Ты мне ворон, Ты мне ветер, Когда зима придёт, Ее встреть ты — Дай ей песен, Дай ей пищи, Дай же ей все, Чего она ищет, — Льды верхнего мира, И горы стальные, Рогатые шлемы, Веера боевые, И кровь дракона, И чёрный воздух, И эти величиной с кулак Твои звёзды
***
После звонка с последнего урока Антон честно сдал тетрадку с домашней работой, собрал рюкзак и вышел из класса. Лилия Павловна возмущалась на Бабурина, который сбежал с уроков и пропустил дежурство. Тошу это напрягало. Не сам факт того, что Семён сбежал, а то, что он и Ромка исчезли одновременно. Не случилось ли чего? Тоша коснулся дужки очков на носу. Откуда они взялись? Их принёс Бабурин? Или кто-то другой? Но кто именно? И что тогда случилось с Семёном? А с ним явно что-то случилось. За то недолгое время, что он здесь, Антон уяснил, что здешние люди, как и зимы, намного суровее, чем в прошлом его месте проживания. И бабушки, которая показала бы ему другую сторону этих земель, больше нет с ним. Омега качнул светлой головой, отгоняя ненужные сейчас мысли. Он спустился вниз, взял куртку в раздевалке принялся собираться на улицу. Когда он застёгивал ботинки, откуда-то сверху раздался мягкий девичий голос: – Привет.***
Антон вышел на крыльцо школы чуть улыбаясь. Сегодня он и очки вернул, и, кажется, завёл нового друга. Полина была умной и воспитанной девочкой, но не лишённой огонька. От неё он узнал, что вся школа уже знает о его правом похоронном ударе. Он дико краснел от непривычной похвалы. Странно, он даже не заметил шепотков и взглядов, хотя, похоже, они были. Полина осталась на урок музыки, а жаль. Было бы здорово пройтись вместе хоть немного. Петров шёл по дорожке к селу через перелесок. Овраги, снежные горы, кривые деревья покрытые снегом были тихи. Лишь ветер выл и вдалеке был слышен рык трактора. Всё это уже не казалось таким зловещим, как в тени раннего утра. Да теперь и люди оказались не совсем такими, какими были на первый взгляд. У некоторых вообще не ясно что творится в голове. – Антоха! –, громко крикнул голос из-за елей. Петров так вздрогнул, что очки едва не упали с прямого носа в снег. Подняв колючие ветви с висящими на них, как гирлянды, шишками, явился на свет божий никто иной, как Пятифанов. – Рома? Т-ты почему тут? – Тоша сразу отступил, давая Ромке место на узкой дорожке. Местный гопник согнулся, оттряхивая спортивки от снега, принёс с собой запах сосновой смолы, свежего льда, и мускуса, будто только недавно бегал или занимался. – По лесу пиздую, не видно? – прозвучало как наезд. Рома подсознательно дал себе леща, – Че, уроки кончились? – Ну да... А ты чего ушёл? Пятифан неопределённо повёл плечами и внимательно оглядел омегу. Тоше вмиг стало неловко, он поспешил отвести взгляд. – Че, очки нашлись? Чётко. –, вроде бы эта фраза значила, что Ромка к чудесной материализации окуляров на его парте не причастен, но этот хищноватый оскал говорил об обратном. Вот и пойми теперь его. Пришла неловкая тишина. Антон ещё нервничал рядом с альфой, ему хотелось уйти, но говорить хоть что-то он не решался, а хулиган прощаться не спешил. – Сумку давай. – Что? – Сумку давай, говорю. У Тоши спина тут же покрылась холодным потом. Первой мыслью было, что его грабят. Прямо вот так, ни с того ни с сего, средь бела дня. И в этом случае лучше не рыпаться, потому что его противник уже даже близко не Бабурин. Этот не станет тратить время на унижения, просто перекусит тонкую шею мощным укусом пасти. – Чего залип? До дома твоего пошли. – А? – Петров вздрогнул от этой фразы. Пятифанов изогнул густую бровь, видимо сомневаясь в слухе, а может и во вменяемости омеги. Тоша сначала неловко покраснел, а потом состроил серьёзное лицо. – Зачем это? – Провожу тебя, а то ещё куда-то влипнешь, Заяц. - Рома произнёс это как само собой разумеющееся. Антон замотал головой. – Спасибо, Ром, я дойду сам. В-всё хорошо. – эта серьёзная рожица рассмешила Ромку. Он двинулся на паренька. Тот же сразу побледнел, отступая назад, а Пятифан не остановился. Почувствовав спиной кору сухой