Зима приходит за теплом, В горячих пальцах – снежный ком И никаким неверным снам Не замести дороги нам В ночь под невидимым крылом. Ничего не останется от нас, Нам останемся, может быть, только мы. И крылатое бьётся пламя между нами, Как любовь во время зимы.
***
Тоша скучающе рисовал полосы в своём блокноте, вполуха слушая старенького учителя биологии. День сегодня какой-то вялый, быть может из-за того, что он не выспался. Всю ночь вертелся на кровати, не мог найти позу для сна. То спина болит, то пятка чешется, то к Оле опять сова прилетела. Когда он услышал постукивание в ночи, то уже обрадовался, готовясь вскакивать и одеваться в попыхах, решив, что это снова Рома с его ночными прогулками. Какого же было разочарование, когда в проходе появилась только Оля. Он позволил ей лечь рядом, бета сразу провалилась в сон, а он всё не мог даже вздремнуть. От чего-то было чувство, что Рома непременно придёт, куря и обдавая привычным запахом елей и хмеля, и полные ладошки семечек отсыпет. Но альфа не явился, вместо него лишь пришла утром мама и устроила Антону нагоняй, ведь запретила укладывать Олю с собой. Да и уроки Пятифан решил сегодня прогулять, от чего последняя парта пустовала. Тоша всё бросал на ту взгляд, будто несчастная мебель виновата, что её владелец раздолбай. Вот и сейчас он глянул назад, через плечо, на последнюю парту первого ряда. Всё ещё пусто. Жалко, Рома бы враз развеял тусклую атмосферу урока своими шуточками и спорами с учителем. Да и вообще своим дерзким видом, несоблюдением школьной формы, запахом табака и острым волевым профилем. Моргнув, Петров обнаружил себя склонившимся над листом, набросками намечая острые скулы, кривой оскал и вечно хмурые густые брови. Как это он так нарисовал, даже не осознавая этого? Почему-то этот факт жутко смутил омегу. – Что рисуешь? – Полина резко появилась сбоку, заглядывая в его рисунок, будто истинно женской интуицией почуяла что-то важное. Едва не взвизгнув, Петров руками закрыл лист, но было поздно. Морозова захлопала густыми ресницами. – Это... Ромочка? Омега мог лишь издавать нечленораздельные звуки, краснея как маков цвет. Какое тут оправдание? С другой стороны, ну нарисовал он Ромку, и что такого? Тогда странной кажется уже его реакция. Полина же, следя за его лицом, хитровато улыбнулась, кашляя в кулак. – Поль, ты не подумай, я... – он пытался найти объяснение, но не смог. – Он тебе нравится? – Что?! – от неожиданности Петров вскрикнул на весь класс. Учитель замолк, а одноклассники обернулись на него. Теперь Тоша краснел по другому поводу. Он тихо извинился, учитель что-то недовольно бурчал, приговаривая: "А вот в наше время...", Смирнова сразу склонилась к уху подружки, явно обсуждая неадекватность мальчишки. И даже Полина, с её ползущей к ушам улыбкой ничуть не помогала.***
Антон вышел на крыльцо школы, поправляя шапку. Полина сегодня занимается музыкой и сразу после пойдёт домой, поэтому просила её не ждать. Наверное, впервые в жизни Тоша этому рад. Уж больно Морозова привязалась к нему из-за этого рисунка, который он, кстати, закончил, и теперь мог видеть опасный взгляд ещё и на блокнотном листе. Дети торопились домой, некоторые играли в сугробах перед школой, другие просто общались между собой. Справа, на ступеньках, курила группа быдловатых старшеклассников, парочку из которых он даже знал, и которые, непонятно почему, нарекли его "Пятифановой кралей". Знать бы ещё, что это значит. Ромка на этот вопрос почему-то молчал, а