Он пришел, лишь на час опережая рассвет Он принес на плечах печали и горицвет Щурился на месяц, хмурился на тучи Противосолонь обходил деревню И молчали ветры на зеленых кручах И цепные птицы стерегли деревья Ты не наш - в синих окнах трепетали огни Ты продашь, ты предашь за гривну - знали они Постучался в двери там, где вишни зрели К той, что пела песни да низала бисер Где играли звери, где плясали перья О незваном госте прошуршали листья Ты чужой, ты другой, ты не мой, не любый
***
Антон через силу разлепил глаза, рассматривая черноту комнаты. Только тикающие часы утверждали, что время пол седьмого утра, а не два ночи. Он слепо нащупал на тумбе очки, включил настольный светильник. Лампа накаливания рассеивала вокруг тёплый жёлтый свет. За дверью, из комнаты Оли звучал телевизор. Неужели опять не могла уснуть из-за совы, и заснула с включённым мультфильмом? После переезда стресс дал о себе знать, прилично ударив по детской психике. Теперь по ночам Оля остерегалась совы, иногда плакала посреди ночи. Видимо, она увидела сову где-то на ветвях и теперь эта птица преследует её во снах. Иногда она прибегала к Тоше, просясь поспать с ним. Он понимал, что сестра должна спать у себя, но её слёзы больно ошпаривали сердце, словно кипяток, да и успокаивать её сил не было, так что иногда они спали вместе. Тоша вышел, заглянул к сестре. Телевизор крутит "Русалочку", но Оли нет. На кухне послышался свист чайника. Антон спустился и удивлённо обнаружил на кухне только девочку. – Тоша, доброе утро! – Доброе... А мама где? – Спит. Я хотела тебе чай сделать... – Спасибо, конечно, но Оль, не стоит. Ошпаришься ведь ещё или обожжешься. – девочка только надула губы, пока омега погладил её по голове и принялся нарезать бутерброды, себе и Оле. – А у меня для тебя кое-что есть, Тош. – она всё дёргала сонного брата за руку, а он едва мог моргать. Петрова выудила откуда-то из-за пазухи маску зайца из папье-маше. Невообразимо пестрые красные щеки и ресницы, кое-как наклееная шерсть, маска смотрелась так, будто Оля намалевала её всем, что было в маминой косметичке. – Очень красиво, Оль. Отнеси ко мне, ладно? – мальчик зевнул, а девочка понеслась наверх, хихикая. Он забыл про нелепую маску сестры уже через минуту. А зря.***
Рома стоял у перелеска покуривая дешманские сигареты, кое-как выкупленные у продавщицы в сельском магазине. Стоял с Бяшей и жирным Бабуриным, иногда делясь с ними затяжками. Обычно он провожал Полю, но та была не в духе, после того, как Ромка припугнул гулявшего с ней одноклассника. Она разозлилась и теперь с ним не разговаривала. Не, ну а чё? Это же какой-то лошок! Стоило прижать к стенке, так поджилки затряслись. Пятифан развивался довольно быстро, его запах уже нормально так сформировался и теперь давил на всех, кто не хотел подчиняться. А парень, не способный хотя бы достойно дать отпор, Полине нафиг не нужен. Рядом закашлялся, будто туберкулёзник, Бабурин. Над этим загоготал Бяша. Пятифана это бесило, как и толстяк. Бабурин перевёлся к ним в начале этого года и сразу напросился в банду. Ромка не отказал, хотя прыщавый мясокомбинат с гниющими зубами отталкивал от себя даже такого человека как он. Да ещё и его эти вечные доёбки до всех подряд непонятно зачем. Нет, терпил надо шугать, но чисто так, для профилактики. Семён же только тем и занимался, будто других дел нет. Главное, как стрелка, так Бабурин заболел, а как