осины, и видя нависшего над собой хулигана, Петров замер, как олень, которому в глаза ударил свет фар грузовика. Только вместо фар были сверкающие в тени лица радужки цвета холодного ноябрьского неба. Сидевшая на ветке птица что-то прочирикала, не выдерживая царящего напряжения. Рома дёрнул за лямку рюкзака и стянул его со спины мальчика, руки которого повисли, будто две макаронины. Пятифанов отошёл, и Антошка выдохнул, только сейчас он понял, что всё это время не дышал. Рома, повеселившись его испуганным лицом, взвесил рюкзак одной рукой. – Хера се. Ты там кирпичи носишь, что ли? – Да нет, только учебники. А, ну да, сам Ромка учебники почти не носил, только тетради, и то не всегда. Мальчик забросил лямку на свое плечо и пошёл по дорожке, как ни в чем не бывало. Потоптавшись, Тоша пошёл за ним.***
Шли опять молча. Антон остерегался этого мальчишку с заострёнными чертами. Он выглядит не как ребёнок, и даже не как подросток. Слишком спокойно он шёл меж кривых деревьев и ухающих птиц, даже не оглядывался на хрусты и лишние звуки, не боясь того, что живёт в лесу. Тоша молча разглядывал крепко сбитую фигуру юного альфы в большеватой ему кожанке. Чёрная шапка лежала на голове, не закрывая чуть красноватые уши. "Надевай шапку! Менингит никто не отменял!" – раздался в голове строгий мамин голос. Тоша натянул головной убор плотнее на уши и поёжился, глядя на Пятифана. Он бы уже простудил всё что только можно. И как он так ходит? На одном плече Ромки висел рюкзак Антона, дно которого прогибалось под весом учебников. Он закрывал собой чёрный, полупустой рюкзак хулигана. Что-то выглянуло, сверкнув, из под куртки Ромы. Антон пригляделся, силясь понять, что это, а когда понял, то взвизгнул. Топор! Пятифан, услышав звук, резко обернулся, забегал цепким взглядом, выискивая то что напугало омегу. Но, не найдя ничего подозрительного, непонимающе взглянул на него. – Чё? – У т-тебя... Под курткой... – А? – Рома похлопал по чёрной коже, нащупывая что-то большое и твёрдое. Расстегнув куртку, он, как ни в чём не бывало, показал висящий за пазухой крепкий, наточенный топор, точно такой, как в Бабаевом логове в доме Петровых. Рядом висела скрученая в несколько раз толстая крепкая верёвка. В голове Антона пронеслись рассказы Морозовой о маньяках. Мог ли быть одним из них двенадцатилетний мальчик? В этой глуши, похоже, всё возможно. Рома всё понять не мог что в этом такого. – Да, бля, я ж тебя провожу и в лес пойду за дровами. Чего кипишуешь? –, и беззлобно оскалился, глядя на осознание в зелёных глазах. Тоша тут же заалел как редиска. Рома хрипло засмеялся ломающимся голосом, прокашлялся и кивнул. – Пошли уже, заяц трусливый. А то сцапают.***
Из перелеска они вышли на сельскую улицу. В основном было тихо, несмотря на то, что посёлок довольно большой. Лаяли псы, где-то глухо кудахтали куры, прячась от стужи, шумел трактор, расчищая дорогу, которую снова завалило за ночь снегом. Дым из труб доносил запах горящих дров или чьего-то обеда. Тоша ощутил голод, в его желудке сегодня были только бутерброды и таинственная булка. Мама обещала приготовить сегодня макароны с сосисками. Слава Богу, осточертели уже эти пельмени. Кстати, а как же Ромка? Он ушёл ещё до обеда, значит в столовой не ел. Сейчас он пойдёт провожать Антона, потом за дровами, которые будет тащить на пустой желудок через весь посёлок... Куда? – А ты где живёшь? – робко поинтересовался омега, глядя на острый профиль. По пути Рома вновь закурил и спокойно шёл по дороге посреди села и не страшась, что кто-то из взрослых увидит. Он выдохнул клуб дыма и безропотно указал в сторону. – Вон, видишь, с синей крышей дом. Антон прищурился и кивнул, видя небольшой бревенчатый домик с резными окнами и облупившейся выцветшей краской на заборе, по которому ходила кошка. Прямо под окошком росла рябина, чьи красные грузди ярко горели на фоне белого снега. Дом стоял на самом краю деревни, так что, далеко тащить Роме не придётся. Но мысль о пустом желудке альфы не покидала его, даже когда Рома встал