потом обещал кого-то там отметелить, чтобы язык за зубами держали. Парни заметили Антона, и присвистнули, привлекая внимание. Чуть нервничая, он подошёл ближе. Это, всё же, был не Рома, с которым ощущаешь себя в полной безопасности. – З... Здарова, пацаны, – лысоватые головы кивнули, приветствуя. – Дарова, Антоха. Как сам? – Без несчастья, – кое-чему от Ромы он всё же научился. – А вы, случаем, Ромку не в-видели? – Да там он, за перелеском. Тебя ждёт, сказал. Тоша кивнул, собирался уже пойти дальше, но другой хулиган спросил: – Эт самое, Тох, тебя там никто не обижает? – Нет... – Петров непонимающе глянул на альф. – Ну лан, иди тогда, – омега кивнул и спустился по лестнице, двигаясь к калитке. Несколько минут в тесном кругу дымящих парней стояла тишина, слышно было лишь визги младшеклассников. – Андрюх, а ты нахера Антоху допытывал? Приглянулся что ли? – Совсем бельмондо*? Я жмуром* раньше времени не хочу становиться. Прост Ромка просил за ним приглядеть, если его нет. Ну там, кто доёбываться будет или яйца катить. Последним обещался эти самые яйца открутить, – он сделал движение рукой, будто изображая процесс кастрации и хрипло загоготал. – М-да, совсем пацан поплыл. Парни на это лишь многозначительно затянулись сигаретным дымом.***
Антон шёл по узкой дорожке не торопясь. В снегу было довольно много ямок, в которых очень просто навернуться. Знаем уже, плавали, они тогда всей компанией ползали по снегу, ища пропавшие с носа омеги очки. Сугробы были чистые, лишь иногда по краям дорожки желтели следы собачьих меток. И ещё окурки. А где окурки, там и Рома с Бяшей. Парни и впрямь обнаружились на излюбленном месте, куря сигарету. Бяша топтался, явно уже подмерзая, а чуть сутулый Пятифан рядом был спокойной шпалиной. Он вообще не мёрз из-за хорошей закалки и не болел даже простудой, наверное, лет с семи. Щербатый даже как-то рассказывал, как они с пацанами ходили на реку по весне и все окунулись в ледяную апрельскую воду. По итогу все слегли с ангиной, один Ромка как ни в чём не бывало припёрся на утро в школу. Ромка повернулся к нему, будто шестым чувством почуял, или скорее обоянием, и растянулся в дружелюбном оскале. Заметив острые клыки, Тоша испытал необъяснимый стыд. Что за бред, Антон? – Антош, привет, – звучало так мягко, что обладатель имени невольно розовел всё сильнее. Да что происходит? – А-Ага, привет... – Тоша поправил очки, чтобы лучше видеть друзей. Ромка зажимал в пальцах сигарету, щёлкнул по кончику, смахивая пепел и потянул её в рот. Слушая мельком болтовню Бяши, омега наблюдал как фильтр сжимают обветренные сухие губы, у которых нижняя была немного пухлее. Из носа повалили клубы дыма, после чего Ромка задрал голову, так что натянулись сухожилия крепкой шеи и дёрнулось адамово яблоко, пуская столб табачного смога в серое небо. Петров качнул головой, кусая себя изнутри за щеку. Антон, прекрати. Прекрати пялиться на своего друга. Так нельзя. Рома твой друг. Просто твой Альфа Нет, друг! Просто друг! Сильный, надёжный, понимающий, симпатичный... Боже... – Заяц, на! Ты чего завис? Пойдём, говорю, показу кой-чего. – А, да, пошли... – омега покраснел сильнее, идя с мальчиками и, поглядывая на крепкую спину перед собой, пытался понять, что происходит. Что случилось? С чего вдруг его вечно спокойный зверь начал артачиться? Он ведь не из альф, которые вечно соперничают со всеми, даже со своими сущностями. Он омега, но тем не менее, что-то внутри него поменялось. Из чего-то нежного