему вечное счастье. Только вот сердце наёмника уже давным-давно покрылось коркой и стало чёрствым, веря во что угодно, но только не в любовь. — Да будет так, как я сказала, — добавила старуха. И после этих слов её лицо растворилось в воздухе, оставляя лишь полумрак лабиринта. Голос Минотавра выдёргивает Алдоса из его воспоминаний, и он, словно отправляя послание в прошлое, снова усмехается. — Завтра будет хорошая погода, бури, наконец-то утихли. — Спасибо, Мино, учту.