Как близко край – а там туман, Январь хохочет, вечно пьян, Я заключен, как истукан, в кольце его огней. Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова, Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь, А там за краем рыщет тьма, Как никогда, близка зима, И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь
***
В доме началась предновогодняя суета. Мама подрядила детей нарезать салаты. Антон, откровенно говоря, не понимал к чему им огромная кастрюля Оливье. Даже вчетвером они такое не осилят, но под хлёстким взглядом матери присмирел. В зале стояла ёлка, которую ещё неделю назад притащил из леса Рома. Теперь весь дом пропитался запахом хвои и мандаринов. Странно, Тоша был готов поклясться, когда в коридоре их дома оказалось деревце, сквозь запах ёлки пробивался ещё один – нестерпимо густой аромат смолы, пепла и хмеля. Да и чувство, будто он его уже где-то чувствовал. Так пахнет Рома. Он тогда был каким-то дёрганым, даже от Антона отшатнулся. Что с ним случилось? Когда Ромка вдруг пропал на неделю, всё встало на свои места. Да и похабные шуточки Бяши только подтвердили догадки Антона. Гон Ромка теперь полностью сформирован, он может хвастаться перед братками мускусным феромоном и мягко окутывать им каких-нибудь симпатичных девочек и пареньков. Тоша видел, как на Пятифана оглядывались омеги в коридорах, как глядели ему в спину с нотками любовной тоски. Ну что ж, многим нравятся плохие парни, в этом нет ничего такого. А Рома ещё и первый гопник на деревне. Тогда что это свербело в Тошиной груди? Почему зверь осторожно вскакивал на лапки, стоило услышать знакомый голос, доносящийся сквозь зубы, прикусывающие фильтр сигареты? И почему какое-то доселе неизвестное урчание отзвучало где-то из тени сознания в ответ на этот запах? Может, гормоны скачут? Да, скорее всего. Это нормально, что он невольно реагирует на ближайшего в окружении альфу. Правда ведь?***
Пятифан вздохнул, выкидывая салфетку в урну рядом с тумбой и подтянул портки. Честно, он уже заебался. Заебался испытывать жару, заебался потеть, заебался бегать в баню, стыдливо прячась от матери. Слава Богу, к нему она не заходила, лишь оповещала о готовности обеда, а не то точно бы поняла чем он тут занимается. Хотя, она его мать, естественно она понимает. По телу всё ещё текла, как патока, приятная истома и усталость вместе с сонливостью. Покемарить можно, но долго всё равно не выйдет. Через часа два снова проснётся от дикого воя инстинктов и болезненной пульсацией под одеялом. Возможно, ему было бы проще, если бы его суть не лезла, рыча, на стену. И в её рыке, если прислушаться, слышно одно Тоша Антоша Тошик Тоха Наверное, впервые в жизни его ладони были стёрты не о турник или топорик. Глупый Тоша, кто тебя просил быть таким чарующим? Ромка улыбнулся, выдыхая дым в форточку. Любые мысли об обладателе светлой макушки заставляли всё тело вибрировать, а губы тянуться в улыбке. Удивительно, он, серьёзный альфа, главный тут авторитет, отвечающий за понятия, готов был лужей растечься у ног омеги. Да как тут устоять, когда на обратной стороне век будто отпечатались большие зелёные глазки за круглыми линзами, волосы белые и мягкие-мягкие, шелковистые, будто у ребёнка, нос прямой и ровный, губы пухлые, наверняка нежные и прохладные. Тоша всегда холодный. Но не его запах. Тот будто засел где-то в ноздрях – Пятифан вдохнул его много между делом. Ещё не слишком устоявшийся, мягкий и тёплый. Его Тоша пах топлёным молоком, мёдом, печеньем, невинностью, уютом. Так бы и дышать