Тебя ворожить – Босой по углям ходить. Тебя целовать – Под пеплом звезды считать. За три года траву соткать, Темным волосом вышить путь, Искры все на него собрать – Пальцы болью горят, ну, и пусть. Кровь делю на двоих без слов, Почернеют снега к весне, Алой лентой ночных костров Свою душу отдам тебе
***
Тем вечером, когда Антон отправился к Полине на ночь, Рома, прихватив своих парней двинулся на разборки в другое село за несколько километров. Уладить вопрос мирно не вышло, уж больно пацанята оказались выебистые. К концу эпического, по мнению самих дерущихся, махача, Ромка стоял на ватных ногах, спиной оперевшись на Бяшу и шмыгая носом, из которого только закончила идти кровь. Сипло пыхтящий рядышком бета сжимал в пальцах ржавую цепь, которая при движении издавала неприятный скрип. Вокруг уже стемнело. Они были на спортплощадке позади чужой школы. В свете единственного тут фонаря лежали крепко сбитые ребята в трениках. Один кряхтел, хватаясь за ногу, у другого шапка затерялась где-то в в траве среди теней. Рома утёр нос, убеждаясь, что кровь больше не идёт, выпрямился, рукой опираясь на дружбана, и оглядел поверженных врагов. – Жалко... Ровные пацаны... Могли бы подружиться, – произнёс он через тяжёлое дыхание, под смурной взгляд роскосых глаз. Драки драками, а домой надо. Поэтому, поняв что парни сами очухаются, мальчишки двинули к сельскому клубу, от которого отъезжал последний автобус. Пока стояли, к Роме приклеился поддатый парень вышедший из клуба, всё пытаясь на нём повиснуть под гогот Бяши. Кое-как отцепив от себя омегу, они отправились на автобусе в родной посёлок, прячущийся среди лесов.***
Шёл двенадцатый час ночи. Уже три километра парни шли пешком. Почему? Потому что автобус заглох посреди дороги. Водитель и ещё какой-то алкаш остались дожидаться помощи, а мальчишки решили идти пешком. До утра тут торчать не хотелось, да и до посёлка можно было дойти по заброшенным железнодорожным путям. Так говорил Бяша, а Рома доверился, ведь бета очень неплохо знал местность. Уходящая в прогал меж чёрных деревьев тропинка из рельс смотрелась угнетающе, исчезая в густом сумраке. Идти туда не хотелось совсем, было чувство, похожее на то, что испытываешь в пять лет со страхом глядя в темноту в шкафу или гулкий пустой коридор без отклика света. Пятифан качнул бритой головой и шагнул к лесу, преступая доски рельс, сквозь которые давно проросла трава. По этим путям возили материалы для строящегося производства, а в последствии везли бы и сырьё, но произошедший развал перечеркнул планы управленцев. Станки распродали, недострой цехов безмолвно хоронился рядом с одной из деревень, а забытая всеми дорога встречала первых за многие годы путников. Парни шли, стараясь не шуметь. Лес был тих и любой их звук, отражаясь от стволов, проносился на много дальше. Мало ли, вдруг они потревожат то, что спит во влажных листьях где-то в чаще. Скрипела под подошвой галька, а мальчики выдохлись, ощущая гудение в ногах. Воздух в глубине леса был тёплый, тяжёлый и влажный, дышать давалось с трудом, одежда липла к взапревшему телу, ещё и идти нужно в холм. Тяжело пыхтя, как набесившаяся собака, глотающая слюну, Бяша прихватил вожака за локоть, тормозя. – Ромк, помедленнее, на! У тя че, пропеллер в жопе? – мальчик упёрся руками в колени, дыша запахом чернозёма и листьев. Пятифан нахмурил волевые брови, но всё же остановился, давая отдохнуть пареньку, с чьего лица каплями на нос скатывался пот. Хотелось обратно, в посёлок, к бане, холодильнику, холодной кровати и подушке, которую он будет тискать с мыслью о Тоше, а не вот это вот всё. Быть тут, в каких-то ебенях с Бяшей, посреди тёмного леса, где жили загадочные духи с жопой на мыле он мечтал в последнюю очередь. – Чтоб я ещё раз за тебя вписался, Бях. Вечно за две версты за три пизды меня затащишь, а потом выбирайся, – шикнул он, понимая, что сигарет в пачке не осталось. Ахуенно. – Да ты че, я ж весно за тебя вписываюсь, на! – бурят, кажется, искренне возмутился и Ромка вздохнул, примирительно поднимая руки. – Ладно, проехали. Потопали уже.***