посреди дороги, внимательно глядя на запад. Там, за пиками сосен, что-то едва заметно серело. – Вьюга будет. – Вьюга? –Петров сглотнул. Их дом скрипел от любого ветерка, а уж под действием стихии и вовсе будет выть всю ночь, разрезая сердце страхом. – Да, а чё ты? Боишься, что унесёт? – омега откинул его хмурым взглядом из под линз. – Нет, просто дом старый... Скрипеть будет. И как спать тогда? Рома не понимал, в чем тут проблема, но всё же сказал : – Да не, Тох, ты чо. Вьюга, она это... Поёт, во. – Поёт? – Тоша задумался, уходя в свои мысли. Может ли вьюга петь? Он не понял, что они уже идут в холм. Деревья, неприятные и кривые, расступились, являя взглядам мальчиков двухэтажный дом. Они подошли к калитке, которая была лишь номинальной. С трудом раскрыв дверцу из старых досок, раздвигая снег, Пятифан пропустил Тошу дальше. От приоткрытой форточки кухни донёсся до боли знакомый Антону запах. Мама жарила лепёшки. Видимо, дома быстро закончился хлеб, а в морозилке нашлось тесто для чебуреков. Невообразимо простые по составу и способу готовки, эти мамины лепёшки были столь же невообразимо вкусны. Тоша сглотнул, ощущая на языке её немного солёный привкус и тепло. Ромка остановился в паре метров от крыльца. Антон поднял на него взгляд. Хулиган ведь проводил его, хотя вообще не обязан быть ему нянькой, но тем не менее. Была ли тому виной та драка и его чувство вины, не суть важно. – Рома, погоди тут секунду! Я сейчас! Я быстро! – омега забежал в дом, сняв ботинки, но не притронувшись к куртке. Он сразу двинулся на кухню, схватил салфетку, завернул в неё одну из сложенных стопкой поджаристых лепёшек, и, пока не видит мать, выскочил за дверь. Ромка удивлённо смотрел на угощение, ещё маслянистое и на морозе испускающее пар. – Вот. Перекуси. Это тебе за помощь. И прежде, чем его провожатый успеет ответить, скакнул зайцем обратно за дверь. Рома так и стоял у крыльца с минуту, слыша из приоткрытой форточки строгий голос хозяйки дома. Главарь местной шпаны хмыкнул, разворачиваясь, и откусил от, всё ещё прилично горячей, лепёшки. Вкусно. Курить Пятифанову уже не хотелось.***
Стемнело, как это случается зимой, очень быстро. Да и предсказание Ромки сбылось – уже после шести вечера началась пурга. И телевизор и радио вышли из строя, поэтому, сделав уроки и поужинав, Антон отправился на боковую. Стоило ему начать засыпать, как дом огорошил его жутким и громким скрипом, будто всё деревянное строение нагнулось в сторону под силой ветра. Будто сейчас вся мебель, все книги с полок и Тошина кровать проскользит по полу и врежется в стену. Будто сейчас фундамент вырвет из земли и весь дом унесёт ввысь, где нет ни леса, ни Олиной совы, ни школы, ни Пятифана, ни того страшного слова на "р". Но этого не произошло. Лишь страшно выли в сточных трубах невидимые человеку существа. На чердаке скрипели доски, будто кто-то ходит. Но хуже всего слышался вой леса. Он то визжал, то свистел, то хрипел, то выл волком, то плакал женским воплем. Антон завернулся в одеяло, мелко вздрагивая. Вроде, он не ребёнок, ему целых двенадцать лет, но его воображение не унималось, рисуя ожившие деревья, черную мглу, страшных чудищ, водящих хороводы после удачной охоты за трусливым зайчиком. Омега зажмурился. "Мёртвое – к мёртвому, живое – к живому Мёртвое – к мёртвому, живое – к живому Мёртвое... Живое..." Она поёт :донёс, будто шепнул рядом хрипловатый голос. Тоша широко распахнул глаза. Тело не дрожало. Чернота не кралась из углов. Скрип дома больше не чудился страшным зверем. Он больше не боялся. Омега зевнул, ощутив всю навалившуюся усталость, закрыл глаза. Он слушал песни ветра, будто тот пел всю ту музыку что он слышал, проносясь по далёким землям. А может и ту, что пели здесь те древние племена, покланявшиеся силам природы. Всю ночь, во сне, Антон видел вьюгу, как на ветру плясали снежинки и становились гибкими кривые деревья. И среди этого белого марева слышался ритм ударов топора, и мальчишеская фигура рубила деревья, подпевая ветру известную им одним мелодию.