всю жизнь, не прерываясь. Этот аромат особенно хорошо чувствовался в сгибе локтя, на шее, на загривке Так и хочется куснуть Ромка прикусил губу удлинившимся клыком, стараясь прогнать наваждение, но поздно. Жар хлынул новой волной, а ткань домашних треников призывно натянулась. Альфа ругнулся, выкидывая окурок в форточку, и пошёл к тумбе, доставая сразу салфетку. Видимо, пришло время вернуться к грёзам, где им никто не мешает, где Антон не против, где он часто и нежно дышит, выводя Ромку из равновесия, заставляя сердце заходиться в бешеном ритме. Глупый, глупый Тоша***
Стол из кухни перекочевал в зал, как и телевизор из Олиной спальни, который пытался настроить папа. Мама застелила столешницу клеенкой с узором в виде ромашек. Блюда были немного скудны, по сравнению с тем, что было у них на Новый Год раньше, в городе. Оливье, Сельдь под шубой, от которой воротило Олю, бутерброды с майонезом и килькой, вместо дорогих шпрот. На ёлке сверкала мишура и стеклянные игрушки, наверное ещё мамины ровесники. На самой макушке дерева горела красная звезда, как та что на макушке Спасской башни Кремля. Сегодня им разрешили сидеть до поздна, на что Оля обещала не спать всю ночь, хотя Антон не уверен дотянет ли она до боя Курант. Тоша повернулся, глядя в окно на заснеженное поле и качающийся на ветру лес. Луна, сегодня необычайно яркая, освещала серебряным мерцанием снежное одеяло и ветви танцующих деревьев. Словно лес тоже принарядился к празднику. Часто Антон жалел, что дом их окружён лесом. Ни одного огонька посёлка не видать. Хотя, если немного подняться на холм, можно будет видеть почти все улицы и все дома его друзей. Они и сегодня туда пойдут, чтобы лучше видеть фейерверки, которые тут запускают местные. Идут с мамой, хорошо знающей здешние места, обычно она их на холм не пускает одних – идти через лес, боится что заблудятся. Не стоит ей знать, что они там бывали кучу раз ещё летом. Полина будет праздновать с дедушкой, Рома с мамой, да и к Морозовым заглянет, Бяша, скорее всего, тоже с ним. Тоша вздохнул. Он тоже хочет пойти, но кто его пустит? Вечер шёл тихо. Антон медленно ел салаты, которые уже в него не лезли, параллельно играя с Тамагочи, Оля всё болтала о том, как поймает Деда Мороза, если ляжет спать под ёлкой, но мама тут же усмирила её пыл. На фоне шуршал телевизор, через помехи показывая "Голубой Огонёк". Рядом стояла бутыль Советского шампанского. Быть может, в этом году ему разрешат попробовать бокальчик? Он же взрослый, ему целых тринадцать лет, а он ещё ни разу даже не пригубил. Было интересно, что же там такое, что ему не разрешают пробовать, какая на вкус жизнь, где можно пить спиртное? Он, конечно, мог бы попробовать то, что пили Рома с Бяшей, но он слишком хороший мальчик, чтобы ослушаться родителей.***
Бяша, необычайно тихий и вежливый сегодня, помогал тёте Ире нося тарелки к столу. Ещё бы, Пятифанову обижать совсем не хотелось, тётя Ира хорошая. От бурята вся деревня шарахалась, а она нормально, жалела его, кормила, пускала на ночлег, как побитого щенка, звала на все праздники. Он в долгу не оставался, помогал чем мог, хоть Ромка и сам справлялся, да и за этим муфлоном* приглядывает, не даёт влезть в какую-то жопу, латает его раны. Всё же, беты куда спокойней альф с их пышащим всюду тестостероном. Ира это понимала, потому и доверяла ему единственного сына. Они с Пятифаном не просто братаны, они братья. А брату можно доверить любую хуетень, разъедающую черепушку. Особенно если под спиртовую наливочку. Бяша привычно обводил