пнуть лошка под зад – он тут как тут. Не будь тут Пятифана и его правил, наверняка всех бы шпынял, даже омег. Но хер ему. Выяснять отношения не хотелось. Вчерашнего хватило. Ромка провожал взглядом толпу полуспящих школьников. – Э! Стопе, нахуй! – Ромка дёрнулся заметив того самого пацана, который привязался к Поле. Парнишка в вязаной шапке вздрогнул и припустил к школе под гадкий смех Пятифанова. Его голос начал ломаться – первый признак его становления как альфы, и Роме нравилось. Он то надрывался, то хрипел, то становился почти как у Бяши. Вот и сейчас глотку спёрло, Рома ощупал выступившее Адамово яблоко и прокашлялся. Видимо, Полину он не дождётся. Окурок был раздавлен в снегу. – Ладно, нечего хуи пинать. Погнали отсюда. – он зевнул и пошёл к школе, за ним потянулась банда.***
Тоша шёл по дороге, видя наконец окна школы. На густой лес и пустынную сельскую улицу он предпочёл не оглядываться. Сегодня он пережил жуткий путь из густой чащи, но впереди было куда более жуткое строение. Новая школа Примут ли его? Или он чужак? Лишь бы просто не трогали, ей богу... На ветках ёжились от холода воробьи, падал лёгкий снежок. Ветер доносил запах рыбных котлет из столовой. Вроде всё мирно, но на долго ли?***
Рома базарил с одним из старших и уважаемых товарищей, поэтому упустил большую часть того, чего там балакал Бабурин о каком-то новеньком. Обратил внимание, только когда Катька, такая же грымза как её мать, завизжала что кто-то её там облапал за сиську, которой нет. Хотя Пятифан сомневался, что к ней кто-то даже по пьяни полезет. Растерянный очкастый новичок со светлыми волосами то краснел, то бледнел, при этом ошалело бегая глазами за толстенькими линзами. Ну, если так и будет, то этого очкарика загрызут толпой. Но Ромка не мешался, не его это дело. Как говорится, выживает сильнейший. В этой пищевой цепи на вершине был Пятифанов, его это положение дел устраивало, а дела травоядных его не сильно касались. Да и пацан какой-то прям хиленький и мягкий. Поджимает хвост, зарывается в пушистый мех, прячется от тычков и трясётся как осиновый лист. Таких до десяти лет мамочки кормят с ложечки и сажают за учебники, чтобы дитяти учились на пятёрки. Теперь голова, видимо, беты отлетала от тычков в лоб похожими на сардельки пальцами Семёна. Дальше, как в замедленной съёмке, новенький отклеил себя от пола и хорошо так вдарил левой по уху прыщавого альфы. Бяша и ещё какой-то пацанёнок подскочили, чтобы тот не ринулся на обидчика, а Ромка загоготал. Смысла нет, блондинчик сам явно в ахере со своего поступка, вон как озирается. Настроение, правда, тут же испортилось от визгливого: – Лилия Павловна! Лилия Павловна! Петров Бабурина ударил! Петров, значит. Ну, Петров, зачёт конечно, но тебе пизда сегодня. Бабурин что-то там прошипел новичку и они толпой пошли с места происшествия. Ноющий как баба Сёмка неимоверно бесил. – Заткнись, – холодно рыкнул Пятифан, заставляя его сглотнуть, – Или тебе по целому уху ёбнуть? Иди вон, пивка купи. – и бросил пригоршню монет, которые толстяк потом собирал по полу. Пятифан пошёл в свой класс, заглядывая мельком в двести четвёртый кабинет, но белую макушку так и не усмотрел. Спрятался, заяц : рыкнуло из глубины и Ромка облизнул обветренные губы. А почему вообще заяц? Фиг знает, да кумекать над этим нет смысла.***