и пушистого внутри родилось что-то хищное и жадное, даже жутковато. Погрузившись в себя, Антон не понял что мальчики остановились и впечатался носом Роме в спину. В ноздри ударил запах сигарет, кожи от куртки, смолы, щекочащего нос пепла. Запах Ромы. Он мог бы так стоять и дальше, уткнувшись носом меж чужих лопаток, и тянуть воздух, но непонимающий взгляд Ромы через плечо заставил отпрыгнуть тихо извиняясь. Обойдя альфу, он пригляделся к Бяше, который приподнял ветви одной из елей, концы которых царапали снег, и полез рукой куда-то к стволу. Он попыхтел, тихо матерясь, и вытащил что-то довольно большое и железное. Дорожный знак. Знак "кирпича", как называют в народе, только без столба, оказался в руках довольного беты. Антон, кажется, видел его где-то рядом со школой. Но почему он здесь? – Откуда..? – Да так, сняли со столбика, – Ромка бархатисто рассмеялся. – Ага. Знаесь как на нём клёво кататься, на? – Вы совсем сдурели!? – Антон начал оглядываться, будто боялся, что их заметят. – А если бы вас поймали!? – Да не поймали бы, – мозолистая широкая рука легла на плечо Антона, поглаживая едва ли не по шее, обдавая омегу волной жара откуда-то из груди. И давно Рома его так касается? – Быстрые ноги пиздюлей не боятся. Да, Бяш? – Точно-точно, на! – Ладно, погнали. Покажем тебе, как у нас тут развлекаются, – Рома схватил его за руку в варежке, таща дальше по тропе. Даже сквозь неё омега ощутил тепло, а ещё со стыдом заметил разницу в габаритах – ладонь парня полностью накрывала его ладонь, только Тошин большой палец стыдливо торчал. Бяша с Ромой обсуждали какую-то очередную стрелку, а Тоша тащился следом, крепче сжимая чужую ладонь.***
Парни ушли выше по холму, горку прокатать, а Петров забежал в дом, закидывая рюкзак прямо возле двери, крикнул матери что идёт гулять и выскочил за дверь. Не стоит сейчас слушать расспросы матери или, ещё хуже, прихватить Олю с собой. Она может и проболтаться про кражу дорожного знака. По следам мальчишек он вышел к чистому склону холма, где, как раз, Ромка трамбовал снег, скатываясь стоя на пластине знака. Заметив омегу, он гордо распрямил спину и тут же упал в сугроб. Стоящий рядом Бяша громко захохотал. Пятифан вылез, краснея, то ли от злости, то ли от смущения, и дёрнул бурята к себе за рукав, гневно шепча: – Слышь, Бяш, наедине без базару. Но при Антохе... Не смей, брат... Всеку. – Да понял я, понял! Великий соблазнитель, на! – нервно выдернув руку из захвата, бурят проверил куртку на сохранность. – Уже даже не поржать... Теперь горку они катали втроём. Тоша всё думал принести ведро с водой и настоящую горку залить, вот Оля будет рада. Можно ещё клеёнку старую принести, на ней гурьбой будет весело кататься. Но скат ещё продавить надо. Первые разы ехали вяло, но потом снежный покров поддался, отшлифовался, заскользил. Теперь ребятки со смехом ехали вниз иногда падая в сугроб, так что снег забивался в ботинки, за шиворот, в рукава. Бяша и вовсе уткнулся в снег, оставляя слепок сморщенного узкоглазого лица, даже попытались его отпечатать на комке снега, но только сломали. Теперь садились подвое, втроём не помещаются. Ромка сел на кусок листового железа, пятками уперевшись в самый край, взглянув на Антона. Тот засмущался, но всё же сел, и руки Пятифанова обхватили его поперёк живота. Бета хмыкнул, поняв, что Рома просто хотел беспалевно пообниматься с Тошей, но промолчал. Альфа качнулся вперёд, двигая их ледянку с места и покатился с Тохой вниз, под весёлые