Никаких шорохов и взглядов в спину они не слышали. Спустившись с холма, переступая по рельсам как по ступенькам, они наконец увидели что-то помимо бескрайнего леса. По правую сторону от них, за ивами, поблескивало рябью ночного неба озеро с камышом. Бяша вспомнил, как Харитон рассказывал, что в таких водились русалки. То были прекрасные юноши и девушки, утопившиеся из-за несчастной любви. Глаза сами собой замерли на раскидистых крепких плечах Ромы и слова сами слетели с языка. – Ром, а че кстати с Тохой, на? – бета сразу оглянулся, инстинктивно ощущая взгляд в затылок, но позади лишь качался камыш и темнели сосны. – А че с ним? – спросил Рома не оборачиваясь, но всё же не громко, стараясь не шуметь. – Ты признаваться собираешься или как, на? – бурят шёл ва-банк с большим риском получить по репе. Рома дёрнулся, как хищный зверь, и рыкнул. – Это че ещё за вопросы? – Не, ну а че, на? Видись же, Заяц намёки не понимает, знасит, надо в лоб говорить. А то, пока будес кота за яйца тянуть у него узе внуки родятся, на! – осмелел бета, видя, что бить не будут. Пятифан что-то рычал под нос, понимая, что друг прав. Пока он тут херней страдает, его Тошу запросто охмурит какой-нибудь шустрый типок. Вон, таких пол посёлка. А Ромка будет с носом. – Так...Мх... А че сказать-то? Омеги же любят, чтобы по ушам ездили. А из меня Пушкин, как из тебя Ньютон. Я ж ваще не умею в романтику эту вашу... – пнув камень, парень побрёл дальше. Бяша поровнялся с ним и почесал затылок. – Ну, бля... А чё бы ты хотел сказать-то, на? Типо " Бэйба , я тя люблю, ептать" ? По мне так нормально. – Тьфу, какая нахуй "бэйба", Бяш? Совсем ебанулся что ли? – Да чё, на! Я это в фильме слысал! Пендосы хуйни не посоветуют, не зря же Полина под них ревёт в три ручья, на. – Да ты че, Тоша он... Зайчик он. Зайчонок, – Бяша наблюдал, как взгляд друга становится расплывчатым, как начинает сверкать светлая радужка, а черты лица мгновенно расслабляются. – Ну вот! Уже чёт есть, на! Давай, дерзай, Донзуан! – он загоготал и всё же получил подзатыльник. За озером появилась какая-то деревушка, на краю которой светилось окошко круглосуточного ларька. Пихнув бету локтем, Пятифан указал на него и мальчишки принялись рыться в карманах, ища мелочь, а затем свернули на грунтовую дорогу. – Сука, семь километров, на! Чтоб я ещё раз так попёрся! Ща, Ромк, не ссы, я сиги выклянчу. Я ж харизма, на! Сунув руки в карманы, Рома задумался. Бяша прав, тянуть не стоит, но как же сказать? О том чтобы упустить омегу Рома и не думал. Он весь в мать – однолюб, она тоже всегда любила только одного мужчину с того самого дня, как он вынес её бессознательную с сельской дискотеки, и после его смерти даже не думала об отношениях с кем-то, хотя ещё довольно молода и вполне могла бы выйти замуж повторно. Просто это противоречило её душе и сердцу. А им противоречить нельзя. Пятифанов сжал олимпийку в районе груди. Он чувствовал, его зверь так решил, что Антон – его судьба. Он был тем, кого хотелось приласкать, даже если эти руки умели до этого лишь бить. Он готов был нестись за ним на край света, главное, чтобы Тоша позволил. Сам того не понимая, он свыкся с мыслью, что готов где-то подчиниться, уступить, дать поставить себя на место. Он не обломится, да и знал почему-то, что Тоша и не станет делать что-то, из-за чего Ромка переступит через себя. Они уважали друг друга. Они дополняли друг друга. Они связаны незримыми нитями. Когда в его зубах тлела сигарета, Рома кивнул, решаясь. Слова не так важны, инстинкты подскажут ему, что делать, как и всегда. Пора признаться Антону.***