Ромка наблюдал, как Семён вершил свою месть над испуганным новичком, но мыслями был далеко. Он ждал, когда Бабурин успокоится наконец и Рома сможет пойти домой. Нужно ещё сходить к бабе Зое, купить банку молока и отнести Харитону, поговорить нормально с Полиной и подтянуть наконец протекающий кран на кухне. Ещё и сменку кто-то свистнул. Интересно, что это за самоубийца? Прыщавый уже ударил очкарика, ему чутка помог Бяша, и теперь новичок лежал на промёрзлой дорожке. Особо вмешиваться нельзя, это их личное дело. Они здесь для небольшой помощи и подстраховки. Бета в очках лежал, кряхтя, на снегу. Рядом смеялся Бабурин. – Твари! – дёрнулся новичок, – Вы знаете что мой... Мой отец... – Тоже педик? – прошепелявил Бяша, вызывая приступ гогота у Семёна. Пацан же продолжил. – Он айкидо занимался, поняли?! А ещё воевал! Таких, как вы, закрытыми глазами убивает! Я только скажу, он... Ромка вздрогнул. Отец? Воевал? Где? Тоже в Афгане? Перед глазами понеслись кадры, как в калейдоскопе: Широкие ладони, наручные часы "Кварц" со стёртым ремешком, пахнущие кожей, потом и мускусным запахом, напоминающим чем-то его собственный. Армейские ботинки. Вокзал. Уходящий поезд. Человек в форме с похоронкой и орденом. Ромка поднял руку и Семён нехотя отошёл от жертвы. Блондин поднялся, кое-как разгибаясь. Рома сделал шаг вперёд и принялся рассматривать его, стараясь уличить во лжи. – Воевал, говоришь? Мой батя тоже воевал. В Афгане. А твой? – И М-мой... – проблеял новичок. Настало время контрольного вопроса. – Да? И в каких войсках интересно? Бегающий взгляд и трясущиеся коленки стали ему ответом. Вот же... – Да он фуфло гонит, Ромка! Бля буду, на! - прошепелявил Бяша. – Думал меня так легко развести? Я тебя, сучонка, насквозь вижу. – тон понизился, а губы потянулись к ушам в оскале, дружки засмеялись и начали поддакивать, – Сидел бы ниже травы – был бы целочкой...–, Чёрт, что за слово такое он подобрал? – Жирного стукнул – одно дело. Но про Афган пиздеть, где мой батя под пулями... Долг интернациональный... В Дашти-Марго, блять... – теперь это был рык. Ромка сжал руки в кулаки и Семён почему-то занервничал, но сбитые костяшки отозвались болью. Пятифан шикнул. Ещё от Полины нагоняй получит. – Сёма, ушатай-ка его... – и отошёл, уступая толстяку место. Пацанёнок стиснул зубы, вставая перед Бабуриным в неловкую боксёрскую стойку. Злость поутихла и тлела угольями в груди Пятифана. Этот хиляк хотя бы не трясётся, смело принимая вызов. Ну, хоть за это можно уважить. Поржут, вдарят разок и пусть пиздует. Ромка обошёл мальчика. В спину ему дул промозглый ветер, от чего Петрова накрывало морозью и табачным запахом. Пятифан схватился за рюкзак. – Манатки, Антошка. Махаться мешает. – бета пытался сопротивляться, но ножик-бабочка его остановил. В голове всплыла сменка. Кто мог решиться спиздить вещи Пятифана? Тот кто о нём не знал. То есть, не местный. – Ты от нас что-то скрываешь, да? У меня в школе какая-то крыса сменку подрезала. Может это был... Опачки! – Рома вывалил содержимое рюкзака на снег. В глаза бросилась смешнявая маска зайца. В груди Антона похолодело. "Оля, блин!" – Новый Год уже прошёл, мудила. Или ты реально поехавший? – Бабурин с недоверием оглядел намалёванную маску. – Это не моё! Это сестры! – оправдывался Тоша. – А знаешь что, – Ромку посетила мысль, – Надевай. – Зачем? – Надевай, говорю. Попрыгаешь перед нами, зайчик. – странно, но в прозвище почему-то скользнуло что-то теплое. – Давай-давай! А то домой без штанов