языком щель на месте передних зубов, убирая бутыль на пол. Пока что хватит, да и вдруг тётя Ира вернётся. После поздравления Ельцина и боя курантов, она ушла в гости к кому-то, оставив мальчиков дома. Те воспользовались случаем выпить спиртного домашнего производства, которое наконец начало получаться у Бяши. Он поправил чёлку, в тусклом освещении разглядывая фигуру Ромки. Он упёрся лбом в крепкий кулак, а меж густых, характерных, унаследованных альфой от отца, бровей залегла какая-то взрослая складка. Тот вообще неожиданно сильно возмужал за неделю. Вот что гон за чудеса творит. – Чё делать то, блять? Я тут тетешкаюсь, а он меня ну ваще не замечает, – он прихлопнул остатки спиртного в гранёном стакане. – А я блин... Я тут вешаюсь нахер! Уже не знаю как перед ним извернуться лишь бы он понял наконец. Ты скажи, может это я фуфел, ничего не вижу, а он просто отшивает меня так? Бяша, у которого уже уши в трубочку сворачивались от этого нытья, с задумчивым видом прожевав конфету, изрёк. – Да не, не отсивает. Он у тя просто, эт, тугодум слегка, на. – Э, на Тошу не гони. Нормальный он, – спорить с пьяным гопником – дело бесполезное. Спорить с пьяным Ромой – самоубийство, поэтому азиат поспешил исправиться. – Да лан, лан, Тоха у нас Эйнштейн, на. Но намёков он не понимает. Да и ты хорос. С девками в клубе только так обзимался, на. А к Тохе подкатить никак не можешь. – Ты слышь. Нашёл с чем сравнивать. Это девки клубные, а это Антоха. Ты мух с котлетами не мешай*. – А Петров у нас котлетка, на! – бета издал хриплый хохоток под смурной взгляд Ромки. – Да епт, харе сиськи мять, скажи ему прост в лоб. Ты ж мужик, а мужик должен быть честным с собой, на. "Мужик должен быть честным с собой, да?" Ромка встал, так резко, что Бяша даже испугался, и пошёл в коридор. – Э! Ты куда, Ромк, на? – К Тохе. Признаваться пойду, – и выскочил в новогодний холод, бета и пискнуть не успел. Дом резко стих, лишь ветер дул в щели в стенах и шуршало тихо радио. Бяша вздохнул, плеснул себе в стакан ещё ежевичной наливки, выпил. – Ну дела, на...***
Оля уснула, как и ожидалось, до двенадцати, вырубившись прямо на коленях брата. Отец унёс её в комнату надеясь, что сова тоже занята празднованием где-то в лесу и к девочке залететь на огонёк ей будет некогда. Шампанского Тоше не досталось, он лишь хлебал свой компот, пока мама под куранты бросала сожженую бумажку с желанием в свой бокал. Отец посмеялся над ней, беззлобно, и она пихнула его локтем в плечо. Новый Год – новая жизнь. Все вместе они вышли на улицу. Лес сверкал серебристым инеем, мороз разукрасил окна и ветви витееватыми узорами трав, снежинки быстро плясали в воздухе, в танце качались ели и кедры, пытаясь снять с кобальтового небосвода звёздочку для своей макушки. Лес ожил, ухал, шевелился радостно, будто игривая Жулька. Сквозь сугробы они вышли на опушку выше по холму, и из-за деревьев заискрились новогодней гирляндой дома и улочки посёлка. Красиво. Маленький населёный пункт казался не какой-то глушью, а настоящим сказочным царством где жили волшебники и шаманы. Мать с отцом о чем-то переговаривались посмеиваясь, рядом Антон решил сделать снеговика, краем глаза наблюдая за ними и давя улыбку. До салюта совсем немного.***