Довольный жизнью Антон пил чай. Сегодня он дома один. Мама с Олей поехала в город к давней подруге, тоже из посёлка, а отец был в командировке и вернётся только завтра. Когда дома всегда кто-то есть учишься ценить моменты одиночества. Тоша очень любил свою семью, даже во времена их семейного кризиса он не переставал их любить, но он, похоже, взрослеет и теперь постепенно отделяется от неё. Закатные лучи ползли по стенам и столу, лес окрасился в какой-то по весеннему сочный зелёный цвет горящий в всполохах рыжих солнечных лучей, что приятно грели пальцы. На столе ждали своего часа пирожки. Омеге понравилось печь, да и с пустыми руками к голодным уличным мальчишкам не придёшь. Раз уж такое дело и он один дома, то можно и погулять подольше. Поэтому, когда Рома немного взволнованным голосом пригласил его на посиделки, решил не отказываться. Ближе к восьми, когда солнце укатилось за деревья, Тоша, взяв пакет с пирожками и закинув на спину футляр с гитарой для Ромки, вышел из дома. Лес сиял полосами света и вовсе не был таким жутким как раньше. Даже тень человека-волка почему-то не пугала. Бабушка часто говорила, что леса боятся не стоит, что он Антона всегда примет и поможет. Странно, а мама рассказывала, что в детстве бабуля запрещала ей даже смотреть в сторону леса. Интересно, почему? По знакомой тропке он дошёл до моста, а там недалеко до полянки, где договорились встретиться. Издали он увидел костёр и круг мальчишек и девчонок. Рядом стояли турники и в хорошо слаженой фигуре, висящей на перекладине, Тоша узнал Ромку. Рядом курил Бяша и, по всей видимости, считал. Сразу же омега двинулся к ним.***
Битый час Рома шатался по поляне и не мог успокоиться. Мысль о том, что скоро придёт Петров одновременно и радовала и пугала. Странное чувство. Пятифан побазарил уже со всеми кто тут был и решил отвлечься по старинке, при помощи физических упражнений. Мозги приходили в норму, пока он напрягал руки, подтягивая тело. Курящий рядом Бяша устало следил за ним чёрными глазами, как наблюдают за качкой маятника в старинных часах. – ...Девятнадцать, двадцать... – заметив шевеление краем глаза, он обернулся и ,поняв, что идёт Антон, вдруг начал тараторить, – ... Пятьдесят семь, пятьдесят восемь... – Привет, – поприветствовал мальчишек ласковый голос омеги. Рома так глубоко ушёл в свои мысли, что не слышал Бяшу до этого, и теперь разжал руки, падая с турника, но ловко приземлился и сделал вид, что так и надо. Пока бета привычно забалтывал Антошу, Пятифанов плёлся позади, ощущая, что губы будто патокой склеили. Молча забрал у мальчика пакет, даже не обратив внимания на аппетитный запах, и гитару. Хорошо, что Антон привык к такому и даже не отвлёкся от разговора с другом. Чем дальше скрывались лучи солнца, уступая место ночи, тем больше людей собиралось вокруг огня. Источник света влёк их, как мотыльков, которые летали теперь над всполохами пламени. В тесном кругу деревенских ребят шли разговоры, раздавался смех, разливалась выпивка. Антон до боли в глазах наблюдал за яркими горячими всполохами, за их танцами и объятьями, в которых чернел хворост. Вдруг что-то холодное и мокрое коснулось его щеки, заставляя испуганно вздрогнуть. Перед самым носом была бутылка пива из тёмного стекла. Бутыль ему протянул высокий и крепкий мальчишка со шрамом на брови. Артём. Тоша захлопал ресницами, глядя на альфу перед собой, пока тот не спросил: – Будешь? – голос его был низким, как у взрослого мужчины, хоть и понятно, что тот всё ещё подросток. – А... Нет, спасибо. Я не пью, – мягко отказал омега. Пёс пожал плечами, достал открывашку из кармана, открыл крышку, так что та отлетела с чпокающим звуком, и отпил из бутылки. Альфа вновь взглянул на Антона, молча буравя взглядом, но только он хотел что-то сказать, его прервал Ромка перебирая на струнах, заставляя всех затихнуть. Петров внимательно взглянул на одноклассника с гитарой, что сидел прямо напротив него за костром. Артём куда-то испарился, а Пятифан начал наигрывать мелодию. Он много играл, но никогда не пел, непонятно почему. Вроде бы стеснялся, хотя никогда этого не признавал. Бяша говорил, что он однажды спел ему и вышло довольно неплохо. Антону было жутко интересно, как звучит голос альфы во время пения. И тут же, как по мановению волшебной палочки, его мысль материализовалась, потому что губы Ромки разомкнулись и... – Постой, не уходи! Мы ждали лета - пришла зима. Мы