пойдёшь, на! – Не надену... – Сёма, надень-ка на него. – Рома передал маску Бяше, а тот вложил её в вечно мокрые ладони Семёна. Альфа подошёл к жертве,– Только учти, Сёма. Если он скакать не станет, ты сам за него поскачешь. – Этот чмошник и не станет? Да погляди на него – он же дурик конченый! – Этот дурик тебе уже раз в жбан зарядил. – напомнил Ромка. – Ромка прав! Давай, толстый, восстанавливай авторитет, на. – Или сам у нас запрыгаешь так, что титяндры отцепятся. – хохотнул вожак этой своры. Семён нахмурился. – Вот. Это чтобы маска лучше налезла. – и харкнул на папье-маше. Рома скривил губы. Парень для своего положения и явного отсутствия опыта в драках держался вполне достойно. Плевок – край неуважения. Унижение, хуже удара под дых или обзывательства. Но промолчал. Не его это дело. – А ну надевай, быро! А то урою! Он отвернулся, разглядывая лес и заметил, что всё ещё держал в руке чужую сумку. Хотел сбросить её к тетрадям, но вдруг... – Знаешь что, Семён... – Антошка поднялся, выпрямляясь. Стоит твёрдо, взгляд уверенный и жёсткий, будто не он трясся тут минуту назад, – Иди на хуй. Ромка тихонько присвистнул. Вот так Тоха, вот так ёж! Вроде обычный интелегентишка, а вон как матюкать умеет. Сёма рядом явно выпал. Вот и правильно, чмошник, не всегда все будут терпеть твои выебоны. – Ты... Ты... ТЫ ТРУП! –, вороны на деревьях взмыли в небо громко каркая. Рома шикнул, от крика слегка зазвенело в ухе. Он потянулся к ноющему слуху, на автомате держа в руках чужой рюкзак и вдруг... Почувствовал что-то. Что-то нежное, но слабое, едва ощутимое коснулось рецепторов. Ромка нахмурился, отвлекаясь от происходящего, и по-звериному принялся обнюхивать чужую вещь. Догадка металась в сознании, пока не находя подтверждения, а Тоша продолжал: – Заткнись, свинья! – все краски схлынули с прыщавого лица, он говорил что-то заикаясь. Рома же слишком увлёкся поиском запаха, но не мог его обнаружить. Тогда, он вспомнил один способ, о котором рассказали старшие. Так делают, чтобы усилить и без того чуткое альфачье обоняние. Иногда это могло помочь, если нужно найти другого человека. Особенно омегу. Пятифан оскалился, задирая верхную губу и втянул холодный воздух сквозь зубы**. Бяша непонимающе глядел на него, а потом вздрогнул, слыша рык. Рецепторы уловили что-то мягкое, сладкое, ещё несформированное. Омега. Это явно омега. Этот пидор наехал на омегу. Ударил, блять, омегу. Натравил Пятифана на этого омегу. Злость поднялась, загорелась кострищем, потекла по венам, напитывая кислородом мышцы, готовя к драке. Но только хотел Ромка кинуться на жирдяя с кулаками, как услышал Тошу. – Есть у меня подозрение, ты не просто так перевёлся в новую школу. Сбежал, да? Как крыса сбежал. Потому что сверстники бывают жестокими с теми, кто не такой как они. С теми, кто толще их например. Слабее. И ты решил издеваться над другими. Как издевались над тобой. – Ромка думал. Ну конечно, как он сам не допёр! Это объясняет всё, и даже лоховское поведение Семёна. – Ты отыгрываешься за старые обиды. – продолжал Тоша, – Хочешь казаться тем, кем не являешься. Но знаешь, ничего не меняется по щелчку пальца. Знаешь, кем ты был? Знаешь, кто ты есть? – Рома почувствовал, что улыбается. Такое новое чувство. Будто он хищник, а этот ласковый, но ловкий зверь – часть его стаи. Будто омега гонит добычу по лесу, кусает за ноги, рычит, настигнет в прыжке, заводит в