Мы с тобой одной крови, Мы с тобой одной породы, Нам не привыкать к боли, Если имя ей - свобода, Где же ты, мой брат, где же ты, мой друг, Где же ты, моя любовь? Предрассветное утро Пахнет и весной и волей, Сны мои в тигровых шкурах В маковом гуляют поле - Где же ты, мой брат, где же ты, мой друг, Где же ты, моя любовь? Бьются колодцы лиловыми звездами, Мир опрокинут в небесное дно, Ночи свиваются в теплые гнезда, и Звери - они идут над землей, Звери - они идут за тобой,
О-ой, Рано ли, поздно ли, стой! Но мы же крови одной.
***
Антон пытался понять, что вообще произошло, но мозг отказывался переваривать происходящее. Сначала, его хотели избить. Тоша, решив что, коль умирать, то с песней, дал отпор. Каким-то образом обида вылилась в удар по жирной физиономии. И вот, казалось бы, здравствуй Смерть. А, нет. Те мальчишки, что шпыняли его вместе с толстяком, теперь вылезли, тяжело дыша, из сугроба, где только что избили своего бывшего дружка. При мысли, что на это место планировался он, в груди холодело. Мальчики вышли на дорогу, оттряхиваясь от снега. От одного из них тянуло тяжёлым, агрессивным запахом, от которого очень захотелось зажать нос, но он сдержался. Неприлично как-то. Тоша, какое, нафиг, прилично!? Тебя сегодня чуть не побили! Рома глянул на снег, где появились яркие алые капли. С израненных костяшек правой руки по пальцам стекали струйки крови. Пиздец. Лишь бы Петров не увидел, и так много волнений на сегодня. Пятифан взглянул на омегу, замечая, как тот слепо щурится. – М-мои очки... – Блять... –, раздосадованно прошипел альфа, – Гандон этот стащил... – Зато мы ему всыпали от души, на! Завтра во-о-от с таким фуфелом припрётся, отвечаю! – и Бяша загоготал, Ромка хотел его отдернуть, но заметив, как омега чуть улыбнулся, не стал. – Да, ну и дела... – Рома не знал что сказать. Ему было нечего сказать. Он разглядывал хрупкого парнишу перед собой и ему было дико неловко. Себе оправданий он не искал. Да, Пятифан мудак. Конченый мудак. Но до нарушения собственных правил он ещё не опускался. Позволил Хряку себя обмануть, издевался над омегой. Вместе с неловкостью поднялось уважение. Этот мальчик не дал слабины, смог защитить себя, хоть Ромка и помог немного. – Тох, ты без очков хоть что-то видишь? – Н-Немного... Пятифан сунул кровоточащую руку в карман кожанки и махнул головой, скидывая снег с шапки. Бяша же что-то пробормотал и протянул Тоше пачку с сигаретами. Петров вгляделся, силясь понять, что делать и как реагировать, но решать ему и не пришлось. Ромка как увидел, так и вдарил по синему капюшону. – Придурок, ты чо омеге сиги суёшь? – он взглянул на Тошу. Стало ещё более неловко. По всем понятиям, после такого Антошу нужно было уважить, но он ведь... Блин, да нафиг, испоганит себе организм! – Да понял я, понял! Спортсмены не курят, на. – раскосый закрывал голову руками. – С-спортсмены? – омега подумал про своё хилое тело и не понял о чем говорит бета. – Конечно. Чётко ты ему всёк. – со знанием дела кивнул Пятифанов. – Да без базару, Тоха у нас Рокки Бальбо. – Тогда уж Иван Драго. Курим одну на двоих, гони жигу. – Ромка улыбнулся глядя на такого маленького сейчас хорошиста. Даже с плохим зрением Антон ощутил, что на него смотрят. Хулиган выцепил из пачки папиросу, бета чикнул зажигалкой. Рома хотел курить из-за чувства вины. А ещё из-за разыгравшихся рецепторов, что против воли пытались уловить тот нежный запах. Нет. Нахер всё. По крайней мере, пока. – Тох, я чё сказать хотел... – дым пополз изо рта и ноздрей, как у мифического дракона, закрывая обзор на омегу. Роман искал слова, – Не злись. Прости, а? Я же не знал, что ты... – он замялся, а Тоша кивнул, показывая что понял его. – Меня, кстати, Ромка зовут. – он пожал ему руку. Осторожно, чтобы не сжать слишком сильно, но достаточно, чтобы согреть мягкие ледяные пальцы. Ну точно, омега. – Это вот Бяша. –, он кивнул на приятеля, – Ты не очкуй. Со Свиньёй мы лично пообщаемся. Альфа снова начал пахнуть агрессивно, поэтому поспешил затянуться. – Ага... Ладно, пойду тетради соберу, а то темнеет. – омега отошёл к припорошеным снегом учебникам. Мальчики