Тяжело дышащий Рома остановился у двухэтажного дома. Окна его были темны. Неужели так рано легли? Пятифан покрутился у крыльца, как лесной зверь, и заметил следы уходящие за дом. Три пары ног ушли куда-то в лес, вроде недавно, лунки со следами подошв ещё не замело снегом. Жадно дыша, пуская клубы пара, Рома бежал по дорожке следов, разрывая ногами снег. Его гнала вперёд сущность альфы – крепкий, похожий на волка, зверь, с заостренными ушами, с острыми зубами и густой, тёплой серой шерстью, с человеческими серыми глазами. Он бежал, дыша чуть хрипло, рядом, высунув из пасти язык, выл, предвещая встречу с омегой. Пятифан выскочил на поляну, сразу замечая на фоне белого снега знакомую фигуру, катающую снежный шарик, и тут же, будто самый настоящий хищник, напрыгнул на Антона радостной псиной. Антон сначала взвизгнул, когда его обвили большие загребущие руки и кто-то жутковато заурчал на ухо, но почти тут же в нос дал знакомый запах. Горькая купель леса, костёр и порох салютов, хмель и брага, к которым приплелся, будто тень, табак и что-то спиртовое. Эта странная и притягательная смесь окружила тёплым одеялом, сразу расслабляя. – Тошка... – тяжело дышал, будто марафонец, Рома. – Ты что тут де-де-делаешь!? Зачем из темноты прыгнул, сдурел что ли!? – возмущался омега, заикаясь от неожиданности, а альфа вдыхал, уткнувшись куда-то за ухо, в светлые волосы. – Тох, я... Я сейчас... Слушай, я, блять, очень серьёзно и это важно... – он отошёл, заглядывая в огромные глаза за стёклами очков. Такие красивые, они глядели будто сквозь, но в то же время прямо в душу хулигана, видя прохладный сосновый бор. Ведь Ромка взрощен лесом, Тайгой. Он словно самый ловкий и удачливый охотник в этих местах, как юноши из легенд Харитона о племенах, что здесь когда-то жили. А значит, ему достанется первая красавица. И пусть кто-то назовёт на это звание кого-то другого, эти голубоватые глаза видят только Антона. Ромка открыл рот, хотел что-то сказать, вылить наконец всё как на духу, но Бах! В синем небе, под оглушительный грохот, расцвёл сияющий огненный цветок, рассыпаясь искрами. А затем ещё, и ещё. Ромка немного отступил, продолжая удерживать омегу в руках, и они оба приподняли головы. Над крышами домов вспыхивали огни, распугивая лесных зверей и злых духов, как говаривали бабки. Так красиво на фоне чернильно-синей Тайги и села, что Тоша смотрел завороженно, не в силах отвести глаз, даже губы приоткрыл, в абсолютно детском восторге. А Рома смотрел. Смотрел и сокрушался. Куда он лезет? Тоша же ещё маленький! Ребёнок, считай, он ещё не сформирован, вряд ли даже в полной мере ощущает его запах и видит в нём потенциального партнёра. Нет, нужно время. Ещё немного времени, нельзя так срываться. Нужно подождать, пока Рома всё не продумает, от правильного признания, до свадьбы и детей. Бах! Искрами вспыхнул последний сноп, оставляя после себя лишь дымок в небе. Отец Антона что-то засвистел радостно, приводя подростков в чувство. Петров потряс головой, взглянул на Ромку. – Так чего ты сказать хотел? – альфа взглянул на него, будто только сейчас услышал, потом улыбнулся своей кривой улыбкой. – С Новым Годом, Заяц.***
Удивительно, но каким-то образом Рома умудрился задобрить Карину. Женщина о чем-то смеялась вместе с ним, а потом спокойно отпустила сына в посёлок с Пятифаном, наказав проводить его до дому до двух. Там же Рома впервые пожал руку Олегу, отцу Тоши, и с каким-то забавно серьёзным лицом отпросил сына и у него. Рука мужчины была крепкой и сухой, выражала спокойствие. У Ромкиного отца, в декабре восемьдесят седьмого, была похожая наощупь, но почему-то влажная, а взгляд смотрел на плитку перрона, но не на сына. Сам же всегда говорил Подними глаза, Роман, или боишься? А ты, пап? Обнаружив, что сейчас он смотрит на чужие ботинки, Пятифан нахмурился, поднял глаза на мужчину, сжимая мозолистые пальцы крепче в рукопожатии. Он не боится.***