заходили в дома Но в домах шел снег... – вибрируя пропел голос Пятифана. Антон ошарашено застыл, как и все вокруг, будто только что узрел удивительное явление природы. Грубые пальцы хулигана продолжали перебирать струны. – Мы ждали завтрашний день. Каждый день ждали завтрашний день. Мы прячем глаза за шторами век, – пел он отрывисто, резковато, заставляя всех вокруг едва заметно вздрагивать. Светлые глаза Ромы наконец оторвались от разглядывания струн и переключились на искры, яркими мушками взлетающие в синеющее небо. – В наших глазах крики "Вперед!" В наших глазах окрики "Стой!" В наших глазах рождение дня И смерть огня... Антон понимал, что не может пошевелиться. Не может издать ни единого звука . Не может оторваться от тёплого света, что скользил по лицу мальчишки напротив и отражался в зрачках. Но через секунду он понял, что его друг смотрит прямо на него. Прямо в него. В его глаза. Под этим взглядом в груди вспыхнул пламень и близко не стоявший с жалким костром между ними. Сердце восторженно затрепыхалось, в горле пересохло, он даже пожалел что отказался от пива. Тело его напряглось, натянулось как тетива лука. Сам омега обратился в слух, впитывая необычно чарующий голос, и слова что он произносил, стекали в самое сердце, наполняя его огнём. –В наших глазах звездная ночь В наших глазах потерянный рай В наших глазах закрытая дверь. Что тебе нужно? Выбирай! – закончил припев Роман, чувствуя, как от волнения деревенеют пальцы. Загадочное послание выбило воздух из лёгких. Рома хотел что-то сказать. Рома хотел ему что-то сказать. Но Пятифанов отвёл взгляд в сторону, продолжая наигрывать мотив, оставив омегу в ворохе множества эмоций.***
Остаток вечера, пока все вокруг пили и веселились, Тоша сидел на своём месте пялясь на огонь и прокручивая в голове слова затронувшей его до глубины души песни. Его никто не тревожил, даже Рома с Бяшей смотались курить и не появлялись в поле зрения. Омега ощущал какое-то смятение, а ещё предчувствие. Что-то должно произойти, только вот что? Очухался он только когда понял, что все расходятся. Оказалось, что время почти полночь, что подтверждал и полумесяц, висящий прямо над головой в пуховом одеяле облаков. Пятифан подошёл к омеге, поправляя футляр с гитарой Тоши на спине. – Тох, пошли. Провожу тебя. Под взглядом этих глаз Тоша стушевался, чувствуя непонятный ему стыд. – А... Хорошо, спасибо... Подождём Бяшу? – Петров поднялся и понял, что затекли ноги. – Чего? Не, он же ушёл уже. Идём, а то поздно уже. Ромка ушёл прощаться, пожимал кому-то руки, а Антон мялся на месте. Зверь внутри от чего-то взволновался, как и его хозяин. Это что получается, они идут вдвоём? Наедине? Два парня двинулись по тропе всё дальше от костра и всё глубже в темноту. Фонари горели далеко не везде, а на подходе к лесу и вовсе сгустилась жутковатая чернь. Стоило им зайти под кроны из веток, Антон услышал хруст позади и резко обернулся. Рома тоже настороженно застыл. Никого. Пятифан шикнул, затушил ногой окурок и схватил омегу за мягкую ладошку, увлекая в чащу. Из-за куста показалась тень с зайчьими ушами и ринулась за мальчишками по свежей траве бесшумным провожатым.***
Петров косился на Рому, что как-то нервно сжимал его пальцы. Что-то явно происходит с ним, даже запах альфы мечется становясь то островатым, то кислым. Невольно волнение гопника перекидывалось и на омегу. Где-то на середине дороги, посреди леса, когда вышла луна, альфа вдруг остановился, поворачиваясь на Антошу. Очкастый тоже застыл ничего не говоря. Взгляд Ромы был таким же, как тогда у костра, заставляя щеки омеги алеть в цвет спелой вишни. Потому что ромины глаза скользили по лицу блондина не скрываясь, впитывая черты миловидного лица. От светлой макушки, до зелёных миндалевидных глаз, прошёлся к кончику прямого носа, который всегда краснел на холоде как и круглые щеки, а затем вцепился в губы. Они были бледновато-розовые, очерченые, пухловатые, обещали нежность, тепло и сладость. Антон был очень красивым, хоть сам того, почему-то, не