вскрики омеги, когда они подскакивали на кочках. И тут впереди, Антон увидал что-то. Меж сосен пронеслась необычайно чёрная для середины дня тень, будто сгусток тьмы. Фигура то ли зверя, то ли человека, пронеслась за стволами со скоростью ночной птицы, будто не касаясь снега, и скрылась, сверкая огнями хищных глаз, в сосновом бору. Это продлилось с долю секунды, Петров даже понять не успел, и тут край знака врезался в очередную кочку, тормозя, а мальчишки вылетели с него в снежные объятья. Перед глазами всё резко кувыркнулось, за секунду промелькнули снежная поляна-лес-серое небо. Затылком и щеками Антон ощутил холод снежинок. По бокам от головы, погрузив ладони в снег, упёрся руками нависающий над ним Ромка. Взволнованное после съезда, загадочной тени и падения, сердце омеги мощно бахнуло о рёбра, будто в барабан ударило. Тело Ромки застыло внушительной тенью, полностью скрывая омегу собой, только глаза и сверкали. Серо-голубые, будто просвечивали зимнее небо прямо над головой. И было в этих глазах столько закалки, храбрости, задора, надёжности, какой-то взрослости, что заставило жар хлынуть из сердца, побежать по венам и сосудам по всему телу, как никогда до этого. Запах табака, сосен, пены для бритья забил нос, мягко подчиняя, приласкивая, давая защиту. Антон ощутил как начинает покрываться красными пятнами, а зверь внутри скачет, повизгивает. Ну же. Сделай что-нибудь. Поддайся. Притяни. Покажи что ты не против. Когда Рома так изменился? Когда Антон вдруг начал рассматривать его так? Когда он успел пробрасться в омежье сердечко, притаиться где-то в правом желудочке, а Тоша и не заметил? Думая об этом сейчас он понимал – уже давно. Постепенно, будто хищник, загонял свою добычу в западню, так что она и не поняла этого, а теперь мечется в частоколе древних сосен, прямо как его сердце в грудной клетке. – Тош, всё хорошо? Ударился? – рука, мозолистая, сухая, ласковая, провела по пылающей щеке, собирая талые капли. – Ебана, да у тебя жар. Простыл опять? Так, вставай, домой провожу. А то как я без тебя буду? Он с лёгкостью поднял Антона из сугроба, будто он ничего не весил, а Тоша чувствовал себя наливным от красноты яблочком. Это он имел в виду, что не может без Тоши? Тоша поправил очки, пока Ромка подозвал Бяшу, но совсем уже не слышал голоса беты, всем слухом сосредоточившись на бархатистом тембре рядом.***
Антон кучкой скинул у двери верхнюю одежду, пронёсся мимо матери, крикнув что не хочет есть, промчался по лестнице наверх, едва не сбив Олю. Сестра что-то обиженно спросила, но быстро переключилась на красное лицо брата, однако Тоша, будто в каком-то волнении, пропустил это мимо ушей, заскакивая в свою комнату. Оказавшись в своей обители, Антон захлопнул дверь, прижимаясь к ней спиной и скатился на пол. Перед глазами мелькали, будто кадры в кинофильме, моменты прошлого и сегодняшнего дня в частности. И везде был Рома. Его оскал, хмурые брови, светлые, как вечная мерзлота, но куда более тёплые глаза, сбитые костяшки, крепкие пальцы вечно сжимающие сигарету, спортивки, шапка - гандонка. И при каждом намёке на альфу в груди всё сильнее вспыхивал костёр. Пламя плясало, вилось, освещая тьму. Вокруг прыгал, скакал, будто шаман в древнем танце, пушистый зверь, воя, визжа радостно. Будто веселился над хозяином, до которого только сейчас дошло, как сильно он влип в Пятифана. О страшных тенях со сверкающими глазами омега и не вспоминал, не до того. Сегодня его сердце билось вовсе не от страха.