западню, где Рома раздерёт на части. – П-пацаны... –пропищал Бабурин. Бяша двинулся было вперёд, но Рома рыкнул, говоря встать на месте. – Продолжай, Тоха. – Пятифан оскалился. – Знаешь, кем ты будешь всегда? –, Сёма беспомощно озирался, – Второе имя – настоящее имя, – которое дали тебе одноклассники. – От-ткуда... Т-ты.. Но Тоша прервал его: – Свинья!!! – пронеслось эхом. Рома заулыбался, так что заболели щёки. Этот мальчик и без него отлично справился, морально раздавив жирдяя. Семён опустил руки, всхлипывая как блядская сопля, а Антон нанёс последний удар. В прямом смысле. Завёл руку и вмазал кулаком по прыщавой щеке. Туша толстяка повалилась на снег. Он удивлённо оглядывался, держась за щёку и пытаясь осознать, что ему только что всёк хилый омега. Но, вопреки всему, Семён довольно быстро очухался, – всё-таки бил не Ромка с его крепкими кулаками, –, и кинулся на противника, когда вожак потерял бдительность, принявшись размахивать руками невпопад. Но четырёхглазый отскочил с пути и тяжёлое тело по инерции полетело на дорогу, где как раз ждала собачья "мина". Семён сразу разхныкался, теряя всю свою грозность. Ромка редко кого хвалил, даже из своей кодлы*, но тут не сдержался. – Ай, красава, Тоха! Вон, как жирного уделал. – Рома оскалился Антону, который удивлённо взглянул на него. – С-сука! Че я бабушке теперь скажу? Она же меня убьёт, когда увидит! – похрюкивая, ныл Бабурин. – Чего ты там скулишь? Тебя с параши не слышно. – Пятифан рыкнул, глядя на Свина льдинками глаз, в которых плясали черти. Подняв на него увлажнившиеся глаза, Семён понял, что его обман был раскрыт. Бяша принялся хохотать. – Ха-ха! Мастёвый, на! – А ну вставай и скачи как зайчик. Только подальше, а то от тебя уже дерьмом несёт! Фу! –, альфа сплюнул сквозь зубы. В этот момент, Семён вновь подскочил, цепляясь мокрыми от снега пальцами в лицо Антоши и стаскивая с него очки. Омега тут же заморгал, пытаясь уловить фокус картинки, но не мог. – А че на это скажешь, сучка!? –, Рома, заметив блеснувшие в руках Свиньи линзы, зарычал. Теперь его злость была не просто пожаром, это был поток горячей магмы, что своим давлением пробила кору его сознания, заполняя все вокруг. В этот раз Ромка прыгнул вперёд, отгораживая омегу и хорошенько дал жирдяю шнифт*, роняя его тушу и, целясь по печени, хорошенько втетерил* ногой. Тумаки и пинки посыпали на Сёму и от подбежавшего Бяши, пока Тоша хлопал глазами, видя замыленную сцену драки. – Не по-пацански поступаешь, гнида! А ну, гони линзы назад! –, Ромка рычал, немного запыхавшись, и продолжил пинки ногами. – Дерись по понятиям, на! – подхватил бурят. Семён продолжал ныть, похрюкивая, как настоящая свинья, которой он и являлся, но заветную вещь не отдавал. – Вы чё творите..? Ой, бля! На дырку меня променяли! Ух! – ему прямо под рёбра прилетел ботинок Пятифана. Этого говорить явно не стоило. – Ты охуел, бес ебаный?! Чё, решил мне прикол и наколку дать*, опущенный?! Совсем страх потерял, на омегу басить*?! Будь мужиком, ебаный насос! Барахтаясь, Семён смог подняться и припустил по дороге. Бяша и Пятифан бросали ему вслед куски льда и снега. – Завтра в школе тебя выцепим, Хрюндель! – Во-во! За базар ответишь, на! – Горло тебе перережу, слышишь!? – из Пятифана рвался поток агрессии, выплёскиваясь вокруг давящим феромоном. – Свинья!! –, прокатилось по лесу, меж сугробов и елей, будя животных, птиц, и других обитателей леса.