замечал. Ромка даже начинал беспокоиться, ведь пройдёт ещё год-два и эта мягкая, почти детская привлекательность станет привлекательностью дикой, жадной, жгучей. Как тогда отваживать ушлых ухажёров? Как самому с ума не сойти? А ведь он уже начал. Наконец, Рома набрал воздуха в грудь и открыл рот. – Тош... Тут такое дело... Я сказать хотел... Это самое... – альфа сжимал кулаки не в силах смотреть омеге в лицо. Антон молча кивнул, показывая, что слушает, даже если Пятифан склонил голову вниз. Мальчишка, правда, замолчал. Так они и стояли в темноте. Рома вдруг ругнулся и опустил расслабленные руки. – Не... Ничего. Забудь. Стоило ему это сказать, как за спиной раздался быстрый шорох лап и что-то с силой пнуло его лапами прямо под зад. От неожиданности альфа повалился вперёд, руками обхватывая Тошу, а некто шустро унёсся в лесную чащу шурша ветками и осыпавшимися иголками. Носом Антон уткнулся в плечо альфы широко раскрыв глаза. – Что за... Меня кто-то толкнул! Омега опасливо выглянул за спину альфы, но никого не увидел. Только лес с чернильно-синими стволами, о чем он сообщил хулигану и отпрянул от его плеча, заглядывая в лицо. Ромка странновато уставился на него, будто зависнув на пару секунд. Зелёные большие глаза с белыми ресницами смотрели на него поверх очков и больше не прятались за линзами. Альфа сглотнул, так что дёрнулся кадык. В ноздри закрался запах тёплого молока и мёда. Рома сначала зажмурился, а потом вдруг упёрся лбом в лоб омеги выдыхая. Антон смотрел удивлённо, но не шарахался и ждал чего-то. – Нет, Тош, я... Мгх... Мне кажется, с ума схожу, Тох. Меня так ни с сиг, ни с водяры не штырило, как с тебя... – крепкие руки сильнее стиснули талию омеги, а Петров замер. В сознании появилась догадка о том, что именно ему говорит альфа. Неужели..? – Р-Ром? – Погоди. Я... Тош, я спать не могу, есть не могу... Я как... Как о тебе подумаю, так всё, полный Сабантуй...Тох... Ошарашенный омега едва челюсть не выронил. Рома смотрел ему в глаза и в темноте его зрачков плескалось обожание. Антон ярко покраснел, опустил глаза и заплетающимся языком произнёс: – Рома...Я...Ну... Я, наверное, тоже... – просипел блондин, видя как расширяются глаза напротив, и нервно облизнул губы. Это действие вывело Рому из равновесия. Он осторожно прихватил ладонью щеку омеги, мысленно тая от нежности кожи, и, приподняв его лицо, резким движением прижался к чужим губам. Первый поцелуй вышел неловким. Парни неловко сминали губы друг друга, сталкивались носами, очки неприятно упирались в лицо и Ромка оторвался на секунду, чтобы их снять, а затем жадно притянул омегу обратно. Сердца мальчишек взбесились, танцуя джигу в груди. Омега отдавался во власть знакомых ладоней, что приласкивали так непривычно, и привкусу табака на чужих губах. Альфа уже не чувствовал рёбер, ему казалось что моторчик из груди таки выпрыгнул, и теперь бился где-то среди травы, пачкая зелень красным, но сил оторваться не было. Порыв ветра тихонько шуршал ветками, скользил по стволам, охлаждая горящие щеки мальчишек.***
На освещенной луной поляне высилось почерневшее от времени строение из дерева. Ромка подошёл к разваленой калитке, держа Антона за руку. Весь путь до дома они молчали, переваривая произошедшее. Только сейчас Пятифан взглянул на омегу, но как-то по-детски робко. Тоша смотрел так же в ответ. – Ну, пока... Спать ложись, там... – улыбнувшись, альфа потянулся вперёд, мягко целуя омегу в щеку. Блондин порозовел и аккуратно, приобнял уже своего альфу за плечи. Только через пять минут они отлипли друг от друга и Антон, помахал рукой, пошёл к дому. Роман, как истинный джентльмен, дождался, пока Тоша зайдёт в дом и только после скрылся в тенистом лесу, желая петь от восторга. Антон аккуратно закрыл дверь, улыбаясь и кусая губу. Его зверь радостно плясал и прыгал, да и мальчик был близок к тому, чтобы начать вести себя так же. Внезапно, свет лампы озарил коридор, слепя омегу. Тоша затаив дыхание уставился вперёд. Перед ним выросла фигура отца со стаканом воды в руке.