курили рядом, следя за Петровым, будто тот мог пораниться, передавая друг другу сигарету. – Пиздец. – Ага. – А если бы я ему вмазал? – Хуёво, на. – Окуляры вернуть надо. – Это да. – Завтра скажешь всем нашим, чтобы на большой перемене за школу пришли. И Свинью притащите. Будет ответ держать, за понятия. – Рома кинул окурок в пень. – Сделаем, на. Антон закончил собираться и, встав спиной к ребятам, протянул руку к двум деревьям. – Ладно, п-пацаны, мне пора... – Ромка беззлобно хохотнул. – С кедрами закорешится решил? Мы здесь вообще - то. – Антон, покраснев в ушах, неловко обернулся, – Деревья - хреновые кенты. Твою мать, Пятифан, какие нахер кенты? Вы чо, теперь дружбаны с Тошей? Тоша Звучит приятно, как-то домашне, даже мило. Только он его так никогда не назовёт, да и кто он ему, чтобы так звать. Ромка взглянул в слеповатые зелёные глаза. – Ну, я пошёл, ребят... – предпринял Антон попытку к бегству, двинувшись туда, где по его памяти была тропинка к дому. – Стоять. –, Ромка поймал его ладонью за плечо. Петров замер, выпрямляя спину, будто напуганный заяц. – Мы тебя до дома проводим. А то ты как слепой котёнок. – альфа бескомпромиссно взял его за локоть. Бяша подхватил с другой стороны, чтобы Тоша не упал, попав ногой в ямку в снегу.***
Эта триада тихо шла по лесу. Ромка рассказал Тоше о местной байке про Чёрный гараж, правда Бяша прервал их, слишком напуганный воспоминаниями. Крепко держа тонкий локоть Ромка расспрашивал о месте жительства. На слова Антона про работу отца, альфа нахмурился. Он ощущал в его словах что-то до боли знакомое. Пиздеж. Омега явно недоговаривал, но Рома не стал давить. Когда на холме показалась опушка с покосившимся забором, окружавшим потемневшее от времени деревянное здание, Бяша отклеился от них и пошёл к дому. Далековато они отселились. – Эм, Рома... –, начал, сквозь страх, Петров. – М? – Слушай... Твой отец... Он правда в Афганистане..? Рома хотел зарычать, ответить агрессией, как всегда, но взглянув на наивные глаза подостыл. – Я не пиздобол, как Свин. – Я з-знаю... Ты прости... Ну... За то что я... Соврал... Я же не знал... Я же не знал Сегодня они оба оправдывались этой фразой.***
Тоша шёл в школу, не зная чего ожидать. Вчера столько произошло... Семён, новый класс, драка, Бяша с Ромкой. Мать хорошенько всыпала за очки, папа принялся его защищать, и теперь напряжение в доме можно ножом резать. Антон нашёл в полке старые очки с крупной царапиной на линзе. Правый глаз теперь вечно видел эту линию на стекле, но это лучше, чем ничего. Он обещал маме поискать их в школе, но сомневался, что их вернёт. Идти и требовать у Бабурина очки он не решится, смелости не хватит. Стукнет ещё и сломает последние окуляры. Но ведь Ромка защитит : раздалось из глубины.***
После четвёртого урока изо всех дверей и окон постепенно вылезали парни схожие хмурыми лицами и единым говором. Они пожимали друг другу руки и ждали. Чего же? Спустя пару минут, из-за поворота, показался Бяша и ещё пара парней, которые почти несли тяжёлую визжащую тушу Бабурина, которого, к его несчастью, нашли в одном из туалетов. Хулиганы, как свора волков, разглядывали его, будто сочную свиную нарезку. Они уже чувствовали запах крови. Они скалили усмешки, обнажая зубы. Они смеялись над тем, кто нарушил правила, кто был, что ещё хуже, побеждён омегой. Все ждали виновника торжества, даже первоклашки, будто белочки, любопытно смотрели из окна кабинета, ожидая бурю. Бяша поднял на них узковатые глазёнки, как бы взглядом говоря, чтобы они молчали. Один из первоклассников жестом закрыл себе рот на молнию. И что-то сказал другим. И вот, из тени запасного выхода появился Пятифан. На жилистое тело мальчика была накинута только серая майка, крепкие плечи расправлены, на разбитых руках обмотки из марлевых бинтов. Он приблизился, разминая шею, а скинутого в снег Семёна кольцом обступила рычащая стая. Он испуганно оглядывался, пока глазами не встретился с горящим серым взглядом. Ромка улыбнулся, оскалился, и вдруг ужас потемнел на лице Семёна. Пятифан провёл языком по верхнему ряду зубов и едва не поранился о выступившие