Рома вместе с Антоном быстро прошагали мимо дома Пятифана, ещё один дом, и вошли в следущую калитку. Везде гопник вежливо открывал перед ним двери, пропуская вперёд. В доме Морозовых пахло елью и ежевикой, у самой двери, деревянной и скрипучей, висел ловец снов. У Харитона вообще много разных вещей будто из древности. В коридор выскочила Полина в платье и налетела с объятьями, нежно целуя омегу в щеку. – Антошенька, с Новым Годом! – И тебя, Поля. – Антон, Рома, пришли наконец, мои хорошие! С Новым Годом! – на коляске выехал улыбчивый дедуля. Его хорошо поставленный голос отражался от стен. – И Вас, Харитон Борисович! Бурят вылез из-за угла, как обычно неожиданно, обхватывая омегу за узкие плечи и хихикая. Антон подумал, что у всех местных, видать, какая-то привычка – набрасываться с объятьями. Они поели здесь ещё. Антон хотел отказать, но Рома едва ли не с рук скормил ему несколько бутербродов и чай, ворча что Тошу скоро ветром унесёт. Они подпевали песням доносящимся из маленького телевизора. Полина, красива, как всегда, Бяша непривычно чистенький и опрятный и Рома... Рома вообще другой. За эту неделю его запах стал сильнее, гуще, целостнее, да и сам он будто повзрослел, даже, казалось, стал выше. Внешне Антон немного сжимался под давлением приятеля, но вот внутренний зверь буйствовал, носился кругами, весело повизгивал. Будто ждал чего-то. Но чего? Ромка странный сегодня. Принёсся как ураган, втащил в гости, а теперь сидит весь смурной, пусть и улыбается для вида. Его лицо прибавило в резкости в свете гирлянды на стене, или же просто детские черты бесповоротно ушли с него. Правая рука все нервно потирала шею, а левая постукивала едва зажившими костяшками по столу. В тусклом свете Петров разглядывал крепкую жилистую руку с ещё несползшим загаром, за тем, как её обвивает выступающая вена. Как двигаются мозолистые пальцы, белеют шрамы на кулаках, как напрягаются сухожилия и перекатываются мышцы. У Ромки ладони широкие, сухие, узловатые. На запястье, где пульсирует венка, темнеет маленькая родинка. Вот бы коснуться гу – Тоха, чего завис? Спать хочешь? – голос альфы будто резко разбудил, из-за чего Антон, от неожиданности, начал кивать головой. Пятифан кивнул, поднялся, уперевшись в стол руками. Этими самыми руками. Антон отвернулся, протёр очки, стараясь отвлечься. Думать о том, почему он бессовестно разглядывал чужие руки, не хотелось.***
Рома ушёл, поздравив ещё раз, и скрылся в лесной чаще. Тоша долго смотрел ему вслед, пытаясь уловить шлейф чужого феромона, но не смог. Бросив это дело, он зашёл в дом. Тьму вокруг прорезали полосы света с кухни. Мама домывала посуду, судя по мягкому звону. Тоша просунул голову в дверной проём, глядя ей в спину. Карина выключила воду, встряхнул ладони. – Вернулся? Есть хочешь? – Нет, мам, спасибо, – он оглядел посуду, взял салфетку и принялся протирать от капель воды бокалы. Женщина тихо наблюдала за ним, не спеша уходить. – Как посидели? Много пили? – Нет, ты что. Она принюхалась, но ничего такого не почуяв, кивнула головой. Мама открыла крышку с супом на плите, задумчиво окуная туда ложку. – Тебя, кстати, Ромка твой проводил? – не без ехидства спросила она, помешивая варево в кастрюле. – Он не мой, – Антон нахмурился, разворачиваясь к выходу. – Твой-твой, – с непренужденным видом заметила она ему в спину, – от судьбы не спрячешься. И негромко рассмеялась, слыша его недовольное фырканье из коридора.