клыки. Надо же, это с ним впервые. Он сплюнул на снег: – Ну здарова, Свин парашный. Помнишь вчерашнее, уёбка? – Пятифан присел на корточки перед ним. Семён сглотнул. – Окуляры где, пидор? – он зарычал, вновь пугая жертву клыками. От страха тот захрюкал. Дрожащими жирными пальцами Сёма полез куда-то в карман рубашки и достал заветные очки. Ромка выдернул их из ослабших пальцев, придирчиво осмотрел, и передал буряту, который спрятал те в карман куртки. Пятифан встал и двое парней подняли Хрюнделя на ноги. Ромка подошёл вплотную, душа Бабурина тяжёлым запахом феромона, который пока не обрёл индивидуальные черты, но уже подчинял себе. Пятифанов молча стоял, разглядывая панику в чужих глазах и желтовато-белые головки прыщей по всему лицу. Птицы на деревьях стихли. – Думал так легко отделаешься? – он оскаблился, улыбаясь, вновь показывая клыки, а глаза его предвещали много боли. Не успели брови Семёна взлететь, как в лицо ударил обмотаный бинтами кулак, попадая на уровне виска и сразу рассекая мягкие ткани у брови. Стоявшие позади парни успели отскочить, прежде чем Свинтус рухнул на снег, как мешок с мукой. Ромка вскочил, запрыгивая на жирное брюхо, и принялся наносить удары, так что у Сёмы из глаз посыпали искры. Бил со знанием, с толком, чтобы не сломать нос или чёрные от кариеса зубы. Такие проблемы ему не нужны. Зато жирное лицо нещадно встречалось с крепкими кулаками, да так, что все прыщи наверное полопались. Парни вокруг огрызались и хохотали гадко, хищно. Их кольцо не давало посторонним что-то увидеть. Рома был на морозе в одной майке, но не ощущал холода. Более того, адреналин как кипяток бежал по телу, распаляя так, что на коже выступила испарина. Это походило на колку дров. Размах. Удар. Размах. Удар. Кости и мышцы приятно ныли, парни вокруг подгоняли главаря криками, раззадоривали: – Ебашь! – Прикончи, нахуй! – Опа! Ромка на разгоне! – Бей Свинью! – Пусть лох без масти знает законы, на! От ударов лицо Семёна почти полностью погрузилось в снег, который вокруг уже окрасился красными брызгами, как и бинты на руках Ромки. И без того жирная физиономия совсем распухла и расплылась, став одним сплошным синяком или кровавым месивом. Ромка всё не успокаивался, зверь, которого он впервые ощутил так явно, рвал чужую сущность ментально, разбрасывая вокруг шмотки шерсти с кровью. Удерживая лапой впивался прорезавшимися не так давно острыми клыками и разрывал плоть, довольно урчал, дышал Роме в затылок, подгоняя, и пацан был с ним солидарен. В голове набатом звучал один инстинкт: Защищать омегу Наконец, выдохшись, Пятифан слез с чужого тела, тяжело дыша. Сёма не подавал признаков жизни, видимо отрубился, при чем уже какое-то время назад, под конец он даже не мычал. Парни сразу стихли, как и грачи на дереве и замершие у окна первоклассники. Рома оглядел всё это дело, громко шмыгнул, захрипел, собирая во рту слюну и харкнул сверху. Это была показательная казнь Наглядная презентация всем кто с этим хулиганом и всем кто против него. "Вот что будет, если шутить с правилами Пятифана". Парни захохотали, заулюлюкали, обступая Ромку и хлопая по плечу. Он стянул с пульсирующих рук окровавленные бинты и размял кисти. Майка липла к телу, но Пятифан был доволен. Бабурина, взяв за конечности, оттащили в укромное место, кинув сверху его вещи. Ближайшие пару часов он не очухается. Ромка переоделся прямо на снегу и предусмотрительно перескочил через забор школы. На последующих уроках Пятифанов больше не объявился.***
Тоша вернулся в класс с обеда несолоно хлебавши. Живот немного урчал, но ему было нечем утолить голод. Подходя к исписанной парте, он заметил на ней что-то, помимо его тетради и пенала. Бабурина нет, как и его вещей, а на парте лежат его очки. Те самые, что стащил Сёма. Целые и невредимые, даже будто протёртые, а рядом в салфетке покоится столовская булочка с сахаром. Тоша моргнул, меняя очки. Неужели, это Семён решил вернуть? Но почему тогда просто не швырнул на его парту, как было бы в его стиле? Оглядев булочку, он развернул салфетку. От бумаги пахло чем-то посторонним. Она пахла самой булкой, а ещё... ... Табаком?